скачать книгу бесплатно
– А ты? – спросил Мамонтов.
– А мне в туалет надо, живот крутит, – Богданович дождался, пока парни подчинятся, и пошёл. Камер видеонаблюдения в санузле не было. Притворив дверь, Даня зашёл в кабинку, спустив штаны, сел на унитаз и принялся аккуратно распарывать шов на трусах. Из незаметного кармашка достал пакетик с табаком, свернул «козью ножку». В резинке трусов нащупал два коротких проводка.
– Ты чего там засел? – из умывальника раздался голос Кирилла. – Мне воду надо поменять.
– Тут две кабинки, идиотина, – пробормотал Богданович.
Кирюша слил грязную воду, недовольно что-то бормоча, ушёл. Даня приступил к обследованию туалета. Не может быть, чтобы предыдущие арестанты не пытались тут курить. Очень скоро Богданович обнаружил, что выключатель в умывальнике снимается, обнажая провода. Даня терпеть не мог прикуривать от электричества, но курить хотелось нестерпимо.
Парни закончили приборку, ушли смотреть телевизор в комнату воспитательной работы. Богданович приоткрыл дверь, сел рядом с ней на пол так, чтобы «сечь поляну», но самому «не светиться» на камеру. Затянулся.
За металлической дверью в конце коридора начиналось помещение единственного жилого отряда в колонии. То он замирал, то гудел, как улей. Неизвестная жизнь бурлила там громкими голосами, командами, смехом. Как там всё устроено, Богданович не знал. Про эту колонию ходили самые разнообразные слухи. Поговаривали, что такого «красного» режимного лагеря нет во всей России. Что начальник тут принял на себя крест непримиримой борьбы с подростковой преступностью. А порядочным пацанам, чтобы сломить волю, чистят зубы туалетным ёршиком. Поговаривали, будто каждую неделю тут разучивают новую строевую песню и поют её на зарядке. Но что огорчало и пугало больше всего, так это бугры – старшие в лагере пацаны, поддерживающие администрацию. Люди рассказывали, что начальник отряда, бывший спецназовец, лично каждый день тренирует в спортзале бугров, чтобы те умели бить, не оставляя следов.
Что ждёт его за этой серой дверью? Главное, с пути не сбиться, не подвести уважаемых людей, выполнить своё предназначение, вернуть малолетних арестантов на путь бродяг, воров и…
Металлическая дверь распахнулась, в карантинное отделение зашёл сотрудник в синей форме. В одной руке у него был пакет-майка, в другой шапка-ушанка. Сотрудник замер, повёл носом.
– Карантин, строимся! – крикнул он.
Телевизор замолчал, Пупс и Лёха «построились». Богданович вернулся в туалет и сел на унитаз.
– Где третий?
– Он с утра животом мается, гражданин начальник, – отрапортовал Кирилл. Оба пацана старались не замечать, что в коридоре пахнет сигаретным дымом.
– Короче, я воспитатель карантина, Григорий Сергеевич Иванов, – сотрудник порылся в кармане, нашёл ключи. – Там мой кабинет, заходите по одному, начиная с туалетного засранца. Кто забудет, как меня зовут, буду лося пробивать. Вопросы?
– Что такое «лося»? – поинтересовался Кирилл.
– Меня как зовут?
– Григорий Сергеевич, гражданин начальник.
– Давай, тёпленький, зови засранца, будем разговоры разговаривать, – сотрудник скрылся в кабинете.
– Вроде нормальный мужик, весёлый, – пожал плечами Лёха. – Пупсик, иди Даню зови к начальнику.
– Неопытный, – покачал головой Кирилл.
– Почему это?
– Старший лейтенант всего лишь.
– Зато взрослый. Иди, зови его!
– Сам иди, я уже ходил.
Зыков крикнул: «Выходи, Богдан, начальник ждёт!», и пошёл дальше смотреть телевизор. Для себя Лёха решил, что с Даней Богдановичем он всё-таки дел пока иметь не будет. Во-первых, он блатной, а во-вторых, не по-пацански курить в одиночку. Пусть пупс непонятный тип, но его, Лёху, мог бы позвать.
Даня вышел из туалета и, не чувствуя вины, двинулся к начальнику карантина.
– Присаживайся, – указал на стул старлей. Богданович присел, сложил руки на стол так, чтобы сотрудник видел наколки и перстаки.
