скачать книгу бесплатно
Arbo de vivo. За пределами Сада
Анжелика Лабунсская
Роман в жанре психологической прозы с остроумными вкраплениями дневниковой переписки. Он о девушке с творческими наклонностями и неплохим чувством юмора, которая вряд ли мечтала оказаться однажды без жилья и денег с тремя детьми в доме под снос. Но случается порой самое неожиданное и даже самое страшное. И когда одна потеря за другой лишают воли, вопросов к высшим силам становится все больше, а ответов за стеной претензий мы не слышим, так же неожиданно приходит помощь. И девушка с творческими наклонностями понимает, что самое прекрасное тоже случается, стоит поверить – в себя, в высшие силы и даже в то, что Колин Ферт однажды прочтет твое письмо и обязательно приедет.
Анжелика Лабунсская
Arbo de vivo. За пределами Сада
Глава 1
Побег
Привет, дорогой Колин!
Солнце рождалось над городом, протискивалось между краями неба и земли, росло и разгоняло тьму ночи. В акварельные разводы темно-синих облаков мягко вплывали нежные персиковые и золотистые пятна, вытесняя сталь и ультрамарин. По пустынной дороге ехал грузовой каблучок, набитый до отказа только самыми необходимыми вещами для семьи из четырех человек, упакованными в огромные синие мешки для мусора.
Перед ним тяжело пыхтела видавшая виды старенькая тойота. Еву знобило, словно она прыгнула с парашютом где-то за пределами атмосферы и теперь медленно приземлялась в другом времени, или даже на другой планете. Двое ее друзей тихо переговаривались, как ни в чем не бывало. Со стороны могло показаться, что дружное семейство едет с дачи домой, к благам цивилизации, обремененное свежим урожаем. На заднем сиденье слева от Евы дремала под рюкзаками и пакетами восьмилетняя Саня. Шестилетний Кешка в обнимку с большой фиолетовой орхидеей обвился вокруг маминой правой руки и шумно сопел. На груди у Евы в кенгурушке свернулась калачиком совсем еще крошечная Рита, которая успела только родиться и слегка освоиться в этом мире, а уже совершала свой первый побег.
Веки смыкались, тело погружалось в анабиоз и забывало, как еще час назад его трясло, било страхом и бросало из стороны в сторону в хаосе мешков, пакетов, настольных ламп, игрушек и матрасов. Шарахаясь по прихожей, Ева словно во сне наблюдала, как ее лучшие друзья, Ленька и Игорь, спешно выносят вещи из ее похожей на тюрьму квартиры в забытый мир свободных людей, которые делают то, что хотят.
– Эвита, монами, ты же сказала, что всего мешков семь-восемь?! А у нас уже грузовик под завязку! Надо было фуру нанимать. Много еще?
– Прости, не знаю. Месяц частями на балконе паковала и прятала. Сложно было весь масштаб оценить. Там еще детская и сами дети. Черт! А если он сейчас все-таки вернется?!
– Лень, неси вот эти сумки в машину, я пока оставшееся с балкона в комнату переброшу. Ева, тащи мешки в прихожую к выходу. Да успокойся ты! Вернется – накидаем ему и оставим отдыхать.
Ева с содроганием смотрела по сторонам: в комнате Сегалова, через которую с балкона в прихожую кочевали пожитки, время законсервировалось на несколько лет. Сейчас неприкосновенный порядок вещей был безучастно нарушен, пол истоптан октябрьской грязью, драгоценные коробки, так и не разобранные после переезда, сдвинуты и переставлены.
Игорь швырнул в Еву мешком.
– Как в склепе. Жуть, пылища и мрак. Почему он живет в большой комнате, а вы – четверо в девяти метрах?
– Потому что его все здесь бесит, а вид с балкона умиротворяет. Ему пространство нужно для размышлений, а то у него депрессия начинается. Гош, так и правда оказалось лучше – он доволен, мы спокойно живем в своей каморке. Так и выжили.
– Ева, это же дурдом! Как ты сюда попала? Почему просто не развелась?!
