Рукопись психиатра

скачать книгу бесплатно


Я бегу по лестнице на станции Ясенево, бьюсь плечом о стеклянную дверь метро.

на улицу

нараспашку

воздух здесь вдыхать легче

сердце еще бьется

большой глоток пива

больно в носу

но я ощущаю себя

ещё глоток

Я помню, когда впервые почувствовала учащенное сердцебиение и онемение в правой руке, будто перестала понимать, как пошевелить ей. Рука держала телефон и не отличалась от себя прежней, но мое тело ощущало ее чужой частью, куском мяса без жизни. Я сильно испугалась. Я только что выпила две банки ягуара, но чувствовала себя полностью трезвой. Я хотела бежать, чтобы избавиться от страха смерти, который пронзающим, как ледяной ветер порывом, выдувал саму себя из меня.

Я не знала, что это. Мне казалось, что сейчас я могу потерять сознание или умереть, я была одна в подъезде своего дома, где ждала парня. Зеленые стены и лестничные перила, казалось, изменили насыщенность, свет был не таким, как прежде.

Дрожащими пальцами я набрала смску:

– Мне плохо, я тут, я не знаю, что это!

– Что с тобой?

– Мне страшно, как будто сейчас случится что-то плохое.

– Это паническая атака, у меня такое было после гаша. Выходи на улицу, я тебя встречу.

Панические атаки случались почти каждый день, особенно, когда надо было выходить из дома или ехать в транспорте. Я рассказала о них маме. Мы пошли к какому-то врачу в Семашко и он прописал феназепам, который надо было принимать при тревоге. Она сказала, что это особенности моей вегетативной нервной системы, потому что нервы, не успевают расти за остальным организмом.

Мне было страшно и тяжело справляться с приступами, феназепам я не стала принимать, потому что от него я испытывала сонливость и безразличие. Я избегала длительных поездок на метро несколько лет. Как-то в интернете я прочитала, что во время приступа страха можно практиковать дыхательные упражнения, они лишь несколько помогали сфокусироваться на своем теле и не ощущать отстранение.

Учась на пятом курсе в медицинском университете я наконец дошла до лекций по психиатрии и узнала, что в международной классификации болезней есть рубрика «пароксизмальная тревожность», где сухим канцелярским языком раскладываются все возможные симптомы – и дрожь, и сердцебиение, и онемение, и ощущение измененности собственного «я».

К этому времени мне уже удалось побороть панический страх смерти, а приступы случались не чаще раза в год. Какой прозаичной оказалась моя проблема – диагноз, антидепрессанты или психотерапия. Раньше мне казалось, что повторяющиеся странные ощущения были, возможно, предзнаменованием моего отличия от других. Я испытывала внутренний подъем, когда проводила параллели с Эмилем Синклером[2 - «Демиан» Германа Гессе], понимая, что я тоже делюсь на две части, принадлежа к светлому миру семьи и пугающему миру снаружи. Именно так я чувствовала себя, когда случались панические атаки, и я переставала быть полностью собой. Одновременно с этим моя подростковая жизнь менялась, создавая внутреннее противоречие – то отвращение к ранее привычным вещам – разговорам с мамой по душам, чтению книг, поездкам с родителями загород, то, наоборот, густое чувство ностальгии и желание вернуть их. Тусовки в дворовой компании с пивом, поцелуи взасос на лестничной клетке, засаленные лацканы кожаной куртки, то сильно притягивали, то будто током били внутри головы – перестань!

В своей повести «Демиан» Герман Гессе предлагает известной библейской притче о зависти и братоубийстве – Каине и Авеле, прозвучать иначе. Демиан становится чёрной точкой в чистой и спокойной жизни Эмиля, растущей на глазах по мере того, как растет и он. Вместе с ним росло стремление к саморазрушению. Мой мир раскачивался, как мир маленького Эмиля, который не смог принять того, что Каинова печать – это не позор и грех, а внутренняя опора или даже сила. Я боялась, что могу потерять или уничтожить себя, если сделаю неправильный выбор. Но он не был очевиден. Меня тянуло в разные стороны, я не ощущала целостности себя, а между частями моей личности блуждал страх.

