Попытка №2

Арина Март

Попытка №2

Непрочитанное сообщение

– Ты запомни, муж домой идёт, а на плите должно шипеть-кипеть, вот дед идёт, а у меня уже всё готово! Ну давай, от супа не отвлекайся, Васька слушает да ест, – бабушка подталкивает тарелку с супом ближе к Лене и отворачивается к плите.

Лена возит ложкой в жирном, наваристом супе, поглядывает на эмалированный тазик с золотистыми, горячими пирожками. Берет уже второй по счёту пирожок, разламывает посередине, чтобы проверить начинку – с капустой, любимые.

Теперь Лена часто возвращается в эти воспоминания-осколки, все они окрашены тёплыми красками, наполнены ароматами выпечки. В её телефоне есть одно непрочитанное сообщение, и оно сохраняет этот статус уже месяц, это сообщение от бабушки. Её не стало месяц назад, сообщение доставлено за день до. Бабушка часто отправляла смешные или патриотичные видео с Одноклассников, Лена же часто отвечала не сразу, иногда не понимая, что можно написать о видео с танками и весёлой музыкой. Так и месяц назад она смахнула уведомление о полученном сообщении, слишком много рабочих задач. «Отвечу вечером» – подумала Лена и, конечно, забыла. Утром следующего дня её разбудил звонок отца, бабушки не стало.

Сидеть на кухне и наблюдать, как она месит, раскатывает тесто – одно удовольствие. Руки, полные, сильные, умело управляются со всем и сразу. Ставят квас, лепят шанежки с творогом и в лёгком полёте дают подзатыльник брату, чтобы не мешался под ногами, всё одновременно. По ходу дела бабушка рассказывает Лене истории: про свою молодость, родителей, раннее замужество и рождение детей. И, конечно, сплетни про односельчан, но их интереснее слушать, стоя в сумерках на балконе вечером, облокотившись на старый деревянный оконный проём. В селе знают всё про всех, не укроются измены, запои и семейные драки. Лена слушает истории как сказки, бабушка умела увлечь слушателя.

Она была актрисой, прирождённой, харизматичной, громогласной, с активной мимикой и явным талантом рассказчика. А выступала на сцене перед школьной доской, счастливыми зрителями были сотни школьников более двадцати лет. На летних каникулах они вдвоём с бабушкой не раз ходили в пустую школу, которую видно было из окна спальни. В кабинете биологии прятались невероятные сокровища, к которым Лена, к своему счастью, получала полный доступ. Бриллиант коллекции – разрезанные вдоль тушки мышей, лягушек, держать их было страшно, если разобьёт, то всыпят по первое число. Скелеты, микроскопы, старые, пожелтевшие книги со страшными картинками болезней человека, гербарии, чучела мелких животных – это был тайник Алладина. Запах в каморке за кабинетом, где хранилось всё это добро, сохранялся сквозь года, запах старой библиотеки и засохших цветов.

А после они возвращались домой, и каждый встреченный прохожий оказывался бывшим учеником, и её характер, оценки она помнит прекрасно. Вот уставшая женщина с двумя плачущими детьми и набитыми едой пакетами, когда-то главная красавица школы, быстро вышла замуж, кажется, неудачно. А этот скромно поздоровавшийся мужчина – отъявленный хулиган и двоечник.

– Еле дотянули ведь его до выпуска, а вон ты, погляди, магазин свой держит, бизнесменом стал. Но всё равно видать меня помнит, уважает, – с удивлением, не без гордости, протягивает бабушка.

Лена не смогла открыть переписку с бабушкой даже после похорон, даже спустя неделю и месяц. Казалось, что если ещё осталось неувиденное, не прослушанное сообщение, то бабушка всё ещё жива. Это было голосовое сообщение на две минуты, о чём они общались до этого? Она не помнила точно, кажется, бабушка отправила ей очередную видеооткрытку с танцующим хомяком «Для поднятия настроения».

Как и любая натура творческая, бабушка не обладала лёгким характером. Вспыхивала быстро, гневно обрушивалась и не оставляла ни шанса на оправдание. Это вам подтвердят и те самые благодарные ученики, ловко уворачивающиеся от внезапно пущенных в них брусочков мела. Единственное правильное мнение было только одно – её, иные варианты не обсуждались, а все попытки своеволия обрубались на корню. В детстве она побаивалась бабушку, однако с возрастом характер той смягчался. В последние годы сама Лена стала замечать, что ведёт себя с людьми резко, быстро выходит из себя.

