скачать книгу бесплатно
– Мам, – устало произнесла я, снимая попутно босоножки и ставя их на коврик у двери. – Я же тебе сказала, что со мной все в порядке. Я жива и здорова.
– Жива и здорова, – передразнила меня мама. – Живые и здоровые в больницу не попадают.
– Мам, в больницу попала не я, а Вика. Я просто поехала вместе с ней, – слукавила я, все еще надеясь обойти неприятную тему.
– Господи, а с Викой-то что? – ахнула мама. – И почему с ней поехала ты, а не Зоя? Ты вообще собиралась там отдыхать, а не по больницам ездить.
– Мам, давай присядем, – участливо предложила я, поняв, что правды избежать не удастся.
– Зачем? – удивилась мама, все еще не понимая, что происходит, но согласилась пройти со мной в комнату.
В нашей квартире две комнаты: маленькая – моя, большая – мамина. В моей комнате напротив двери стоит диван, на котором я сплю. На стенах висят картины. Я сама вышивала их в разные года своей рабочей жизни, чтобы немного отвлечься как раз от этой самой работы. На подоконнике стоят горшки с цветами. Я люблю выращивать комнатные растения. Комната без растений кажется мне какой-то голой и не живой, что ли, а зелень на окне немного освежает общий вид. Хотя кому-то по душе больше другая “зелень” и вовсе не на окне, а в кошельке. Но, как говорится, каждому свое.
Мамина комната по совместительству еще и гостиная. В ней больше пространства. Мы там собираемся, когда к нам приходят гости. У одной стены, как раз напротив двери, стоит стенка из шкафов, ящиков и серванта, где мы храним белье и красивую посуду, которую достаем к приходу гостей. У противоположной стены разместился диван, на котором спит мама, а посередине комнаты стоит большой стол, накрытый скатертью.
Именно сидя за этим столом, я и поведала маме всю печальную историю, свидетелем которой мне пришлось стать на даче.
Мама охала и ахала и поминутно хваталась за сердце весь мой рассказ, но надо отдать ей должное, ни разу меня не перебила, выслушав мое повествование до конца. Естественно я опустила кровавые подробности, сухо описав только имевшиеся факты. Незачем маме в ее преклонном возрасте знать такие жуткие детали.
И когда я наконец закончила, в комнате воцарилась полная тишина. Казалось, даже соседи за стенкой как-то подозрительно притихли. И вдруг в этой самой ни на что не похожей тишине, раздались тихие шуршащие шаги и скрип двери предупредил о том, что кто-то вот-вот войдет в комнату. Я замерла и медленно повернула голову в сторону открывающейся двери. В комнату деловито вошла большая серая птица и молча уставилась на нас с мамой. Я уже хотела было удивиться, но потом вспомнила, что это же мой попугай жако.
– Лева, тебе чего надо? У нас такое горе, такое горе, – запричитала мама, обращаясь к серому существу на полу.
Лева деловито молчал и внимательно нас оглядывал, а потом сделал несколько шагов в нашу сторону.
– Гоооре, гоооре! Мир бездооонный, – затянул попугай голосом Юрия Антонова, плавно скользя по полу.
– Лева, замолчи, – цыкнула я на этого доморощенного певца. – Что ты несешь? У нас и правда беда, а тебе все лишь бы песенки петь.
– Нам песня строить и жить помогает! – более энергично провозгласил пернатый товарищ и начал пританцовывать в такт песне.
Мама отвернулась от действа на полу и, всхлипнув пару раз, потянулась за бумажным платком, чтобы вытереть слезы.
– Может быть, ты что-то не так поняла? – с надеждой в голосе спросила она, обращаясь ко мне. – Может, тебе показалось?
– Нет, мам, не показалось, и я все правильно поняла. Врач в больнице подтвердил. Их больше нет, а Вика в коме, – я шмыгнула носом и тоже взяла бумажный платок.
– Никого не будет в доме, – вкрадчиво и почти шепотом произнес наш певец, – кроме сумерек один зииимний день в сквозном проеме незадернутых картин, не задернутых картин.
Ну, насчет картин, это он, пожалуй, слегка приврал, а вот по поводу всего остального не могу не согласиться.
