скачать книгу бесплатно
– Конечно, мои дорогие, – от осознания собственного благородства у неё даже глаза увлажнились, – Доставлю прямо в порт. У меня ещё есть свободное время.
Девушки притащили два больших новеньких чемодана и загрузили в багажник.
«Хорошо, что я без вещей», – подумала она, – «Небольшая сумка только с самым-самым необходимым на один день».
Дальше поездка проходила очень весело. Девушки щебетали и наперебой благодарили спасительницу. Благодетельница млела и даже неожиданно разрешила старлеткам курить в машине, чего обычно и себе не всегда позволяла.
Русские пограничники и таможенники были предупредительны, галантны и сияли улыбками глядя на такой цветник. Даже старались дышать в сторону своим профессиональным многослойным.
Идиллию, как это обычно и бывает, грубо испохабили на финской стороне. Сначала долгая очередь на паспортный контроль. Потом к машине выполз жирный неряшливый таможенник и хмуро попросил открыть багажник. Он толстым пальцем с грязным обломанным ногтем постучал по чемоданам и приказал отнести их на досмотр. Девушки как-то увяли, но чемоданы послушно поволокли.
Каково же было изумление окружающих, когда из чемоданов стали извлекать многочисленные блоки сигарет, пару дюжин бутылок, а под самый конец и пухленький красочный пакетик, набитый разноцветными таблетками с выдавленными на них смешными рисунками.
Старлетки моментально зарыдали в голос, размазывая сопли и тушь по лицу, и надрывно возопили:
– Это не наше! Мы это впервые видим. Она нас силой заставила, – они тыкали пальцем в благодетельницу, – Теперь нас дома точно убьют! Спасите нас. Требуем политического убежища по программе защиты свидетелей!
Через пару часов всё ещё хлюпающих девиц, после нудных, но суровых нравоучений, с рейсовым автобусом отправили назад в Выборг. Правда, предварительно загасив Шенген.
А наша героиня была доставлена прямиком в эту камеру. Где и просидела почти месяц. Прокурор требовал для неё пять лет за организацию и руководство преступной группой, а также конфискацию машины в счёт покрытия несусветного штрафа.
Её последняя запись была: «Суд завтра в 10:30. Неужели меня посадят в тюрьму? За что?»
Я долго в задумчивости смотрел на ровные аккуратные строчки на стене. Не приведи Господь, стать вот такой plaything of destiny (игрушкой судьбы). Доброта наказуема, но тут уж явный перебор. Очень надеюсь, что её просто депортировали, и она отделалась лёгким… ничего себе лёгким… не смертельным испугом.
Интересно, а подвезёт ли она ещё раз хоть кого-нибудь голосующего hitchhiker (путешественника автостопом)? Или ей уже этим на всю оставшуюся жизнь вбили, что Homo homini lupus est – Чувак чуваку волчара позорный?
У остальных всё слишком прозаично. И скучно. Воистину, даже как-то справедливо в той главной книжке написано: «Да воздастся тебе по делам твоим».
А вот местные нацисты могли бы хоть имперского орла изобразить для разнообразия. И что их так циклит на этой свастике? Простота изображения? Тогда почему некоторые свои святыни они вообще не в ту сторону повернули? Авангардисты детской неожиданности. Им бы не мешало советские фильмы просмотреть для ликбеза. У нашего Михалкова поучиться. Может и со своими мотыгообразными крестами было бы легче разобраться. Только вот как они на потолке копотью буквы выписывали – это действительно интересный вопрос. Светочи-пропагандисты. Прометеи-коптильщики.
Ну их, пойду лучше к обнаженной натуре. У непутёвого Митьки на уме лишь титьки. А ведь правы психологи, если долго всматриваться в стену, то и все эти достоинства начинают зазывно разглядывать тебя. Просто жуть берёт.
– Вы кохайтеся, девчата, та не з москалями. Москали бо злы робята. Лихо зробят с вами, – негромко напевая, я стал придирчиво изучать немногочисленные экспонаты, – Мы такие. У нас амбиции имперские, очень даже зверские.
