скачать книгу бесплатно
У моего забора Кирилл взглянул на часы и сказал:
– Мне пора. Дела ждут!
– Меня тоже.
– Спасибо за прогулку!
– Это тебе спасибо! – воскликнула я и погладила шелковистую гриву моего фыркающего транспорта. – И тебе, Бумер!
– Ещё покатаемся, Мила?
– С удовольствием, – ответила я совершенно искренне.
Оно, конечно, правильно говорят: скажи, кто твой друг, и тебе хамбец! Но по всему видно, что Гродский Кириллу не друг, а работодатель. Если бы меня судили по моей директрисе, то даже служба за здравие и за упокой не помогла бы. Поэтому я расслабилась.
Кирилл неспешно увёл чёрного, как уголь, Бумера вверх по тропинке, но к счастью, не поехал в замок Чупа-Чупса, а свернул направо. Над головой снова пролетел квадрокоптер, я показала ему язык и средний палец. Бесит!
Вошла за калитку и обнаружила на крыльце ветхого старичка.
– Здравствуйте! Вам кого?
– Тебя, пожалуй, красуня, – дед постучал палкой по косому крыльцу и покачал головой. – Ты чья будешь?
– Ничья, своя собственная, – улыбнулась я.
– Ох, неучи вы все, молодёжь, – пробурчал старик. – Чья, значит, фамилиё твоё какое?
– Ах, понятно! Я Рыжикова, Милена. Бабушки Тоси двоюродная внучатая племянница. Вы её, наверное, знали?
– Знал понятно. Куды ж! Антонина говорила, что все её родичи сплошь говнюки, только одна, мол, дивчинка смешная есть. Ты то бишь.
Я удивилась. Однако должно же быть хоть какое-то объяснение её завещанию. Дед осмотрел меня внимательно, достал из кармана толстый мятый конверт и, смяв его ещё больше в корявых жёлтых пальцах, протянул мне.
– Тута, почитаешь.
– Что там? – насторожилась я.
– А я почём знаю? Я чужие письма читать не горазд. Отдала мне, мол, «если помру, отдай, а помрёшь первым, так не майся». Характерная была Антонина, упря-ямая! – он снова покачал головой с редкими нечёсаными волосами.
Я раскрыла дверь.
– Проходите, дедушка! Только простите, я ещё не обжилась. Вы, возможно, из глубины своего опыта посоветуете мне, за что взяться сначала, чтобы привести этот дом в порядок?
Дед вошёл, осмотрелся, попыхтел, постучал палкой по полу, издающему почти музыкальный скрип.
– Что скажете? – спросила я.
– Сама жить будешь?
– Сама.
Дед смотрел на меня долго и внимательно, даже придирчивей, чем вчера Надежда. Затем достал из кармана спички и протянул мне.
– Спички у меня есть, – ответила я с непонимающей улыбкой.
– И эти бери, – сказал дед. – Сожги всё к едрене фене, развалюху эту. Землю продай, да купи себе комнату в городе.
– Что вы такое говорите? – нахмурилась я.
– А то, что не проживёшь ты, дивчина, сама в этой дыре. Говорят, Чупа-чупс скупает. Ему и продай, не жадный вродя. Вон ремонт во дворце культуры за свой счёт отбабахал и библиотекарше платит. У Турчаненков хату купил, цены не снижал, и у Поляковых. Продавай.
– Я не хочу, – упрямо сказала я. – Это он вас послал?
– Та хай? Сам пришёл. Антонина вот нагрузила, земля ей пухом. Только така, як ты, тоненька, холёна, ручки-ножки маленьки, куда тебе хозяйство? Шо, корову доить умеешь?
– Нет.
– Хату белить?
– Нет.
– Может дрова порубаешь сама?
– Нет.
– А курей когда не жареных видала?
– Ну-у…
Он вложил в мою ладонь спички и кивнул:
– Жги.
Потом шаркая солдатскими, приспущенными сапогами и царапая палкой пол, пошёл прочь. Я проследила, как он покинул двор, и сердито осмотрела свой обшарпанный особняк с яркими неуместными здесь чемоданами и пока ещё разбросанными повсюду моими вещами, не нашедшими место.
Жечь? Вот ещё!
