скачать книгу бесплатно
–Мне тоже обязательно участвовать в этом беспределе? – хмуро уточнила я, -или ты будешь столь милосерден, что освободишь меня от необходимости заключать сделку с совестью?
–Пожалуй, сейчас настало самое время проявить гуманизм, – со злой издевкой в голосе согласился Урмас, – думаю, я справлюсь без твоей помощи. Но потом ты еще не раз скажешь мне спасибо. Я пошел решать нашу общую проблему, а ты пока включи телевизор, посмотри, как наш «Арбуз» попал в топ мировой ленты новостей!
–У меня нет с тобой ничего общего, даже проблем, – едва не задохнувшись от ненависти, выкрикнула я вдогонку невозмутимо прошествовавшему к выходу Урмасу, однако, тот вновь остался безразличен к моему бурному всплеску. Неестественно спокойный, с прямой, как алебарда, спиной, он твердой походкой приблизился к речевому самописцу, оценивающим взглядом посмотрел на запястья и резко схватил обеими руками замотанный в авиастаровский плед «черный ящик». Силовой рывок, однозначно, дался второму пилоту достаточно непросто, но, по всем признакам, патологическое стремление поскорей спрятать CVR в недосягаемое для поисковых отрядов место, автоматически блокировало болевые рецепторы. Пусть и с приглушенным, зато красноречиво отражающим его внутреннее состояние стоном Урмас выволок самописец за порог и не иначе как в знак своего крайне отрицательного отношения к истерическим предпосылкам, демонстративно громко хлопнул дверью. А, может быть, он сам давно находился на взводе, и всего лишь рассчитывал скрыть данный факт показным равнодушием и оскорбительным цинизмом. Учитывая, что я только что лично расписалась в отсутствии у нас с Урмасом каких-либо общих интересов, я разом вышвырнула из головы все связанные со вторым пилотом мысли, но тут мне на глаза попался пульт от телевизора, и я не сумела преодолеть искушения.
Лучше бы я и дальше находилась в счастливом неведении и не бередила кровоточащую рану – смотреть со стороны на первые кадры с места страшной авиакатастрофы было жутко до такой степени, что уже мгновение спустя я обливалась холодным потом и бесконтрольно тряслась от ужаса. Большинство имеющихся в наличии телеканалов вещало на польском языке, но в моей ситуации совсем не нужно было быть полиглотом, чтобы догадаться, о чем ведется речь. На текущий момент в распоряжение средств массовой информации попала только часть вертолетной съемки, и распростершая внизу долина, густо усеянная дымящимися обломками разбившегося лайнера, производила невыразимо гнетущее впечатление на человеческую психику, но я до дрожи испугалась вовсе не показанной на экране картины. В неуправляемую, дикую, всеобъемлющую панику меня поверг специальный корреспондент, вышедший в эфир из аэропорта Штутгарта. Журналист стоял в гуще толпы, со всех сторон окруженный родственниками погибших, и озвучивал последние сведения о количестве пассажиров на борту. Растерянные, потрясенные трагедией люди приехали встречать злополучный рейс, и теперь тщетно силились осмыслить обрушившуюся на них правду. А потом микрофон перешел к спецкору из столичного бюро, и я увидела свой родной аэропорт. В ходе экстренно созванной пресс-конференции представитель пресс-службы «Авиастара» подтвердил, что наш борт потерпел крушение в труднодоступном районе Судетских гор на границе Чехии и Польши, кратко рассказал о ведущихся на месте происшествия оперативно-спасательных работах, пообещал незамедлительно начать подробное расследование причин катастрофы и выразил глубочайшие соболезнования семьям погибших. Пресс-секретарь что-то заученно говорил о компенсациях, о «черных ящиках», о минимальных шансах найти выживших, а я не могла думать ни о ком и ни о чем, помимо своей мамы, которая в этот же самый миг смотрела те же самые кадры и не могла поверить, что ее дочери больше нет в живых, тогда как вышеупомянутая дочь распивала себе чаи и с физической точки зрения вполне неплохо себя чувствовала.
Если я за три года в гражданской авиации худо-бедно научилась воспринимать регулярно падающие по всему миру самолеты в соответствии с принципом «чему быть, того не миновать», то мама каждый пустяковый инцидент, красочно освещенный вездесущими телевизионщиками, пропускала через себя и проецировала на мою работу. Срывающимся голосом он рассказывала мне, как где-то в богом забытых гребенях совершил аварийную посадку почтовый самолет (благополучно, совершил, между прочим), или как один несовершеннолетний идиот пытался ослепить пилота лазером (безуспешно, конечно же), или, что еще веселее, как птичка в двигатель попала (мир ее праху, чего уж тут)… Одним словом мама знать не знала, какие страсти-мордасти творятся у нас на борту буквально в каждом рейсе, и что среднестатистическая стюардесса гораздо больше боится облиться кипятком на рационе, чем попасть в аварию, а еще она периодически вдруг проявляла поразительное невежество и на полном серьезе советовала мне внести в авиакомпанию рационализаторское предложение по поводу массового обеспечения всех пассажиров парашютами. На чем основывалось типичное обывательское заблуждение о том, что протиснуться в иллюминатор в полной экипировке и сигануть с высоты одиннадцать километров при температуре в пятьдесят градусов ниже нуля – это отличный способ освежиться в утомительном полете, я толком не понимала до сих пор, но, когда подобные перлы выдавала мать стюардессы, впору было хвататься за голову. Сколько бы я не внушала маме, что летать не так уж страшно, она категорически отказывалась от бесплатных билетов, которыми нас ежегодно поощряло руководство «Авиастара» и по старинке колесила на поезде, предпочитая даже ко мне в гости сутки пилить в душном вагоне, вместо приятного путешествия на комфортабельном лайнере. Но сегодня мамины кошмары воплотились в реальность: она отлично знала, что я должна была лететь в Штутгарт, и ей даже не нужно было дожидаться обнародования списка членов экипажа. Наверняка, мама до последнего будет верить, что я осталась на земле в резерве, или меня срочно перекинули в другую бригаду, или что именно я окажусь единственной спасшейся в авиакатастрофе, как та знаменитая стюардесса с югославского самолета, пережившая падения с десяти тысяч метров. А потом, когда надежда угаснет, мама начнет винить в моей смерти весь мир, позвонит отцу, с которым не общалась уже лет двадцать, напомнит, что это он поддержал мое решение пойти в бортпроводники, но больше всего мама будет обвинять себя саму. Это ведь якобы она не уберегла меня от опрометчивого выбора профессии, это ведь она не настояла, чтобы я вышла замуж за свою школьную любовь и устроилась на нормальную, «земную» работу… А теперь от красавицы-умницы-спортсменки-комсомолки Доры останется лишь скромная могилка на кладбище: ни котенка, ни ребенка, ни особо яркой судьбы. Просто еще одна трагически погибшая стюардесса.