Леня вернулся с улицы и шуршал в прихожей, утрамбовывая остатки вещей в последний мешок.
– Слушьте, может, потом обсудите? Половина четвертого.
– Ребята, мне страшно, куда остальное-то пихать?
– Евка, уймись. Тойота тоже битком. Сейчас все решим. Пока иди плесни себе валерианы. Или лучше коньячку.
– Мне страшно! Он ведь убьет нас всех к чертовой матери.
– Эвита, взрослая баба вроде. Да он от жалости к себе скорее скопытится! – Ленька хохотал так, что страх отступал, и становилось уютно и надежно.
– Дорогая, не дрейфь. Страшнее, чем здесь, тебе уже не будет.
– Гайз, давайте без лирики. Я из-за вас сегодня сексом с красивой девушкой пренебрег.
– Ты про Соньку, штоль? Да ты ж на ней уже сто лет женат.
– И что? Секс бывает и после свадьбы.
Почти все рулоны, мешки и сумки, спрятанные на балконных стеллажах, уже перекочевали в машины. Друзья напоследок окинули взором комнату «отца семейства». По всем двадцати пяти квадратам Сегалова в первозданном виде со дня переезда громоздились огромные коробки, покрытые пылью. На них в строго определенном порядке лежали книги, альбомы, сушеные цветы, банки от лимонада, тряпки и много других важных вещиц, каждая из которых была связана с какой-нибудь трогательной историей из его прошлой жизни. Вместо кровати на полу одеяло. К балкону через всю комнату шла узенькая тропинка между небоскребами барахла, которое не дай бог кому-то задеть и сдвинуть с места. По периметру комнаты Ева урывками, когда Сегалов отлучался, успела расставить стеллажи. На них перекочевали книги, диски и сегаловские коллекции солдатиков. Все было посчитано, учтено и неприкосновенно. Иногда Ева решалась зайти сюда, чтобы вытереть пыль. Местами со стен свисали отошедшие после потопа на крыше обои. Из потолка, изображая люстру, топорщились провода. Заросли плесени победоносно захватывали все больше квадратных сантиметров жилплощади.
– Ну, это… мы с Игорем сейчас сгоняем в Фили, все отвезем. Ты спокойно отдышись. Он не вернется. Думаю, уже километрах в ста отсюда. Бокальчик валерианы, опять же. Мы приедем через час, покидаем детей – и все!
– Вы с ума сошли?! Хотите меня здесь одну бросить? А если он вернетс…
– Хватит, женщина! Так, послушай меня, пожалуйста, – Леня обнял трясущуюся девушку за плечо и шагнул с ней на кухню. Посадил к столу, вынул из кармана и расправил на столе обратной стороной сложенный вчетверо договор с владельцем грузового авто. Включил чайник, прикурил сигарету, протянул Еве.
– Этот Франкенштейн, которого ты так боишься, всего лишь тронутый умом несчастный мужик. Да, твой Сегалов до смерти заговорит любого и ужаса нагоняет профессионально. Но толку от этого? Если вернется, побеседуешь с ним про вселенскую любовь, избыточные потенциалы, карму, или что он там обычно проповедует? Мы с Гошей подъедем и интеллигентно вмешаемся. Я подержу его легонько за ручку, а вы с детьми спокойно оденетесь и спуститесь вниз. А пока покури, выпей чаю, напиши письмо объяснительное – на случай, если ему в милицию захочется обратиться. Ну, Эвита, ты чего? Напишешь: «Непреодолимо хочется жить отдельно от тебя. А выражение тобой несогласия в форме изящного насилия с изнурительными пятичасовыми скандалами не способствуют моему беспрепятственному переезду при свете дня и в твоем присутствии, козел!» Да, перепиши потом на чистом листе в двух экземплярах. И не потеряй. Козла зачеркни!
