скачать книгу бесплатно
Украiна-Європа
Антология
Олександр Вiталiйович Красовицький
Рiк тому, коли Видавництво «Фолiо» презентувало на Львiвському Форумi Видавцiв антологiю «Украiна очима письменникiв», ми оголосили про наступний проект – антологiю «Украiна-Європа». Ми жили в зовсiм iншiй краiнi, нiж живемо зараз. За цей рiк краiна пройшла нескiнченно довгий шлях – вiд досить ситоi i стабiльноi авторитарноi держави з негативним економiчним прогнозом, що поступово вiддаляеться вiд усе ще очiкуваного европейського шляху, до краiни, яка пережила тримiсячну мирну революцiю з трагiчним, але переможним фiналом, втрату частини своеi територii, пiврiчну вiйну на Сходi, яка стала частиною плати за те, що народ вiдстояв европейський вектор. Зараз у нас абсолютно iнша краiна. Й iнший народ.
Письменники, твори яких увiйшли до антологii, визначають обличчя нашоi лiтератури. І це обличчя повернуто до Європи. В оповiданнях та уривках з iще не виданих романiв – тема европейського минулого та майбутнього Украiни. Тут же i трагiчна сучаснiсть – в антологii е i складнi мiжнацiональнi стосунки на територii нашоi краiни, i тема Майдана, i навiть збитий Боiнг.
Украiна-Європа
Олександр Красовицький,
генеральний директор видавництва «Фолiо»
Рiк тому, коли видавництво «Фолiо» презентувало на Львiвському Форумi Видавцiв антологiю «Украiна очима письменникiв», ми оголосили про наступний проект – антологiю «Украiна-Європа». Ми жили в зовсiм iншiй краiнi, нiж живемо зараз. За цей рiк краiна пройшла нескiнченно довгий шлях: вiд досить ситоi i стабiльноi авторитарноi держави з негативним економiчним прогнозом, що поступово вiддаляеться вiд усе ще очiкуваного европейського шляху, до краiни, яка пережила тримiсячну мирну революцiю з трагiчним, але переможним фiналом, втрату частини своеi територii, пiврiчну вiйну на Сходi, яка стала частиною плати за те, що народ вiдстояв европейський вектор. Упевнений у тому, що цей вектор був обраний правильно, що у краiни немае альтернативи йому, однак нас попереду ще чекае багато випробувань. Зараз у нас абсолютно iнша краiна. Й iнший народ. Патрiотизм, згуртованiсть, волонтерство та благодiйнiсть, взаемодопомога i вiдкритiсть один до одного – ось тiльки частка того, що проявилося у соннiй до цього часу краiнi.
Письменники, твори яких увiйшли до антологii, визначають обличчя нашоi лiтератури. Напевно, читачi недорахуються кiлькох важливих для себе iмен, зате вiдкриють новi, ранiше ще невiдомi.
У книзi всього один поетичний твiр. І вiн вiдкривае видання. Киянка Анастасiя Дмитрук стала вiдома всiй краiнi саме на хвилi трагiчних подiй цього року. За нею – севастополець Платон Беседiн з оповiданням «Полюса» про Антимайдан та його мешканцiв. Такi ж полюси – у повiстi Юрiя Сороки, але погляд цiлком iнший. Так вийшло, що i в кiнцi книги актуальне i злободенне оповiдання Андрiя Цаплiенка про збитий Боiнг. До книги увiйшли уривки з iще не виданих романiв Юрiя Винничука, Галини Вдовиченко та Андрiя Куркова, героями iх стали французи, поляки та литовцi. Ми не могли не включити в цю книгу два уривки про мiжнацiональнi вiдносини в Буковинi та Прикарпаттi: трагiчний – з роману Марii Матiос та лiричний (але трагiчний у романi) – з книги Романа Іваничука «Торговиця».
І – найнесподiванiше оповiдання у книзi – Марини та Сергiя Дяченкiв. «День Виборiв». І повсталий з попелу Фенiкс – наша Украiна.