Родителей было жалко до слез, а сколько всего мам и пап сейчас пребывали в отчаянии? Двести? Триста? Мы с Урмасом не сто пятьдесят человек навсегда упокоили, мы походя разрушили жизни их родных и близких. Каково всем этим людям слушать сухие сводки «пассажирский лайнер потерпел крушение, бла-бла-бла» и сознавать, что мужья, жены, дети, братья, сестры, дети уже никогда не вернутся домой? Что в лучшем случае после экспертизы ДНК им выдадут для захоронения фрагменты тел, а в худшем- просто скажут, увы, останки слишком повреждены, идентификация невозможна! Неужели Урмас Лахт действительно такое чудовище, что собирается как ни в чем не бывало жить дальше? Неужели у этого монстра совсем нет сердца? Даже если он сознательно погубил полторы сотни человек, неужели ему нет дела до собственной семьи? До Симоны, в конце концов? Что же за дьявола такого я полюбила?
–Я всё уладил, – хладнокровно заявил бесшумно возникший в дверях Урмас, – теперь никто не узнает, что ты косвенно причастна к крушению.
–Еще скажи, что ты сделал это ради моей безопасности? – вспылила я, неохотно оторвавшись от телевизора.
–В большей мере, да, -не уловил откровенного сарказма второй пилот, – если бы я был здесь один, то поступил бы по-другому, но теперь это не имеет значения.
–Я могу уйти, – желчно предложила я, – кажется, снег кончился, вот и прогуляюсь до этого твоего Мендзыгуже. Вдруг получится вступить в спиритический контакт с тамошней полицией и сообщить, куда девался CVR с «Арбуза».
–Не забывай, Дора, у нас уговор, – освежил мою память Урмас, – до утра ты ничего не предпринимаешь. А утром иди, куда хочешь, мне уже будет все равно. И лучше молчи насчет «ящика». Мертвых ты не воскресишь.
–А совесть? Как быть с ней, Урмас? – спросила я, неотрывно глядя в серо-зеленые глаза второго пилота: потемневшие, запавшие, окруженные черными тенями.
–Оставить ее мне, – решительно посоветовал Урмас, стряхнул с волос растаявшие снежинки и обессиленно опустился на стул, – я разберусь.
–Можно вопрос? – я от души вдавила кнопку выключения на пульте, на долю секунды прислушалась к воцарившемуся в комнате безмолвию и тихо прошептала, – о чем ты думал, когда ставил автопилот на снижение?
– Не помню, но вероятно, о том, что максимум через восемь минут я умру, – ответил второй пилот, подул на покрасневшие от холода пальцы и сухо добавил, – похоже, что-то пошло не так.
–Как прелесть! – взвилась от негодования я, -не хотелось жить, взял бы мыло и веревку! А сначала лучше бы психиатра посетил, может, он бы выбил тебе дурь из башки. Как тебя только ВЛЭК еще пропустил?
–Случайно повезло, – без доли иронии признался второй пилот, – но дважды в одну реку не войдешь.
–Я бы сказала, что мне тебя жаль, Урмас, но это будет ложью, – заключила я, – убийцы не достойны жалости, что бы ими не двигало. Мне жаль не тебя и не себя, мне жаль пассажиров, жаль Стеклова, жаль моих родителей, да и твоих тоже. Мне жаль твою невесту, которая, наверное, сейчас убита горем…
–На прошлой неделе мы с Симоной расстались, – перебил меня второй пилот, -она меня бросила, но тебя это не касается.
–Еще утром я бы с ума сошла от счастья, – не сдержалась я и в порыве самобичевания риторически воскликнула, – как я могла настолько в тебе ошибаться?
–Ты не ошибалась, ты просто плохо меня знала, вот и всё, – кончиками губ улыбнулся Урмас, грустно, тоскливо, обреченно, и у меня внезапно защемило сердце от горького понимания его абсолютной правоты. Я его вообще не знала, я нарисовала себе идеальный образ и вознесла его на пьедестал. А Симона, напротив, хорошо представляла себе, какие демоны обуревают ее жениха, не зря же она сама инициировала разрыв длившихся так долго отношений…
– Зачем ты попросил меня подождать? Что должно произойти утром? – попыталась докопаться до истинных целей второго пилота я, и когда Урмас обратил на меня отстраненный, пустой и какой-то бесцветный взгляд, я содрогнулась от пронизывающего холода, исходящего из глубины его бездонных глаз.
–Утром для тебя наступит новая жизнь. Без меня, без «Авиастара», без тех, кто тебе дорог, – загадочно произнес Урмас, – ты родишься заново и начнешь всё с чистого листа. Не каждому выпадает такой шанс, воспользуйся им!
–Сущий бред! – резюмировала я, – впрочем, я и не надеялась получить от тебя осмысленный ответ.
–А я не надеялся на иную реакцию, – выразительно передернул плечами второй пилот, – оставь меня одного. Уже поздно, иди в спальню и отдыхай, а я лягу на диване.
–Как скажешь, – нервно кивнула я и напоследок язвительно бросила через плечо, – зря ты забрал с собой «ящик». Если его не обнаружат, катастрофу спишут на техническую неисправность, и твой звездный час так и не пробьет.
–Значит, так было суждено, – философски заметил Урмас, -спокойной ночи, Дора!
