скачать книгу бесплатно
Глава 3. Макс. Клоунада.
Очнулся в пустом коридоре, Жанны нигде не видно. Что это, вообще, было? Она словно коснулась чего-то глубоко внутри меня, и это «что-то» вдруг пробудилось и заворочалось, распрямляясь. Настойчиво устремилось вслед ускользающему прикосновению, попутно снося на своём пути всё, что я привык считать собой. А потом и вовсе рвануло за ней бешеным псом, требуя не отпускать, присвоить себе. Чего она коснулась? Да не знаю я. Зато знаю, что так нельзя делать. Голову сдавило болью, будто в тисках.
В коридоре стоит мёртвая тишина, лишь из аудитории доносится невнятная речь, значит, лекция давно началась. Слышу звук шагов, оборачиваюсь – ко мне подходят мои… друзья? Да, пожалуй, друзья, за два года мы сильно сдружились.
– Эй, Макс, – Валет подходит первым, осторожно толкает меня в плечо и отдаёт сумку. Похоже, он и стоял ближе всех. – Ты что творишь, мужик? Такие спецэффекты!
– Спасибо, Валер, – отвечаю. Общаться – это последнее, что мне сейчас нужно.
– Ну, Соло, ты зажёг, – говорит Мотыль. Если не только Валет, а ещё и они видели, то дело совсем паршиво. – Но не дрейфь, у каждого бывает этот… первый раз.
– Какой первый раз? – спрашиваю.
– Ну, на нашей памяти этот раз первый, когда девчонка от тебя убегала, сверкая пятками. Обычно они, наоборот, за тобой, и поганой метлой не выгнать…
– Завязывай, Вэн, – отвечаю, сейчас вообще не до приколов.
Несмотря на свою паталогическую склонность к клоунаде и прочему публично-драматическому искусству, Вовка, вообще-то, парень статусный. Владимир Георгиевич Мотылёв – сын министра, будущий дипломат… под кодовой кликухой «Мотыль». Помню, он так бесился поначалу, требовал не «называть его так», потом, вроде, привык. И если Мерц и Валет – просто из большого бизнеса, то Мотыль из нас один… политический.
– Ты, конечно, не ожидал, – заржал Мерц. – Ты, конечно, думал, будет, как всегда…
– Оу, Макссс, – заныл Мотыль тонким фальцетом, заламывая руки и выкручивая тело под немыслимым углом. – Да, дорогой, да, конечно, сегодня, завтра и много-много раз трахни меня-а-а… – завывал этот придурок. Вот вы можете представить его на официальном мероприятии, вроде заседания какого-нибудь Совета? И я не могу. Такой не только ботинком по трибуне постучит, он на этой трибуне ещё и в труселях станцует. Хорошо хотя бы, что в коридоре пусто. Но не отнимешь – напряжение стало отпускать.
– Бля, Мотыль, по тебе сцена просто плачет. И шест. В стриптиз-клубе для геев.
А Мерц закатывается снова, хлопает Мотыля по плечу, и они обсуждают его «творческую карьеру». Но Валет не смеётся, идёт серьёзный, значит, что-то он такое видел… Впечатлительный очень.
– Что теперь? – спрашивает он. – Может, жребий?
– Не надо, – говорю. Я ещё сам не разобрался, что там с ней такое было. – Продолжу завтра.
– Это любоф, точно, – бубнит Вадик Мерцалов. Стоит промолчать, тогда веселье само загнётся.
– У него, может, чувство, – наконец-то включается Валет, значит, и у него отлегло. – А вы…
– Все его чувства начинаются и заканчиваются в штанах, друзья мои, – обмахиваясь позаимствованным до понедельника у Мерца конспектом, как веером, томно уронил Мотыль. – Всех девок в нашей группе за год перепортил. Обращаю внимание – он жребия не хочет.
– Я сам, – говорю снова, ощущая глухое раздражение.
– Блин, Макс, ты чего, серьёзно? Что, зацепила?
– Да ладно, мы тебе мешать не будем, да, мужики? Просто рядом постоим, свечку подержим.
И так, перешучиваясь-переругиваясь, мы ввалились на парковку и расползлись по машинам. Пожелали друг другу «До скорого» и разъехались по своим делам.
***
По дороге домой (только через год стал называть эту полупустую громадину домом) раздумывал, могут ли меня ждать новости об отце? Решил, что вряд ли, ведь если бы что было, Элен, наверное, позвонила бы. Отец занимает большую должность в армии, и сейчас в составе миротворческих сил где-то на Ближнем Востоке. Надо, говорит, отдавать долг стране, что приняла нас. Больше недели от него нет вестей, но мы с Элен успокаиваем друг друга, что, мол, работа у него такая, на войне каждый день родственникам звонить не будешь.