Н-да. Бедный Пикассо с его непотребными пятнадцатью именами[46 - Pablo Diego Josе Francisco de Paula Juan Nepomuceno Mar?a de los Remedios Cipriano de la Sant?sima Trinidad Mаrtir Patricio Ruiz y Picasso.]. Вот откуда надо было черпать истинное вдохновение для его голубого и розового периодов. Просто невероятно, какая тут сознательная деформация натуры! А непостижимая кубистическая тайнопись! Потрясающее стремление к гармонизации колорита! И всё это здесь канет в Лету при очередном ремонте. Да и где они теперь, эти гении, так и не признанные местным судьёй-ретроградом?
Из-за этого, возможно, не смог народиться какой-нибудь кубогеизм. Я представил себе мрачное эпическое полотно, наполненное внутренним трагизмом, когда волосатый цилиндрик из последних сил делает предсмертные фелляции мохнатому октаэдру, отчаявшись пристроится для иррумации… и истерично захохотал в полный голос. Надо бы финнам космический штраф выставить за такую безвозвратную утерю, о которой пока не знает, но уже горько скорбит весь цвет тонких ценителей и знатоков живописи. Готов предложить им свои услуги. Под грабительские комиссионные.
А вот это по-нашенски. Заботливая рука старательно выцарапала для соплеменников финско-русский словарь необходимых слов и выражений в тюрьме. Подробно и с любовью. Видно долго ты здесь парился, раз такой образованный стал. Да и гвоздик как-то сумел заныкать. Или шурупчик выкрутил во время допроса. Мастер из прорабки – золотые грабки.
А что это за обляпанные листочки? Ух ты, тут на финском, шведском и даже на русском есть. И наш рассейский листочек, как всегда, самый замызганный. Ого, оказывается, тут живут по распорядку. Жаль, что я часы дома забыл.
– Зазубрить устав до дыр приказал нам командир, – я двумя пальцами брезгливо приподнял листок, – Так, трёхразовое питание. Душ по понедельникам и по пятницам. Ежедневная часовая прогулка. И усё. Негусто. Хорошо, что с туалетной бумагой проблем нет, а то и об этих событиях остался бы в неведении. Хотя… надеюсь, что его не употребляли в… э-э-э… гигиенических целях. А то пятна какие-то сомнительные.
Я брезгливо бросил листок назад и пошёл отмывать руки.
Однако любопытство скоро взяло вверх, и я, после нескольких кругов по камере, вновь остановился и стал разглядывать листок с российским текстом. С приличного расстояния и убрав руки за спину. Надо дать выплеснуться стрессу.
– Где? Где, я вас спрашиваю, – я помахал указательным пальцем в сторону потолка, – Где просветительская работа среди вверенного контингента? Почему нет концертов художественной самодеятельности? Где лектора? И эти… как их тут лучше обозвать… маннергеймовские комнаты и синие уголки с наглядной агитацией. «Пьянству – boy/girl» в зависимости от ориентации, «Наркотикам не место в вашем кармане», «Контрацепция при допросах», ну и там что-нибудь фольклорное: «Используй баян только по прямому назначению»… и на другие актуальные политические темы.
Я сделал поворот кругом через левое плечо и строевым шагом подошёл к двери:
– Разрешите доложить, господин двенералиссимус – я потопал на месте как греческий солдатик из почётного караула, но почему-то отдал честь только двумя пальцами, – При проверке отмечены серьёзные недостатки. Плохо поставлена идеологическая пропаганда. Все вокруг умные, а строем до сих пор не ходят. Хулиганские надписи и рисунки своевременно не замазываются. Проправительственные лозунги и патриотические призывы отсутствуют. А вертухаи три раза в день кормят без всякого общественно-полезного труда. Получается и напрасно, и совсем даром. Временно задержанный кляузу сдал. Разрешите идти?
Новый поворот и я принял вальяжную позу и брюзгливо оттопырил губу:
– Развели порнографию, понимаешь, – в моём голосе непроизвольно послышались рыкающие нотки и пьяная обида, – Хрен нарисовать не могут нормально. Зага… загы… в общем… хулиёвинка какая-то мелкая. Их бы к нам, за Урал… сразу бы узнали, что и как рисовать… на специально отведённом участке… там, тайга, понимаешь… простор. Орешки кедровые. Во-о! Да, и картина должна быть… ого-го, понимаешь… чтоб медведи шарахались… А тут тьфу и растереть. Писюльки городские. Я уверен, что никто из нас… из вас… с таким… из России не сбежит.