– Вечером в баню пойдём, я пойду затоплю, а ты травы на чай нарви в огороде, только доешь сначала, – бабушка бросает на неё строгий взгляд.

Чай обязательно должен быть с мелиссой, мятой и листьями чёрной смородины. Такой немудрёный набор из трёх травок они собирали на даче, чтобы попить чаю после бани. Тогда, помывшись после рабочего дня на грядках, вся семья собиралась в доме, в халатах, с влажными полотенцами на головах, распаренные, с покрасневшими щеками. Сидели кто за столом, кто на диване под тёплым, жёлтым светом лампы, за окном уже темно, тихо бубнит телевизор, играли в карты.

Баня была старая,ее, как и дом построил еще прадед, а каждое новое поколение улучшало дачу по своему вкусу. Так, бабушка и дедушка поставили на участке качели, песочницу, ее каждое лето красили в очередной яркий цвет. Родители пристроили застекленную веранду, всегда залитую солнцем. На окнах белый кружевной тюль, на полу плотными рядами стоят пузатые банки с компотом и вареньем.

Из окна веранды видно было и теплицу, там густо пахло незрелыми помидорами, чернозёмом, каждый кустик аккуратно привязан к колышку. Запах лета на даче сложный, наполненный дикими травами, сухой горячей древесиной от дома, свежей краской от только что покрашенного крыльца.

Руки Лены тянулись к телефону, непрочитанное сообщение не давало покоя. Она быстро надела спортивный костюм, кроссовки, взяла наушники и закрыла за собой дверь. Вышла из подъезда и тут же оттолкнулась от земли, что есть силы рванула вперёд. Нет, так она долго не протянет, заставила себя притормозить. Ноги взлетали над землёй, и Лене было смешно представлять себя легконогой, тонкой газелью, что бежит себе по пустынной саванне, и нет у неё никаких забот и хлопот. Дыхание участилось, сердце быстрее разгоняло кровь по телу, и Лена чувствовала, что она живая, сильная.

Ветер хлестал в разгорячённое лицо, это было даже приятно. Проходящие мимо люди, деревья и машины мелькали, сливаясь в общий фон, в ушах звучал жизнерадостный ритм. Это была старая песня, она хорошо её помнила и мысленно подпевала знакомым словам. Бежать становилось тяжелее, но Лена знала, главное – преодолеть эту первую усталость, когда кажется, что дыхания уже не хватает. Она заставила себя не думать о том, сколько осталось ещё бежать, сосредоточилась на дыхании.

День тогда стоял жаркий, июльский, сейчас бы на речку убежать, нырять с ребятами, кто дыхание дольше задержит.

– Ленка, ты чего тут бездельничаешь, ну-ка, сбегай лучше мне за водой к колодцу, баню будем топить, – из дома вышла бабушка, на голове белый платочек, туго повязан цветастый передник.

– Ба, жарко очень, давай попозже схожу?

– Куда позже-то? В ночи мыться будем? Не выдумывай, руки в ноги и вперёд.

– Да иду-иду! – обиженно бурчала Лена, натягивая сандалии.

Дорога до колодца была в горку, зато по пути были кусты малины на чьем-то брошенном участке, малина была крупная, сладкая и почти без клопов. По пути встретила Димку, вместе идти было не так скучно, лупили палкой траву и бегали наперегонки. Обратно воду нести было тоже весело, потому что можно нестись с горки, почти лететь, не касаясь земли.

Новое сообщение: «Посмотри на себя, старушку, я ещё ничего такая буду!» Анька-подруга с работы прислала ссылку на новое приложение для обработки фото. От скуки Лена загружает своё фото в приложение, где можно увидеть своё состарившееся лицо из будущего. Загрузка фото занимает две минуты. Лена видит результат преображения и еще долго всматривается в него. С экрана телефона смотрит её бабушка. Ещё подростком Лена зашла в библиотеку у дома, тогда библиотекарша долго вглядывалась в неё: "Девушка, а ваша фамилия, случайно, не…? – долго ещё вспоминала она свою школьную молодость, строгую учительницу биологии, – надо же, как похожи!".