Я села за грубый стол, достала телефон и открыла органайзер. Распланирую план действий, как праздник. В конце концов, это только моя жизнь, и мне решать, что с ней делать. Затем я взяла мятый конверт, покрутила его в пальцах и раскрыла аккуратно. На столешницу упал сиреневый цветок бессмертника. Что бы это значило?
Глава 9
Владимир
От громких звуков, внезапно ворвавшихся в мой сон, я резко развернулся, сбил рукой с тумбочки стопку книг. Те грохнулись с шумом. Я вскочил с кровати, всклокоченный, голый и ничего не понимающий.
Бабах! Бам-бам-бам! – заходились, будто в истерике, барабаны.
Я рванул к окну и скривился: терпеть не могу рок! Распахнул створки. Джон Бон Джови разорался ещё громче. В такт хрипящим гитарам подвывала издали собака, ей вторили другие. С другого конца деревни занялся нервный лай. В развалюхе над железнодорожной насыпью горел свет, по саду мельтешили тени. Звук явно исходил оттуда. Бандитка!
Словно в подтверждение моим мыслям стройная фигурка в белом появилась из дома и протопала к тёмной зелени двора. Нахалка, она ещё и пританцовывает!
Новая соседка показалась снова, повернула голову в мою сторону, будто дразнясь, и скрылась в доме. Кирилл сказал, что она не шпионка. Ну, в этом я и сам уже убедился. Вредительница – вот она кто!
Степь сотрясли басы, как табун хана Батыя, готового поработить половину всея Руси. Я поджал губы. Эх, так хорошо жил всё это время! Сюда даже выкрики местной пьяни в праздники не долетали, а теперь пожалуйста! Давно надо было выкупить ту развалюху. Жаль, бабка в ней жила упрямая, как приросла к месту. Но бабка не слушала рок! Ночью!
Вокалист взвыл, собаки залаяли наперебой, барабаны разрушили всю прелесть ночи и распугали к чертям сверчков. Возмущение вскипело во мне.
Нет, такого откровенного хамства я не спущу! Я нахмурился, поспешно натянул джинсы и набросил рубашку.
Апрель был тёплым – аномальным, как и всё в этом году. Злой и раздражённый, я направился с намерением утихомирить баламутку и прекратить вакханалию. Чуть не перевернулся, промахнувшись мимо кочки в темноте и, соскользнув, удержался, схватившись за поросль. Ошпарил ладони крапивой. Чёрт!
Выкуплю участок, сделаю тут лестницу или засажу всё кустарником. Колючим, чтобы стороной обходили! И забором обнесу. Вот что значит миндальничать со всякими старушками, на чаёк заходить с мятой, французские макаронки таскать, уговаривать. Мягкотелость это! Надо было ставить вопрос ребром: дом выкупить – бабку Антонину оформить в роскошный пансионат для престарелых тут неподалёку, дольше б прожила.
Ветер с востока от деревни окатил прохладой.
Сельчанам наверняка и не слышна эта забойная вакханалия, – подумалось сразу же, – повезло только мне!
Я без зазрения совести снял крючок на покосившейся калитке и вошёл. Толку кричать или искать звонок не было, всё равно не услышит. Стебель от высокого куста облизал ногу над кедом листвой. Опять крапива.
– It's alright! – Орал Бон Джови.
– It's alright! – вторили ему множество голосов, преимущественно мужских.
Саманные стены тряслись от басов, и весь дом вибрировал, чуть крышу не снесло. Меня покоробило. Угу, да тут целая толпа! Тем хуже!
Я мельком глянул на древко то ли от лопаты, то ли от грабель у крыльца. Ничего, я ей покажу, как ночью вечеринки устраивать! Разгоню сейчас всю банду! Я без стука дёрнул на себя дверь, вошёл и застыл: здесь никого не было. Белизна и пустота! В нос ударил запах мела. Я протёр глаза и понял: это был заляпанный белыми пятнами полиэтилен. Он покрывал полы, мебель, да всё, что только можно. На окне, прямо в форточке орала беспроводная колонка. Бандитка в белом трико, облегающем идеальные ноги; в завязанной на талии белой рубахе, словно собралась заниматься йогой, стояла на складной лестнице и пританцовывала. Кепи козырьком назад, строительные очки, в руках электрический краскопульт.