Анастасiя Дмитрук
Небо падае!
Небо падае. Не мовчи,
мiльйони нас, ми спiймаем.
Скiльки вистачить сил – кричи.
Нехай кожен у свiтi знае:
в Украiнi страшна бiда,
земля рiдна реве вiд болю.
Почалася кривава вiйна,
Украiна стае до бою.
Украiну мою рятуй!
Хто б не був ти на цьому свiтi.
Вiд падлючих сусiдських куль
в сиру землю лягають дiти.
Свiте, милий, допоможи,
об'еднай свою дужу силу,
Батькiвщину нам збережи!
Украiну навiк едину.
Небо падае. Не мовчи,
мiльйони нас, ми спiймаем.
Скiльки вистачить сил – кричи,
нехай кожен у свiтi знае.
© А. Дмитрук, 2014
Платон Беседин
Полюса
Памяти разделенных
1
– Eхать так, за спасибо, – вытирает капли пота со лба узкоглазый, похожий на якута Орлов, – это ты не дури! Хотя смотри сам, конечно. Ну, давай, взяли…
Вцепившись в хромированную сталь ручек, тащим трансформатор по сырому, зябкому коридору, стены которого – в фотографиях сотрудников и деталей, чинных, безжизненных. Для транспортировки существует тележка, но мы ее не нашли, и прем конструкцию на себе, зарабатывая межпозвоночные грыжи. О них так любит напоминать лысый Засоба с татуировкой «Адлер 73» на левом плече.
Ломит поясницу, и когда мы затаскиваем трансформатор по узкой лестнице вверх, стараясь не задевать стен, усталость от физического напряжения переходит в яростное желание быстрее прекратить эти почти сизифовы муки, и я думаю, что ехать надо: за деньги или без них.
На перекуре, смоля красный «Бонд» в затхлой подсобке, набираю Вениамина Степановича:
– Алло, это Межуев… да, он самый…
Голос в трубке до омерзения энергичный, бодрый, не сочетающийся с плесенью стен и тусклостью люминесцентных ламп:
– Наконец-то! Решился?
– Ага.
Тушу окурок о ребристую банку, приспособленную под пепельницу.
– Вот и хорошо. Напоминаю, выезд завтра. Сбор у Вечного огня.
На следующий день ворочаю мысли тяжко, будто мешки. Но на месте сбора почувствовал себя увереннее.
У автобусов, припаркованных рядом с сердитым зданием администрации, толпятся люди, шарахающиеся от гималайских кедров, под которыми, благодаря щедрым подачкам сердобольных пенсионеров, обитают наглые кошки, чей дух так чудовищно стоек, как бы ни завывал крылатый севастопольский ветер, приносящий с моря запах водорослей и мазута.
– Межуев! – Вениамин Степанович одет в армейскую форму без нашивок, с георгиевской ленточкой на груди. Огрызком бледно-зеленого карандаша он делает пометки в блокноте «Партии регионов». – Тебе сюда!
На лоснящемся боку пирожковидного автобуса – красная надпись «El diablo». Люди внутри, и правда, чем-то смахивают на бесят. Они ругаются, суетятся и возбуждают друг в друге страсти.
– Валера, – протягивает руку бритоголовый парень с голубоватым, словно карандашом чиркнули, шрамом на правом виске. Будет моим соседом. Ладонь у него – вся в наростах и шишках: изнутри – мозоли, снаружи – черные бугорки. Жму, преодолевая брезгливость. – Вместе, значится, за Русь будем!
– Да, конечно, – жалею, что выбрал это место в автобусе.
– Американцы, сволочи, что творят!
Вообще, когда Валера говорит не о политике, то изъясняется просто, топорно даже, напоминая трудного подростка, пересказывающего как всегда не выученный урок, обрывки которого он услышал в курилке.
Его биография укладывается в десяток минут. Родился на Прэксе, рос без отца. Бултыхался в «фазанке», шарахался по конторам. Сейчас у Арсена, в автосервисе. Арсен татарин, но в порядке мужик. Жена его сильно ебкая, а своя – нет. Откуда только спиногрызы нарисовались?