Многие осудят меня за столь ироничное описание достаточно печальных событий, но в данном случае это лишь защитная реакция на весь тот стресс, что я пережила за последние несколько часов.
– Да, Лева, – глотая ком в горле, тоже шепотом произнесла я, – в том доме уже и правда никого не будет. Иди сюда, – и рукой постучала по столу, приглашая попугая присоединиться к нашей скорби.
Дважды просить не пришлось. Выступать внизу не очень удобно, гораздо приятнее быть на одном уровне со своими благодарными зрителями, и Лева охотно приземлился рядом с моим левым локтем на столе. Он снова деловито прошелся взад-вперед и, остановившись прямо в центре стола, пристально посмотрел на нас с мамой. Убедившись, что мы готовы к его новому исполнению, выпрямился и затянул очередную песню, как обычно, слегка перевирая текст.
– Я туучи разгонююю рукааами и в прошлое закрою двеерь. Я спрячусь за семью замкааами, ты не найдешь меня теперь.
Я раньше думала, откуда у моего попугая такой разнообразный репертуар, ведь я с ним только разговариваю, но никак не пою. Петь я вообще не очень люблю, только когда я одна дома, и то, в зависимости от настроения. Папа как-то между прочим однажды сказал, что у меня нет голоса, и это замечание, произнесенное вскользь, запомнилось мне надолго. Папы уже давно нет и никто меня не одернет, но петь мне по-прежнему не очень хочется.
А вот Лева, наоборот, очень любит петь (непонятно, в кого это он). Иногда его песенки бывают к месту. Не знаю, как он это делает, но факт остается фактом. Мне даже кажется, что у него в памяти, как в тетрадке, есть целый перечень песен на все случаи жизни, как это бывает у людей, которые всегда рассказывают анекдоты точно в тему.
Мама тоже редко поет, хотя на нее иногда находит соответствующее настроение, и она любит что-то подмурлыкивать себе под нос во время готовки или перемещаясь по квартире. Гораздо чаще она слушает радио. Вот именно оттуда, видимо, Лева и нахватался этой “попсы”. Сидит около радиоприемника целый день и впитывает хиты советской и российской эстрады, а потом при случае выдает нам свой разнообразный репертуар.
Спать в тот день мы легли далеко за полночь, наглотавшись всевозможных валерианок и корвалолов. Мой сон был беспокойным. Всю ночь мне снился Егор, который бегал по дому с топором в руках и кричал: «Это не я, я этого не делал». Наверное, надо было поверить ему на слово, но я не могла произнести ни слова, поэтому он продолжал преследовать меня вплоть до самого утра.
Тайна вторая. Подозреваемые.
Проснулась я с первыми лучами солнца и с воплями своего любимого попугая, который спозаранку пришел рассказать мне о том, что утро уже доброе. Иногда я начинаю жалеть, что в свое время остановила выбор именно на попугае, а не на коте, например. Хотя, говорят, что с котами не легче. Они тоже, будь здоров как, достают своих хозяев особенно по ночам и по утрам тоже. Короче говоря, надо было заводить черепаху: экономно и удобно. Вроде какая-то живность в квартире есть и в то же время никого не напрягает.
Сразу после завтрака я отправилась в больницу к Вике, в надежде получить хоть какие-нибудь утешительные новости. Однако, там меня ждал не очень приятный сюрприз.
– Арина Михайловна, – позвала меня медсестра, когда я уже почти зашла в Викину палату, – с вами хочет поговорить следователь.
– Кто? – с удивлением переспросила я.
Хотя это было вполне логично. Произошло преступление. Его надо расследовать. А учитывая, что я оказалась на месте его совершения одной из первых, то являюсь важным свидетелем, поэтому естественно было бы меня допросить. Странно, что это не пришло мне в голову раньше. Хотя вчера мне казалось, что меня уже допрашивали. По крайней мере, я смутно помню, что мне задавали какие-то вопросы, и я даже вроде на них что-то отвечала.
Медсестра подвела меня к двери с табличкой «Заведующий отделением» и со словами «Вас там ждут» куда-то испарилась. Я вежливо постучала и вошла.
