скачать книгу бесплатно
– До семи. Хм, ну хоть что-то ты из прежней жизни помнишь.
– Помню, помню. Давай шагай. Или тебе буксир нужен? – и кучерявый галантно и с улыбочкой выставил свой локоть, без слов предлагая на него опереться Светке.
– Иди давай, обойдусь без буксира пока.
В торговый центр они сходили без приключений. Купили хлеба, булочек с помадкой, докторской колбасы, две банки тушенки, яблоки, и сетку, чтобы все это нести. Очень удачно купили три банки зеленого болгарского горошка, его как раз «выбросили» в продажу несколько ящиков. Повезло, в Академе всегда со снабжение было лучше, чем в области.
Светка долго пялилась на «старинные» кассы. Ну красивые же аппараты! Красивые! Металлические, с царапинками, с кнопочками, и звучат! Ах, как они звучат, точно поют. Тук-тук, кнопочки. Потом «ххххххы» чек вылезает. Отбили. И кассирша на них работает живая! С ней общаться нужно, ну прекрасно же! Не то, что эти бездушные и вездесуще сканеры из их времени прибытия.
Денег осталось немного. «Только бы до бабули добраться, а там видно будет», – решила Светка. Кучерявый взял довольно увесистую сетку с продуктами и рысью потащил ее от торгового центра. И куда человек торопится, не понятно. Я даже еще толком не придумала, что бабуле скажу, а он все спешит куда-то, спешит. И Светка уже привычно пошла за ним, чуть отставая.
Когда вернулись на конечную остановку, уже конкретно так вечерело и автобусы уже плохо ходили. И они просидели на лавке по ощущениям не меньше сорока минут. А Кучерявый все молчал.
«Он вообще, нормальный?» – подумала Светка. «А даму кто развлекать общением будет? То разговаривает, когда ей не до него, то молчит, хотя надо бы продолжить знакомство. Да и хрен с ним».
Время тянулось как-то очень тягуче, медленно. Усталость от впечатлений делала свое дело. Раздражало еще, что автобус не едет, а сколько не едет – не понятно. Без навигатора было страшно не привычно.
Со временем в этом прошлом вообще как-то странно. Вроде по конкретной дороге идешь, ее только и должен видеть, а параллельно еще не просто мысли в голове словами бродят, а прям видения «как параллельная жизнь» из разного другого прошлого. То ползут медленно-медленно и ты как бы тоже там, то пролетают по касательной и ты в них ощущениями не углубляешься, но с конкретной дорогой по хронометражу не вяжутся, путаница какая-то.
И от этого многогранно и разновременно проживаемого в одном моменте совсем теряешься, долго или коротко ты по этой конкретной дороге идешь? Как будто ты не в себе и все ощущения времени нарушены. Может, поэтому я тут везде позади Олега иду, а он несется впереди на всех парах. Это же не его прошлое. Он же его так многомерно как я, наверное не переживает. Ему вон и часы вроде не нужны, он не растерян. И его внутреннее ощущение времени не сбито, так как у меня. Хотя, бог его знает, что у него там внутри. Он вон тоже как-то странно зависает, как сейчас. Стоит и не шевелится, как на плацу. Так нормальные люди не стоят.
Мда, жалко что общественных часов на конечной нигде не висит. Можно конечно было бы спросить время у прохожих, у кого часы на руке. Да, как-то неудобно. И так все украдкой на Светку с Олегом пялятся из-за одежды. Украдкой, потому что в Академе люди воспитанные. Но, не стоит их воспитание еще больше вопросами напрягать. А то еще и помогать бросятся, к себе в гости позовут «иностранцев», может в гости даже за руки поведут, гостеприимных людей в Сибири во все времена много. Или в милицию позвонят. И так может быть, позвонят из автомата ближайшего и скажут, что мол иностранцы-потеряшки на конечной, на Морском, трутся. Вы там никого не теряли? А они тутова. Заявлений и ориентировок на них нет? А чего они без сопровождающего? Иностранцы же без сопровождения по Академу не ходили в это время. Это же не туристический город. Если и приезжали, то по работе, и одни по городку не бегали. А мы как раз выглядим именно как иностранцы. Не поверят же, что местные мы. Я бы на их месте не поверила. Короче, выбора нет. Стоим. Ждем. Ждем. Как немножко пьяные от впечатлений, не трамвая ждем, но автобуса. И ощущения все «не в своей тарелке».