Дверь за спасителями закрылась. Ева затянулась, выдохнула, стараясь не смотреть на новенькую электрическую духовку с подсветкой, в которой она успела только однажды подогреть пиццу – какой-никакой, а дом. А впереди была полная неизвестность. Успокоилась. «Делай, что должен». Написала письмо. «Ни о чем не думай». Переписала начисто, написала еще одно такое же. «Никаких волн жалости к Сегалову». Вспыхнула перед глазами последняя драка, его бешеные глаза, цепкие пальцы на шее и крик «Я же люблю тебя, сука!» Помыла и перевернула чашку. «Все будет хорошо». Вспомнила, как неделю назад сортировала на балконе для побега вещи первой необходимости. Мешок пеленок, мешок с одеждой Рите на вырост: на годик, на два. Плакала тогда, себя жалела. Представляла, как через год они живут на улице, зато Рита ходит в красивых платьях с розочками. А потом среди мешков зазвонил телефон…
– Ева, здравствуй. Это Лиля, жена Романа… Ева, Ромка погиб! В автокатастрофе. В Германии. Я должна сказать… Он тебя очень любил. Всегда.
Перестала реветь. Стало невыносимо пусто, и будущий побег уже казался лишь следующим шагом на ее бессмысленном пути.
***
В детской комнате беспощадно вспыхнул свет. Кешка вскочил в кроватке, посмотрел на маму и на незнакомых мужиков в черных кожаных куртках с игрушками в руках.
– Милый, вставай потихоньку, одевайся, мы едем к бабушке.
– Мам, я Мечташку и Акулу возьму?
– Конечно, бери. Собирайся.
Ничуть не удивленный Кешка сонно поплелся в ванную. Саня сползла со второго яруса кровати и молча побрела за братом, вспомнив вчерашний грустный разговор с матерью перед сном. Ева села на пол около детского матраса в углу, на котором спала с крошечной Ритой. Поменяла памперс, покормила, аккуратно, чтобы не разбудить, одела дочь, запихнула в кенгурушку. Саня по-солдатски собралась. Кешка в куртке с надвинутым капюшоном уже стоял в прихожей и подавал за дверь дяде Лене ящики с игрушками.
Комната опустела. Девять лет она спасала за толстой дверью Еву и детей, вмещала в себя от пола до потолка множество ящиков и коробок с пластилинами, красками и желудями, одеждой на вырост, учебниками, книгами и игрушками. Позволяла встречаться огромной компании здешних сердечных друзей Евы с детьми, устраивать соревнования, кукольные театры, беготню и прятки. Целая счастливая жизнь, несмотря ни на что, пробежала здесь, пока Сегалов спал весь световой день в своей норе. Огромная удача, что у него много лет назад день поменялся с ночью, и его это устраивало. И если получалось днем не нарушить его богатырский сон, а вечером пораньше тихо умыться и успеть нырнуть под одеяло, то можно было притвориться спящими и слушать, как скрипит его дверь, шаркает тапочками в их сторону Сегалов, вползает и топчется в темноте посреди детской, а потом уползает, убедившись, что все спят. Значит, день был удачным и шалость удалась!
«Как я очутилась в это время в этом месте? Когда повзрослею? Боюсь, никогда. Из детства сразу в дремучую старость. Господи, дай мне хоть немного мудрости! – спохватилась. – Не утруждайся, без тебя обойдусь».
– Мам, поехали, бабушка ждет! – Кешка стоял за дверью в темноте в обнимку с Мечташкой, Акулой и фиолетовой орхидеей.
Ева наглухо застегнула куртку, поправила рюкзак на спине, обхватила руками спящую покладистую Риту в кенгурушке на груди, посмотрела нежно на отряд своих спасителей, увешанных погремушками и памперсами, на Саню, изображающую, что она не плачет, выключила свет и в очередной раз захлопнула дверь в прошлое.
***
Дорогой Колин Ферт!
Предлагаю на «вы». Ну, а что, мы же еще не зафрендились толком. Не представлены, да и вообще. Это очень странно, что я вам пишу, находясь в своем уме, согласитесь. Просто… ну, бред же?