ГЛАВА XIV
Само собой, разумеющееся, что по сравнению с остальными членами экипажа, от которых после крушения самолета остались лишь светлые воспоминания да изуродованные фрагменты тел, мы с Урмасом устроились, как у Христа за пазухой, однако, долгожданная возможность снять одежду и улечься в теплую постель казалась мне надругательством над памятью погибших и скорбью их близких. Тем не менее, избавляясь от авиастаровской униформы я испытывала явное наслаждение: выдержать целый день в костюме, практически полностью состоящем из голимой синтетики и не начать чесаться, как блохастая собака, удавалось далеко не всегда, причем «поблагодарить» за сие незабываемое удовольствие следовало нашего любимого работодателя, решившего изрядно сэкономить на качественных тканях. Когда нам впервые представили утвержденные эскизы будущей формы, большинство девочек пищало от восторга, но по факту подрядчики пошили такую невообразимую дрянь, что лично я не видела разница между тем, чтобы носиться по салону в совершенно не дышащей одежде и тем, чтобы лежать по палящим солнцем, предварительно обернувшись полиэтиленовой пленкой. В плане цветовой гаммы финальный вариант также оказался далеко не ахти, покрой и лекала оставляли желать лучшего, а уж после того, как вся эта красота полиняла в процессе первой и, заметьте, деликатной стирки, моему разочарованию не было предела. Форма липла к телу, не пропускала воздуха, электризовалась, магнитилась и вкупе с постоянным радиационным облучением на эшелоне, конечно же, в разы прибавляла бортпроводникам здоровья и долголетия. Однажды на эстафете в Бангкоке я сдала свою форму в прачечную, но там не успели постирать ее до отлета, на борт я поднялась, так сказать, в штатском. Хороший был рейс: пассажиры в упор не видели во мне стюардессу и с надоедливыми просьбами и глупыми вопросами обращались исключительно к моим коллегам, а я, в свою очередь, от души радовалась, что мне выпал уникальный шанс провести полет в удобной одежде. К счастью, на земле вышеописанный эксцесс большого резонанса не получил, и меня не оштрафовали за появление на работе в неподобающем виде, а то нашему руководству черта с два докажешь, что форс-мажорные обстоятельства бывают не только в воздушном пространстве.
Второй пилот Урмас Лахт проявил невиданную щедрость и отдал обогреватель в мое полное распоряжение, что в итоге создало мне весьма комфортные бытовые условия для ночлега. Я расстелила постель, взбила подушку, нырнула под одеяло и одним щелчком выключателя погасила свет. Комната мигом погрузилась во мрак, и я инстинктивно свернулась в позу эмбриона в попытке перебороть страх. Требуемого эффекта мои старания предсказуемо не принесли, и я внезапно поймала себя на парадоксальной мысли, что рядом с Урмасом я ощущала себя гораздо увереннее, а, отгородившись от него плотно запертой дверью, не только не обрела покоя, а скорее наоборот, осталась наедине с чужой, враждебной тьмой. Я прислушалась к доносящимся из соседней комнаты звуками, свидетельствующим о том, что второй пилоту тоже не спалось, но у меня банально не хватило воображения догадаться, чем он сейчас занимался. Урмас звенел чем-то металлическим, будто бы передвигал с места на место стулья и мерил помещение торопливыми шагами. Из-под двери робко пробивался тусклый свет ночника и чуть слышно бубнил телевизор: похоже, второй пилот активно интересовался новостями о катастрофе в Судетах, а, возможно, даже специально ждал «минуты славы» в виде упоминания диктором своего имени.
Я так и не поняла, зачем Урмас настаивал дать ему время до утра, а принимая во внимание, что по большому счету, я вообще ничего не понимала в происходящих с нами событиях, в голове у меня и вовсе властвовал первозданный хаос. Во всем случившемся, бесспорно, присутствовал очевидный элемент сверхъестественного, но классифицировать сложившуюся ситуацию в качестве акта божественной воли у меня упрямо не поворачивался язык. Быть может, мое сознание было зашорено стереотипами, и методы небесной канцелярии с ветхозаветного периода успели основательно шагнуть вперед, но я всегда наивно полагала, что праведники после смерти возносятся на небеса, а грешники низвергаются в пучину ада, но никак не тащат через горы бортовой самописец и не поедают халявные консервы в пустующем гостевом домике. А спутниковое телевидение? Неужто даже в Преисподней повсюду антенн понавтыкали, чтобы черти на досуге не скучали? Абсурд ведь полнейший, что ни говори! Но это еще полбеды, а как быть с тем, что мама мне, наверное, уже надгробный памятник заказывает, а я прохлаждаюсь в курортной зоне в компании бесчеловечного убийцы, совсем недавно вызывавшего у меня обострение любовной лихорадки? И кстати об убийцах: а вдруг, стоит мне сомкнуть глаза, как мой ненаглядный Урмас на цыпочках прокрадется в спальню и чикнет кухонным ножичком мне по горлу, дабы не болтала лишнего. А все его таинственные фразочки о новой жизни без прошлого – это такой завуалированный намек: вот умрешь ты по-настоящему и приобщишься к вечности, где уж точно нет ни телевизоров, ни нагло украденного с места крушения «черного ящика». И что мне полагается делать в такой откровенно криминогенной обстановке? Забаррикадироваться в спальне? Вылезти в окно и напролом рвануть через лес в Мендзыгуже? Выход не такой уж и безумный, но осуществить задуманное бесшумно мне явно не удастся, и в результате я навлеку на свою пятую точку еще более серьезные неприятности. Остается, пожалуй, только одно: не спать всю ночь и постоянно быть наготове, а в случае возникновения опасности, действовать по ситуации. Затаюсь, как мышь в подполе, и подожду до утра: вдруг со второго пилота уже довольно невинных жертв, и он милосердно дарует мне право на жизнь? Всяко лучше искать подмогу в светлое время суток, да и обуви просушиться не помешает… Ну как тут не согласиться с Урмасом, что для покойника я рассуждаю чрезвычайно прагматично! Нет, завтра утром я первым делом рубану по гордиеву узлу и окончательно выясню, что это за игры разума такие…
Подведенные с учетом смены поясов наручные часы показывали четверть второго ночи, а в соседней комнате по-прежнему горел ночник. Пару раз я незапланированно впадала в легкую поверхностную дрему, но резко просыпалась от звука из-за двери. Урмас снова и снова гремел металлическими предметами, безостановочно ходил туда-сюда, открывал и закрывал шкафчики. Телевизор все также работал, но громкость была сведена до самого минимума, будто второй пилот ограничивался просмотром изображения, параллельно решая другие вопросы. Честно говоря, я боялась даже представить, на какие еще ужасы способен извращенный ум этого нелюдя, и ничуть не удивилась бы, узнав, что Урмас мастерит бомбу из подручных средств. Впрочем, за сегодняшний день мое собственное психическое здоровье пошатнулось до такой степени, что я готова была поверить в самые фантастические гипотезы, и неизвестно сколько еще накручивала бы себя всякого рода мистической ахинеей, если бы вымотанный организм не сдался под натиском усталости. Я провалилась в сон совершенно внезапно и даже толком не успела понять, что засыпаю, будучи полностью беззащитной перед находящимся за дверью маньяком.