Светка подняла голову к темнеющему небу, и тут почувствовала на шее неприятный укус. Автоматически хлопнула себя по шее. Комар, е мое! Полетели на вечерний холодок! Их тут туча потемну будет. Скорей бы автобус пришел. Сожрут же без привычки! Завтра красные пятна на месте укусов будут. Светка встала с лавки и сорвала с ближайшей березы веточку, чтобы отмахиваться от комаров. Кучерявый посмотрел на нее весьма укоризненно, чего ты, мол, вандалка этакая, деревья ломаешь? Но развивать тему вслух не стал. И тут подошел наконец-то 109-ый.
Глава 7. Земля детства
Уже темнело, когда они выгрузились из автобуса на остановке «поселок Кирова». Автобус останавливался на горке, а за остановкой сразу был спуск с холма к железнодорожной ветке и дальше к морю. И вид на Обское море и остров Патмос с остановки был шикарный. Солнце садилось, ветерок с воды был свеж. Светлана поежилась. Тут, на холме, всегда было холоднее на несколько градусов, чем в стоящем в лесу Академгородке и холоднее, чем на более низком берегу ОбьГЭСа. Сумерки быстро спускались, но дорогу к бабушкиному дому Светка легко прошла бы и в полной темноте с завязанными глазами. Потому что помнила ее, как свои пять пальцев.
Тут начинались места, которые она знала телом, а не только глазами. Вся земля вокруг бабушкиного дома и на подходах к нему была в детстве исследована ею буквально всеми частями тела, всеми органами чувств и буквально на каждом квадратном метре.
Исследована, когда они с пацанами играли в ножечки и искали место, чтобы не увидел никто и чтобы земля была ровная, без травы и не сильно твердая для ножа. Исследована, когда они прятались везде, где можно спрятаться и частенько ползали на пузе по-пластунски, когда играли в партизан. Исследована, когда в оврагах они строили свои тайные блиндажи и тайком разводили костры, на которых, понятное дело никого не спросясь, жарили утащенный из дома хлеб и картошку в углях пекли. Исследована, когда бывало Светка летала с разбегу да оземь или со всего маху со своего велосипеда, лыж и коньков по всем этим буеракам, деревьям, кустам, лопухам, горкам и оврагам. А так же заборам, сараям и другим постройкам всего частного сектора. Потому что слоняться, играться и кататься было больше «негде».
Хотя, уточним для верности, «негде» – это кроме далекого школьного стадиона в Новом поселке и маленькой хоккейной коробки у них в Боровушке, которую и заливали и от снега чистили не каждый год. А весь их остальной «детский стадион» был везде, где замерзла достаточно большая лужа для коньков, где была достаточно крутая горка, чтобы съехать с нее на санках или попе. Где были достаточно глубокие весенние ручьи, чтобы бродить по ним в резиновых сапогах и следить, как сосновая кора с самодельной мачтой из проволочки и бумажки, в виде твоей «пиратской шхуны» бежит и переворачивается в холодной весенней воде. И где были достаточно глубокие и снежные овраги, чтобы штурмовать их склоны по грудь в снегу и воображать, что ты в горах и попал под лавину.
Ну, и железные гаражи, чтобы прыгать с одного на другой или в снег с их крыши, потому что сегодня мы играем в «Тарзана» и, что поделать, в «его Джейн», потому что «с нами девчонки!». «Какие девчонки?». «Так Светка с Наташкой, они же девчонки!». «А, ну, да. Забыл!». Ну, и конечно гонки по пересеченной местности на велосипедах, это вообще наше все. Короче, своя земля – это своя земля.
Это был Светкин детский рай, посреди которого стоял дом ее бабушки. Единственное место в ее жизни, где она была дома, без всяких оговорок типа «моя квартира», «родительская квартира», «наша с мужем дача» и тому подобного. Дом, настоящий дом, он все равно у человека один. Из детства. А все остальное – «убежища в дальнем пути» и только. Не всем везет обрести дом в детстве. Некоторые ищут его всю жизнь. Но у Светки все было именно так: «Мой настоящий дом здесь на Лесной», а все остальное «стоянки» в долгом путешествии по жизни.
И вот она, дорога в мой дом. И прямо сейчас нужно было перейти дорогу и подняться тропинкой по холму еще выше, до первой придорожной улицы Поселка Кирова, который только условно был отделен от поселка Геологов (он же Боровая партия, в просторечье Боровуха) оврагом. И своей автобусной остановки тогда у геологов не было. Таким же оврагом Боровуха раньше была отделена от Нового поселка. Хотя все три поселения давно уже срослись соседскими и родственными связами между собой в одну цепь домов, разделенную только условно оврагами и перелесками.
Сначала нужно идти вверх по холму, по тропинке. Потом за тремя домами на Дорожной улице вниз, в овраг и опять по тропинке среди осин и берез. Через самодельный мостик на дне оврага. А потом вверх в горку и вот она улица Лесная. Выйдешь из глубокого заросшего деревьями оврага и прямо к дому бабушки, в аккурат к ее палисаднику с черемухой и ирисами.
