скачать книгу бесплатно
– А че тут решать, Маратик?! – визгливо воскликнул трубкогубый. – Лично я от этого Корнилова в шоке! Он или совсем без башни, или таблетку принял!
Толстяк снял очки и с минуту сверлил трубкогубого взглядом заплывших жиром глазенок. В зале повисла мертвая тишина.
– Какой я тебе Маратик?! – наконец прохрипел толстяк. – Сколько раз, господин Кроликов, я просил вас называть меня Мистером Бронксом! У самого, петушиная твоя рожа, башню снесло?
– Скажите пожалуйста, какие мы ранимые! – пробормотал Кроликов себе под нос, предусмотрительно прикрывая лицо ладонями. – Был Мистер Бронкс, да весь вышел. Только и осталось, что пузатое недоразумение, под хохлому расписанное…
– Чего-о-о-о?!
– Ну-ну, господа! – гусар-переросток встал и развел руки в стороны с видом Христа, читающего нагорную проповедь. – Обойдемся без взаимных оскорблений. Все мы… Да что там говорить: годы летят, и былого куража уже нет, но…
– Да пошел ты! Не знаю, как другие, а я по-прежнему дарю красоту и украшаю собой этот мир! – запальчиво воскликнул Кроликов, не забывая поправить шевелюру. – Не желаете меня слушать – уйду!
– Ладно, – устало махнул рукой Мистер Бронкс, надевая очки. – Хватит собачиться. Все мы тут… красавцы и красавицы. Как говорится, ближе к телу. Давайте теперь по делу.
– Я скажу, – пышногрудая дама поднялась и одернула свое узкое атласное платье. – Свободные гасты – то же самое, что коктейль без соломинки. Пусть Корнилов ставит свои опыты в Жуковке. Аристократия Барвихи будет жить по правилам, установленным Рамзесом. Точка! Гасты работают, а мы…
– Гламурим! Ха-ха-ха! Аристократия! Идиоты!
Реплику с места подал длинноволосый, бородатый, с ног до головы затянутый в черную кожу мужчина. Расстегнутая до пупа куртка обнажала волосатую грудь и массивный серебряный крест. Он ничуть не стушевался под строгим взглядом Мистера Бронкса. Демонстративно вытащил из нагрудного кармана фляжку, свинтил пробку, запрокинул голову и вылил содержимое в широко разинутый рот. Только после того, как смахнул капли с бороды и усов, он удостоил окружающих вниманием.
– Че вытаращились? Пошутил я! Ха-ха-ха!
– Господа! Ну, господа же! – престарелый гусар-миротворец вновь встал. – Вопрос решается очень серьезный! Прекратите юродствовать!
– Будьте дисциплинированными друзья, говорю вам я!
Призыв Бронкса был услышан, но почему-то вызвал эффект, диаметрально противоположный ожидаемому. Заговорили все одновременно. Причем никто никого не слушал.
– Независимость Барвихе!
– Долой Корнилова и его оборванцев!
– Рублевка для богемы!
Бронкс, между тем, совершенно успокоился и поглядывал на галдящих аристократов с презрением. Эта пародия на совещание было пустой формальностью. Все было ясно и так. Эти люди никогда не примут Корнилова с его бредовыми нововведениями. Власть парня, задумавшего поиграть в демократию – дом, построенный на песке. Крах неизбежен. Это лишь вопрос времени. А пока… Барвиха будет жить по старым законам, и кто знает, может быть к ней очень скоро присоединятся другие номы Рублевской Империи. Теперь остается только дать знать Корнилову и военной хунте Жуковки о том, что он, Мистер Бронкс, не собирается плясать под дудку пришельца, вздумавшего уравнять в правах элиту и гастов.