Как ни странно, но разбудила меня не исходящая от второго пилота угроза жизни – пронизывающая боль в груди, словно невидимая рука зажала в кулак мое сердце и на миг остановила его ритмичные сокращения. Я отчаянно хватанула ртом воздух и порывисто села на кровати, объятая непостижимым предчувствием чего-то запредельно жуткого. Я почти не отдавала отчета в своих действиях, но безудержная сила стремительно влекла меня вперед. Одним прыжком я пересекла комнату, толкнула нараспашку дверь и чуть было не отпрянула обратно, потрясенная и напуганная представшим перед моими глазами зрелищем.
Босые ноги Урмаса Лахта конвульсивно дергались на уровне моего лица, а шею второго пилота обвивала самодельная петля из брючного ремня, надежно привязанная к люстре. Мучительно агонизирующий Урмас хрипел и всем телом содрогался в предсмертных судорогах, его глаза закатились, губы посинели, а по искаженному страданиями лицу неумолимо разливалась мертвенная бледность. На голых рефлексах я подняла валяющийся на полу стул, подставила его Урмасу под ноги, тем самым немного ослабив удавку, схватила перепачканный в консервах нож, вскочила на подлокотник кресла и в спешке принялась пилить неподатливую петлю. Второй пилот к этому моменту уже потерял сознание, и напоминал безвольную тряпичную куклу, он дышал затрудненно и прерывисто, а его кожа приобрела синюшный оттенок. Когда проклятый ремень, наконец, удалось разрезать, я аккуратно придержала Урмаса под голову и кое-как опустила его в разы потяжелевшее тело на пол.
На курсах стюардесс нас чему-то только не учили: и правилам аварийной эвакуации на крыло, и спуску по надувным трапам, да и оказанию первой медицинской помощи, в принципе, тоже, но я отродясь не слышала, чтобы кому-нибудь взбрело в голову повеситься на борту авиалайнера. Решив, что сейчас лучше уж действовать по интуиции, чем растерянно метаться по комнате, я низко склонилась над Урмасом и начала делать ему искусственное дыхание. Мое сердце колотилось при этом с такой бешеной скоростью, что у меня зашумело в ушах, но я всё вдыхала и выдыхала в попытке привести второго пилота в чувство. Я не знала, что еще можно предпринять для спасения Урмаса, но одно я сознавала донельзя отчетливо: я не переживу, если он умрет, потому что по-прежнему люблю его больше жизни.
–Урмас, пожалуйста! Урмас! –взмолилась я, когда силы продолжать реанимировать распростертого на полу человека меня почти покинули,– Урмас, приди в себя! Ты меня слышишь, Урмас?
Второй пилот вздрогнул, просипел что-то невнятное и вдруг зашелся в кашле. Темно-бурая борозда у него на шее налилась кровью и стала еще более устрашающей, мутные глаза понемногу прояснились, и в следующую секунду Урмас вдруг с силой оттолкнул меня и хрипло выдавил:
–Зачем? Зачем ты меня сняла?
Вся в слезах, я подползла к Урмасу на четвереньках, упала ему на грудь и зарыдала в голос, но плакала я от захлестнувшего меня счастья и облегчения. Я успела, у меня получилось, он жив! Мой Урмас жив, и клянусь, я больше не позволю ему убить себя!
–А зачем ты это сделал? – вопросом на вопрос ответила я, после того, как меня немного отпустили эмоции, – зачем, Урмас?
– Совесть, – односложно прошептал второй пилот и одними губами добавил, – я обещал тебе доказательства. Теперь ты понимаешь, что мы не погибли? Но я заслужил смерть, а ты должна жить дальше.
–Урмас, я не хочу жить без тебя! – я уже больше и не пыталась противостоять эмоциональному натиску, сегодня я прошла второй круг ада, и имела право сказать правду, ту правду, которой я противилась, которой я сопротивлялась, но которая оказалась сильней меня. Да, Урмас намеренно разбил самолет со ста пятидесятью пассажирами на борту, он психопат, убийца и чудовище, и хотя я думала, что переборола свою любовь, что гнев и отвращение вытеснили мои чувства, второй пилот был дорог мне, как никто иной. Я осознала этот горький и весьма неутешительный факт, увидев его болтающимся на люстре, и тот миг мне было плевать на совесть, на мораль, на весь мир в целом, потому что для меня существовал один лишь Урмас. Возможно, в моей душе скрывался еще более страшный монстр, раз я продолжала любить Урмаса даже сейчас, но без него мне было в пору и самой лезть в петлю:
–Я люблю тебя! Все, что я тебе наговорила там, на месте крушения, было ложью. Я не могу тебя ненавидеть, сколько бы я себя не заставляла, сколько бы не убеждала себя, что ты не достоин моей любви, я не могу, Урмас! Хочешь умереть, убей и меня тоже!
–Со мной всё кончено, Дора! Оставь меня! Дай мне умереть, прошу тебя! – выкрикнул второй пилот, и его руки молниеносно сомкнулись вокруг моей шеи. Урмас сжимал пальцы все крепче, мне катастрофически не хватало кислорода, я вырывалась и яростно сучила ногами, но мои силы были на исходе. Перед глазами плыли красные пятна, сознание путалось, и вскоре я вообще перестала соображать, кто я и что со мной происходит. Но стальная хватка неожиданно ослабла, и я ощутила, что вновь могу дышать. Я в изнеможении перевернулась набок и долго восстанавливала дыхание. Все это время Урмас лежал ничком, уткнувшись лицом в половицы, и, если бы не вздрагивающие плечи, можно было бы подумать, что жизнь покинула его тело.