Узкая подъездная дорога вывела на большую, засыпанную гравием площадку перед домом. Дом, этот суррогат жилища, мешанина стекла и бетона, встретил меня тёмными окнами и мёртвой тишиной. Машины Элен нет, значит, опять ночует не дома.
Я паркую «Гелендваген» отца на его обычном месте. Он отдал машину мне, сказал – всё равно на служебной езжу. Элен тогда была недовольна, видимо, рассчитывала пересесть со своей небольшой тачки на машину покруче, и мы тогда в первый, но далеко не в последний раз с ней серьёзно поцапались. Спор разрешил отец, как всегда твёрдо и непререкаемо. Да, попробовала бы она не явиться ночевать при нём.
Дома я сразу иду в кабинет отца. Меч – огромный, почти с меня ростом, двуручник – по-прежнему стоит у стены. Ровно, будто на невидимых крючьях, неизвестно как держится и никогда не падает. В замысловатом узоре, покрывающем навершие и рукоять, сейчас с трудом угадывается «S», голубая вязь, украшающая клинок, выглядит бледной и не мерцает. Я наклоняюсь и в который раз выискиваю глазами маленькие буквы на гарде – «AZHAN», не могу удержаться и проговариваю шёпотом. Древнее имя родового меча всегда вызывало у меня внутренний трепет, связанный, быть может, с отчаянием. Угасающей надеждой владеть им, доказать отцу, что я достоин своего имени. Что ж, Ажан на месте, а значит, отец жив.
Я осознаю, как же до преступного мало знаю о таких, как мы. Собственно, меч – единственное известное мне материальное доказательство существования другого, нечеловеческого мира. Его явление из ниоткуда, вот просто из воздуха и голубого света – главное событие моего детства. Но такова принципиальная позиция отца, заявившего, что посвятит меня во все подробности, как только проявится моя сущность.
Вспоминаю один разговор… Такая типичная реакция отца на мои вопросы. Он иногда был категорично серьёзен, а иногда отшучивался, но всегда смысл был один – он говорил, что в своё время сам всё узнаю. А однажды, видимо, в тот раз я его особенно допёк, предложил спросить Вселенную и Создателя. «Ты получишь ответы, Макс, если правильно задашь вопросы», – сказал он, улыбаясь. «А как я узнаю, что Вселенная и Создатель мне отвечают?» – удивился я, тогда ещё подросток. – «Что за дело им до меня и моих проблем?» Отец заверил: «О, поверь, конкретно до тебя им есть дело. И ты сразу поймёшь, когда они с тобой заговорят». «Как?» – спрашиваю. «Они назовут тебя по имени», – шепнул он, а я пришёл к мнению, что от меня в очередной раз ловко отделались.
Впрочем, о том, кто я, об имени нашего рода он всё сразу чётко обозначил. Ещё в раннем детстве, но, как всегда, без подробностей. «Ты не человек, Макс», – сказал он строго. – «Ты – арат, представитель великой расы араторов, носитель уникальной силы, последний из могущественного рода Соуло». Всё, точка. В чём наша сила, как ею пользоваться, что там не так с нашей расой – по его мнению, были вопросы праздные и несвоевременные.
Покидаю кабинет в тягостных чувствах. Напоследок обвожу глазами любимое прибежище отца – вдруг он мне что-нибудь оставил? Что-то вроде письма на столе. Нет, конечно, он же собирался вернуться.
Выйдя, плотно закрыл дверь. Миновал пустой коридор, поужинал на кухне. Ну, не то чтобы полноценно поужинал, я не люблю есть в одиночестве (и когда никто не подаёт, сказала бы, смеясь, Элен), но что-то там съедобное нашёл. Вернулся к себе. Лёг, обложившись учебниками, надеясь, как всегда, что учёба – это лучшее снотворное.
Но сон не идёт. Пустой дом давит тишиной, не нарушаемой ни тиканьем часов, ни любым другим убаюкивающим звуком обжитого жилища.