Он сообщает это примитивным, уличным языком, но переключаясь на Януковича, Евромайдан или Путина, превращается в журналиста газеты «Русичи».
– Слыхал, что Тягнибок сказал? Русских через одного вешать!
– Сказал, да?
– Я тебе отвечаю! – Валера, ему бы в сериалах на «НТВ» сниматься, трясет кулаком. Пальцы у него – в крестах и звездах. Видимо, какую-то часть своей биографии он все-таки опустил. – А Янык молчит, бля! Путин бы майдаунов за пять минут разогнал!
Когда автобус трогается, Валера достает бутылку «Хлебного дара» и, залившись, уверенно идет на призовое место в чемпионате по храпу среди пассажиров автобуса «El diablo».
Мне же не спится. По телевизору, подвешенному под крышей, идут боевики – мир спасает то Брюс Уиллис, то Арнольд Шварценеггер, – а мы, так нам сказали, едем спасать Украину.
На въезде в Симферополь – там, где стынет заколоченный ресторан «Крым», – начинается снегопад, и грязно-белая крупа прилепляется к стеклу детенышами медузы. Хочется подставить язык, пусть обжигающе тают на нем, но окно закупорено, и остается только смотреть.
В болезненной тоскливости я, наконец, засыпаю.
2
Первый раз просыпаюсь, когда нас тормозит ДПС. С милиционером в салатовой манишке беседует Вениамин Степанович.
Второй раз – уже в Киеве. Автобус паркуется на заасфальтированной площадке, окруженной голыми деревьями.
Вспоминаю май в Киеве. По каштановой улице Цитадельной я шел к Лавре. Спустившись через нее по брусчатке, напившись воды из источника Святого Антония, вышел на Днепровскую набережную, к памятнику основателям Киева, возле которого на специальном дереве приезжающие молодожены крепили замочки влюбленных.
Сейчас Киев другой: обнаженный, выбеленный, точно скелет, подставленный под скупые декабрьские лучи. Снега мало: он лежит грязными кусками там, где еще не успел растаять, а на открытых участках виднеется разопревшая земля и влажный мусор.
Расстраиваюсь, потому что, выезжая из Севастополя, хотел снега, настоящего, пышного. Такого, какой я видел в Крыму разве что на Ай-Петри, когда в феврале ездил туда с приятелями. Напился, промочил ботинки и грел ноги, растерев их водкой у горящего костра, на котором жарили куриное филе, замаринованное, по немецкому рецепту, в киви и кетчупе.
– Бригадиры, где бригадиры? – мечется по площадке Вениамин Степанович.
При определенном ракурсе он похож на Леонида Куравлева в роли Жоржа Милославского. Только усы пышнее.
– Здесь, Степаныч!
– Рябов?
– Ага.
– Синицын?
– Да здесь я.
– Буйда?
– Вот он.
– Ты почему не повязал ленточку? А ну, повяжи!
Вениамин Степанович напоминает мою классную руководительницу, суетившуюся на день пионерии 19 мая. Тогда нас, раздав флаги и транспаранты, выстраивали на улице Ленина, и мы нестройно шли маршем, а после разбредались по городу – все по Цою – отстаивая в шумных очередях за пивом, спрашивая охлажденное, хотя знали, что «холодильники не справляются».
– Вопросы?
– Когда деньги будут?
– Филиппов, – бледнеет Вениамин Степанович, – что это за шутники в твоей бригаде?
– Простите.
– А вот не прощу! Мы сюда не развлекаться приехали!
После этих слов вновь начинаю думать, для чего приехал я? Деньги? Ведущему инженеру в «Тавриде-Электрик» платят не много, но кормят обедом, и квартира своя, на ежедневную пачку красного «Бонда» и пиво хватает. Идейность? Отчасти, но среди этих хмельных людей с георгиевскими ленточками она расшатывается. Скука? Разве это повод сегодня?