Я немного походил, приводя горло в порядок, и вспомнил нашего многоорденного и незабвенного. С причмокиваниями зашамкал:
– Бэз меня… все сосиски сраны… распались и бэгуть на гавно.... пстите, нога в ногу… в капи… тлизьм. Да… пэрэдовое учение… товарища… э-э-э… Крупского… забыто. Тут ещё… пно… граф… и я. Вон… на потолке… я вижу… вроде Карлсон… тут писанину развёл… предал… нашего ненецкого друга Энгельсона.
Я встал в гордую позу и отчеканил, почти по-военному, отмахивая рукой и слегка кривясь:
– Мочить таких… от слова худо… не в чистом сортире, а исключительно в забродившей параше. Общество должно отторгать всё, что связано с таким сексом. Я бы лично про себя столько не смог написать… и не только тогда, когда уже схватили за одно место. Никаких экспериментов здесь не будет. Над крысами пускай эксперименты проводят. У нас страна огромных возможностей не только для преступников, но и для государства… если у человека есть фуражка и сапоги, то он может обеспечить себе и закуску, и выпивку.
Я глубоко выдохнул. А вот от ныне высоко парящего ничего такого исторического, кроме глубокомысленного «м-да», на моих мозговых скрижалях пока не процарапалось. Он как-то застрял в переходном периоде из Хлестакова до Огурцова. Да и кавказские события ничего нового в его копилку не добавили. Мягковат он у нас, закалка не та, да и вообще… хотя, может подрастёт ещё, заматереет. Если земеля даст, в чём пока столичные политбрёхи сильно сомневаются. В ожидании перемен можно только стиль слегка подправить:[47 - «Юному поэту» © Валерий Яковлевич Брюсов]
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее – область эстета.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно,
Третий храни: поклоняйся Мамоне,
Всё остальное лишь тлен и бесцельно.
Заскрипев, грохнулась на железные стопоры крышка кормушки. Обед. Интересно, сколько уже сейчас? Мои часы нагло сачкуют где-то дома в своём родном футляре и безмятежно тикают к стадии раритета.
– Который час? – очень вежливо спросил я у нового конвоира.
Тот удивлённо вскинул брови. Я выразительно похлопал себя по запястью. Он подумал и показал свои часы. Правда, издалека. Значит, имеет опыт. Ну, ни фига себе, только пятнадцать минут двенадцатого! А я думал, что уже глубокий вечер на носу.
Я забрал запаянный пластиковый поднос и отнёс его на свой импровизированный стол. Затем возвратился за хлебом, молоком и пакетиком с одноразовыми столовыми приборами.
– Kiitos, — выразил я благодарность из своего бронзового финского запаса. Есть ещё золотой, но оба заветных слова, взлелеянных и туда внесённых, я лучше поберегу исключительно для особых случаев[48 - За всё это время из финского языка я для себя выделил только два слова (не считая местных неубедительных ругательств), которые могут передать не только мои эмоции, но и текущее состояние души и тела. Они настолько вкусные и аппетитные, что я не могу ими не поделиться:Imuroida – хоть и означает такое прозаическое действо как пылесосить, но главное, как это слово можно подать! Имуройда просто заменяет мне все российские неопредел?нные артикли. Налегание на протяжное «р-р-р» в широком диапазоне от грассирования до рычания покажет всю гамму ваших потаённых мыслей о конкретном событии. А непринуждённо вкраплённая частица «уройда» позволяет внятно и доступно описать любую особенность человеческой натуры. Уважаю человека, давшего этой стране такой универсальный вербальный инструмент.Raato – имеет более широкую смысловую нагрузку, обозначая не только труп, стервятника, но и стерву обоих полов (ну нет в финском языке понятий он или она. Всё у них оно). Использовать его надо хоть и довольно часто, но весьма осторожно. Ра-а-а-то надо говорить угасающим голосом, показывая свою смертельную усталость и полную неспособность к выполнению даже простейших мыслительных действий. Лично мне это слово напоминает последний вздох души, отлетающей в мир иной. Мой младший сын, родившийся уже в Финляндии, ввёл, на мой взгляд, совершенно кощунственный перевод этого слова как «падаль» со странным ударением на втором слоге. Поверьте, просто противно услышать от младого отрока: «Опять лежишь, как падаль?» в момент очередного исключительно важного созерцательного процесса. И вдвойне обидно за его плохое знание родного русского языка.]. Серебряный запас состоит из старательно заученных ругательств и ряда производных от них. Их я произношу обычно скороговоркой и без всякого акцента. В некоторых случаях очень помогает. Но сейчас явно не время.