В этом городе мы проживаем не так давно, года два только. Мы с Элен не оценили размаха отца, дом нам показался слишком огромным и уродливым. Элен даже не стала полностью его обставлять, рассчитывая вскоре сменить на что-то поближе к городу. Но отец так резко включился в работу, потом эта его командировка… И мы застряли здесь, где обставлены оказались лишь кабинет, пара спален, маленькая гостиная и кухня. Есть, правда, ещё одно место в этом чудовищном доме, которое мне импонирует чем-то. Гигантский, как я его называю, Зал, с раздвижными дверями и панорамным окном во всю стену, выходящим на стоящий вплотную лес. Комната так огромна, что в ней гуляет эхо. Для чего нужна такая – балы на сотни гостей проводить? К окну я притащил небольшой кожаный диван, пару кресел и маленький стеклянный стол. Ближе к входу повесил боксёрскую грушу, поставил пару любимых тренажёров. Всё, больше в ней ничего нет. Там хорошо, если хочется побыть одному. Особенно в дождь. Хотя, помню, и с парнями мы там как-то зависали.
Сонные мысли снова возвращаются к Жанне. Она вообще не обратила на меня внимания и настроена категорически. А вот я на неё очень даже обратил, раздумывая, почему за два года не разглядел. Какая стройная фигура угадывается под этим тёмным балахоном (кстати, отличная грудь!), какое чистое и тонкое у неё лицо – словно любимый фарфор Элен, полупрозрачный, с розоватым оттенком, какие красивые волосы… Глаза у неё необычные. Вот вроде и чёрные, но прозрачные, а в глубине – золотой отблеск, будто монета золотая на дне глубокого колодца. Невероятные глаза на серьёзной бледной мордашке с маленьким твёрдым подбородком и розовыми губами… Девчонка хороша, я это осознал.
Мысли кружили, маяли, переходя от воспоминаний о нежном лице к представлениям о том, как бы это было, её касаться – кожи, шеи, хрупкого ушка, груди. В своём полусне я её раздевал и целовал, и она целовала в ответ.
***
Под утро услышал, как подъехала машина. Хлопнула дверь, пиликнула сигналка – Элен вернулась. Мерно процокали шпильки по звонкой плитке коридора и остановились у моей двери. Стоит, не уходит. Потом раздался длинный шорох, будто дверь оглаживают рукой. В конце концов, немного повозившись, Элен без стука вошла.
Ну, ничего себе! А если бы я был не один? Вот зачем ей входить? Узнать, что я дома? Ну, так да, машина же стоит. Непроизвольно я замираю и закрываю глаза, продолжая наблюдать за ней из-под ресниц. Элен стоит на пороге, разглядывая «спящего» меня. Да всё как обычно, на что там смотреть? Руки за голову, я часто так сплю, сверху голый, снизу даже в домашних брюках. Свет в коридоре она не включила, так что то, что я не совсем сплю, не заметит. Вопрос в другом – а сколько раз она вот так приходила, когда я действительно спал?
Постояла и тихо вышла, прикрыла дверь. Потом я услышал, как шумит вдалеке душ, и негромко гудит фен. Как открывается и закрывается дверь кабинета, невнятно хлопает дверцей холодильник. Потом все стихло, Элен улеглась.
Чёрт её знает, просто беспокоится, наверно. Здесь новое для неё место, вряд ли она чувствует себя уютно без отца.
Мы с отцом… Ну, то есть, отец встретил Элен, когда мы жили во Франции. Элен, постоянно переезжая, прожила во Франции столь длительное время (подозреваю, что лет триста, а может, и больше), что можно смело считать её коренной француженкой. Но отец уже тогда стремился попасть в Россию, говорил, что в такой огромной и многонациональной стране затеряться легче. Да, здесь и за хлебом выйти – такую экзотику можно встретить, что мы на её фоне заурядные люди. В США, правда, тоже кто только не проживает, но там и плотность населения не в пример больше. Да и мы там уже были. Про европейские страны вообще молчу.
Лично мне нравится в России. Нравятся люди – разные, конечно, но в чем-то одинаковые. Они в эту землю словно вросли, не корнями, конечно, может, душами. Нравится язык – через два десятка лет я считаю, что наконец-то освоил и понял его в совершенстве. Да, такая замечательная точность определений, уникальная на каждый случай, встречается не в каждом языке. Я полюбил бытовой русский сленг с его ёмкой ненормативной лексикой… к ужасу и неодобрению Элен, считающей это явление признаком «быдла». В отличие от классического языка, русский мат, наоборот, универсален. Одно слово выражает всё, что вы желаете в него вложить. Вот знаменитое «блядь» – это и возглас восхищения, и ужаса, может выступать, как знак препинания и обозначение доступной женщины. Богатейшее по смыслу понятие. Как, впрочем, и многие другие. «Жрать» – не просто кушать или принимать пищу, это конкретное отдельное действие, которое иначе и не назовёшь. Кроме того, «жрать» вообще не всегда про еду. Ну, и я, так сказать, освоил и с любовью пользуюсь.