Дорогой Колин! Если честно, я вряд ли решилась бы вам писать, но мой начальник Клим и даже наш с Семирамидой сосед Петр Константиныч требуют, чтобы я влюбилась, дабы не рехнуться от своей бестолковой и совершенно ненормальной жизни. Честно говоря, я думаю, что им просто надоело мое нытье. У нас вчера Нильс застрял в унитазе, еле вытащили с Константинычем. Мы потом курили на лестнице, и он сказал: «Вот умру, кто тебя будет спасать от твоих наводнений, пожаров, рухнувших шкафов? Сима что ли?» А Кешка вчера ночью застукал меня на кухне за беседой с холодильником. Говорит: «Мамочка, у тебя все хорошо? Заведи лучше себе друга-человека». А где его взять-то?
Дорогой Колин, не нашла в соцсетях ваших страничек, зато мой босс обнаружил в редакции ваш имейл в элитной адресной книге (у нас там все элитное). Не уверена, что он настоящий: я бы на вашем месте не разбрасывалась имейлами. В сущности, какая разница? Вы же вряд ли читаете по-русски? И Ливия, скорее всего, проверяет, пока вы в ванной, карманы вашего пальто, ведро для бумаг и вашу почту (я бы проверяла у ТАКОГО мужа). Так что я буду вам писать, а вы хотя бы притворитесь, что читаете. Мне уже будет приятно.
Простите, я не представилась: меня зовут Ева Колева. Мне 35, у меня трое детей, 1 съемная комната в Москве, 1 кот, 0 мужей, 0 квартир, 0 машин, 0 дач, 0 кредиток, 0 накоплений, 0 своих бизнесов, 0 алиментов, 0 понимания, как жить дальше. И я вас люблю. Извините, что вот так сразу. А что откладывать? Так же понятнее, зачем я отнимаю ваше время. И ябы должна, но не могу ни в кого влюбиться, потому что сердце мое безвозвратно и навсегда отдано вам. Вот вам со мной и разговаривать.
Можем начать с погоды. Весна! Скажи, а что ты обычно делаешь весенними вечерами? Дай отгадаю: едешь к морю! Далеко? В лес? Нет? Может, просто забираешься на холм и смотришь на крыши Читта-делла-Пьеве? Запах лаванды, мотыльки, Лучано Паваротти в наушниках? Я вот несусь домой с работы, захожу, разнимаю Саню и Кешку. Вечно выясняют, чья очередь играть в Риту. Вытираю все, что они за день разлили, уронили и размазали по полу с помощью Нильса. Нильс – это наш кот. Он скорее похож на енота, но менее харизматичен. Дальше, намывая посуду, занудно объясняю всем пользу от уборок за собой и делания уроков. Пропускаю звонок от своего начальника Клима, а на телефоне кончились деньги. А кот, оказалось, вытер остатки пролитого сиропа спиной об ковер. Пока спасаю ковер, вспоминаю про пельмени в сумке. Выбрасываю растаявшую жижу, иду спасать кота. На ужин снова гречка! Я спокойна… Я люблю гречку…
Знаешь? Ой, я на «ты» перескочила, простите. А мне нравится с вами говорить. За версту видно умного и внимательного собеседника. Серьезно! Наткнулась недавно на интервью с вами: чертовски здорово смеетесь! Мне именно вас не хватало всю жизнь: тонкого, остроумного, смешливого, дурашливого и абсолютно идеального мистера Дарси. Поскольку мужчин в нашей семье нет, Кешка еще слишком мал, чтобы причислить его к этой категории, я легонько обопрусь о ваше уютное и надежное плечо. Мужчина в доме необходим, так что устраивайтесь поудобнее, будем брать с вас пример и относиться с должным уважением.
Классно поболтали! Ой, совсем ночь уже! Хорошо, что дети давно спят. Пора нырять в пижаму, чистить зубы и спать. Надо же, я дружу с Колином Фертом! Напоминайте мне иногда, что все будет хорошо, а то Семирамида Давидовна в основном призывает готовиться к Вселенскому Апокалипсису. Кто такая Семирамида? Ой, нет, завтра расскажу. Обнимаю и до скорого!
Ваша Е.