– В метро не теряться!
Грузимся в вагоны на станции «Житомирская». В ожидании поезда усаживаюсь на сетчатое металлическое сиденье. Оно холодное, почти ледяное, и я вскакиваю, чтобы не простудиться. В вагоне стою, двумя руками опершись о блестящий поручень.
Мне всегда нравилось киевское метро – особенно станции «Университет», «Дружба народов», «Золотые ворота» – компактное, аккуратное, не такое растянутое и шумное, как в Москве.
Раздражал лишь «Хрещатик». Возможно, из-за того, что слишком велики были первые ожидания – центральная станция, символичное название, и представлялось нечто эпическое, масштабное, а все оказалось куда прозаичнее, точно попал не на столичный вокзал, а на узловую станцию, с совдеповским туалетом с тянущимся вдоль стены писсуаром, закрытым медпунктом и двумя старухами, торгующими холодными пирожками.
Впервые оказавшись в переходе «Хрещатик – Майдан Незалежностi», я наткнулся на вереницу нищих. Часть из них держала замызганные таблички, прося денег на спасение умирающих детей. Я лез в кошелек с металлической бляхой, и левая рука не успевала понять, что делает правая.
Впрочем, улица Хрещатик мне тоже нравилась не особо. В своих обязательных вечерних прогулках я избегал ее. Раздражали люди, скапливающиеся на ней: бутафорские, манеке-ноподобные. Смазливые дивчины, снимающие иностранцев. Блестящие испариной и лаком арабы. Холеные европейцы в модных очках. Все они искали хлоп-хлоп, чавк-чавк, буль-буль, занятые оформлением, благоустройством себя. Они казались избыточными снаружи и беззастенчиво полыми изнутри.
Тем не менее, выходить нам на «Хрещатике». Так сказал Вениамин Степанович, усевшийся посредине вагона, а по бокам – ребята с георгиевскими ленточками. Наверное, со стороны мы похожи на «срочников». Но те стоят молчаливо, собранно, а мы – расхлябанно, шумно. И я злюсь, когда наши не уступают место входящим женщинам или пенсионерам. Не выполняют одной из тех вещей, которые надо выполнять обязательно, если хочешь, чтобы однажды название твоего города, страны не изменили на «Тартарары».
Но вот Вениамин Степанович вскакивает. На его место усаживается дебелая женщина с жовто-блакитной, как говорят в Крыму, ленточкой, переплетающейся с другой – синей, со звездами Евросоюза. Рассматривает наши, георгиевские. В глазах проскальзывает ухмылка, но внешне женщина остается спокойна. Наши же косятся на нее точно звери, и не понять, кто здесь в клетке, но точно есть прутья – не разогнуть.
– Следующая какая?
– «Хрещатик».
– А потом? – Вениамин Степанович не видит схемы движения на бледной стене вагона. А подсказать ему – не решаются.
– «Арсенальная».
– Ох, ох, а нам-то на «Арсенальной», не на «Хрещатике». – Странно, при такой подготовке и перепутать станции метро. – Не выходим, не выходим!
Вениамин Степанович кричит на весь вагон, будто здесь только мы, хотя присутствуют еще те, кто косится на нас, как Миклухо-Маклай на туземцев.
– Хорошо.
– Ага.
Плакат, на котором черноволосый мачо, одетый, видимо, в швейцарский национальный костюм, дует в трубу, рекламируя таблетки от кашля, весьма кстати.
Вениамин Степанович успокаивается. Есть ощущение, что хочет вернуться на уже занятое дебелой женщиной место, но тут он соображает – не самый у нас бойко мыслящий вождь, – что есть еще те, кто в других вагонах. Знают ли они, где выходить? Паника преображает Вениамина Степановича из Куравлева-Милославского в Куравлева-Хому.
– Сообщите по вагонам, сообщите по вагонам, нам на «Арсенальной»!
На «Хрещатике» он вываливается из раздвижных дверей, точно картофелина из мешка, и орет на всю станцию:
