скачать книгу бесплатно
Косаку бросил взгляд в сторону Ханы, будто хотел спросить ее, знает ли она, почему он все время торчит дома, и известно ли ей, что он не смог окончить курс обучения из-за проблем с легкими.
– Кстати, раз уж мы все равно затронули этот вопрос, я хотел бы обсудить с тобой раздел семейного имущества.
Дремавшая до этого момента Ясу широко распахнула глаза и уставилась на Косаку. Она уже давно начала жаловаться на плохое зрение, глаза ее были постоянно налиты кровью. Все как один повернулись к Кэйсаку.
– Чего бы тебе хотелось, Косаку? Я готов разделить с тобой все, что имею.
Ясу и Хана лишились дара речи. Косаку прикусил нижнюю губу.
– Я бы предпочел холмы, а не рисовые поля.
– Значит, ты хочешь холмы. Этого и следовало ожидать. Какие именно?
– Все. Воцарилось молчание.
– Если это действительно то, чего ты хочешь, они твои, – ответил через некоторое время Кэйсаку. – Что еще?
– Дай мне немного земли, чтобы я мог вырастить себе риса.
– Можешь забирать участок от низины Матани до Тэндзин. Хатиро и Кума будут твоими арендаторами.
– Это бедные земли.
Кэйсаку держал себя в руках, несмотря на дерзкий тон Косаку.
– Что-нибудь еще? – спросил он, передав младшему брату более одной трети владений.
– Нет. Просто начиная с сегодняшнего дня оставь меня в покое.
– Договорились. Далее, у меня тоже имеется парочка предложений, – выпрямил спину Кэйсаку. – Я хочу, чтобы ты основал новую семью Матани. Понимаешь? Фамилия твоя будет по-прежнему Матани, а не Ханда.
Кэйсаку решил упразднить обычай, по которому младшая ветвь семейства получала фамилию Ханда – традиция, передававшаяся из поколения в поколение с давних времен.
Однако Косаку совершенно не тронуло это заявление.
– Ты серьезно?
– И еще одно пожелание. Я хочу, чтобы ты принял титул Тёкуи.
Ясу окончательно расстроилась:
– Кэйсаку-сан, титул Тёкуи – это фактически то же, что фамилия Матани. Будь ваш отец жив, он ни за что не позволил бы такого.
В душе Хана согласилась со своей свекровью. То, что предлагает Кэйсаку, – неслыханное дело! Не может младшая семья лишить старшую и холмов, и самурайского титула.
Косаку, заметив реакцию Ясу и Ханы, повернулся к брату и отрезал:
– Титул мне не нужен. Какой прок главе младшей ветви от самурайского звания? Я стану простым человеком с соответствующим социальным статусом. – Даже не поблагодарив брата за щедрость, Косаку поднялся с таким видом, будто разговор закончен. – Не стоит так волноваться из-за меня, – вежливо улыбнулся он Хане, выходя из комнаты.
В душе Кэйсаку бурлила злость. Он никак не ожидал от брата подобного поведения.
– Дурак! My почему он такой? – пробормотал Кэйсаку, когда они с Ханой остались наедине в своих покоях.
– Я полностью с вами согласна!
Понимая, что муж взвинчен до предела, Хана воздержалась от дальнейших комментариев в адрес деверя.
– Можно подумать, что с главой младшей ветви обращаются как с изгоем. Люди не понимают, что многим главным семьям просто нечего делить, – не унимался Кэйсаку.
– Да, знаю.
– Второй сын Ямамото из Мияномаэ уехал в Америку. Косаку должен понимать, что он тоже второй сын. К чему эти бессмысленные жалобы? Более того, если война действительно начнется, человека с таким здоровьем, как у него, никогда не призовут в армию. Даже если он будет настаивать, ему все равно откажут. Он точно ребенок, право слово!