За столом прямо напротив двери спиной к окну сидел мужчина средних лет. Он был одет в рубашку с короткими рукавами, из которых были видны загорелые руки.
Когда я вошла, он пристально посмотрел на меня. От этого взгляда мне стало как-то не по себе.
– Громова Арина Михайловна? – то ли спросил, то ли констатировал он. По интонации было не очень понятно.
– Да, – согласилась я, на случай если это все-таки был вопрос.
– Тихонов моя фамилия, Юрий Иванович, следователь районного ОВД, – представился он. – Присаживайтесь, у меня к вам несколько вопросов.
– Ну, надо же, – изумилась я, подходя к столу и присаживаясь на любезно предоставленный стул.
– Что вы имеете в виду? – не понял следователь.
– Ну как же, вы сказали, что вы Тихонов.
– Да и что же?
– Вы Тихонов, я Громова. Как противоположности, слова-антонимы.
Следователь снова пристально на меня посмотрел, как будто раздумывая, вызвать психиатра сейчас или подождать, что будет дальше. При этом он ни разу не моргнул. Мне стало еще хуже. Я сглотнула, поняв, что сболтнула лишнего.
– Простите, – пролепетала я. – Я филолог по образованию, поэтому обращаю внимание на всякие интересные особенности речи. – И немного подумав, добавила. – Впрочем, это неважно. Наверное, это еще шок. Никак не могу в себя прийти после случившегося.
– Понимаю, – согласился следователь, и наконец-то моргнул.
Слава Богу, мне заметно полегчало.
– Итак, вернемся к вчерашнему дню, – продолжил он. – В котором часу вы приехали на дачу?
– Мм, где-то около трех, – неуверенно сказала я.
Я задумалась. Надо было заранее подготовиться, ведь знала же, что будут допрашивать.
– Да, точно, электричка пришла в два, плюс минус пять минут. Я позвонила сестре, она не ответила, и я пошла к поселку одна, пешком. И где-то около трех, может, чуть позже, я и добралась до дома. По пути никого не встретила, – на всякий случай, забегая вперед, уточнила я.
– Хорошо, – Тихонов что-то записал в блокнот. – И что же было дальше?
– Дальше я подошла к дому, увидела Вику, она только что вернулась с Егором с пляжа, и мы пошли в дом.
– Стоп, – Тихонов резко остановил меня. – Вы видели Егора, когда подошли к дому?
– Нет, я же говорю вам, я увидела Вику. Она сказала, что они с Егором только что были на речке. Егор уже зашел в дом, и мы пошли следом за ним.
– То есть самого Егора вы не видели? – уточнил следователь.
Мне почему-то вспомнились многочисленные анекдоты про военных, где им по десять раз нужно повторять одно и то же, и я вдруг подумала, а так ли уж выдуманы все эти истории, или они основаны, как говорится, на реальных событиях.
– Нет, самого Егора я не видела, но ведь Вика сказала, – начала было я, но тут же запнулась, встретившись взглядом с Тихоновым. – Я не понимаю, к чему вы клоните. Вы, что, хотите сказать, что он не ходил на речку? Но зачем Вике мне врать? Не понимаю.
– Разберемся, – отрезал Тихонов, – а вы продолжайте. Что было дальше?
– Мы зашли в дом и поднялись на второй этаж.
– Вы не заметили ничего подозрительного по дороге?
– Нет, а что там могло быть подозрительного? Дом как дом. Хотя, – я снова задумалась, пытаясь припомнить свои ощущения.
– Хотя? – нетерпеливо переспросил следователь.
– Там было очень тихо. Ну, то есть, понимаете, совсем тихо, никаких звуков, как будто никого нет. Когда дома люди, они что-то делают, смотрят телевизор, разговаривают, шуршат газетами, гремят тарелками, а тут было совсем тихо, ни единого звука. Я тогда подумала, как странно.
– Понятно, – Тихонов сделал очередную пометку в блокноте. – Продолжайте.
– Мы поднялись наверх.
– Почему? – перебил он меня.
– Что почему, – не поняла я.
– Почему вы сразу пошли наверх, а не зашли сначала в гостиную, например?