P. S. А давайте на «ты»?
Глава 2
Жизнь возвращается
Граффити, страх и чупа-чупсы
Ева открыла глаза. Их новое жилище согревало солнце. На мгновение показалось, что вокруг море – синие бока мусорных мешков горбились, как волны на японских гравюрах, и покрывали всю комнату. Было удивительно хорошо. Воспоминания о прошедшей ночи казались сном. В маленькой комнате от стены до стены поместились ровно три детских матраса. Саня с Кешкой спали рядом в обнимку, Рита укатилась в дальний угол комнаты и свернулась калачиком на полу.
Ева вспомнила короткие инструкции Игоря относительно квартиры и общей домовой обстановки и сегодняшнее сумасшедшее утро. Побег успешно финишировал: подъехали к древнему дому в спящем дворике в Филях. Мешки бегло подняли по лестнице и утрамбовали в крохотной двушке. Леня обнял Еву и детей, сунул ей в карман пятитысячную бумажку и исчез в лучах восходящего солнца. Игорь окинул взором содержимое двух грузовиков, покрывшее всю квартиру, и зевнул.
– Смотри, матрасы положил в маленькой комнате. С остальным разберешься. Квартира моей тетки. Она с приветом была, на стенах рисовала.
– Черной краской?
– Ну, какая была. Это даже не рисунки, шифры какие-то наскальные. Фиг разберешь. Буквы вроде латинские, а смысла нет. Может, ты прочитаешь. Наша бабушка была очень идейной. Ее репрессировали в тридцать седьмом. А тетка всегда была странной, замуж ее никто не взял. Так она сначала повернулась на изучении языков: отец говорил, десяток их знала. А потом нашла бабкины словари и книги на эсперанто и стала изучать. Там даже «Капитал» Маркса был. А к старости совсем сбрендила: все стены исписала. Эти надписи на эсперанто, наверно, и есть. Дом снесут к новому году. Жильцы в основном съехали.
– Мама, я спать хочу.
– Саня, ложись, прямо так пока, на пол. Кеш… Спит уже. Помоги мне его до комнаты дотащить.
Игорь осторожно обхватил Кешку и унес к Сане. Ева сползла на мешки в большой комнате.
– Ты отдохни. Номера поменяла? Не будет звонков?
– Ага, и провайдера поменяла, и номер его заблокировала, не найдет.
– Хорошо. На кухне посуды разной полно, газ есть. Магазин недалеко, справитесь. Ванна страшненькая, но вода горячая есть. Не дворец, конечно, и мебели почти нет, зато бесплатно.
– Что ты! Это самые лучшие апартаменты на свете!
– Факт.
– Спасибо вам с Леней огромное! Вы нам жизнь спасли…
– Старуха, отстань. Чо такого-то? Все, отдыхай. Да выдохни уже! О, забыл: дверь не запирается. Забей, никому вы тут не нужны.
Гошка ушел. Усталость все настойчивей подкашивала ноги. «Спать. И ни о чем не думать». Ева посмотрела на огромные буквы на стене под потолком. AR… дальше запутанно. D… VIV, и рожица. Или О, непонятно. Черные линии, скорее всего, изображали дерево. Только листья с его веток опали и прилипли к висящим в воздухе корням. В правой части стены красовался рисунок, похожий на многократно наложенные друг на друга цветы из шести лепестков.
– Так, когда проснусь, будьте здесь – вы же не можете мне сниться, – и растянулась рядом с сопящими в обнимку детьми.
Очнулась через пару часов, когда солнце уже ярко светило в окна. Посмотрела по сторонам – граффити были на месте. Мешки тоже. Поднялась, вернула укатившуюся на пол Риту на матрас. Громкий голодный крик малышки ознаменовал начало нового дня, новой эры Евиной новой жизни.