Когда Олег и Света спустились в овраг, совсем стемнело. И кучерявый уже не бежал впереди паровоза, то есть Светы. Видимо «логики» в этом почти диком месте с его тропинками и зарослями, в отличие от Академгородка, он не видел. И куда дальше идти, не чувствовал. «Городской. Что с него взять», – подумала Светка. И опять погрузилась в свои обострившиеся ощущения этого места: запахи осины и березы, пыль, неровности тропинки под ногами, комары, ночная прохлада на коже, от которой даже современная одежда под «медийкой» не спасала.
Когда поднялись из оврага к дому, Светка остановилась и посмотрела в светящиеся окна бабушкиного дома. Повернулась к кучерявому и сказала:
– Нужно договорится, что брехать будем.
– И что же?
– Я скажу бабуле, что я ее племянница из Семипалатинска, Ленка. Дочка ее родной по отцу сестры, бабы Маши. Она Ленку только маленькую на фотографии видела. А мне на «медийке» сейчас лет тридцать. И Ленке сейчас примерно так. Может прокатит. У нас женщины в роду похожи.
– А я кем буду?
– Ну, допустим, Ленкиным женихом. Потому что я точно знаю, что Ленка пока не замужем. Не складывается у нее ничего. Баба Маша в письмах моей бабушке все на нее жаловалась. «Ветреная особа», писала о ней. «Журналистка, прости господи». Бабуля с подружками своими с улицы это обсуждала за чаем, а я подслушивала за печкой. Уж больно у них всегда разговоры интересные были про всех, кто у нас в поселке бывал и про родственников тоже. Мне конечно по малолетству никто бы докладывать такое не стал, так я подслушивала, чтобы в курсе событий быть.
Наши тетушки и бабушки с улицы, еще тот «местный комитет партии», формирующий поселковое общественное мнение. Все ценные сведения к ним стекались. Обсуждались. Ставились на голосование, а потом их решения «внедрялись в нашенскую жизнь».
Так что мое тайное местечко за печкой, не одну детскую попу спасло от ремня. Бабушки между собой совет держали, а я уже потом «с детями», кого это касалось, разговаривала про то, что про них решили и что теперь их ждет. Хотя, конечно, не только про наказания были решения. Были и про поощрения, и про поддержку. Например, бабульки могли хором решить, что какой-то ребенок на улице «уж больно тощий, не кормит поди мамка». И начать его в гости зазывать и подкармливать. И не только про ребенка могли решение принять. Могли и про сноху какую, и про отца семейства соседского порешить, хвалить их прилюдно хором или ругать тоже прилюдно.
Ни разу меня за той печкой «не спалили». Стратегическая такая точка у меня была. Шкодили мы много, прикрываться тоже нужно было коллективно и в показаниях своих не расходиться и не путаться. Так и жили, коллективом соседским. Понимаешь?
Кучерявый кивнул. И они пошли к большим дубовым воротам на Лесной 4. В сумерках уже было плохо видно, но рука Светкина сама собой нащупала веревочку, торчащую из круглого отверстия в двери. Защелка с другой стороны ворот лязгнула и раздался заливистый собачий лай.
– Ой, блин! Про Айку-то я и забыла! – прошептала Светка. Приоткрыла дверь и запричитала, как в детстве:
– Айка, Аичка, свои! Свои! Собака прекратила лаять, но это было еще не все. То, что она не лает, не значит, что она пропустит. Это Светка точно про Айку знала. Айка сторож неподкупный. Нужно было как-то умудрится дать ей себя понюхать, но так чтобы она не тяпнула тебя зубами от полноты чувств. Айку понять можно. Мало ли кто тут по ночам бродит, а у нее служба! Светка приоткрыла дверь ворот ровно настолько, чтобы Айка могла просунуть нос, но не схватить ее за ногу. И придвинулась к двери. Этого Айке хватило, она узнала запах. И погремела цепью по бетонированному полу двора, возвращаясь к себе в будку.
– Ты тут пока стой, – сказала Светка кучерявому, – Айка только меня впустит, я как все в нашей родне пахну. А ты чужой. Тебя только бабушка впустить может.
Светка вошла во двор и закрыла за собой дверь ворот на металлическую щеколду. Айка ее из будки отслеживала, немного рычала, но пропустила. И Светка выдохнула и невольно улыбнулась тому, что ворота все такие же. Как в сказке: «Дерни за веревочку, дверь и откроется!».
Для порядку Светка постучалась на входе в сенки, хотя дверь занавешенная тулью от комаров, по их деревенскому обычаю была открыта. Прошла по лесенке в три ступеньки и еще раз постучалась, уже на входе в дом. В доме довольно громко работал телевизор и бабуля, похоже, не слышала ни лай Айки, ни два Светкиных предупредительных стука. В прихожей и кухне горел свет, но никого не было. А звук телевизора шел из зала.