Несмотря на комичную внешность, Мистер Бронкс был парнем более чем серьезным. В отличие от коллег-аристократов, которые, по большому счету, занимались только собой, толстяк размышлял о том, что происходит вокруг, делал выводы, предпринимал ответные меры. Именно это и позволило ему стать безусловным лидером барвихинской группировки. Нельзя сказать, чтобы он пылко любил основателя Империи Рамзеса и его преемника Ахмаева. Однако, несмотря ни на что, они были людьми его круга, в отличие от баламута Корнилова. Его появление нарушило устоявшуюся жизнь и сделало из Бронкса-оппозиционера Бронкса-консерватора. Пока гламурная братия судила и рядила, он начал действовать. Чтобы удержать в узде развращенных Корниловым гастов, Бронкс пошел на беспрецедентные меры – разделил барвихинских рабов. Часть из них получила оружие, кое-какие блага и стала гвардией, защищающей интересы аристократии. Вторая половина гастов осталась в прежнем, бесправном положении. Принцип «разделяй и властвуй» сработал безотказно – гасты-воины и гасты-рабы стали непримиримыми противниками, а Бронксу оставалось только подогревать их взаимную ненависть. Оставалось только ждать, что предпримет Корнилов, и быть готовым дать ему отпор.
Бронкс вздохнул. Двадцать лет назад он и подумать не мог, что станет политиком. Все, что угодно – только не это. Музыка, кино, модельный бизнес, на худой конец пошив одежды а-ля Мистер Бронкс…
Все смел ядерный ураган. Погасли огни ночных клубов, ушли в небытие толпы поклонников и поклонниц, исчезли белоснежные яхты, на которых он привык отмечать дни своего рождения. Поначалу, еще не осознав до конца, что произошло, Бронкс пытался писать стихи и горланить любимый хип-хоп. Делал вид, что ничего не произошло. Однако суровая реальность перла изо всех щелей, давила и ломала. Никому не было дела до его стихов и песен. Бронкс впал в депрессию и нашел утешение в чревоугодии. Очень скоро от подвижного, скользкого как угорь мальчишки ничего не осталось, а Бронкс, уединившись в своем подвале, упорно продолжал жрать и рыдать, глядя на свои плакаты. Возможно, лопнул бы и сдох, если бы не сумел вовремя понять: противопоставлять себя новому миру бесполезно, необходимо влиться в него, стать неотъемлемой частью.
Бронкс сел на диету. Похудеть не удалось, зато появились новые интересы, позволившие удержать вес на достигнутой отметке. Новоявленный лидер принялся критиковать все и вся. Очень быстро добился признания и авторитета в аристократических кругах. Мог бы почивать на лаврах, не появись Корнилов. Демократическая сука… Ничего. Придет время – посчитаемся.
Отвлекшись от размышлений, Бронкс с удивлением увидел, что страсти вокруг обсуждений дальнейшей судьбы Барвихи не только не улеглись, но еще больше раскалились. Пышногрудая львица Раиса обеими руками вцепилась в драгоценную шевелюру стилиста Кроликова с твердым намерением ее проредить. Гусар-певец, уже с одним эполетом, объединившись с бывшим ди-джеем, пытался стащить запрыгнувшего на стол мужика в коже. Остальные, разделившись на несколько лагерей болельщиков, ревели, улюлюкали и хлопали в ладоши, подбадривая драчунов.
Бронкс решил не вмешиваться. Пусть себе. Элите нужны развлечения.
Кто-то тронул его за плечо. Бронкс обернулся. Затянутый в камуфляж, вооруженный автоматом гвардеец наклонился к уху хозяина.
– У нас гости из Жуковки. От Корнилова. Хотят встретиться.
– А-а, заявились, голубчики. Сколько их?
– Четверо. Пара офицеров. Два других, судя по поводкам, – гасты.
– Разоружить. Связать. Передать этим иудам, что я сейчас буду.
– Есть!
Не обращая внимания на беснующихся соратников, Бронкс с кряхтением слез со стула. Невысокий рост и тучность делали его похожим на колобка. Однако двигался толстяк довольно энергично.