Такого беззаботного веселья с ними не случалось давно! Дети восхищались новым домом, видом из окна, необычными стенами. «Кешка даже не спрашивает, почему мы здесь, а не у бабушки, и что все это значит. Бедные мои мудрые дети». Сразу бросились искать в мешках ноутбук и диски с мультиками. Мгновенье – и все трое (Рита подползла на четвереньках и уставилась в монитор) погрузились в «Дом воображаемых друзей мадам Фостер». Дети хохотали во весь голос. Ева, напевая, нашарила на кухне кастрюлю, вынула из морозилки припасенные заранее Игорем вареники с вишней и приступила к приготовлению торжественного завтрака.
Квартира источала уют и тепло всеми своими стенами, окнами, послевоенными тумбочками и заслуженной сантехникой. У Евы было совершенно магическое состояние, будто они и правда попали в родной дом после долгих скитаний. Толстый слой пыли на подоконниках вполне сгодился бы на валенки. Розетки устало свисали из стен, зато плинтусы приросли на века. Большую кухню венчало огромное окно с выходом на просторный балкон, который каждую минуту мог обвалиться. Но это не лишало его очарования. На балконе умещалось полное собрание передовой техники всех времен: холодильник из шестидесятых, телевизор из восьмидесятых, послевоенный радиоприемник, настольная лампа периода Ильича в Шушенском, лыжи – ровесники Петра и утюг из раннего Мезозоя. Над кухонным столом красовалась раскидистая люстра-тарелка, а карниз придерживал кружевные, некогда белоснежные занавески.
За завтраком снова смеялись. Было непривычно хохотать и не прислушиваться к шагам в соседней комнате, разговаривать и не бояться разбудить вечно раздраженного спросонья и готового к назидательным беседам отца. Сахар в чай накладывали горками – некому было следить за здоровым питанием. Бутерброды с колбасой жевали медленно – никто не мог появиться на кухне с вопросом «Все мясо жрете?» Прошедшую ночь не вспоминали. Дети вели себя так, словно жили в этой квартире уже тысячу лет. Ритино беззаботное веселье особенно умиротворяло. Вулкан у Евы внутри затухал и тихо позевывал.
Кешка вдруг закричал из комнаты:
– Смотрите, прямо у подъезда – ларек!
Саня схватила куртку и понеслась к двери.
– Догоняй!
Потом остановилась. За много лет сегаловского безработья и безденежья дети привыкли к фразе «купим, когда будут деньги». Ева успокоила:
– Пойдем-пойдем, деньги есть!
Все оделись и устремились на улицу. Вот это был восторг! Дома, в Косино, процветал тотальный отцовский контроль за покупкой еды. Сегалов посредством скандалов и наказаний утвердил постоянный и необсуждаемый список рекомендуемых продуктов: молоко согласованной марки, правильный сыр, пакет «Мишек на севере», творог, кусочек мяса и так, по мелочам. И не дай бог кому-то схватить на кассе чипсы или чупа-чупс! Заботу о здоровье семьи Сегалов понимал как-то очень по-своему, и попытки препятствовать жестко пресекал. Неприятных историй, связанных с едой, было предостаточно: не то молоко – скандал, вместо «Мишек на севере» «Маска» – скандал, съеден последний кусочек колбасы из нарезки, когда он на него рассчитывал – скандал часа на три. Патетичность высказываний, театральность поз и интонаций, которые должны были донести до преступника тяжесть его деяний (испорченное настроение отца, пренебрежение семейными ценностями) впечатлили бы и Станиславского, и Шекспира. Сегалов жил в доме четвертым ребенком, но при виде дамских штанов с заниженной талией тут же взрослел и старался как бы невзначай познакомиться. Так, на всякий.
У ларька можно было снимать эпизод про освобожденных узников Азкабана. С вытаращенными глазами скупали все, чего были лишены много лет, и вовсе не потому, что это было полезно или вкусно.
– Сок, тропический! Дайте два пакета! – кричала Саня.
– Чипсы с крабом! Еще с холодцом! Сухарики с чесноком! – вторил ей Кешка.
Рита тоже что-то кричала и размахивала кулачками. Саня с Кешкой разошлись не на шутку:
– Еще лимонад, самый дешевый, за пятнадцать рублей! – Вот тут Сегалова бы хватил удар.