Светка сняла туфли и прошла в зал. Бабуля сидела на диване и вязала носок на пяти спицах. Светка увидела ее и обомлела. Бабуля была моложе, чем Светка сейчас. Но выглядела гораздо старше. Маленькая такая женщина в домашнем байковом халате. С очень глубокими морщинами на лице, шее и даже на руках. Седые волосы на затылке в гульку собраны и заколоты круглым гребнем. Ни одного украшения на ней нет. Ни сережек, ни крестика, ни бусиков, как носили соседские бабушки. На ногах шерстяные носочки беленькие, собственной ее вязки. Из айкиной же шерсти связанные. Бабуля повернула лицо к Светке и Светка ели сдержалась, чтобы к ней на грудь со слезами не кинутся. Так в ней все внутри поднялось, и любовь, и радость, и тоска одновременно. Все же это вам не хухры-мухры, с тем, кого похоронил и о ком долго горько плакал всю жизнь, вдруг встречаться снова. Бабуля нашлась в этой ситуации первой.
– А собственно чьих будете? – не вставая с дивана, прищурившись, довольно холодно и громко, поверх звука телевизора, сказала бабушка. Светка и забыла, что голос у бабули был всегда командирский.
– Я Лена. Дочь Марии Трофимовны, из Семипалатинска. Здрасти, баб Маш! Извините, что поздно. Мы немного заплутали, пока до вашей Лесной добирались из Новосибирска.
– Ты не одна что ли? А как Айка тебя пустила?
– Не знаю, как пустила. Я с женихом. Он за воротами стоит. Меня пустила собака, его нет. Он же по-нашенски не пахнет.
Бабушка отложила вязание и тяжело поднялась с дивана. Сделала два неловких шага навстречу Светке и стала ее рассматривать. Найдя все фамильные черты в ее лице и фигуре, улыбнулась.
– Ну, здравствуй, Лена! Проходи, будь как дома. Сейчас я за твоим мужиком схожу. Айка без меня его не пропустит, это верно.
Бабушка одела в прихожей свои дворовые галоши и вышла в сенки. А Света пошла на кухню, села на свой в детстве самый любимый стул за обеденным столом. И с удовольствием вдохнула родной запах дома. А пахло у бабули на кухне как всегда сдобными булочками с сахарной посыпкой и капустными щами. Вкусно!
Через пару минут на кухню зашел кучерявый с бабушкой. Он на ходу как-то очень складно врал, почему они без чемоданов. Мол, в гостинице оставили, не думали, что будем долго добираться, а вот как получилось. На ночлег-то пустите? Бабуля глядя больше на Ленку тут же сказала, что «И нечего глупости спрашивать! Поживите у меня. Чего по гостиницам деньги тратить? Вот завтра ты, женишок съезди за вещами и живите сколько хотите!».
Потом бабуля их накормила щами, со своего огорода огурчиками со сметаной, напоила крепко заваренным на травах сладким чаем с булочками и свежей малиной, пересыпанной сахаром. Пока ели, не расспрашивала. Все на Светку смотрела, да лучшие кусочки им подкладывала.
А как поели, началось: «А как Маша там поживает? А не хворает ли? А почему мне не часто пишет? А как братик твой Лена, как Вовчик? Лена, ты мне точно все рассказываешь? Как-то ты без подробностей, устала что ли с дороги? Ну, так и правда, время позднее. Я тебе в спальне дальней постелю на перине. А жениху диван в зале разложу, не маленький он у тебя в детских на полуторках спать. И не смотри на меня так! Не смотри! Вот станете мужем и женой, штамп в паспорте мне покажите, тогда и на одной кровати стелить вам в нашей семье будут! А завтра я вам баню натоплю, попаритесь, помоетесь нормально. Чего? В гостинице душ принимали? Чего ты мне про душ заливаешь? Это в каком же душе отмыться можно до чиста?! Ой, не перечь бабушке! Рассказывает она мне про душ, тоже мне городская! Леен, а чего у тебя мужик так странно одевается? Из ГДР приехал? Это что в неметчине сейчас так ходють? Срамота. Ты ему скажи, что у меня Толины вещи в шкафу есть, пусть переоденется завтра что ли. А то ведь, кумушки-то наши с улицы, как увидят, раскудахтаются. Они журналистов-то в глаза никогда и не видели…».
Пока бабуля стелила кучерявому на диване, Олег расспрашивал на кухне Светку:
– А как это две сестры родные по отцу и по матери, обе Марии Трофимовны получились? Как?