Будучи подростком, я запивала тревогу пивом или дешёвым вином, симптомы приглушались или исчезали, но внезапно могли проявиться с новой силой. Мама свозила меня отдыхать в санаторий, где мы ходили на массаж и ложились спать в восемь вечера. Сама я искала информацию, читая форумы, там встречались совсем разные мнения на этот счет. Одни хвастались диагнозом ВСД и победой над ним, другие, которых полностью поглотил страх, подчинили ему всю свою жизнь. Одни делились разными способами успокоить себя во время панической атаки – от употребления коньяка до чтения мантры. Другие предлагали писать завещание или пойти в монастырь.

Однажды я прочла, что чувство влюбленности физиологически полностью противоположно страху, неизвестный гость на форуме давал простой совет – надо влюбиться.

Эта мысль запала мне в голову.

6. ВСЕ ПЛОХО

Папа лежал на матрасе, который служил кроватью вот уже третий год на съёмной квартире. Я сидела на кухне и не видела папу, но в деталях могла представить все, что происходит в комнате. Простыня, наброшенная наскоро, съехала, обнажив уставший край матраса. Папа лежит лицом в подушку. Его волосы, поседевшие и всклокоченные, свалялись на затылке. Из-под пододеяльника, которым он накрывается, торчат скрещенные жилистые ноги с почерневшими от кроссовок ногтями, он неритмично подергивает ими. В комнате холодно, я даже сейчас могу почувствовать этот холод, который сопровождал меня дома. Папа любил, чтобы окно все время было открыто, и квартира проветривалась, говоря, что от духоты у него болит голова. У папы часто болела голова, особенно зимой. Он не работал с октября по март и, кроме пробежек, ежедневно совершал прогулки по парку или лесу. Он говорил, что на улице у него голова болит меньше.

Я вижу маму, которая сидит в стуле-вертушке перед квадратным монитором компьютера. Она положила ногу на ногу в черных капроновых колготках и завернулась в коричневый вязаный плед, но всё равно ежится от холода.

Мама просит папу закрыть окно.

– Отстань от меня, – папа говорит это каким-то птичьим голосом, истончающимся на последнем слове.

Мама, молча, встаёт и идёт закрывать окно.

– Оставь, сказал, – папа поворачивается лицом к маме и корчится, изображая боль.

– Коля, на подоконнике снег лежит. Мне холодно, – громко говорит мама и поворачивает оконную ручку.

– Не видишь мне плохо? – папа срывается на визг и слезы, – у меня голова болит, умоляю, – Он начинает всхлипывать.

Мама резким движением поворачивает ручку обратно, и окно со щелчком открывается опять. Дверь в комнату слегка вздрагивает от потока воздуха.

– Коля, может тебе надо к врачу, если вот так болит? – мама стоит напротив него и смотрит на скомканные простыни.

– Этот поганый город, машины. Выхлопные ГАЗЫ, – папа опять корчится, будто от спазма резкой боли.

– Давай поедем за город, хочешь, есть же машина, можем на неделю к родителям на дачу сгонять, – говорит мама, закутавшись в свитер и сложив руки на груди.

– Меня укачивает и тошнит в машине, ты же знаешь. Отстань, мне плохо, – папа переворачивается снова лицом в подушку и его слова звучат нечетко.

Мама берет пульт от телевизора и включает его, сделав звук потише. По телеку говорят что-то про Москву, я не могу разобрать слов.

– Опять все врут, – говорит папа, – Все врут.

Мама с раздражением выключает телевизор.

– У тебя все плохо, куда не посмотришь, – с досадой говорит мама, садясь на стул, и начинает что-то читать в компьютере.