Бронкс вышел из рыцарского зала в небольшую комнату, где его поджидали два охранника-гаста. Один из них распахнул перед шефом стальную дверь. Бронкс оказался в подземном переходе, освещенным лампочками-грушами, которые крепились на низком потолке. Благодаря своему росту толстяку, в отличие от статных охранников, пригибаться не приходилось.
Длинный коридор имел многочисленные ответвления, которые вели в подвалы особняков Барвихи. Кое-где кирпичная кладка была совсем свежей – сеть подземных туннелей продолжала строиться. Дело это было непростым. Инженеры, проектировавшие ходы сообщения, зачастую пренебрегали качеством, из-за чего стены многих туннелей буквально сочились влагой. Под ногами хлюпала вода – дощатых настилов не хватало, и жителям Барвихи, которые пользовались ходами, приходилось месить грязь.
Еще недавно основным занятием Мистера Бронкса было распекание инженеров и строителей. После смены власти в Жуковке о неудобствах пришлось забыть – катастрофически не хватало рабочих рук. Многим гастам пришлось сменить лопаты и кирки на автоматы. Милитаризация, мать ее так. Еще один гвоздь в гроб Корнилова.
Свернув несколько раз, Бронкс и его спутники оказались у нужной двери. Она вела в подвал особняка, особенно памятного властелину Барвихи. В нем он провел первые дни после Катаклизма – в компании старого брюзги-генерала и парочки «золотых голосов России». Тогда эта троица все никак не могла успокоиться. Генерал и певцы то и дело напяливали противогазы и выползали на балкон, чтобы полюбоваться тем, что сталось с Барвихой. Бронкс, тогда еще избалованный папашиными деньжищами зеленый юнец, предпочитал отлеживаться в подвале, пялясь на потолок. Боевое было время…
Через три месяца старый вояка застрелился. Перед актом самоубийства профессиональный алкоголик выкушал не меньше трех бутылок коньяка, поэтому не сразу попал себе в висок из наградного пистолета. Для начала разворотил половину лица и лишь после этого догадался вставить ствол в рот. Зрелище было жутким: смесь генеральских мозгов забрызгала весь подвал. «Золотым голосам России» и молодому представителю людей новой формации Бронксу пришлось взять в холеные ручонки швабры и половые тряпки. Возможно, тогда-то в сознании парня и произошел надлом – он увидел, что человеческий мозг просто серая, весьма непритязательная на вид кашица и понял, что смерть никакая не загадка, не таинство.
Потом один певец ушел в Жуковку. Второго Бронкс, начавший активную деятельность, собственноручно казнил за попытку бунта. Отсек ему голову двуручным рыцарским мечом, который, хоть и был бутафорским, отличался прекрасной заточкой. Именно после этого авторитет бывшего хип-хоппера стал непререкаемым. С ним стали считаться. Все. Даже Умар Ахмаев. А уж его уважения было не так-то просто добиться.
Бронкс вошел в подвал, переоборудованный под кабинет, уселся за письменный стол. Включил настольную лампу, полюбовался собственными изображениями на ветхих плакатах, которыми были оклеены все стены. Перевел взгляд на знаменитый меч, которым давно не пользовался. Меч стоял в специальной подставке, окруженный клюшками для гольфа. Фальшивый рубин, вделанный в рукоять, призывно посверкивал всеми оттенками крови.
Бронкс кивнул охранникам. Один вышел из подвала, а через минуту на верхнем этаже послышался топот сапог.
Дверь распахнулась. В кабинет втолкнули четверых жуковских парламентеров. У одного была рассечена губа, другой утирал рукавом комбинезона разбитый нос. Оставшиеся двое не пострадали. На лице каждого было написано возмущение.
Первым заговорил седой мужчина с военной выправкой и шрамом через всю правую щеку. Теперь шрам налился кровью и сделался красным, подчеркивая ярость, переполнявшую вояку.