Э-э… она работает?.. – опешил я. – Самое время.
* * *
Я протопал к колонке и выключил её. Тишины не случилось, краскопульт жужжал, но хоть подпевать бандитка прекратила. С удивлением посмотрела на колонку и обнаружила меня. Краскопульт замолк.
– Здрассьте, – сказал я сердито. – Чем вы тут занимаетесь?
– Белю, – ответила она, снимая очки.
Чёрт, некоторым хоть штаны на голову, всё равно будто только что со съёмок рекламы!
– Вы на часы смотрели? – строго спросил я.
– Нет, а что? – хитро скосила глаза бандитка.
– А то! – гневно заявил я. – Что полночь, и нормальные люди уже давно спят!
– Вы уверены? Точно нормальные? – ехидно улыбнулась эта язва, спрыгнула со ступеньки лестницы, подошла и практически направила мне в живот краскопульт.
– Вот хамства не надо, – буркнул я. – И аппарат уберите.
– Боитесь, что расстреляю? – хмыкнула она.
Я окинул взглядом замызганную мелом комнату и позволил себе сарказм.
– Полагаю, что промахнётесь.
Меня тут же ошарашило холодной жидкостью. Я отскочил и уставился на свой живот, мокрая рубаха стала белой и облепила меня. Э-э…
– Вы в своём уме? – морщась, уточнил я.
Бандитка невинно моргнула:
– Упс, простите. Я правда, такая неловкая. Вы были правы: ничего не смыслю в аэродинамике разбрыгивания побелки…
– То есть вы решили взять за правило: обливать меня при каждой встрече?! – рыкнул я.
– Нет, – ещё невинней проговорила она, – в прошлый раз облили меня вы.
– Чем же? – удивился я.
– Вопиющим недружелюбием и негативными флюидами.
Какая же она дерзкая! И красивая. Чертовски!
– Я не люблю посторонних, – буркнул я, на самом деле раздосадованный, что ошибся насчёт промышленного шпионажа, а Кирилл был прав. Если она и шпионка, то какая-то уж очень профессиональная – так играть обиженную Барби с намёком на мозг не всякому дано. Вручил бы Оскара, если б номинировалась. Но свои ошибки я признавать не люблю, а хамского поведения так тем более!
– Представьте себе, и я! – весело заявила как там её… Милена.
– Это не даёт вам право нарушать установленные законом правила поведения и общежития.
– Общежития? Где? Кто? Тут ещё кто-то живёт? – ахнула она и тут же добавила через губу: – Не заметила. Это мой дом, моя земля, мои владения.
– У-у, – присвистнул я. – Да вы латифундистка! Аж двадцать соток и бугор!
Они презрительно скривила губы:
– Да, прекрасные двадцать соток и дом. И я вас не приглашала! Люблю белить в одиночестве, знаете ли. Так что выход сами найдёте?
Побеленная рубашка противно клеилась к моему животу, я расстегнул её. Девица прилипла взглядом к тому, что открылось. Ну да, спортом я занимаюсь регулярно. В её взгляде пропала язвительность. Ха! Довольный, я засунул руки в карманы и парировал:
– Я-то уйду. Но по закону после двадцати двух ноль-ноль и до шести утра в рабочие дни, до десяти в выходные нарушение общественной тишины запрещено даже тем, у кого двадцать соток.
Она вызывающе выпятила грудь, пуговка расстегнулась в соответствующем месте, но я не позволил себе туда уткнуться. Моя воля крепка.
– А если мне всё равно? Что делать будете, мсьё Гродский? Полицию вызовите, чтобы она отходила девушку палками?
– Ну, я не знаю, если у вас такие сексуальные фантазии, – протянул с иронией я, наконец, перейдя в фокус взгляда сверху вниз, – пожалуйста, удовлетворяйте. Только боюсь, участковый Петренко сейчас нетрезв. Впрочем, как и всегда. Но вы ни в чём себе не отказывайте! За бутылку он протрезвеет.
Она густо покраснела и вдруг не нашлась, что ответить. В яблочко! Этот смущённый румянец делает её ещё сексуальнее. А как губку закусила, ммм!