– Hyv?? ruokahalua! – радостно ответил охранник.
– Kiitos samoin, – усилил я своё спасибо на это идиотское пожелание. У меня и аппетита никакого нет. Хавку беру только чтоб организм поддержать. И добавил на родном, растягивая губы в лёгком подобии улыбки:
– Сгинь, милый, с глаз долой. У меня сейчас такой мутильник, что стравлю ненароком. Не отмоешься потом.
Охранник кивнул головой, довольно улыбнулся и захлопнул кормушку. Весело же некоторым сидеть по другую сторону.
Интересно, а где эта доблестная таможня? И сколько ждать, когда она даст «добро» и отправит меня взад своим ходом?
Есть вообще не хотелось, да и обед выглядит как-то вызывающе несъедобно. Я отодрал верхнюю плёнку, принюхался и стал разглядывать содержимое, разложенное по разным углублениям.
Неестественный зеленовато-жёлтый щербатый рис, пожухлые листочки салата и какие-то кусочки, щедро залитые голубоватым соусом с красными прожилками. Что, Finnair[49 - https://www.finnair.com] уже готовится к банкротству и по дешёвке распродаёт неиспользованные запасы? Или, наконец, царские резервы прокипятили? Разложили из неразложившегося? Я осторожно подцепил вилкой кусочек чего-то похожего на мясо, обтёр, как сумел, соус об край подноса и опасливо засунул неопознанный объект себе в рот. Вкус кошмарный. Стиральная резинка в кисломолочном соусе с явной отдушкой плесени. И уже без всяких церемоний я сделал ладонь «ковшиком» и пальцами собрал в неё все кусочки. Передёргиваясь от брезгливости, сходил и честно попытался промыть их водой.
После заморения червячка я долго прислушивался к странным звукам, которые испуганно издавал мой желудок. И всё ждал, когда меня начнёт неудержимо нести. Неторопливо наготовил многослойных лент туалетной бумаги для долгого сидения. Но нет, желудок только горестно повздыхал, да и угомонился, бедолага. Свыкается, однако.
Одно радует, что хлеба здесь дают много. Как и молока. Скоро начну, как Ленин из хлеба делать чернильницы и молоком тайные прокламации писать. Будут им ноябрьские тезисы на долгую недобрую память.
Чёрт! Время тянется не то что медленно, а просто отвратительно медленно. И книги совсем не помогают. Каждую страницу приходится перечитывать по паре-тройке раз, чтобы понять, что там автор задумал. Зато уши у меня медленно, но верно трансформируются и превращаются в локаторы, пытаясь уловить любые посторонние звуки за дверью. Довела, чудь козлодоева, до коренной перестройки организма. Так и до полного сдвига недалеко осталось. Стану эльфом травоядным или ещё кем похуже.
Наконец я не выдержал, решительно сполз с нар и стал делать зарядку. Сто медленных приседаний, два прихлопа, три притопа. Потом снова. Отжиматься не будем. Пол такой, что никакая химчистка потом не спасёт. Я покосился на нары, но одёрнул себя. Это постельное бельё и так от одного взгляда расползается, а тут мужчинка в полном расцвете сил плюхнется с потугами на гимнастику. Буду потом, как морская свинка в лоскутках себе норку вить.