Я отдышалась, мобилизовала остатки внутренних сил и осторожно прикоснулась к волосам второго пилота.
–Что с тобой творится, Урмас? – еле слышно спросила я, – пожалуйста, поговори со мной!
–Ты правда хочешь это знать? – прохрипел второй пилот, -что ж, хорошо, я тебе всё расскажу. Возможно тогда ты меня, наконец, возненавидишь и не станешь больше мешать мне умереть. Я хотел уйти из авиации так, чтобы меня навсегда запомнили, потому что следующий ВЛЭК мне точно не пройти. Думаешь, мне нравится прозябать в этом гребаном «Авиастаре» с европейской лицензией коммерческого пилота? Но сейчас я стал не годен даже для «Авиастара», и на это раз мне не удастся это скрыть. Небо для меня закрыто навсегда, у меня больше ничего не осталось.
ГЛАВА XV
–Принести тебе воды? – я с трудом встала на ноги, с горечью заключила, что к вчерашнему ушибу копчика теперь прибавилась еще и давящая боль в шее, пострадавшей в ходе недавней вспышки неуправляемой агрессии со стороны вернувшегося с того света Урмаса, и на ватных ногах поплелась к чайнику. Не дожидаясь ответа, я наполнила кружку, сделала несколько жадных глотков, и превозмогая весьма неприятные ощущения в пояснично-крестцовой области, опустилась рядом со вторым пилотом на корточки.
Урмас медленно и неуклюже уперся непослушными руками в пол и с видимым усилием заставил себя сесть. Ему по-прежнему было тяжело дышать, на шее залегала глубокая багровая борозда, и, хотя лицо второго пилота постепенно приобретало нормальный цвет кожи, два провала его запавших глаз и посиневшие губы недвусмысленно указывали на то, что их обладатель находился в шаге от смерти. Жалкий, ослабевший и раздавленный, Урмас молча взял у меня кружку, но при первой же попытке отпить из нее воды, сразу поперхнулся, надсадно закашлялся и, не удержав посуду в мелко трясущихся пальцах, расплескал практически всю воду.
– Может, тебе нужен врач? – обеспокоилась я, решительно настроенная сломя голову бежать по ночному лесу за доктором в ближайший населенный пункт.
–Хватит с меня с врачей! – сквозь зубы процедил второй пилот, – знаешь, сколько я их посетил за последние пять лет? Сорок, их было ровно сорок. Как тебе? Ты только вдумайся в эту цифру!
–Расскажешь, в чем дело? –робко предложила я, боясь одним неосторожным словом разрушить хрупкое равновесие, – что с тобой, Урмас?
–Для начала, у меня биполярное расстройство личности и я плотно сижу на сильнодействующих психотропных препаратах, вся моя жизнь состоит из ежедневного приема антидепрессантов, транквилизаторов и нейролептиков. – неотрывно глядя мне в глаза, сообщил второй пилот и внезапно разразился злым, неестественным смехом – а еще у меня диагностировали отслоение сетчатки тридцать семь процентов. Не уверен, что «Авиастару» в кокпите нужен полуслепой псих, пачками глотающий «колёса»…
–Вот черт! –непроизвольно вырвалось у меня, и лишь потом я опозданием сообразила, что мне следует повнимательнее следить за языком. Весьма сомнительно, что Урмас ждал от меня подобных восклицаний, если он сейчас вообще на что-то рассчитывал. Как мне казалось, ему просто необходимо было выговориться, а я готова была его выслушать. Понять – не знаю, но выслушать – однозначно.
–Прости…, – прошептала я, придвинулась поближе к Урмасу, прислонилась ноющей спиной к креслу, подтянула колени к подбородку и смущенно объяснила, – я имела в виду, что это невероятно, как ты сумел обмануть ВЛЭК…
–Ради этого мне пришлось пожертвовать карьерой в Европе, -мрачно поведал второй пилот, – я переехал сюда к матери, подтвердил свою лицензию, но при этом скрыл историю болезни. И, скорее всего, скрывал бы дальше, если бы у меня резко не упало зрение. Следующий ВЛЭК назначен на апрель, мне осталось летать меньше месяца. Ты даже представить не можешь, чего мне стоило получить CPL[8 - Commercial pilot license –лицензия коммерческого пилота] и пробиться в крупную европейскую авиакомпанию, сколько на это было потрачено времени, денег и нервов. Конечно, «Авиастар» оторвал меня с руками и ногами я ведь налетал почти тысячу часов в «Люфтганзе», не считая симулятора, и прошел дополнительную стажировку в Америке. Сказка, а не пилот, правда? Никто не стал копаться в моем прошлом, я сослался на семейные обстоятельства, сказал, что вернулся из-за матери и собираюсь здесь жениться и осесть, поэтому мне нужна постоянная работа в стране. Я вовремя уволился из «Люфтганзы», когда понял, что о моем заболевании вот-вот станет известно, и меня спишут на землю за профнепригодностью.
–Ты уехал из Европы только ради того, чтобы продолжить летать? –поразилась я, – неужели это для тебя настолько важно?
–Это- единственное, что для меня важно, авиация – это моя жизнь, – глаза Урмаса вдруг ожили и заблестели неподдельным воодушевлением, как обычно бывает, когда человек говорит о бесконечно любимом деле, целиком поглотившем всё его существо, – я мечтал о небе с детсадовского возраста, я всегда знал, что хочу стать летчиком, пилотировать огромные пассажирские самолеты, летать по всему миру и дослужиться до КВС. Мы жили в Эстонии, не бедно, но и не богато, лишних финансов в семье не водилось, я подрабатывал в «Макдональдсе» – мы ни за что не потянули бы обучение в частной авиашколе. Осуществить мою мечту можно было только одним способом – поступить на бюджетное место в Летную Академию в Тарту, но в первый раз я провалил экзамены, не выдержал конкурс и меня не приняли. Наверное, тогда я и начал постепенно сходить с ума…
–Тем не менее, ты все-таки поступил? – я попыталась взять Урмаса за руку, однако, тот резко выдернул ладонь.