Спустя более чем 10 лет прямое подтверждение этих слов отобразил экран телефона.

Она открывает мессенджер, делает вдох, как перед прыжком в холодную воду. Бояться нет смысла, после прочтения переписка не исчезнет, воспоминания не сотрутся, сама бабушка продолжает жить в ней. Лена открывает переписку, одно голосовое сообщение, прослушать.

«А я чего вспомнила-то, надо тебе рецепт пирогов твоих любимых с капустой рассказать, помнишь, как ты их лопала, весь тазик могла умять за раз? Вот помру и не узнаешь, как такие же приготовить, так что записывай».

Пальто

Они встречались со Светой третий месяц. Пора ухаживаний прошла, настало время крепче обосновываться в жизни друг друга, показывать свой настоящий характер. Теперь он не только умный, но и временами удушающе занудный. Света оказалась не только заботливой, но и с замашками домашнего тирана, единственной, знающей, как правильно жить.

Оценив оборотную сторону Светиного характера, Антон прикинул, что, в общем и целом, жить можно. Так продолжалось до наступления первых по-настоящему осенних дней в середине октября. Девушки уже не устраивали фотосессий в жёлтых листьях, потому что те (листья, а не девушки) стали склизкими кучами. Ветер в районе Антона завывал, как ему казалось, с утроенной силой, пробираясь мимо любого количества слоёв одежды.

Пришлось признать: бабье лето – его любимое и несправедливо короткое время закончилось, пришла та самая осень, когда цвета вокруг варьируются в палитре серого и коричневого. Пора доставать его единственное тёплое пальто, а к чему ему два, если и первое выполняет свою задачу?

К этому времени Света уже почти жила у него, Антон отстранённо наблюдал процесс гнездования: в доме появлялись свечи, маленькие подушки на диван, кухонные полотенца. Из магазина дешёвого барахла был принесен пакет украшений в виде тыкв – подготовка к Хэллоуину. Он с опаской думал о масштабах закупок перед Новым Годом.

Перед выходом на работу Антон глянул в окно – сегодня точно пора. Он достал пальто и поморщился: упаковать его в чехол не догадался, и теперь всё пальто было покрыто белой шерстью. Кот исчез из его жизни вместе с той, чьё имя нельзя называть. Он провёл мокрой ладонью по ткани; помогло мало, а липкой катушки у него не было. Недолго думая, он накинул на себя пальто – зато тепло. Из кухни вышла Света, внимательно осмотрела Антона.

– А это что на тебе? Ты в этом сейчас на улицу пойдёшь?

Антон глянул в зеркало ещё раз, пытаясь увидеть пальто глазами Светы. Местами ткань залоснилась, по низу кое-где висели выпущенные котом зацепки; там же осталось наибольшее скопление контрастной на синем фоне белой шерсти. Он помнил, как они выбирали это пальто с той, кого нельзя называть. Его первая взрослая вещь; в восемнадцать они многое делали вместе первый раз.

– Ты прости, но ему место на мусорке, – вынесла вердикт Света и вернулась на кухню.

Антон уехал на работу в куртке, оставив пальто в шкафу. На следующий день он заметил на лавке у подъезда Михаила Иваныча – местного забулдыгу, вполне культурно выпивающего с раннего утра. Иваныч сидел в его пальто, точно в его – весь низ в белой шерсти. Тот пригрелся на солнце в окружении оставшихся жёлтых листьев на деревьях. Довольно зажмурившись, он достал из оттопыренного кармана бутылку рябиновки, сделал внушительный глоток и занюхнул рукавом пальто. Заметив Антона, приветственно поднял бутылку, приглашая присоединиться.

– Обнову обмоем, выкинул кто-то, а вещь хорошая, – поглаживая рукав пальто, похвастался Иваныч.

Вежливо отказавшись и поблагодарив за предложение, Антон поднялся на свой третий этаж. Сегодня из его квартиры исчезнут подсвечники в виде тыкв, ароматизаторы с запахом печенья с корицей, вместе с ними и решительная девушка Света. А потом он, может быть, всё же спустится к Иванычу – давно не было таких тёплых дней.