Я сижу на кухне и смотрю на синюю стену, неаккуратно окрашенную жирной краской. Говорят, что синий цвет относится к холодным. Мне действительно холодно. Липкие комки синей краски выделяются на стене. Над плитой на синем фоне видны коричневые пятнышки от застаревшего жира. Моя нога прилипает к чему-то на полу. Я обращаю внимание на то, как мне противно сидеть на этой кухне, где ещё вчера я с аппетитом ела мамину жареную картошку с антрекотом, а мама громко смеялась, показывая свои большие белые зубы. Сегодня тут холодно, я смотрю на мир через папины глаза. Я больше не могу вспомнить о хорошем, этот синий холод просочился в меня.

7. ГЛАДИАТОР

В годы бурной работы в туристическом бизнесе, в самом начале 90-х, папа заключил договор аренды теплохода для речных круизов. Сумма была шестизначной. Расплатиться с фрахтователями в случае провала у него было бы нечем. Он любил говорить: «Вначале у меня была только авторучка и жёлтый справочник». Именно оттуда мои родители ежедневно выписывали по несколько десятков телефонов разных предприятий, убегавших со скоростью спринта от советской реальности бывших НИИ и частных контор, которые мама и папа ежедневно обзванивали, предлагая теплоходные поездки из Санкт-Петербурга на остров Валаам. Идея закрутить туристический бизнес у папы возникла довольно внезапно, моя бабушка тогда подрабатывала в маленькой турфирме тем, что сопровождала небольшие группы в поездках в Таллин на выходные. Муж маминой подруги предлагал открыть туристическое агентство и арендовать теплоходы для круизов по рекам и озерам России. Предложение для трещавшего по швам от перестройки финансового положения казалось не таким уж авантюрным. Папа ничего не смыслил в туризме, он был физиком по образованию и спортсменом в душе. Тем не менее, те, кто пережил 90-е в России, знают, что внезапный карьерный дрейф не был редкостью. Врачи уходили работать в экстренную наркологию, разъезжая по квартирам, расклеивали свои услуги на грязных бумажках фонарных столбов и трансформаторных будок с надписью:

«Выводим из запоя недорого».

Филологи торговали сигаретами и пивом в палатках, а спортсмены становились телохранителями бандюков. Папа сопоставил в голове все за и против, присмотревшись к туризму, и обнаружил у себя некоторый спортивный интерес. До этого карьерных амбиций у него не было. После окончания МИФИ он несколько лет проработал на атомном реакторе, где по его словам, получил непоправимый вред здоровью, после чего окончательно решил отдаться спорту, увлечению, которое неуклонно сопровождало его с детства. Он был высоким атлетичным юношей со светлыми глазами и широкими скулами, доставшимися ему по наследству от родственников дедушки из Рязани. Папа жил спортом. Ему были чужды шумные студенческие компании и внимание женщин, в них он тушевался, говорил невпопад о лёгкой атлетике и ходьбе, из-за чего прослыл чудаком и занудой. Распрощавшись с наукой и необходимостью следовать общепринятому рабочему графику и образу жизни, он с облегчением ушел в спорт – стал тренироваться самостоятельно и на сборах, участвовал в соревнованиях, и получил звание мастера спорта по биатлону, а затем и спортивной ходьбе. Образ жизни спортсмена, напоминавший спартанские условия, где самым большим наслаждением было поедание кускового сахара, который папа запивал горячей водой по причине отсутствия чая, дисциплина и ежедневные многочасовые тренировки на выносливость – это все было папиной комфортной средой обитания. Он не стремился к привычным удовольствиям, как сейчас принято говорить, нейро-обычных людей – вкусной еде, красивой одежде, путешествиям или тусовкам с друзьями. Папа получал удовольствие от ощущения того, как кровь приливает к икроножным мышцам, когда он, напрягая все тело, ускорялся перед финишем. Он жил в основном на сборах, в комнатах с другими спортсменами, но не ощущал от этого дискомфорта. Его внутренние границы представлялись физическими возможностями его тела, которые он измерял в шагах, секундах и километрах. Эти цифры делали папу счастливым. Женщины появлялись в папиной жизни случайно, и это, в основном, был бег на короткие дистанции.