–Да, на следующий год, но и то буквально чудом, – выразительно скривился второй пилот, – я бы не прошел, если бы один из абитуриентов не выбыл из борьбы. Понимаешь, в Академию брали только самых лучших, а я никогда не был лучшим, ни в чем и нигде. Я был обыкновенным, среднестатистическим, я не блистал талантами, не выделялся из толпы, просто еще один обычный парень, которых тысячи. Но я должен был стать лучшим из лучших, чтобы не просто получить CPL, но и гарантировать себе работу на европейских авиалиниях. Я чувствовал, как со мной происходит что-то странное, но я видел причину в хронической усталости от тренировочных нагрузок, у меня всё чаще случались перепады настроения: иногда я мог свернуть горы, всё получалось у меня легко и непринужденно, а порой мне хотелось лишь целыми днями лежать в кровати и даже не шевелиться. Эта апатия была хуже всего, на выпускном курсе я не мог позволить себе часами валяться без толку. Моя заветная мечта была близка к осуществлению, оставалось совсем чуть-чуть поднапрячься, чтобы стать лучшим в потоке. Проблема состояла в том, что, как я тебе уже говорил, я не был лучшим. По всем показателям крепкий середнячок, не более, вот я и выжимал из себя все соки, но своего добился. Диплом с отличием и рекомендации из Академии позволили мне устроиться в «дочку» «Люфтганзы», я перебрался в Германию, снял там жилье. Но я хотел большего, и подал документы на программу повышения квалификации в США. На тот момент я уже второй год не вылезал от психиатров, моя тумбочка дома была завалена таблетками, но я выиграл и этот конкурс. Полгода я стажировался в Аризоне, а по окончании курса перешел в головную авиакомпанию. Это был предел мечтаний, неприметный парень из эстонской глубинки, на которого даже собственные родители не возлагали особых надежд, стал вторым пилотом «Аэробуса», поселился в Штутгарте, зарабатывал приличные деньги …и горстями жрал антидепрессанты. Меня мучила адская мигрень, я страдал от бессонницы, каждый рейс был для меня испытанием и кошмаром. Я выгорел, психологически и эмоционально, на пути к мечте было так много стресса, что, когда мечта сбылась, я не уже не мог этому порадоваться. Я всякий раз заходил в кокпит и покрывался холодным потом от страха, но при этом не мог жить без полетов. Я не получал удовольствия от полета, но в то же время я жутко боялся, что кто-нибудь узнает о моем заболевании. Я посетил, наверное, всех докторов в Штутгарте, но они все, не сговариваясь, ставили мне биполярное расстройство, советовали лечь в стационар, а когда я отказывался, назначали мне повышенные дозы препаратов. Я лгал врачам насчет своей профессии, но надо мной все время довлел страх, что информация просочится на работу и меня спишут. Так длилось три года, внешне всё выглядело нормально, я держался благодаря лекарствам, и никто вокруг не замечал, что у меня проблемы. Семья мной гордилось, девушка любила, коллеги считали меня хорошим парнем, а я всем улыбался и шел к психиатру за очередным рецептом. Но главное, я продолжал летать, и ради этого стоило жить даже такой двойной жизнью. Я не мыслил себя без неба, я не мог предать свою мечту, я четко сознавал, что если комиссия меня забракует, то моя жизнь потеряет смысл. Я понимал, что не смогу найти себя ни в какой другой сфере, кроме гражданской авиации, мое призвание – это небо, и я цеплялся за любую возможность сохранить должность в «Люфтганзе». Но однажды для меня настал черный день: я узнал, что в составе комиссии будет врач, который наблюдал меня в частной клинике. Это был конец всему, и я принял решение уволиться, прежде чем вскроется правда о моем диагнозе. Сложнее всего было объяснить, почему я так поступаю, и я честно сказал, что устал, хочу взять тайм-аут и заняться личной жизнью. Получил расчет, купил билет и сразу махнул к матери. У отца уже давно была другая семья, он мной мало интересовался, а мама, наоборот, была счастлива, что я приехал в столицу. Дальше все оказалось довольно просто: в стране дефицит пилотов, а у меня CPL и неплохой налет на «Арбузе». Я вернулся в небо, я снова летал, и, хотя я все также жил на таблетках, у меня было такое чувство, будто бы я победил в схватке с судьбой. Но в начале зимы я попал в аварию, машину занесло на скользкой трассе, все обошлось благополучно, даже к врачу не обращался, но меня здорово приложило головой об руль, и после этого я стал быстро терять зрение. Опять походы по больницам, опять страх перед ВЛЭК, и полностью безвыходная ситуация в финале: отслоение сетчатки, медикаментозное лечение неэффективно, только хирургическое вмешательство и никаких полетов. Мечта рухнула, я должен был проститься с авиацией, а заодно и с жизнью.
–И тогда ты придумал этот план с намеренным снижением, – потрясенно схватилась за голову я, – но чем провинились перед тобой пассажиры? Чего ты хотел достичь массовым убийством?
Урмас рассеянно провел рукой по темно-бурой борозде на шее, нервно сглотнул и осипшим голосом произнес:
–Я не думал об этом, вообще не думал. Я был одержим лишь одной целью–покончить с собой, но я хотел сделать это особенным образом, чтобы меня запомнили, чтобы обо мне заговорили, чтобы я вошел в историю. Я устал быть обычным парнем, всего лишь лицом в толпе, я так и не стал лучшим и уже никогда не стану, но я еще мог превратить свою смерть в сенсацию мирового масштаба. Имя Урмаса Лахта должно было звучать из каждого утюга, этого я добивался. Ну что, ты убедилась, что я не заслуживаю жизни? Я был бы тебе крайне признателен, если бы ты позволила мне довершить начатое?
–Нет! – безапелляционно заявила я, тайно прикидывая, удастся ли мне воспользоваться простыней в качестве смирительной рубашки, и успею ли я связать Урмасу руки до того, как он разгадает содержание моего коварного замысла, – даже не надейся!