Хана с ужасом выслушала этот монолог мужа. Она прекрасно знала, что он никогда не сказал бы ничего подобного в лицо младшему брату. Хана смотрела, как Кэйсаку снимает хаори, в ярости бросает на татами пояс и топает от злости ногами, переодеваясь в ночное кимоно. Муж вел себя прямо как их сын, который начал мало-помалу отстаивать свои права и бушевал, если ему не удавалось добиться желаемого. Хана молча подобрала вещи Кэйсаку, сложила их и убрала в короб для одежды. На ее губах играла легкая улыбка.
– Хана…
– Да, милый.
– Иди ко мне.
Хана машинально вытащила шпильку и подобрала выбившиеся пряди. Волосы ее были уложены в безупречную прическу марумагэ.[37 - Марумагэ – прическа (овальный узел волос), которую носили в Японии только замужние женщины.] Шея являла собой образец совершенства, кожа осталась идеальной, особенно если учесть, что эта женщина вот уже пять лет как замужем. Жители деревни обращались к ней «госпожа хозяйка Тёкуи». В Myсоте этот титул предназначался исключительно для жены главы дома Матани, и от этого Хана чувствовала себя немного неуютно, ведь Ясу еще была жива. Но что ни говори, ныне главой семейства является Кэйсаку, а Хана – его супруга. С недавнего времени она присматривала за кухней – Ясу милостиво уступила невестке свои полномочия. И хотя свекровь все еще ощущала некоторое напряжение, она редко жаловалась. Ясу всегда была женщиной скромной и доброй. После того как Хана приняла на себя домашние обязанности, ей ничего не оставалось, как достойно состариться. Люди же говорили, что только благодаря мудрости Ханы между женщинами Матани никогда не возникает раздоров.
– Как только Косаку отделится от семьи, у тебя больше не будет поводов для беспокойства. Я прямо-таки вздохнул с облегчением, отдав ему все эти земли, – заявил Кэйсаку.
– Но это так неожиданно! Я дара речи лишилась, когда вы сказали, что уступаете ему то, что он попросил.
– Я все равно не сумею до конца исполнить свой долг, даже если передам ему все владения без остатка. А если я вообще откажусь делиться, станут ли люди по-прежнему приходить ко мне за советом?
Здесь Кэйсаку был абсолютно прав. В свои тридцать лет он стал широко известен как человек дела не только в Мусоте, но и во всем бывшем уезде Кайсо. Посоветоваться с ним приезжали даже государственные чиновники из Вакаямы. И всякий раз откровенно намекали, что хотели бы в ближайшем будущем увидеть его кандидатом в члены собрания префектуры.
– Может, я стану политиком раньше Сэйитиро.
– Вполне возможно.
– О чем ты думаешь?
– О, ни о чем таком…
– У тебя что-то на уме. Выкладывай.
– Мне пришло в голову, что как политику вам понадобятся деньги. Если вы станете разбрасываться землями…
Кэйсаку несказанно удивился. В политике действительно главное – деньги. Многим землевладельцам приходится расставаться со всеми своими угодьями, чтобы набрать нужную сумму.
Кэйсаку прикусил губу, когда жена спросила его, мудро ли он поступил, передав самые ценные владения младшему брату.
– Ну, во-первых, у меня было не так уж много холмов. В любом случае весь уезд Кайсо по-прежнему принадлежит мне.
– Только Кайсо?
– Что ты хочешь сказать? – округлил он глаза.
На губах Ханы играла безмятежная улыбка, лицо мерцало в свете ночника.
– Ну, я полагала, что вам принадлежит вся префектура Вакаяма!
– О, Хана! – воскликнул Кэйсаку, заключив жену в объятия. Он был безмерно счастлив услышать от нее эти слова. Он снова и снова шептал ее имя, решив для себя, что непременно станет баллотироваться на выборах.
Хана почувствовала произошедшие в муже перемены и припомнила, что ей говорила Тоёно: социальный статус семейства зависит от его главы. Она прикрыла глаза и позволила мужу получить наслаждение. Хана нисколько не сомневалась, что однажды Кэйсаку станет великим человеком, как и предвидела ее бабушка.