– Ой, да просто все. В деревне они жили. Одну дочку Машей назвали, а другую Марусей. Паспортов в деревне тогда не было. А когда девочки выросли и деревенским наконец стали давать документы, то паспортист заявил, что нет такого официального имени «Маруся» и обеих девушек Мариями записал. Управился так. Вот и получилось, что две родные сестры и обе Марии Трофимовны, обе Маши. Хотя между собой я слышала, они так и зовут друг друга как в детстве. Мою бабушку Марусей, а Ленкину Марией.
– Забавно, – сказал кучерявый, подошел к окошку, стал смотреть в палисадник и опять завис. Стоит в одну точку смотрит и не шевелится. Светка подошла сзади и толкнула его легонечко в спину, а он как каменный. И не реагирует.
– Это что же такое делается? Он так и на ОбьГЭСе , и в автобусе зависал, и в Академе. Он больной что ли? Чего окаменел то весь? – Света толкнула его еще раз и он встрепенулся, как проснулся только что. Глаза бегают.
– Чего ты? – спрашивает ее. А что она скажет?
– Не знаю, говорит Света. Ты как застыл весь….
– Не обращай внимания. Бывает у меня. Задумываюсь. Аппаратура внутри меня шалит, сама знаешь, не мальчик и напичкан ею под самую завязку.
– Ты же на дамбе сказал, что не работает у тебя ничего внутри!
– Вот и не работает. Видишь, отключаюсь временами.
– Не понятно, – сказала Светка. А сама подумала: «Подозрительно!». А потом направилась в спальню и через плечо уже ему «Спокойной ночи» пожелала.
Повозившись немного со своей настоящей одеждой, кое-как Светка сняла ее на ощупь. Достала из кармана и покрутила в руках «Нокию». И чего она так в нее вцепилась там на корабле? Ну, телефон. Ну, кнопочный. Ну, такого у нее в коллекции нет. И что? Тут в бабулином доме, где все такое антикварное по-настоящему и тотально, «Нокия» эта уже была не раритет. Светка вздохнула и затолкала ее в карман своих брюк, которые сложила на стуле у кровати.
Как же восхитительно было снова лечь на бабулину перину и прямо утонуть в ней. Какие там рекомендации медиков про жесткие матрасы? Не, не слышали и слышать не хотим. На перине так удобно, словно она под тебя подстраивается и каждый изгиб тела мягко повторяет. Будто ты опять маленький и тебя ласково обнимает кто-то, кто тебя больше, греет со всех сторон и на ручках держит, только еще удобнее. А еще это тяжелое ватное одеяло! Как говорится, хочешь высыпаться и спать спокойно всю ночь, заведи теплое и тяжелое одеяло. Ты под ним уснешь и будешь всю ночь как в матке, ровно так, как тело помнит. Не сильно, но чувствительно сжимаемый со всех сторон, защищенный и согретый. Такое одеяло любое напряжение и тревогу успокоит, и будет тебе «утро вечера мудренее». А если станет жарко, можно ступню из-под одеяла высунуть. Вот у бабули всегда были правильные тяжелые ватные одеяла. Как же приятно прожить это заново.
Света смотрела в окно с кровати. В небе была яркая луна. Тени от узорчатого тюля на окне тянулись по полу. Воздух в деревянном доме был свеж и приятно прохладен. Ночная бабочка, неведомо как залетевшая с улицы, билась об стекло окна. Все было такое умиротворенное, тихое, родное, что Светка подумала: «Не надо мне никуда. Тут останусь, и будь, как будет. Счастье-то какое, опять дома! И бабуля жива!». Подумала, а потом смотрела, все смотрела, на узорчатую тень от тюля на окне. И мысли все ушли, перина ее убаюкала и согрела. И она почти уснула, когда в комнату на цыпочках вошел кучерявый и тронул ее за плечо.
– Эй, Светлана, извини, мне очень неудобно, но где у вас уборная?
– Чего ты раньше не спросил?
– Раньше не надо было и не к слову. Сейчас надо.
– Блин. Пойдем что ли.
Светка с сожалением встала с кровати и не пододевая ничего под «медийку», фактически в одних реальных трусах, повела Кучерявого из дома через двор в огород. Шли потемну, нигде не включая свет, чтобы не будить бабушку. Кучерявый пару раз споткнулся и чуть на Светку не рухнул, но как-то в последний момент вырулил. «Куриная слепота у него что ли? Чего в темноте так плохо видит?» – подумала Светка, но вслух ничего не сказала.
Айка во дворе порычала на них из будки, но лаять не стала. Умная.