И всего самого хорошего

– Ма-а-а-м! – протянула я, балансируя на стуле в попытке удержать коробки и пакеты, выскальзывающие из рук. На пол с шорохом опускались падали коммунальные квитанции десятилетней давности.

Открыв тёмный шкаф с запахом старых вещей от которого свербило в носу, я шарила вслепую по самым высоким полкам, чтобы найти коробку, неровно обклеенную розовой бумагой и наклейками «Фабрики звёзд». Восемь лет назад, перед отъездом в Москву, аккуратно сложила туда то, что должно было остаться в детстве.

Наполнение было следующим: перевязанные атласными ленточками стопки записок на обрывках школьных тетрадей (неразборчивым почерком: «на большой перемене погнали около 302 каб., походим, там у 11В матеша»; другим округлым, почти идеально каллиграфическим: «погнали, давай завтра обе в юбках придём?»). Таких записок с пятого по одиннадцатый класс набралось немало, хотя к сохранению были отобраны только смешные или с обсуждением самых важных моментов школьной жизни, включая мальчиков из 11В.

Кроме того, в коробку спрятались дневники-анкеты для друзей, непостоянно ведущийся личный дневник, открытки в блёстках ко всем существующим праздникам от подружек и маленькие красные сердечки-валентинки, смущённо вручённые из потных ладоней одноклассников. Выкинуть всё это рука не поднялась даже в резкие на решение восемнадцать; было решено поставить коробку в самый дальний угол, чтобы никто не добрался до  секретов.

Каждый год в этот день – 5 декабря – появлялось ощущение, что забыла что-то сделать и нужно обязательно успеть. Что? Перебираю в голове сроки сдачи работ, даты будущих командировок, дни рождения всех двоюродных братьев и племянниц. Точно, вот оно. Сегодня день рождения Аси.

Почему, спросила я себя, так легко можно вставить в болтовню со знакомой: «Кстати, это мой бывший» – и следом выдать несколько смешных историй, связанных с этой неудавшейся любовью. Но куда сложнее сказать: «Кстати, это моя бывшая лучшая подруга» – а все смешные истории оставить при себе.

Вбила в поиск диалогов имя Аси, открыла их переписку.

10.06.22 Ася: «С днём рождения! Пусть у тебя будет всё, чего ты захочешь» – смайлик салюта. Катя: «Спасибо!» – смайлик красное сердце.

05.12.21 Катя: «Поздравляю с днём рождения! Желаю много счастья и любви» – три смайлика розовых сердец. Ася: «Спасибо!» – смайлик красное сердце.

Насчитала ещё пять таких диалогов. Выше появились сообщения в те же даты, но уже не одной фразой дополненные их совместными фото, где нам по пятнадцать. Обнявшись за талию, стоим в школьном дворе на фоне жёлтой стены с проплешинами облупившейся штукатурки. Одинаково замазанные тональным кремом губы, неровные жирные чёрные стрелки на глазах, жёлтые полосы мелированных волос, заниженные джинсы и обтягивающие топы, открывающие живот – полный набор для образа красавицы из нулевых.

В сообщениях мелькали фразы: «всегда буду помнить, как мы…», «а помнишь, как ты…» Ответы на поздравления неизменно заканчивались: «нужно будет обязательно встретиться!» Но в переписке тишина вплоть до следующего «С днём рождения!»

Спустя ещё несколько подобных пространных сообщений я наконец дошла до времени нашей ежедневной переписки. Сообщения мелькали, взгляд выхватывал отдельные фразы: «…такое при встрече расскажу! Ты будешь в шоке», «Ты на дискач в чём пойдёшь? Я вот думаю…».

Сидя в своей старой комнате, где родители сохранили всё в точности так, как было восемь лет назад, я читала эту бесконечную болтовню подростков и не могла остановиться. И вот тогда-то я и вспомнила про свою коробку с записками и прочим хламом, который сейчас уже казался спрятанной капсулой времени. Снова принялась осматривать все полки шкафа.

В коридор зашла мама и недовольно посмотрела на разбросанные по полу вещи.

– Ну здрасьте, развела бардак. Убирать кто будет? – сложив руки на груди, спросила она.