– Во-первых, тебя обманули, – указал пальцем на татуировки начальник карантина. – Это здесь не имеет ни цены, ни значения. А знаешь, что имеет?
Даня молчал. Решил не вступать в диалог с врагом.
– Имеет значение ум, характер, сила воли, умение ладить с людьми. Умение найти себя в коллективе других воспитанников, подружиться с ними, делать общее дело. Знаешь, какое?
– Нет.
– Общее дело условно-досрочного освобождения каждого. Никто не хочет пересиживать, всем надо домой. Так?
– Это как посмотреть, – пробурчал Даня. – Бродяге и в тюрьме нормально.
– Пожалуй, ты прав. Да только у нас таких нет. И помнишь, я говорил, что тебя обманули?
– Ну.
– Здесь нет ничего из того, о чем тебе наврали в СИЗО. Нет бугров, нет насилия, тем более красного беспредела, как они говорят. Окажешься в отряде, все поймёшь, и тебе станет стыдно за своё поведение.
Ага, как же. Даня посмотрел на свои заколотые руки. Решил на понт меня взять без разбега. Думает, я глупая наивная лань. Месяцы в СИЗО даром не проходят, знаю я эту песню.
– Надо посмотреть, подумать, – Богданович пожал плечами.
– Больше не кури. Вижу, ты человек авторитетный, слово держишь. Пообещай не курить, а то у меня будут проблемы, а потом и у тебя, – Григорий Сергеевич протянул ладонь для рукопожатия.
– Не надо этого, – Даня смутился, спрятал руки под стол. – Я понял. Не повторится.
Богданович сожалел, что старлею удалось его переиграть, сбить с толку разговорами и вытянуть из него обещание. Ничего, противостояние только началось. Обещание, данное врагу, держать необязательно – арестантская гибкость.
– Отлично, Даня, – Григорий Сергеевич хлопнул в ладоши. – Оставь на столе проводки-прикурки и позови ко мне пухлого Кирилла.
Вздохнув, Богданович выложил проводки. Только в коридоре он сообразил, что Григорий Сергеевич не задал ни одного привычного вопроса: фамилия, статья, срок, семейное положение. Однако, имя он знает. Кажется, он всё знает. Не прост этот Григорий. Но и Богданович не прост, проводки есть запасные.
Даня зашёл в комнату с телеком, сел за парту.
– Пупс, ты следующий.
Кирилл поджал губу, но промолчал, поднялся и пошёл на беседу.
– Что там было? – Лёха выключил телевизор и посмотрел на Богдановича. Даня промолчал.
Пока блатной был у начальника, Лёха с Кириллом поговорили «за жизнь».
– Меня до жути пугает этот Даня, – признался Мамонтов. – Всегда ненавидел блатных. Несмотря на то, что у меня мама сидит смотрящей за отрядом на зоне.
– У тебя мать сидит? – удивился Лёха.
– Говорил уже. Мать сидит за наркоту, отца посадили, когда я был ребёнком, так он и пропал. Старшая сестра сбежала из детдома и тоже исчезла. Такая себе семейка. Творческая. У нас только бабушка адекватная, но я от неё сбежал в Москву.
– Я от бабушки ушел и от дедушки ушел… А зачем? – Лёха искренне не понимал, зачем куда-то бежать, мыкаться по чужим домам, бедовать, когда есть угол и родной человек.
– Мир посмотреть, себя показать. Тесно мне стало в нашем городке.
Лёха усмехнулся. Маленькие карие глазки Кирилла тут же вспыхнули гневом из-под очков.
– Зря смеёшься. Я к четырнадцати годам уже музыкалку закончил по вокалу, пел в заведениях, вёл свою танцевальную группу клаб-дэнса.
– Чего?
– Учил женщин пластично танцевать, – Кирилл скромно поправил очки.
– Ну, а потом?
– В Москве поселился у знакомой. Устроился в одно заведение, там выступал, – Кирилл замялся. Лёха подумал было, что пупс танцевал стриптиз, но, взглянув на фигуру, отогнал эту мысль. – Короче, говорил же, я переодевался и пел попсу.
– Зачем? – Лёха посмотрел на Мамонтова.
– Платили очень хорошо, а я до денег жадный.
– Много?
– Очень.
– А посадили тебя за что?
– Ты знаешь, я человек творческих взглядов, можно сказать даже интеллигент. Мне в этой темнице ужасно душно, – начал издалека Мамонтов. – Много моментов меня пугают. Даже собственная тяжеловесная фамилия. Я вены резал несколько раз. Я личность крайне неуравновешенная.