В огороде все было залито лунным светом. И в этом лунном свете Светка показала кучерявому довольно справный деревянный туалет. А что. Классический поселковый туалет с дыркой и аккуратно порезанной газетой вместо туалетной бумаги. У них хоть свет в туалет был проведен. У соседей и того не было. Кучерявый как такие удобства увидел, чертыхнулся. Светка опять промолчала, развернулась и ушла в дом. И уже засыпая слышала, как он спотыкаясь в темноте в дом вернулся. Как-то справился, старичок. Только подумала и тут же, обнимаемая со всех сторон периной, провалилась в видения. И не понятно, толи это сны были, толи воспоминания. Только всю ночь, история за историей перед глазами, как и не спала совсем. Утром уже списала все на стресс. Да и правда сказать, попадешь так в дом своего детства и глаз сомкнуть не сумеешь от переживаний и воспоминаний. Бывает.
Глава 8. Без маски
Ранним утром запел петух в бабушкином курятнике у дома. Света лежала и слушала его, вот точно как в детстве. Потом встала и открыла окно в спальне. Утренняя прохлада сладким воздушным потоком потекла в комнату. Подоконник уже нагрелся от солнца. И поставив на его теплую поверхность руки, Света выглянула в окно. Ну, точно! Малина у забора уже созрела! Недолго думая, по своей старой детской привычке, она вылезла в окно. И пробежавшись босыми ногами между грядок, за какую-то минуту оказалась у малины. Ягодки и листья светились капельками росы. Света рвала малину и складывала себе в рот, пока не набила его битком. А потом одним разом придавила всю эту массу ягод языком об небо. Сок обильно потек в горло. Восторг! Она аж присела на корточки, чтобы ничто не отвлекало ее от этого чудесного ощущения во рту и во всей остальной окружающей ее действительности, и абсолютно полной телесной радости жизни. Лето, дом, малина, роса, утро, воздух такой же вкусный как малина! Восторг!
И надо сказать вовремя она присела! Гремя крышкой эмалированного бидона, через огород к задней калитке бабуля шла за молоком. Она летом всегда так по утрам делала. К поселковому магазину из соседнего совхоза приезжала «бочка» с молоком. И все поселковые жители выстраивались кто с банками, кто с бидонами, кто с бутылками в очередь к этой бочке. И молоко надо сказать в бочке было отличное, вкуснее, чем с завода или из магазина.
Давно, еще по детству, бабуля не раз заставала Светку утром босой и в ночнушке на грядках или у малины. И всегда, впрочем, без всякой злобы, ругала ее за то, что она не обутая и без кофты: «Прохладно же! Чего бегаешь по огороду, как бахлачка? И опять весь подол мокрый от росы и землей запачкан! Не напасешься же мыла твою ночнушку каждый день стирать! И чего не обутая? Иди, обуйся, надень кофту! Нечего по холодку раздетой бегать!». А на следующий день все повторялось сначала.
Светка проглотила, наконец, всю ягоду и дождавшись, когда бабушка закроет за собой калитку в дальней стороне огорода, встала на ноги и продолжила свой праздник желудка и всех остальных телесных чувств. Наевшись малины, она решила вернуться в дом тем же способом, что из него вышла. Залезла в окно и уже собиралась его прикрыть, как увидела свое отражение в зеркале. И даже охнула. А «медийка» то все, нету! И она голая в одних трусах!
Она кинулась к комнатному зеркалу. В отражении на нее смотрела весьма и весьма взрослая женщина. У нее были такие же глубокие морщины на лице и теле, как у бабули. Были такие же, в старческих пятнах, кисти рук. Зубы были получше и побелее, так это современные технологии. Были бы свои, были бы как у бабули, через один железные. Да, Светка была стройная и подкачанная, потому что всю жизнь любила танцы и вовсю пользовалась биодобавками для омоложения организма. И никакой проблемы с грудью у нее не было, потому что в реале грудь у нее всегда была маленькая и аккуратная, а в «медийке» она ее себе дорисовывала исключительно «пользы для», чтобы мужчины велись на формы и на ее умные глаза внимания не обращали.
Все же жизнь, на втором витке технологий, физически стала гораздо легче и длиннее. Светкина спина не согнулась от тяжелой работы на земле. Как говорила бабуля: «Языком молоть – не мешки ворочать!». Руки и ноги не были поражены артритом, как у бабули. Светкин потомственный артрит, кстати, окончательно вылечили только недавно, запустив ей в кровь каких-то нано роботов. Но, взгляд ее в зеркале был взглядом пожилой женщины и все ее прожитые 89 лет были с ней.
Она натянула штаны, бра и тельняшку, обулась. Кое-как пригладила пятерней свою седую прическу. И не долго думая бросилась в зал к кучерявому. Действовать нужно было быстро, бабуля за молоком от силы еще минут двадцать будет ходить.