– Не знаю. Вика повела меня наверх, она шла впереди, я за ней. Не знаю, почему. Может, потому что я спросила ее, где Зоя. Сказала, что не могу до нее дозвониться, а Зоина комната наверху, вот мы и поднялись наверх. Про гостиную я даже не подумала. Было так тихо, и я, наверное, решила, что там никого нет. Зачем туда заходить.
– Так, понятно. Что было наверху? Что вы увидели, когда открыли дверь в комнату?
– Мы ее не открывали. Дверь уже была открыта. Там же был Егор. Он ее и открыл, наверное. А когда мы поднялись, он стоял у тела Зои, она лежала на полу, вся в крови.
Тут я запнулась. У меня слегка закружилась голова и снова замутило. Опять перед глазами встала эта картина как из фильма ужасов.
– Вам плохо? – забеспокоился Тихонов. – Может, воды?
Он пододвинул ко мне стакан с водой, а сам подошел к окну и еще немного его приоткрыл. Свежий воздух и глоток прохладной воды пошли мне на пользу. Кажется, дурнота отступила.
– Скажите, а в каких отношениях Егор был с вашими родственниками? – следователь попытался переключить мое внимание.
– В нормальных, – я даже растерялась от неожиданности вопроса. – Он очень любит Вику. Заботится о ней. И с Зоей у него очень хорошие отношения. Он часто бывает у них дома. Он со всеми хорошо ладит. Очень приятный парень.
Мне не понравился взгляд Тихонова, и я спросила:
– А к чему вы это про отношения? Вы что, думаете это Егор их?
По молчанию следователя я поняла, что именно так он и думает.
– Вы это серьезно? – возмутилась я. – Вы что, и вправду полагаете, что этот парень пришел после пляжа в дом, укокошил трех человек, вот так запросто, а потом просто остался на месте преступления, дожидаться нашего прихода, и даже не попытался скрыться.
– Ну, знаете, в моей практике еще и не такое бывало, – ничуть не смутившись своему дикому предположению, произнес Тихонов.
– Нет, это полный бред. Такого просто не может быть. А скажите тогда на милость, почему он не расправился с Викой и со мной. Пожалел что ли. Мы-то ему зачем понадобились? Живые свидетели.
– А вот с этим как раз и будем разбираться. Что было после того, как вы обнаружили тело Зои Анатольевны?
Я подробно, насколько это было возможно, описала все свои дальнейшие перемещения и действия. Я все еще была в шоке от нелепого на мой взгляд предположения следователя о причастности Егора к этому ужасу. Поэтому следующий вопрос еще больше выбил меня из колеи.
– А где сейчас находится Николас Лоран? Почему его не было с вами на даче?
Я удивленно посмотрела на следователя Тихонова.
– Кто?
– Николас Лоран, – повторил следователь. – Ваш двоюродный племянник и родной брат Виктории Лоран.
Господи, в этой суматохе я совсем забыла про Ника. Он ведь еще ничего не знает, ни про маму, ни про Вику, ни про остальных. Какой ужас! Бедный мальчик! И самое ужасное, что рассказать ему обо всем придется мне.
– Ник сейчас на сборах, – продолжила я, когда немного пришла в себя. – Он учится на четвертом курсе в архитектурном колледже, и два раза в год они с группой ездят на сборы в поход: осенью где-то в сентябре-октябре и весной в апреле-мае.
– Да, но сейчас не осень и не весна, – возразил Тихонов и выжидательно посмотрел на меня.
– В этом году что-то случилось со спонсором, то ли он передумал, то ли сначала передумал, а потом все же согласился, короче говоря, поход перенесли на лето.
– Ладно, разберемся, – вроде он принял мое сбивчивое объяснение. – Вы уже сообщили ему о случившемся?
– Нет еще. Я ему пока не звонила.
– Позвоните и попросите подъехать в отделение, я дам вам адрес. С ним мне тоже хотелось бы пообщаться.
Я не стала уточнять, зачем, ведь Ника даже поблизости не было. Одно понятно: у этого Тихонова все на подозрении, но от Егора он так просто не отцепится.
