скачать книгу бесплатно
– О! – Алекс поднял вверх указательный палец. – Он нынче вращается в высших сферах стратегии и тактики. Иными словами, ходит в адъютантах у моего зятя.
– Ммм? – удивленно пробормотал его друг с набитым ртом.
– Именно, – произнес Алекс и хотел добавить нечто язвительное. – Остзейцы же тянут остзейцев, все дела…
– А тебя что ж не вытянули? – слегка иронично спросил Арсеньев.
– Алекс у нас – гордая птица. Без пинка не летает, – парировал Жанно, обратившись к Мите.
Бенкендорф знал, что делать. Он встал и направился к своему кузену с намерением дать пощечину. Все замерли. Лев попытался скрутить Алексу руки. «Ты что?» – шептал он. – «Зачем всё это?»
– Хочешь помахаться саблями? – Лёвенштерн казался спокойным и даже беззаботным, судя по тону его голоса. – Хорошая идея. Давно я не упражнялся, аж с 20 ноября. А ты, наверное, и того дольше.
Лицо Алекса окрасилось в багровый цвет от гнева. Он только прорычал:
– Ах, ты…
– Ну что, пойдем выйдем, поговорим? – подмигнул ему Лёвенштерн.
Все присутствующие были при оружии. Правда, сабли и пистолеты остались в прихожей, и Алекс случайно захватил оружие Льва Нарышкина. Жанно нашёл собственный палаш.
– Ох-ть, – произнёс пораженный Суворов, оглядев всех. – Отберите это у них. Пусть лучше морды друг другу набьют, и дело с концом.
Майк сделал Алексу страшные глаза и говорил тихо:
– Ты что, он же твой брат! В детстве вы тоже друг друга хотели убить за каждое обзывательство?
– В детстве мы дрались до крови и не за такое, – холодно произнес Бенкендорф. Он взял саблю и уже переступал порог комнаты.
– Так, – Марин удалил кулаком о стол. – Здесь вообще-то мой дом. Если кто-то забыл. Мне трупы и кровища здесь не нужны. Мало её на войне проливали? Или миритесь, или вон отсюда.
– Петрарк, там явно было оскорбление первой степени, – возразил Дмитрий. – И, поскольку Жанно решил получить удовлетворение немедленно…
– Сочувствующие и набивающиеся в секунданты могут тоже идти отсюда к чёрту, – гневно проговорил Серж.
Нарышкин тоже сделал попытку к примирению:
– Господа, у нас тут, значит, приятный вечер, а вы тут – просто Каин с Авелем, живая картина. Положи мою саблю на место, Саша.
Лёвенштерн молча провел кончиками пальцев по холодной стали своего палаша и оглядел всех равнодушным, слегка надменным взглядом. Алекса взбесило его хладнокровие, и он проговорил:
– Ну что, защищайся, – и нанес упреждающий удар.
Лёвенштерн отбился изящно, стараясь не задевать палашом руки Алекса. Дрался он с тонкой и лукавой улыбкой на лице. Вокруг них столпилась вся честная компания. Воронцов дёрнул Аркадия за рукав:
– Бижу, смотри в оба, если будет кровь, прекрати.
– А лучше – оттащи их. Сейчас же, – Марин схватил Суворова за другую руку. И вслух громко проговорил:
– Стоп! Господа. Это против правил. У Лёвенштерна сильно пострадала левая рука. Я свидетель, знаю.
– Не мешай нам, Серж, – проговорил Жанно. – Всё в порядке, я сражаюсь правой.
Алекс остановил атаку. Посмотрел на лезвие. Потом взглянул пристально на рукав мундира своего кузена. Увидел, как наяву, торчащую кость, много крови. Покраснел. Ведь знал же, что Жанно был ранен и болен! И знал, что его родич, будучи от природы левшой, которого, путём битья линейкой по пальцам, научили с горем пополам писать правой рукой, часто невольно перекладывает оружие из правой руки в левую – ему так удобнее. Алекс много раз наблюдал это во время уроков фехтования, которые они брали мальчишками, и во время поединков. Сейчас бы Жанно волей-неволей поступил так же, и Бенкендорф нанес бы ему рану. Он покраснел и выдавил из себя:
– Да. Это против правил. Мир, – протянул он руку Лёвенштерну.
Тот так же беззаботно вложил палаш в ножны и пожал ему ладонь, проговорив тихо:
– Прости, брат. Я наговорил тебе гадостей.