– Сникерс. Два! И чупа-чупсов давайте, все вкусы! Кольца кальмара к пиву! – Сегалов умирает в корчах.
Ева с тихой улыбкой заплатила за покупки, и семья направилась обратно в подъезд.
По лестнице бегали вверх и вниз люди с мешками и сумками. Грузчики, согнувшись, спускали к подъезду диваны, холодильники, шкафы. Отсутствие лифта развивало смекалку и тренировало мышцы. Массовый исход продолжался весь световой день – лампочки в подъезде не горели. Жители покидали старое жилище и уже привыкали к новому. Только Ева с детьми наслаждалась своим новеньким, свеженьким и таким ошеломляющим счастьем!
День пронесся незаметно. Мешки выложили баррикадами вдоль стен, и стало просторнее. Щеголяли в пижамах, обходились минимумом вещей. Саня, внезапно освобожденная от школы и домашек, возилась с Ритой. Кешка методом дедукции (ковыряя пальцем мешки) выудил свой альбом и фломики и самозабвенно, с высунутым языком, рисовал. У Евы никак не появлялось ощущение, что ее парашют приземлился – штормовые волны страха то и дело накатывали на песчаный берег ее внутреннего покоя. Весь день обзванивала друзей, давала свой новый номер, десятки раз повторяла историю побега.
Маму беспокоить не стала, потом. Позвонить Сегалову набралась решимости только к ночи. Отбитые детством ощущение границ и уважение к себе постепенно образовали у Евы железную заслонку в области горла. Она не умела говорить «нет» и отстаивать свою точку зрения, особенно если собеседник был на взводе. Как только в диалоге назревал конфликт, деликатно замолкала и отползала в уголок. Воевала она только с собой. Возражать Сегалову перестала на третий день совместного существования. Наступать на его больные мозоли оказалось опасно для жизни. После первой же попытки не согласиться, получив пару пощечин с последующим трехчасовым серьезным разговором о ее недостатках и неспособности любить по-настоящему, Ева избрала тактику молчаливого интуитивного лавирования по сегаловским минным полям. Много раз потом она пыталась понять, почему не ушла. На вопросы друзей и матери не знала, что ответить. Когда в ее жизнь на бульдозере въехал Сегалов, Ева словно оказалась в мясорубке. И хотя в первое время еще можно было выбраться наружу и захлопнуть дверь, она продолжала как зачарованный кролик смотреть удаву в пасть.
Дети спали и улыбались во сне. Еву захлестывали волны адского страха от одной мысли о звонке. Она девять лет говорила Сегалову лишь то, что он хотел слышать. А позвонить и сказать правду в лицо не могла. Но надо было с этим покончить. «Ох уж эти страхи! Как бе-з-з-з них было бы хор-р-рошо». Еву трясло. Надела пальто, сверху укуталась одеялом, выпила валерьянки. Набрала номер, сбросила, нащупала на дне сумки sos-кулон. Ева носила его уже много лет в кармане сумки и сжимала в кулаке, как только собственные силы покидали. Закурила и высунулась в окно кухни. Разжала кулак: от острых деталей кулона на ладони были застарелые мозоли. В боях с Сегаловым кулон был просто незаменим. Когда-то в прошлой жизни он попал к ней случайно, и, в принципе, ей было все равно, кто на нем изображен. Богиня сложно вспомнить чего одной ногой стояла на земле, а другой попирала лежащего мужчину. Шесть рук держали что-то колющее, режущее, и что-то неразборчивое. Длинный высунутый язык спадал на грудь, а волосы развевались, как змеи. Остальные детали сложно было разобрать – кулон был совсем небольшим. Множество раз, когда враг наступал, а собственные силы обороны были деморализованы, Ева изо всех сил сжимала кулон, представляла себя богиней с высунутым языком, подбадривала дремлющих на голове змей и защищалась от противника острым мечом.
Убедившись, что антиопределитель работает, Ева решительно набрала номер. Главное – быстро все сказать, бросить трубку и не дать себя заговорить. На том конце безмятежно спал Сегалов.