–Я все равно это сделаю, – с фанатичным упрямством сказал второй пилот и снова зашелся в кашле. На левом виске Урмаса угрожающе набухла фиолетовая пульсирующая вена, и я безвозвратно потеряла самоконтроль. Я обняла второго пилота за содрогающиеся плечи и не разнимала объятий до тех пор, пока тот не прекратил кашлять.
–Какой теперь в этом смысл, Урмас? – воззвала к логике я, -что бы ты с собой не сотворил, в глазах общественности ты так и останешься обычным парнем, трагически погибшим пилотом, чье имя никому не интересно. Если бы ты оставил «черный ящик», тогда да, но без самописца никто не узнает, что самолет разбил именно ты.
–Это уже не имеет значения, – зло усмехнулся Урмас, – я просто не хочу жить дальше. И уверен, что решение забрать с собой CVR было абсолютно правильным. Ты не обязана отвечать за мое преступление. Пусть меня считают мертвым, а эта катастрофа так и останется тайной века. Я прошу тебя, уходи отсюда! Поступай, как считаешь нужным: хочешь, расскажи всем, что ты жива, а не хочешь – выжди время, симулируй амнезию и начни новую жизнь в Европе. Я сделал всё, что мог для того, чтобы уберечь тебя от подозрений в причастности к крушению самолета. Если ты действительно любишь меня, Дора, не мешай мне умереть!
–Категорическое нет! – повторила я и опять попыталась взять второго пилота за руку. На этот раз Урмас не стал шарахаться от меня, как черт от ладана, и лишь негромко застонал, когда я коснулась его запястья.
– Как ты получил растяжение связок? – в большей мере по наитию спросила я, – когда это произошло?
–Перед самым столкновением с горой. Я услышал, как ты кричишь, что любишь меня, и во мне что-то надломилось, -глубоко шокировал меня второй пилот, – я хотел остановить снижение и выровнять самолет, но было уже слишком поздно, я не успел. А связки я повредил, когда в панике тянул за сайдстики.
ГЛАВА XVI
–То есть ты хочешь сказал, что в последний момент передумал? – с замиранием сердца уточнила я, машинально продолжая гладить опухшие запястья Урмаса.
–Я не знаю, – беспомощно вздохнул второй пилот, – наверняка я могу утверждать только одно: за пару минут до падения я пытался спасти тебя. Не себя, не экипаж, не пассажиров – тебя, потому что я вдруг понял, что лишь ты считаешь меня по-настоящему особенным, пусть даже на самом деле это вовсе не так.
–О, боже, Урмас! – непроизвольно всхлипнула я, -и зачем я, спрашивается, целый год ходила вокруг да около? Я люблю тебя с первого нашего совместного рейса, люблю с первого взгляда в твои глаза… Тебе, наверное, и в голову не приходило, как я ждала каждой нашей встречи, мне достаточно было твоей дежурной улыбки, чтобы потом весь день летать на крыльях. Но я так сильно боялась оказаться отвергнутой, так сильно сомневалась в себе, что у меня никогда не хватало смелости честно признаться тебе во всем. Ты не поверишь, но я почти решилась: думала, прилетим в Штутгарт, и на развороте я найду время поговорить с тобой начистоту, я даже к косметологу перед рейсом сходила. Но потом увидела на страничке Симоны фото новой машины… Она написала, что это подарок. Твой?
–Мой, -кивнул Урмас, – я очень старался ее вернуть, но она была непреклонна. Симона устала от меня, ее тоже можно понять. Она мечтала о свадьбе, о большой семье, строила планы на будущее, а все мои мысли занимал предстоящий ВЛЭК. Я жил от ВЛЭКа до ВЛЭКа, а всё, что было между, казалось мне чем-то незначительным и преходящим. Еще и эти сны!
–Какие сны? – я выпустила липкие, дрожащие руки Урмаса и успокаивающе провела ладонью по его спутанным волосам, – что тебе снилось?
–Я не помню, – хмуро признался второй пилот, – но Симона говорила, что почти каждую ночь она просыпалась от моего крика «Мы падаем!», причем я спал так крепко, что она долго не могла меня разбудить, а когда ей это все-таки удавалось, на меня было жутко смотреть.
–Вы поэтому расстались? – догадалась я, – она испугалась?
–В том числе и поэтому, – неопределенно повел плечами Урмас, дотянулся до кружки и одним глотком избавил ее от остатков воды, – Симона хотела, чтобы мы жили вместе, она сама подыскала нам квартиру в столице, мы съехались, но вскоре я опять вернулся к матери. Дома у меня была своя комната, а мама не имела привычки рыться в моих вещах. Мне нужно было личное пространство, а Симона хотела всё контролировать. Я не мог позволить, чтобы она нашла мои таблетки и рецепты, мне надоело постоянно чистить архив браузера, потому что Симона могла увидеть, какие сайты я посещаю и начать интересоваться, зачем мне понадобились сведения о лечении психических расстройств. В итоге она назвала меня инфантильным, сказала, что я не готов к серьезным отношениям, и ей не нужен человек, которому и в тридцать лет комфортней жить под крылышком у мамы.
–По-моему, ты зря не рассказал Симоне правду, – искренне посетовала я, – тебе было бы намного легче, если бы ты чувствовал ее поддержку. Симона тебя любила, зачем ты ей лгал?