– Я первый начал, – и Алекс обнял кузена.
– Ура! – воскликнул Суворов. Остальные вторили ему.
– Если вы ещё вздумаете поссориться, то драться будете лично со мной, – добавил Бижу. – Оба. И не на саблях или пистолетах, а вот на этом.
Он продемонстрировал всем свой могучий кулак.
– Оружие грозное, – отвечал Алекс. – Можно и зубов не досчитаться.
После ссоры все пошли опять пить и веселиться. Марин читал свои стихи, спел песню «Пришла осенняя пора…» Лёвенштерн просил его исполнить «своё любимое», и Серж прочел: «Как гром, стоящий пред сраженьем…» – стихотворение, в котором любовь описывалась в военных терминах.
– Не умею я красиво писать, – вздохнул Марин во хмелю. – Всё смех один получается.
– За это тебя и любим, Петрарк, – положил руку ему на плечо Воронцов.
– У Петрарка должна быть Лаура, – хитро улыбнувшись, проговорил Алекс.
– Ну, он тот, кому и без Лауры хорошо, – усмехнулся Бижу.
– Игнат, есть ещё вино? – позвал Марин своему слугу.
Белобрысый малый с хитрым лицом, весьма нетвёрдо стоящий на ногах, явился на его зов.
– Никак нет… ик, – проговорил он.
– Неси тогда водки, – махнул рукой его господин.
Тот принёс одну бутылку.
– А где остальное? – удивлённо спросил Марин.
– Дык… это, – проговорил Игнат. – Мы с парнями, значится…
– Иди проспись, – брезгливо бросил его хозяин. – И неси уж самогон. Или что там горит.
Тот принес какие-то склянки, банки и бутылки.
– Вот такого я и держу. После сражения утащил всё моё платье и пистолеты впридачу, – словно оправдываясь, сказал Серж.
– И это когда ты полумертвый лежал?! – возмутился Лёвенштерн. – Я б за такое эту сволочь… на конюшне!
– Слаб человек, – вздохнул Марин. – Нас тоже есть за что пороть.
– Ты про Лауру что-то начинал говорить, – напомнил Алекс.
– Тебе лишь бы бабы, – устало произнес Лев.
Серж налил стопку самогона, выпил, поморщившись от противного вкуса, и начал с грустью:
– Есть у меня Лаура. Когда я о любви пишу. Но вы её не знаете, так что не расспрашивайте.
– У всех своя… Заветная, – Алекс подошел к окну, сел на подоконник.
– Знаю, как определить её и утолить наше любопытство, – начал Арсеньев. – Есть гадание. Петрарк, у тебя есть три колоды карт?
– Да были где-то, – откликнулся его приятель.
Когда карты нашлись, Дмитрий выдернул из каждой колоды по четыре дамы, перетасовал двенадцать карт, положил на стол рубашкой вниз. Тянул первым.
– Дама червей, – объявил он. – Значит, светленькая.
Марину выпала дама треф, которую он долго разглядывал, а потом выбросил в окошко. Суворову тянуть карту не дали, сказав, что «все знают, тебе дам не полагается». Воронцов нашел даму бубен. Как и Лёвенштерн. «О, любимые блондинки», – откомментировал Алекс. Рибопьер отказался. А Алекс получил даму пик. Он рассмотрел её: в чёрном платье с фиолетовой отделкой – вдовий наряд. Единственная из всей колоды изображена в профиль. И бутон в руках… Похожа чем-то на княжну Войцеховскую. Он тайком спрятал карту в карман.
Остаток вечера запомнился присутствующим довольно смутно. Кажется, кто-то боролся на руках, и на них делали ставки; Дмитрий отодвинул Рибопьера от фортепиано и исполнил пару новейших романсов, в том числе, «Чёрную птицу», от которой Майк Воронцов просто зарыдал, повторяя: «Всё так, братцы», и Марин его кинулся утешать. Лев начал спаивать Рибопьера, находящегося не у дел, и сам не забывал угощаться. Потом все хором затянули «Чёрного ворона», начали вспоминать погибших знакомых, демонстрировать ранения – у кого они имелись. Бенкендорф притворно возмутился: «К чему такой натурализм?», и Воронцова вырвало на середине рассказа Петрарка о том как ему ломали ребра, вскрывая грудную клетку. Этот рассказ Жанно Лёвенштерн комментировал загадочными латинскими терминами. После этого Алекс взял Воронцова за руку и вывел его пройтись. «Только не упадите там, гололёд же», – посоветовал Аркадий.