– А ты не видела коробку, розовой бумагой обклеенную и в наклейках?

– Видела, конечно. Мы же в том году, когда с отцом генеральную уборку делали, спросили тебя: надо что-то забирать? А ты тогда сказала, что ничего не надо.

Резко повернулась к матери, пошатнулась на стуле, но успела схватиться за шкаф.

– И вы что, выбросили всё?

– А чего ты на мать кричишь! Я проверила – внутри бумажки какие-то, открытки старые, хлам. Ну я выбросила. А что?

Из комнаты вышел отец, в очках для чтения и с открытым журналом в руках.

– Что за шум, а драки нет? – как всегда, он вошёл в семейные разборки с шуткой.

– Вот, пожалуйста, разбросала тут всё и стоит, возмущается, что выбросили её детский хлам. Сама ведь сказала: не надо! – мама перевела возмущенный взгляд на меня.

– Я просто забыла про эту коробку! Там всё было аккуратно сложено, перевязано… – голос стал по-дурацки хныкающим, словно я снова подросток, не справляющийся с бурей гормонов .Слезла со стула и стала убирать вытащенные пакеты обратно в нутро шкафа.

– Катерина, у тебя там заначка была? – игриво спросил отец, подняв брови.

Не ожидавшая от себя такой привязанности к этим обрывкам из школьных тетрадей и детских дневников, я отвернулась к полкам, делая вид, что поправляю пакеты; в глазах защипало. Смешно: почти тридцатилетняя тётка, а готова расплакаться перед родителями, будто шестилетка из-за выброшенной игрушки.

– Доча, там что было-то? Чего так расстроилась? – мама подошла ближе, провела рукой по волосам, уже растеряв боевое настроение.

Я откинула голову, глубоко вдохнула.

– Да ладно, мам, и правда, мусор там был, ничего страшного, – неуверенно улыбнулась и посмотрела на маму, неприятно шевельнулся червячок вины. Вот такая я дочь: приезжаю к ним два раза в год и тут же закатываю сцену из-за какой-то выброшенной коробки.

– Что теперь поделаешь… Пойдём чай пить? Я эклеры купила, свежие, сегодняшние. Твои любимые, с творожным кремом.

– Эклеры – это замечательно. А колбасы случайно не купили? – проходя к кухне, громко спросил отец.

Я улыбнулась уже по-настоящему и молча кивнула маме.

Взяла телефон, снова открыла диалог с Асей. Хотела было написать ей про коробку, где хранила их школьные записки, и про то, что всё это оказалось мусором, ушедшим на свалку. Долго смотрела на экран с развернутой клавиатурой. Не зная, как начать и какой тон выбрать, чтобы не показаться навязчивой, постояла так ещё пару минут. В строке сообщения стояло только: «Привет!»

– Доча! Ты где там? Чай стынет! – крикнул из кухни отец.

Я быстро набрала: «С днём рождения! Желаю удачи, здоровья и всего самого хорошего!» – смайлик с букетом красных роз.

Верочка

Всю свою жизнь Верочка жила с кем-то: с родителями, соседками по общежитию, мужем и сыном, последние годы уже только вдвоем с супругом. После его смерти жить одной оказалось пусто и гулко. В свои без году семьдесят она узнала много нового. Например, вкусное появляется в холодильнике, только если сама его туда положишь. Ее Василек, так она называла мужа за его ярко-голубые глаза, всегда заботился, чтобы дома были глазированные сырки и сгущенка.

Оказалось, что их квартира полна звуков и шорохов, которые по необъяснимой причине раньше она не замечала. Теперь с наступлением темноты слышались тревожные скрипы, заставляющие внимательно всматриваться в черноту дверных проемов.

Вера Ивановна, а для близких подруг и мужа всегда только Верочка, к своему удивлению, еще сохраняла ясный разум, поэтому непонятные шорохи логично объяснила немалым возрастом дома сталинских времен. Удивлялась она своей никуда не пропадающей памяти и ясности мышления, потому что всегда считала себя немножко дурочкой. В молодости про нее так и говорили: с придурью. Она не обижалась, потому что жить с придурью было гораздо веселее, чем без нее.