Кучерявый блаженно спал, развалившись посередь дивана. И бабушкин полосатый кот, не показывающийся в доме весь вчерашний вечер, спал у него в ногах. «Медийка» кучерявого пока была на месте. И он дрых в образе симпатичного мужчины средних лет. Вполне себе еще секси, а в композиции с котом, так и вовсе ми-ми-ми. Красавчики! Прямо пастораль! Надо их будить! Света толкнула рукой кучерявого в плечо. Он не отреагировал. И тогда она уже потрясла его посильнее, приговаривая: «Ну, Олег Павлович, просыпайся! Мне драпать надо!». И только тогда он открыл глаза.
– Чего? Куда? Вы кто?
Кучерявый спросонок смотрел на нее, как козел на новые ворота.
– Кто, кто? Я! Светлана Анатольевна! «Медийке» моей амба. Давай соображай быстрее!
– А… И че? – кучерявый зевнул и потянулся.
– Че, че? Бабуле я никак не объясню, почему вчерашней Лены нету, а есть еще одна копия ее в доме! Все, я побегу. В овраге тебя дожидаться буду. А ты скажи бабе … не знаю что! Придумай! Куда я уехала и зачем! Все, я ушла.
И Светка действительно побежала, только еще зарулила на кухню, схватила со стола две сахарные булочки. Сунула их по карманам брюк. И даже успела зачерпнуть из эмалированного ведра колодезной холодной воды железной кружкой. И прямо с этой кружкой и пошла в сенки, а потом во двор, по пути из нее отпивая. Оставила недопитую кружку на крыльце, как и в детстве всегда делала. И прошмыгнула в ворота, до того, как Айка спохватилась на такое быстрое движение полаять или выбраться из будки.
Светка пробыла в овраге по ее подсчетам больше часа. А кучерявый все не идет и не идет. Ей надоело ждать и она тихонечко через забор пробралась в палисадник. Зашла за дом со стороны курятника и глянула в огород. Ага! Как же иначе?! Кучерявый грядки поливает из шланга. Припахала его все же бабуля, с ее вечным лозунгом «кто не работает – тот не ест!». Поди еще и воду в баню будет ведрами с колодца таскать. Бабуля раз решила, что сегодня баня, по любому его припряжет.
Света вернулась в палисадник и посидела еще немного у клумбы с ирисами. А потом услышала разговор и шаги в доме. Приподнялась на цыпочках и заглянула через открытое окно в зал. Там у книжного шкафа к ней спиной стоял кучерявый и чего-то в нем шарил. Света чуть вслух от удивления не присвистнула. А чего там искать-то? Может он думает, что бабуля в книжках деньги прячет? Так нет. Баба в подполе за досками лестницы схрон имеет, это да. Но, там если не знаешь, где искать, так и не найдешь. А в шкафу-то что? Там отцовы и мамины книжки, и тетрадки с записями. А еще фотоальбом. И журналы, «Работница» еще с выкройками, мать же шьет! Бабушкиных книг нет. У бабули образование три класса сельской школы. Она только телевизор смотрит, не читает. Да и зачем ей читать? Она про жизнь такое знает, что словами передать невозможно и ни в одной книжки написать нельзя.
Надо же, как подробно он там тетрадки пересматривает! Вот, дурак! Точно деньги ищет. Ну, пусть ищет. Тут в зал зашла бабушка и Светка сочла благоразумным смотаться по– быстрому опять в овраг. Сидела там под осиной и смотрела, как стрекозы летают над травой и папоротником. Ела булочки. Думала, чтобы такого насочинять, чтобы и в этом облике к бабуле вернуться.
А что, было бы здорово! По огороду бы ей помогла и с заготовками, и с курями, и свиньями. Чего она в одного с хозяйством пластается? Отец от силы раз в неделю приедет, поможет. Этого же мало! Невестка на огород глаз не кажет. Типа дети, работа, своя квартира со сверчком и мышами. «Хозяйство большое», делать не переделать! Никогда толком не понимала суть их конфликта. Чего мать с бабулей не поделили? Зачем родители от нее уехали в тесную конуру, на первом этаже жить? Тут же дом, природа, огород двадцать соток, баня, лесочек, море пятнадцать минут ходу, раздолье, ляпота!
Хотя, может просто надоело им строем у бабули ходить. Она же и сама почти не отдыхает, и другим без дела сидеть не дает. А они типа «ученые», то пишут у себя в тетрадках что-то, то читают. То вообще лежат каждый в своей комнате и в потолок смотрят, думают. А бабушка не одобряет все это. Говорит «на работе надо работать», а дома за своим хозяйством следить. Кто вас свининой и курятиной на зиму обеспечит? Кто банки на зиму закатает? Кто детишкам сошьет все и свяжет? Пушкин?