На улице было свежо и тихо. Алекс поддерживал своего друга и потом спросил:
– Что там с Кэтти?
– Вот представь, – начал несколько издалека Майк, – Значит, её уже собрали к помолвке, приданое, то да сё. Жених – старая жаба – ждет всех в своём замке. А тут я – прямо с корабля – суровый брат из Terrible Russia. Кэтти бросается мне в ноги, говорит, что Пэмброка никогда не полюбит, что заболеет и умрет, если выйдет замуж. Ну я, естественно, говорю: «What’s the f*ck?» жениху, туда-сюда, добиваюсь отсрочки, убеждаю отца, что нечего торопиться. И вот я здесь…
– Браво, Майк, ты умница, – произнес вышедший покурить на свежий воздух Жанно. – А я свою сестру…
Он заплакал в голос.
– А кто хотел Эрику повыгоднее замуж продать? – проговорил Бенкендорф сквозь зубы.
– Альхен! Да, моя вина! Она любила Петрарка!
– Вот вам и «здрасьте», – пробормотал Воронцов. – Что так?
– А жених её стреляться хочет! – продолжал Жанно. – Что же мне делать?
– Только не самоубивайся, ты нам нужен, – проговорил Алекс.
Вскоре к ним присоединился Марин, который, зачерпув горсть ещё не растаявшего снега, потёр им лоб.
– Башка моя разбитая трещит, мочи нет, – пробормотал он. – А там вообще Содом и Гоморра. Дым коромыслом.
– Сколько времени? – Алекс повернулся к Петрарку.
– Да уж шестой час, – проговорил он. – Скинемся по пять копеек, и в наш дом придет завтрак.
– А где же у тебя еда, Серж? – спросил настороженным тоном Жанно.
– Игнатка, ирод окаянный, всё сожрал, – поморщился Марин.
– Ага, сейчас мы скинемся, и вместо завтрака будет твоему служителю опохмел, – усмехнулся Лёвенштерн.
– Игнатка вообще нынче валяется дохлым телом, – сомневающимся тоном отвечал Серж. – До завтрака не очнётся.
– Не понимаю, как ты его держишь? – возмутился Алекс. – Особенно после того как он тебя умирающего обобрал.
– Я добрый, – слабо проговорил Марин. – Зато он хорошо умеет просить прощение и давить на жалость. Эх, погубит меня сердце!
– И меня, – тихо проговорил Жанно.
Вскоре Алекс ушёл, и они остались вдвоем.
– Дела такие, – сказал Лёвенштерн. – Эрика любила тебя.
– Зачем же пошла за Ливена-третьего? – спросил Марин спокойно и как-то равнодушно. Впрочем, его равнодушный тон показался барону в чём-то наигранным.
– Повинюсь. Наверное, хотела порадовать меня, – Жанно снова зажег трубку. – Исполнить мою волю. Но от тебя я жестокости не ожидал.
– А я не ожидал такой жестокости от тебя сейчас, – ответил Петрарк.
После этой фразы Лёвенштерн понял – если он еще что-нибудь скажет, то рассорится с приятелем навеки, и его бестактность можно будет смыть только кровью. А этого ему не хотелось.
– Откуда ты это узнал? – спросил Марин.
– Мне достались письма. Я их сжёг, так что не беспокойся…
– Зря сжёг. У твоей сестры был талант.
– К чему? – удивленно спросил Жанно.
– К литературе, – Петрарк посмотрел на него как-то опечаленно, и Лёвенштерн в свете наступающего утра сумел разглядеть, что не так уж он и молод, этот его друг, который, казалось, вечно шёл по жизни смеясь, всегда держа наготове острое словцо и улыбку. Возможно, тяжкое ранение так на него подействовало, а может быть, просто тот факт, что ему летом исполнялось уже тридцать лет.
Он счёл нужным промолчать.
– Я, пожалуй, пойду, – произнес Жанно, чувствуя, что трусит перед чем-то важным.
Приятель его ничего не отвечал. Лицо его было несколько обречённым, словно он посмотрел в глаза собственной смерти – и увидел в них сочувствие к собственной участи, желание избавить его от мук.
– Удачи в твоей блестящей жизни, – сказал, наконец, Марин.