– Мы из Жуковки!
– Искренне рад за вас, – ухмыльнулся Бронкс. – И как там в Жуковке? Все аристократы с гастами перебратались, или у кого-то еще осталась гордость?
– Мы из Жуковки и не потерпим такого обращения! Сейчас же развяжите нас и верните наше оружие!
– Потерпите, еще как потерпите… И чего же желает ваш новый владыка Корнилов?
Мужчина со шрамом хотел что-то сказать, но его перебил молодой спутник:
– Желает, пузатая падла, чтобы ты лизал ему сапоги! Совсем оборзел? Хочешь, чтобы твою поганую Барвиху разнесли по кирпичикам?!
– Так-так, – Мистер Бронкс задумчиво барабанил пальцами по столу. – Значит, сапоги. Лизать. Мне. Что ж… Не будем оставлять вашему Корнилову иллюзий. Этого с порезанной мордой оставить. Остальных вывести наверх и… Каждому по пуле в лоб. Вышибить мозги, которые додумались учить меня – меня! – лизать сапоги.
Жуковские были так ошарашены приказом Бронкса, что даже не сопротивлялись, когда их выводили за дверь.
– Ты, видать, из военных? – поинтересовался толстяк у последнего парламентера. – Звание? Фамилия?
– Майор Сиваков.
– Посадите майора на стул. Что ж ты, майор, пошел на службу к человеку без роду-племени?
Сиваков нахмурился и ничего не ответил.
– Ладно, черт с тобой, живи, – милостиво объявил Бронкс. – Только больше в Барвиху не суйся. Сам понимаешь: в другой раз я тебя отсюда живым не выпущу.
– Корнилов не простит тебе…
– Плевать мне на Корнилова! Барвиха больше не входит в состав Рублевской Империи. Мы – сами по себе. Как говорит мой дружок, стилист Кроликов, жар-птицы стаями не летают. Впрочем, все это я сообщу Корнилову письменно.
Бронкс выдвинул ящик стола, чтобы взять бумагу, и вдруг замер с разинутым ртом. Его смуглая кожа не обладала способностью бледнеть, но сделалась пепельно-серой.
Выйдя из ступора, толстяк достал конверт, поманил охранника пальцем и помахал конвертом у него перед носом.
– Как это понимать, придурок?! Откуда, едрит тебя в дышло, в моем столе…
– Не могу знать!
– А надо бы…
Бронкс вытащил из конверта сложенный вчетверо листок. Когда развернул его, первым, что бросилось в глаза, была фигурка черного шахматного короля, заменявшая подпись. В течение нескольких минут в кабинете слышалось только сопение Бронкса, читающего послание.
Наконец он положил листок на стол и взглянул на майора.
– Я поспешил с решением, командир. Корнилов обойдется без ответа. В общем, так: этого тоже – в расход!
Сиваков решил постоять за свою жизнь. Даже со связанными руками он сумел показать барвихинским увальням, как дерутся настоящие мужчины: одного охранника уложил ударом головы в живот, второго, с помощью подножки, заставил расцеловаться со стеной. Третий успел сбежать в коридор и позвать подмогу.
В конце концов, майора все-таки скрутили и выволокли из подвала.
Мистер Бронкс еще раз прочел послание Черного Короля, задумчиво пожевал губами.
– Что ж, подобьем бабки. Никакого сепаратизма. Наше дело – сторона? Нет, ребятушки – война!
Глава 2
Клин клином
Даже в такой простой штуковине, как брезентовая ширма, можно найти много занятного. При том, однако, условии, что на нее надо долго пялиться. Тогда можно увидеть, что одинаковые на первый взгляд заплатки сильно отличаются одна от другой. При желании можно даже найти определенный порядок в их хаотичном расположении и связать сшитый из старых палаток кусок брезента с собственной судьбой. Именно этим занимался Томский. Он сидел перед брезентовым пологом на деревянном ящике и вспоминал о такой же брезентовой ширме на Войковской. Там она отделяла от платформы импровизированный тренажерный зал, который жители станции называли качалкой. Здесь, на бывшей Подбелке, ширма тоже исполняла функцию по охране здоровья – огораживала карантинную зону.