– Хана…
– Да, милый.
– Косаку такой печальный. Я ведь правильно сделал, что отдал ему холмы, да?
– Полагаю, да.
Решив, что муж заснул, Хана выскользнула из его объятий. И тогда он пробормотал:
– Как ни странно, Косаку предпочел бы остаться в этом доме. Он, без сомнения, влюблен в тебя.
– Что за глупости!
– Я его не виню. Он ничего не может с собой поделать. А поскольку у меня остаешься ты, отдать ему хорошие земли – цена небольшая, – буркнул Кэйсаку. И закрыл глаза. Он явно успокоился, высказав то, что камнем лежало у него на сердце, и тут же уснул.
Хана слушала его тяжелое дыхание, разглядывала родное лицо. Нос и рот крупные, кожа загорелая, выступающий кадык временами дергается во сне… Интересно, что ему снится?…
Она прибавила огонь в лампе. Ее потрясло заявление мужа. Косаку влюблен в свою невестку… Хана поверить в это не могла, как бы ни был похож на правду сей факт. Она старалась пропускать мимо ушей замечания служанок, которые в один голос утверждали, будто Косаку очень изменился после ее появления в доме и стал совершенно невыносимым. Однако ей даже в голову не приходило, что за его странным поведением стоит страсть. Вряд ли Кэйсаку подумал об этом только сегодня, но до сих пор он и словечком о своих подозрениях не обмолвился, вот что больше всего напугало Хану. Она перебрала в уме свои отношения с деверем, начиная с того самого момента, как переступила порог дома Матани, пытаясь доказать себе, что в заявлении мужа нет ни доли правды. Но от этого ей стало только хуже. Косаку всегда относился к ней с прохладцей. Избегал ее и старался поскорее уйти, если она вдруг оказывалась рядом. И никогда, никогда не вел себя с ней естественно и непринужденно.
Хана уже пять лет считалась членом семьи Матани. В свои двадцать шесть она была матерью трехлетнего ребенка. То, что даже при мысли о наваждении Косаку ей становилось не по себе, ясно доказывало одну вещь: его страсть оскорбляла ее женскую добродетель, в которую она до сего дня свято верила. Хана выбранила себя за нелепые сомнения и легла спать. В ту ночь большое одеяло казалось ей особенно тяжелым. Она беспокойно металась на футоне,[38 - Футон – стеганый тюфяк, служащий японцам также одеялом; в широком смысле постель.] время от времени убавляя пламя в лампе. И даже когда окончательно погасила свет, еще долго не могла заснуть.
В ту осень хана впервые за четыре года наведалась в Кудояму. Восьмидесятилетняя Тоёно, пребывавшая в добром здравии, вышла встретить внучку.
– Грядут тяжелые времена. Похоже, скоро снова война начнется, – вздохнула Тоёно, которая по-прежнему интересовалась внутренними и международными делами.
– Это неизбежно.
– Так Кэйсаку говорит?
– Да.
– Возможно, он прав. Но Россия гораздо больше Китая. Ты читала Достоевского?
– Читала, – кивнула Хана.
Тоёно покачала головой, уставившись вдаль.
– Япония не должна вступать в войну со страной, которая подарила миру таких великих людей, как Толстой и Достоевский. – Хозяйка дома Кимото, не пропускавшая ни одного выпуска литературных альманахов «Кокумин-но томо» и «Мияко-но хана», была прекрасно знакома с иностранной литературой.