Поэтому на вопрос коллег-портних по швейному цеху, чем она занималась на выходных, рассказывала не об огороде, где мыши опять поели картошку, и не о том, как драила всю квартиру. А что видела на прогулке птичку с одним-единственным ярко алым перышком и так вдохновилась, что нашла у себя дома невесть откуда взявшееся красное перо. Затем она приладила его к лацкану пальто и получилась шикарная брошь. Портнихи высоко поднимали тонкие выщипанные брови, осматривали получившееся творение и хвалили, как ребенка, гордо показывающего маме свои каракули.

Тихие мгновения красоты, которые нужно, как яркую бабочку, ловить сачком, обступали Верочку повсюду. Казалось, окружающие научились не замечать их, считать незначительным сором по сравнению с важными житейскими делами. Верочка же их ценила и старалась отыскать своим уже натренированным на чудеса взглядом. Возвращаясь из магазина с тяжелыми, врезающимися в ладони авоськами, поднимала голову и разглядывала зеленое кружево крон тополей на аллее, ведущей к дому. Осенью не упускала возможности пошуршать опавшей листвой.

Такую роскошь, как возможность витать в облаках, Вера Ивановна себе позволяла благодаря мужу, безоглядно влюбленному в нее на протяжении полувека. Ее Василек, известный для окружающих как Василий Никанорович, еще студентом Горного института совершенно очаровался смешливой и тоненькой ученицей швейного училища. Пообещав ее родителям заботиться о ней всю жизнь, слово свое сдержал.

Прошел уже месяц самостоятельной жизни Веры Ивановны, а она все еще спросонья не понимала, почему вторая половина кровати, за годы совместной жизни изрядно продавленная, пуста. Часто она по привычке заговаривала вслух с мужем, а опомнившись, плакала и думала, какая же она стала старая, совсем никуда не годная, как ей теперь одной?

Сын с внучкой прилетели на похороны и остались на пару недель, чтобы помочь освоиться в этой новой для нее жизни. Единственный сын Валентин, уже лысеющий и никогда не доставляющий проблем, жил в Германии, где ему несколько лет назад предложили хорошую работу. Так исполнилась его мечта, и он переехал в Европу вместе с женой и дочкой, с такими же ярко-голубыми глазами, как у отца и деда. Валентин позвал в Германию и своих стариков, но те отмахнулись – куда им, а он пусть едет. Гордились им страшно, таким специалистом стал! Скучали, но утешали друг друга, вместе разбирались в подаренном ноутбуке, жались поближе к черному глазку камеры во время звонков по скайпу и старались говорить громче, чтобы там точно услышали.

Сын снова уговаривал переехать к себе или хотя бы нанять помощницу по дому, но Вера Ивановна от всего отказалась, дескать, в помощи не нуждаюсь. Уйдя в себя, жила воспоминаниями и пугала сына разговорами о том, как хорошо было бы поскорее умереть.

Бывает так, что ребенок рождается и сразу становится только мамин или папин. Малыш ходит хвостом, пытается угодить всеми способами и заглядывает в глаза с такой нежностью и восхищением одному из родителей, что все члены семьи знают – мамин это или папин. Валентин относился к последнему случаю и в качестве ролевой модели выбрал отца, тоже поступил в Горный, вдвоем они обсуждали темы для курсовых и диплома. Верочка вовсе не была заботливой матерью-несушкой, как у большинства друзей сына. Никогда не пыталась переубедить Валю в выборе университета, жены, места жительства. Лишь чуть отстраненно восхищалась этим уже самостоятельным и безусловно очень умным мужчиной.

Совсем другое дело было с внучкой. С маленькой Дашей она придумывала захватывающие игры, рисовала в воображении ребенка фантастические миры со сказочными животными. А главное сама участвовала в них с таким энтузиазмом, что Василек очень просил ее быть поаккуратней, когда они вдвоем с внучкой прыгали с дивана на кресло, чтобы избежать падения в огненную лаву. Даша заходилась в истерике, когда приходило время забирать ее из гостей у бабушки. Уезжая в Германию она оставила Верочке стопку рисунков, где были изображены все любимые герои их с бабушкой общих сказочных миров. Вернулась Даша в Россию выше на голову, с розовой прядью в волосах, телефон из рук не выпускала ни на минуту – уже подросток.