Небольшой лазарет пришлось сделать после того, как болезнь поразила нескольких мужчин, бывших узников Берилага, и женщину, появившуюся на станции уже после ее переименования. Симптомы заболевания напоминали бронхит – насморк, першение в горле, сухой кашель. Это на первой стадии. Потом больные начинали жаловаться на жжение в груди и высокую температуру. Началось это неделю назад, и с тех пор карантинную зону пришлось дважды расширять. Заболевшим не помогали антибиотики, а марлевые повязки, которые теперь носили все обитатели станции имени Че Гевары, не препятствовали распространению заразы.
Поползли слухи. Кто-то утверждал, что виновники эпидемии – красные, Мол, идея заразить людей Томского пришла в голову лично товарищу Москвину, который был не прочь побаловаться с различными вирусами. Были и другие версии, совсем уж фантастичные для того, чтобы воспринимать их всерьез. Русаков, например, был уверен в том, что атаку на окраинную станцию Метро предприняли оперившиеся мутанты, которым надоело терпеть верховенство людей в подземном мире.
Товарищ Федор и Банзай пошли еще дальше: предположили, что мутанты сами стали жертвой подставы со стороны некой третьей силы – людей, стремящихся обвинить их в намерении уничтожить человеческую расу.
Толик вздохнул. Сколько людей, столько мнений. Сколько группировок, столько желающих затеять новую войну. После того, как он покинул родную Войковскую, довелось насмотреться всякого, утратить множество иллюзий и убедиться в том, что никакая общая беда не способна объединить остатки человечества. А ленинский принцип построения счастливого общества в отдельно взятой стране – полное фуфло.
Вот он попытался построить подобие рая на отдельно взятой станции. И что? До полного краха всех светлых идей было, конечно, далеко, однако и больших подвижек не наблюдалось. Открытая враждебность Красной Линии, вежливая настороженность Полиса, где новаторов-революционеров тоже не слишком жаловали, купеческая расчетливость Ганзы, а тут еще это…
Толик, наконец, оторвал взгляд от заплаток на брезенте. Как тихо на станции! Интересно, как они ухитряются заниматься повседневными делами и не шуметь при этом? Люди передвигались почти бесшумно, разговаривали полушепотом и только при крайней необходимости. Даже дети, уловив настроение взрослых, забросили свои игры. Сейчас они собрались в кучку, расселись на башне «Терминатора» и о чем-то перешептывались.
Стремление соблюдать тишину было проявлением заботы о больных? Не только. Все ждали от Томского какого-то решения. Активных действий, способных переломить ситуацию. Еще бы! Ведь он – легенда Метро, супермен, способный всегда выходить сухим из воды, рыцарь в сверкающих доспехах, готовый в любой момент прийти на помощь униженным и обездоленным. Так-то, Толян. Назвался груздем – полезай в кузов. И никто не удосужится подумать о том, что он не Бог и не его наместник на этой прокаженной Земле. И уже сделал все, что мог. Принял трудное, но единственно возможное решение, после того, как умерла первая из заболевших жительниц станции. Решение это, еще, возможно, выйдет ему боком…
За ширмой послышались тихие голоса. Брезент раздвинулся. В сопровождении двоих солдат появился тот, от чьего вердикта зависело все: превратится ли независимая станция в большой могильник, который жители Метро будут обходить стороной, или…
Невысокий и щуплый, со всклокоченной седой шевелюрой и бровями-кисточками, старичок снял марлевую повязку, пригладил пальцами усы, которые почему-то не поседели, и сразу стал похожим на Эйнштейна. Он направился к Томскому, по пути вытирая руки переброшенным через плечо вафельным полотенцем.