Мама и папа познакомились на море в Пицунде. Мама рассказывала, что папа пришёл на пляж и бесцеремонно улегся на её полотенце, пока она с подружкой купалась в море. Выйдя из воды, мама опешила – какой-то мужчина в красных легкоатлетических трусах «адидас» лежал на её вещах. Мама громко возмутилась и попросила его встать немедленно. Папа подтянулся на мускулистых загорелых руках и совершенно равнодушно посмотрел на маму: «А, простите, девушка, я думал, что это мое полотенце.»

Позднее выяснилось, что его полотенце было белым в красную полоску, в то время как мамино – голубым с ракушками. Папа не придавал значения таким вещам, он попросту не замечал деталей, которые его не интересовали – цвета, природные объекты, предметы искусства казались ему однообразной массой. Как-то раз, он подарил маме на восьмое марта четыре жёлтых розы. Мама была в ужасе. Папа один цветок по дороге уронил в грязь, а уменьшать букет до трех цветов показалось ему нерациональным. Зато он помнил все спортивные результаты по ходьбе, лёгкой атлетике и биатлону последних десяти лет, с жаром рассказывал про то, что эфиопские марафонцы в скорости не сравнятся ни с одним европейцем. Когда он смотрел на какую-нибудь длинноногую красотку, то представлял для каких прыжков в длину или в высоту лучше бы подошла её фигура.

Мама рассказывала, что с первых дней совместной жизни папа, как ни в чем не бывало, внезапно падал на кухне на пол и начинал отжимания, а красные трусы-лепестки «адидас», которые он считал, единственными подходящими для тренировки, берег как зеницу ока. Однажды, они улетели с балкона, где сушились на веревке, в квартиру этажом ниже, где долго никто не жил. Папа, недолго думая, полез через балкон, а соседи вызвали милицию. Менту в участке папа час обстоятельно объяснял почему уже лет пять бегает именно в этих трусах, а носки сушит исключительно надевая на сахарницу или банку – так резинка растягивалась и не сдавливала ему лодыжки. Физические ощущения были для папы очень важны, он не терпел давления резинки на белье, поэтому трусы под штаны он не надевал, а одежду обычно покупал на пару размеров больше. Папа выбрал маму, потому что она не оказывала на него никакого физического давления, ему не было тесно с ней.

После свадьбы и моего рождения родители вписались в туристический бизнес. Они обзванивали незнакомых людей по телефону и в красках рекламировали теплоходную поездку. Сложно сейчас представить, как люди соглашались и переводили им деньги на счёт. Видимо, общая волна безденежья, демографический кризис, резкая смена ориентиров стимулировали фантазию. С мозгом это работало, вероятно, так же, как с сексуальным возбуждением в девятнадцатом веке, когда мужчине достаточно было увидеть лодыжку какой-нибудь барышни, чтобы получить наслаждение. Так и в 90-е, ограниченные советским прошлым работники предприятий и заводов, которых обзванивали родители, еще ничего не слышали об отдыхе в Египте или пятизвездочных отелях Турции. Поездка на теплоходе казалась романтикой, обещала бары и дискотеки до утра под «Седую ночь» с перспективой увидеть что-то новенькое, кроме опостылевшего совхоза. В 2023 году сексуальное удовлетворение от просмотра лодыжки вызовет в лучшем случае недоразумение, в худшем – подозрение о фетише. Так же и реклама по телефону, которую мы часто слышим, если случайно берём трубку с незнакомого номера, вызывает раздражение и мало кого интересует. У папы с мамой не было других инструментов, кроме их фантазии и языка.

Чтобы была прибыль, на каждый рейс надо было набрать человек триста. Он рисковал, подписывая договоры, зная, что в случае неудачи, им пришлось бы продать всё, чтобы расплатиться. Мама и папа работали без посторонней помощи – находили корпоративных клиентов для поездок, составляли маршрут, выкупали билеты, организовывали экскурсии своими силами. Это была летняя работа, и, начиная с весны, они практически не останавливались. Они бежали марафон, изредка делая глоток воды. Выражаясь папиными словами, деньги ему достались кровью и потом.