«Может быть», – думала Светка, – «если я рядом с ними сейчас побуду, да взрослыми глазами на все посмотрю, то пойму? А может и нет. Чужая душа потемки, даже если это душа родных людей. Может правда представиться бабулиной еще более дальней родней из Поспелихи? А что, может сработать!». Был однажды случай на Алтае. Ездила Света отдыхать на турбазу рядом с Белухой. И увидела там женщину, такую, что сама опешила сразу. Странное чувство смотреть на незнакомого человека и понимать, что вы родня. Да, у нее волосы русые чуть светлее. Вы не похожи чертами лица и ростом, но фигура та самая. И та же мимика. Та же манера «аккуратно ходить», не размахивая руками, мелкими шагами, «без резких движений», плавно и держать спину «мягко». Не сутулясь и не прямо как палка, а «пружиня во всех отделах». Та же манера, разговаривая понижать голос, делать его грудным, заставляя всех к тебе прислушиваться. «Играть голосом».
Смотрела тогда на нее Светка как завороженная, от неожиданности такой встречи. Ведь с тех пор, как семья уехала из деревни, которую основал их род, родственников-то своих не часто и встретишь. И родная кровь эта на Светку смотрела так же! Подошли друг к другу, поздоровались. Выяснили, давно ли обе из Поспелихи. Оказалось давно, даже родились обе не в ней, но кодовое слово «Поспелиха» обе понимают. Нет, пламенной любви или дружбы не случилось. Все же слишком разные жизни жили, но удивление от этой встречи и такого узнавания своего человека, которого никогда не знал, осталось навсегда.
Да уж, думала, Света, своих с чужими не перепутаешь. Даже если и немногих своих в жизни видел. Чего же кучерявый так долго там пашет?! Делов-то с огородом и водой в баню, начать и кончить. Мой бы отец уже давно все переделал, а этот копается. Хотя, может бабуля его обедать усадила. От нее без «накормить до отвалу» не очень-то и уйдешь. Она из военного поколения, для нее «любить – это кормить» однозначно. И гостей это тоже касается.
Интересно, догадается кучерявый и мне чего-нибудь принести или пустой придет? Может он к пожилым, пусть и клеточно обновленным и отреставрированным косметологией женщинам, но без «медийки», как-то иначе относится, чем к женщинам за визуальной иллюзией спрятанным. Все же взгляд у него был довольно ошалелый, когда я его разбудила. Кто его знает, какие у него там убеждения по отношению к ровесницам. Когда убегала, размышлять об этом было некогда, а вот придет и узнаю.
Глава 9. Разговор в овраге
В какой-то момент на солнышке под осиной Светку сморило и она как-то отключилась. Когда открыла глаза, первым делом увидела ноги кучерявого в дурацких по последней моде рейтузах «с педалями» и туфлях, очень похожих на индейские мокасины. Она подняла глаза выше. Кучерявый внимательно ее рассматривал, а в руках у него была сетка с запотевшей банкой молока, видимо из бабулиного холодильника и еще что-то, завернутое в вафельное полотенце. Булочки, догадалась Света.
– Ох и бабушка у тебя. «Мягкая сила», другого определения и не подберу. Пока все ею намеченное не переделали, не отпустила. И не требует вроде, а не откажешь. О тебе спрашивала. Пришлось сказать ей, что у тебе ночью зуб разболелся и ты с утра пораньше уехала в поликлинику в Академ. И вернешься к ней снова не раньше, чем через пару дней, потому что у тебя еще дела в городе. И что я с тобой вместе приеду еще. Гостинцев вот тебе передала. Чуть полбидона молока мне не вручила. Хорошо, что у нее еще со вчера банка литровая молока в холодильнике была. А то бы сейчас с бидоном к тебе пришел, а я их с детства терпеть не могу. Неудобная все же вещь, не знаю как ты, а я полный бидон никогда до дома не доносил. Вечно проливал по ротозейству. Будешь молоко с булочками?
– Давай. Пить хочется. Пока тебя ждала, разморило всю.
Светка стянула упругую резиновую крышку и стала пить прямо из банки. Молоко было вкусное и холодное, такое, что даже дыхание в груди перехватило. Светке пришлось отдышаться после нескольких больших глотков, пока в груди не прошло и она продолжила пить, ну очень вкусное молоко.
«Вкус детства», хоть и расхожее выражение, но уж очень точное в этом случае. Молоко кончилось как-то очень быстро и Светка поставила банку «под лопушок», не далеко с тропинкой, чтобы добрые люди ее с собой отсюда забрали. Потому что банка стеклянная, да еще и с крышкой, вещь в хозяйстве очень нужная.