Известному врачу, в прошлом академику было под восемьдесят, но двигался он настолько быстро, что мог бы дать фору и двадцатилетнему юнцу.
Академик жил на Красной Линии, работал на коммунистов и был похищен со станции Комсомольской в ходе дерзкой диверсии группы, возглавляемой Вездеходом. Доктор прибыл в гости к Томскому с мешком на голове и кляпом во рту, отчего пребывал не в самом лучшем расположении духа. Поначалу ругался не хуже пьяного биндюжника, но как только узнал, зачем его похитили, успокоился и приступил к своим профессиональным обязанностям.
Еще до того, как академик присел на ящик рядом с Толиком, тот успел прочесть все на его лице.
– Марлевые повязки – это правильно. Хотя я и не уверен, что эта разновидность бронхита передается воздушно-капельным путем. Я, честно говоря, вообще ни в чем не уверен. Какая, говорите, у вас смертность?
– Три человека за последнюю неделю.
– М-да. Думаю, что она будет расти.
– Как же быть, э-э-э…
– Альберт Степанович, к вашим услугам.
Несмотря ни на что, Толик не смог сдержать улыбки. Конечно, Альберт. Никак иначе. Иметь физиономию Эйнштейна и зваться при этом Иваном…
– Неужели нет никаких лекарств, Альберт Степанович? Придумайте что-нибудь. Вы ведь – светило!
В голосе Анатолия было столько отчаяния, что академик счел нужным похлопать его по плечу.
– Видите ли, товарищ, Томский… Я, может быть, и светило, но до Господа Бога мне далеко. Ваш покорный слуга повидал многое, однако… Гм… С таким сталкиваюсь впервые. Думаю это новый вид заболевания, принесенный с поверхности. Если хотите – мутировавший бронхит. Этого следовало ожидать. Новые формы жизни – новые болезни. Вполне возможно, со временем лекарства против них и будут изобретены, а пока… Тут нужен специалист новой формации, который бы работал с флорой и фауной, порожденными радиацией. Что называется – клин клином. Но лично я не знаю никого, кто бы продвинулся в этом направлении достаточно далеко.
– Как же так? За двадцать лет никто…
– Отдельные попытки были, но… Вы ведь знакомы с положением на Красной Линии. Компартия Метро вынуждена обороняться, пресекать попытки внешних и внутренних врагов дестабилизировать ситуацию. Все силы, все ресурсы направлены на то, чтобы разрабатывать, скажем так, не новые лекарства. Товарищ Москвин достаточно дальновиден, но допускает ошибку, свойственную всем великим лидерам, – не вкладывает средства в проекты, которые не приносят быстрой отдачи. Вот почему нам пока не удалось достаточно хорошо развить новый вид медицины, о котором мы сейчас говорим.
– Чудненько! – с горечью воскликнул Толик. – Значит, моя станция обречена?
– Ну, не стоит быть столь пессимистичным. Эпидемия может закончиться также неожиданно, как и началась. Вы должны бороться. Строжайший карантин. При малейших признаках заболевания человек должен быть изолирован, а все контакты с ним сокращены до минимума. Пока это все, что я могу посоветовать.
Толик помолчал, рассматривая носки своих ботинок.
– Спасибо, доктор. Извините за доставленное беспокойство, но у нас попросту не было другого выхода. Вас доставят на Черкизовскую, а оттуда, я думаю, вы без особых проблем доберетесь до своих.
– Свои, чужие, э-эх, – академик поморщился. – Наши, ваши… Мы, товарищ Томский, обречены, поскольку не можем объединится перед лицом общей опасности. Будем грызть друг дружке глотки до тех пор, пока наше место не займут существа, более способные к тому, чтобы находить общий язык.