– Во вчерашней статье говорится, что Сюсуй Котоку и Кандзо Утимура[39 - Котоку Сюсуй – (1871–1911) политический деятель, один из основателей японской Социал-демократической партии (1901 г.); за антивоенные выступления в ходе Русско-японской войны 1904 1905 гг. был приговорен к тюремному заключению. Утимура Кандзо (1861–1930) японский христианский проповедник, писатель и публицист.] вынуждены уйти из «Еродзу тёхо».[40 - «Ёродзу тёхо» – газета, основанная в 1892 г. писателем и переводчиком Руйко Куроивой (1862 1920). Поначалу Куроива активно выступал против войны с Россией, но в конце 1903 г. из коммерческих соображений занял противоположную позицию, разорвав отношения с сотрудниками, которые придерживались пацифистских и социалистических взглядов, Утимурой Кандзо, Сюсуем Котоку, Киёси Каваками и др.] Теперь, когда в обществе царят подобные настроения, становится очень трудно выступать против войны с Россией.
– Тебе это Кэйсаку сказал?
– Нет, Косаку. – Хана так и не сумела признаться бабушке, что брала почитать «Преступление и наказание» Достоевского в переводе Футиана Утиды у своего деверя.
– Насколько я понимаю, Косаку отделяется от семьи.
– Да.
– Ему уже выбрали невесту?
– Пока еще нет. Он просто собирается построить себе дом.
– Как странно! Интересно почему?
Не стоит и упоминать, что Хана не могла ответить Тоёно: потому что он влюблен в меня. В конце концов, у нее не было никаких доказательств, подтверждающих слова мужа. Так или иначе, едва получив разрешение основать побочную ветвь, Косаку повеселел и стал относиться к Хане по-дружески. Если она просила у него почитать новый переводной или отечественный роман, он охотно давал книгу. Однажды даже сам предложил ей эссе Исоо Абэ.[41 - Абэ Исоо (1865–1949) – японский писатель и публицист социалистических взглядов]
– Я рада слышать, что настроение у него значительно улучшилось, – покивала Тоёно. – Должно быть, он доставил тебе немало хлопот.
Хана не имела привычки жаловаться своим родным, но бабушка, похоже, и без того обо всем знала.
Как и четыре года назад, женщины направились в Дзисонъин. Неожиданно Хана увидела у обочины хурму.
– Год выдался урожайный. Кудояма славилась своей хурмой.
Крупные сладкие плоды яркими оранжевыми пятнами выделялись на фоне темных ветвей.
– Да, год поистине урожайный. Но ты ведь знаешь, что беременным нельзя есть хурму. Как жаль, что ты не можешь отведать этого лакомства, проделав такой длинный путь!
– Они так вкусно пахнут, что я вряд ли устою.
– Как можно такое говорить?! Зачем тебе лишняя маета с желудком? – Тоёно снова превратилась в заботливую бабушку.
Пребывая в бодром настроении, она без посторонней помощи взошла по каменным ступеням. Беременная Хана в свою очередь поднималась очень медленно, время от времени останавливаясь передохнуть.
– У госпожи хозяйки Кимото столько энергии! – удивилась Киё.
Току согласилась с ней.
– И все же она стареет. Видит уже плохо, поэтому приглашает родственников из главного дома и заставляет их читать ей газеты от корки до корки. А потом еще и книжку потрудней выберет и тоже читать требует. Родичи жалуются, что приходится целыми днями ее развлекать. А стоит кому-то сделать ошибку, она всякий раз фыркает и говорит: «Жаль, что здесь нет Ханы!» Что до членов младшей ветви, им очень обидно это выслушивать, – потихонечку доложила Току.
Тоёно стала слаба на ухо и не могла разобрать, о чем сплетничают служанки. Прислушиваясь к их болтовне, Хана поняла, что две женщины перестали соперничать друг с другом из-за нее, как это было в прежние времена, и задумалась, сколько лет утекло с тех пор, как она ушла от Кимото. Теперь она стала полноправным членом семейства Матани – достижение, способное согреть душу любой женщине.
Шарики амулета, на котором Тоёно написала имя и возраст внучки, были намного больше тех, что Хана повесила здесь, когда ждала Сэйитиро. Родив одного ребенка, она уже не боялась и не смущалась. Будущая мать подняла голову и посмотрела вверх.
– Хороший выдался год, – с уверенностью заявила она.