– Так за что тебя посадили?
– Скажем так, у меня были разборки с одним типом, и это всё закончилось статьей… Хотя были только угрозы.
– Что ты сделал-то? – допытывался Лёха, которому стало не по себе рядом с этими фриками. Один косит под блатного пахана, второй и того чище. Таких «самородков» в жизни Зыков ещё не встречал.
Вопрос повис в воздухе. Хлопнула дверь, вернулся хмурый Богданович, отвернулся к окну и ушёл в свои мысли. Мамонтов отправился к воспитателю. Лёха терпеливо ждал, когда его вызовут. Ему нечего скрывать, дело у него простое. Скоро восемнадцать, в СИЗО нарушал режим, поэтому характеристика плохая. После совершеннолетия его отправят в исправительную колонию общего режима в родные края. Какая будет там жизнь, Лёха не задумывался. Первый день на «малолетке» выбил почву у него из-под ног.
– Я хочу сделать заявление, – с порога заявил Мамонтов.
– Делай! – кивнул Григорий Сергеевич.
– Я не желаю отбывать наказание на малолетке и прошу направить меня в колонию общего режима.
– Почему?
– Потому что интеллектуально я намного лучше развит. Мне тут делать нечего. Я давно не ребёнок и не хочу среди детей деградировать.
– Я тебя услышал. К сожалению, это невозможно, пока тебе нет восемнадцати. Придётся пожить с нами.
– Жаль, – огорчился Кирилл. – Тогда, может быть, поселите меня отдельно?
– Слушай, – Григорий Сергеевич вытащил из кармана сигарету и понюхал. – Я понимаю. Ты боишься.
– Нет!
– Ты прав. Не боишься. Опасаешься. Дело в том, что ты особенный, – начальник наклонился к Кириллу и понизил голос. – Ты талант. А талант совсем не от Бога. Ангелы завидуют людям, потому что не способны к творчеству. Значит, талант это дар с иной стороны. И порок сопутствует таланту.
Кирилл молчал, поражённый.
– Ну, что твоя статья? – Григорий Сергеевич махнул рукой. – Ерунда! Ты кумиром наших карандашей станешь! Сможешь, например, танец подготовить? Научить наших ребятишек.
– Легко! – оживился Кирилл. – У меня уже есть идея…
– Вот! – перебил старлей. – Держи её в уме и обдумывай, пока ты в карантине. Тебе ж цены нет! Ты тут такой движ наведешь, нам все позавидуют! Условно-досрочное себе обеспечишь!
Мамонтов яростно тёр лоб. Оказывается, здесь есть, куда расти! И досрочное освобождение…
– Послушайте, – Кирилл осёкся.
– Забудь! – угадал его мысли начальник карантина. – У нас нет криминальной субкультуры. Тут все равны. Без каст и привилегий. Все, как один, трудятся и ценят человека только за его поступки, силу характера, трудолюбие и талант!
– Спасибо, – Кирилл горячо пожал протянутую руку. – Думаю, если я останусь тут, вы не пожалеете.
– Мы верим в тебя, – Григорий Сергеевич похлопал Мамонтова по плечу и подтолкнул к выходу. – Иди. Помни, профессионалы не суетятся. И позови Зыкова.
Лёха постучался, вошёл.
– Присаживайся, Алексей, – старлей указал на стул.– Голова, наверно, идёт кругом в первый день?
– Есть немного, – кивнул Зыков.
– Да, с непростыми пассажирами ты приехал. Это усложняет адаптацию, но тебе легче всего.
– Не согласен, что легче. Они оба бродяжки полубездомные. Один по детдомам скитался, мамке письма в тюрьму писал. Второй всем пытается доказать, что круче него только горы, а сам, небось, в подушку плачет по ночам.
– Молодец, – похвалил сотрудник. – Наблюдательный.
– Вот только моя жизнь совсем по-другому шла. И привыкнуть к этой обстановке я не могу. Меня из семьи забрали.
– Не вздумай себя жалеть!
– Я не жалею и не жалуюсь. Вам не понять.
– Ничего, со временем всё само встанет на свои места. Появятся друзья, будут поощрения, футбол, спортзал, книги…
– Мне не надо поощрений, а на общий режим поеду. Мне скоро восемнадцать.
– А зачем тебе на общий?