–Я всем лгал, даже себе, какая разница? – с обреченной горечью воскликнул второй пилот, – она любила на меня, а образ молодого успешного пилота с европейским образованием, высокой зарплатой и блестящими карьерными перспективами. Того, кого ты сейчас видишь перед собой, Симона просто не знала, хотя мы и знакомы с детства. Ее родители жили по соседству с моей бабушкой по матери, и когда я приезжал в гости из Эстонии, мы с Симоной были не разлей вода. Мы оба выросли, повзрослели, нашли друг-друга в соцсетях, начали переписываться, много общались по видеосвязи. Симона – учитель немецкого языка в лицее, и года три назад она ездила в Германию по магистерской программе, тогда мы и встретились. У меня была девушка, Катрин, так, увлечение, не больше… Мы с Симоной очень быстро сблизились, но, конечно, она и подумать не могла, что однажды я променяю «Люфтганзу» на «Авиастар», а Евросоюз на столицу. Я уверен, что Симона мечтала перебраться ко мне, а не наоборот, но, когда я поставил ее перед фактом, она приняла мое решение, хотя и заметно расстроилась. Я заваливал ее дорогими подарками, старался, чтобы она не чувствовала себя обделенной и обманутой, но у нас всё равно ничего не вышло. Как только моя маска затрещала по швам, Симона меня бросила. Ты говоришь, мне не следовало скрывать от нее свое состояние…Нет, она же вся такая правильная, истинный педагог, образец для подражания, думаешь, она не пошла бы в «Авиастар» и не потребовала немедленно отстранить сумасшедшего больного пилота от полетов?
–Она бы поступила единственно верным образом, и тем самым спасла бы полторы сотни невинных жизней – выразила свое мнение я и сокрушенно добавила, – а я предпочла прикрыть тебя и малодушно промолчать, и вот, пожалуйста, результат. Лучше бы я была типичной училкой, чем по уши влюбленной стюрой.
–Ты заблуждалась по поводу меня, – напомнил Урмас, – также, как и Симона… Ты принимала меня за другого человека, хватит себя корить. Смерть этих людей сугубо на моей совести, и, раз я не погиб вместе с ними, значит, нужно довершить всё собственными руками. Я не хочу жить после того, что я сделал, и ты должна меня понять. Если ты меня любишь, оставь меня здесь и уходи!
–Знаешь, а ты ведь добился своего, Урмас! – внезапно осенило меня, – ты доказал, что ты особенный! Ума не приложу, как так получилось, но с фактами не поспоришь!
– Ты о чем? – недоумевающе прищурился второй пилот, – я что-то упустил, когда заметал наши следы? Ты считаешь, следствие вычислит, что это я направил самолет в гору?
–Да нет, Урмас, я о другом, – красноречиво отмахнулась я, – ты –особенный потому что сто пятьдесят человек превратились в фарш, а ты отделался легким испугом и растяжением сухожилий. И попробуй только возразить мне, что это не экстраординарный случай. Что, нечем крыть?
– Ну…, – откровенно растерялся второй пилот, однако, в следующую секунду озадачился другим вопросом, теперь уже застигшим врасплох меня саму, – а что насчет тебя? Ты тоже особенная?
–Я всего лишь нагло примазалась к твоей славе, – фыркнула я, -или высшие силы специально оставили меня в живых, чтобы я ходила за тобой по пятам и не позволяла свести счеты с жизнью. А вдруг я твой ангел-хранитель, и моя основная задача – не допускать самоубийства, чтобы ты выполнил свое предназначение. Сегодня ночью меня будто током шибануло, когда ты повесился! Непроста же это!
–По поводу ангела я не могу не согласиться, – без доли иронии сказал Урмас, и на его тонких губах впервые за прошедшие сутки на мгновение промелькнула слабая тень улыбки, – но скорее всего ты услышала, как упал стул, и проснулась. Послушай, а если серьезно, что ты обо всём этом думаешь?
–О твоей попытке суицида? Не заставляй меня опускаться до базарной нецензурщины, боюсь, приличными словами я вряд ли сумею ограничиться – попросила я, – я до сих пор в себя прийти не могу.
–Дора, я спрашивал о ситуации в целом, – поправил меня второй пилот, – что с нами обоими произошло?
–Ты веришь в Бога, Урмас? – вопросом на вопрос ответила я, недвусмысленно давая понять, что иных версий у меня нет и, по всем признакам, не предвидится.
–Теперь уже не знаю…, – развел руками второй пилот, – я никогда не отличался религиозностью, хотя по воскресеньям мы с отцом ходили в католическую церковь. Когда я очнулся среди трупов и обломков самолета, я был твердо уверен, что умер и попал в ад, но потом меня одолели сомнения. Сначала я нашел тебя, теплую, живую, настоящую, затем в воздухе показался вертолет. Мы оставляли следы на снегу, испытывали физическую боль, в общем, я мало что знаю о призраках, но на мой взгляд, привидения выглядят и ведут себя несколько иначе.
–Да, и на брючном ремне они уж точно не вешаются, -финальным аккордом закончила мысль Урмаса я, – двум смертям, как говорится, не бывать, а если бы вовремя тебя не вытащила, мне пришлось бы хоронить твое тело рядом с «черным ящиком». Кстати, у тебя нет ощущения, что всё складывается для нас как-то уж чересчур гладко?
–Есть, – с полуслова понял меня второй пилот, – мы без труда обнаружили самописец, причем, именно СVR, и незаметно покинули место катастрофы. Я легко нашел дорогу на агропоселение, хотя не был в Судетах уже с добрый десяток лет. Внезапно поднялась метель, лыжные трассы опустели, и мы никому не попались на глаза. Гостевой дом стоял пустой и словно ждал нашего прихода. В шкафу консервы, в углу обогреватель, во дворе-лопата. Идеальные условия, чтобы пересидеть поисково-спасательную операцию. Нашими действиями как будто управляет невидимая рука, и я уже не удивлюсь, если выяснится, что тебя разбудила та же самая сила, которая привела нас сюда.
–Может быть, Создателю угодно, чтобы мы искупили свои грехи и заплатили за содеянное, -задумчиво протянула я, – но мы пока не готовы постичь его волю, и всему свое время.
– Ход твоих рассуждений очень понравился бы моему лечащему психиатру, -грустно улыбнулся Урмас.
–Я тебе еще кое-что сейчас скажу, но за такие гипотезы меня вообще впору к койке привязывать, – предупредила я, – а вдруг мы с тобой избраны для чего-то особенного? Что, если нам предстоит сделать нечто значимое, и поэтому только нам двоим сохранили жизнь? Чудеса просто так не случаются, мы выжили для какой-то очень важной цели, и совсем скоро нас посвятят в подробности. Ну как, твой психиатр мне бы поаплодировал?
– Стоя, -охотно подтвердил второй пилот, – но я, как пациент психиатра, не вижу причин не разделить твою точку зрения.