В коридоре зашаркало. Вот и колёсики заскрипели. Кто-кто в теремок к нам ползёт? Небось хавку вертухайчик везёт? Лязгушечки-скрипушечки. Кормушка-кормушка, отворись, покажи, что от щедрот губернских нам местный интендант оставил. Ах, как негусто. Три кусочка колбаски, маргарин и опять много хлеба. Жлоб вы, дяденька-интендант, желаю вашей скромной дачке вырасти только до третьего этажа и покрыться цинковой крышей, вместо черепичной. И протечь весной до самого подвала.
– А чай?
– Сейчас принесу, – ну, слава Богу, с этим хоть поговорить можно.
– Сегодня таможенники будут?
– Не знаю.
– А завтра?
– Не знаю.
– Который сейчас час?
– Четыре ровно.
– А до какого времени разрешаются допросы?
– Не знаю.
– А завтра таможенники будут?
– Я охранник, а не справочное бюро.
Уел, вертухай, так уел. Ещё бы сказал: «I am a
screw, not forecaster» (
вертухай я, а не синоптик), то я точно бы знал, что наши люди здесь шорох наводили[50 - Один из вариантов очень старого анекдота:Приходит деревенский парень в городской публичный дом.– У вас есть особые пожелания?– С детства мечтаю об интеллигентной, как моя училка.– Нет проблем, – отвечают ему, – Проходите в двенадцатый номер.Здоровенный бугай провожает парня до двери с номером 12, тихо стучит и на цыпочках уходит. Дверь открывает молодая женщина-синий чулок, затянутая от подбородка до пяток в строгое глухое платье, волосы убраны в пучок, большие черепаховые очки на носу. В номере книжные шкафы от стены до стены, тахта, наводящая на мысль исключительно об отдыхе.«Да», – теряется парень, – «Что-то я переборщил. О чём с ней вообще говорить? Начнём с простого». – Э-э, не правда ли, сегодня хорошая погода?– Да, – очень серьёзно отвечает женщина, поправляя свои очки.«Господи, она разговор не поддерживает» – начинает нервничать парень, – А-а, и вчера была хорошая погода?– Да, – опять серьёзно подтверждает она.«Вот черт, что же ещё-то ей сказать?» – лихорадочно думает парень, – А как вы думаете, завтра тоже будет хорошая погода?Женщина тяжело вздыхает:– Молодой человек, да побойтесь бога, я бл…дь, а не синоптик!].
– Не знаете, как себя чувствует моя жена?
– Хорошо.
– Что, головой об стену бьётся или только рыдает?
– Нет, она сейчас ест.
– Какое у неё настроение?
– Хорошее.
Ну и что это может значить? Как я себе представляю, шок у жены должен быть просто невообразимый. Вот так возвращаешься с работы домой, а тут раскручивается такой экстрим. Принудительно-ознакомительное посещение тюрьмы. А дома, между прочим, двое детей. Полный беспредел. Хотя очень надеюсь, что дети практично подойдут к отсутствию родителей. Ну, день-два и мы разберёмся в ситуации. Это вам не Басманный районный суд города Москвы, в конце-то концов. Здесь чуть ли не самая старейшая в Европе реальная демократия. Никакого беззакония и ничто просто так не падёт на мою неповинную голову. Это я в криминальном смысле.
– Можно попросить таблетку от головной боли?
– Да, но не больше двух.
– Почему?
– По инструкции.
– А если через час я попрошу ещё две?
– Запрещено. Я не могу выдавать больше двух таблеток на одного человека.
– В день?
– Нет, за свою смену.
– А у охранника из новой смены я могу попросить?
– Да, но он вам не выдаст, так как я сделаю отметку в компьютере.
– А если попрошу завтра снова?
– Будет решать начальник завтрашней смены.
– Тогда можно попросить одну таблетку от головной боли и одну таблетку снотворного, чтобы мне не выйти из вашего лимита? —в голове сразу бравурно зазвучала старая рекламная заставка: «Замучила бессонница? Переезжай в Херсон»!
– У вас есть рецепт врача?
– С собой нет, – я сделал скорбное лицо, – Но, понимаете, всю ночь не спал.
– Без письменного разрешения врача я не смогу выдать.
– Хорошо, тогда дайте только две от головной боли.
– Сейчас принесу.