А про Элен… Короче, когда мы переехали, Элен последовала за нами. Они с отцом уже были парой, и во многом она заменила мне мать, которой я не знал. Не заметил, чтобы их связывала страсть, но прочная длительная привязанность точно была. Я сначала ревновал отца, как и все дети в таких случаях, но потом привык и старался относиться к ней с ровным уважением.
Должен ли я сообщить отцу про её ночные прогулки? Нет, не думаю, и дело не в том, что не хочу ранить близкого человека. Отцу всегда известно всё, что он считает нужным знать, уж я не в курсе, откуда. Может, это пресловутая наша «сущность», а может, просто камеры везде понатыканы. Одна на входе точно есть, я её видел. Короче, как-нибудь сами разберутся.
Когда начинает светать, я поднимаюсь. Одеваюсь, не спеша собираю всё, что сегодня понадобится в университете. Нет смысла оставаться дома, всё равно спать уже некогда. Закидываю сумку на заднее сиденье, сажусь за руль, возвращаюсь в город.
На парковке сейчас ещё пусто. Я выбираю удобное место, глушу мотор. Двери всё равно пока закрыты, можно покемарить час-полтора, как раз подойдёт время занятий.
Будит меня телефонный звонок. Валет.
– Макс, ты где? Осталось три минуты до начала лекций! Сегодня распределяем темы курсовых, помнишь? И это… тут Мотыль клеит твою Жанну!
Я резко просыпаюсь.
– Спасибо, Валер, я иду…
Я хватаю сумку и срываюсь с места. Лечу по коридорам, проношусь мимо преподавательницы, вламываюсь в кабинет за пару секунд до начала. Жанна сидит на своём привычном месте с выражением лица, как у грустного котёнка. Молча смотрит на что-то втирающего ей Мотыля.
Глава 4. Жанна. Оберег.
Сегодня утром встаю, как обычно. Привожу себя в порядок, завтракаю. Да, без пальто утром в сентябре будет неприятно, хорошо хоть, идти недалеко. Подумав, надеваю под тунику тонкий свитер с воротом. Подхватываю сумку, телефон и выхожу из квартиры. На улице сегодня ветер, гонит низкие лохматые тучи по серому небу, поэтому, от холода, я добегаю быстро. В вестибюле, как обычно, толчея. Проверяю пальто в гардеробе – висит, всё на месте. У входа в кабинет останавливаюсь, несколько секунд нерешительно мнусь у двери. Как бы так проскользнуть на своё место незаметно, как мышка. Не думала, что я такая трусиха!
Вхожу в аудиторию, сразу кидаю взгляд на «галёрку» – да, компания Макса уже на месте, но самого его не видно. Сажусь на своё привычное место, достаю тетрадку. Немного колотится сердце. Нет. Не волнуюсь. Я. Не. Волнуюсь.
– Привет, – слышу нахальный, смутно знакомый голос. Поднимаю голову – рядом стоит один из четвёрки, высокий, светловолосый, Мотылёв, кажется, его фамилия. – Ты сегодня Макса не видела?
– Нет, – отвечаю, и внутри меня что-то сжимается. – Случилось что-нибудь?
– Это ты мне скажи, – говорит парень. – Что у вас там вчера не срослось?
Пока я думаю, что бы ответить наглецу, лезущему точно не в своё дело, хлопает дверь. Слышу шаги, лёгкие, быстрые, уверенные, поворачиваю голову и обмираю, а в груди сразу бухает сердце. Макс! Стремительно идёт, с необыкновенной лёгкостью неся своё даже на вид сильное тело.
– Здорово, Макс… – слегка растерялся Мотылёв.
– И тебе не хворать! – Макс проходит мимо него, обходит стол и втискивается с краю на мой ряд, вынуждая меня сдвинуться ближе к центру. Хорошо хоть, сейчас это не сиденья, а длинная лавка. Двигаться по большому счёту некуда, справа от меня тоже сидят студенты, но Макс все равно усаживается, заставляя подвинуться и их.
– Привет, котёнок! – говорит Макс негромко и шлёпает сумкой об стол. Располагается удобно, откидываясь спиной на стол следующего ряда и прижимая мою ногу своей, потом внимательно смотрит снизу вверх на приятеля.
Тот скептически приподнимает светлую бровь.
– Ладно, давай… – произносит он задумчиво. – Мы тебя ждём. Потом. Вечером.
Мотылёв с нечитаемым выражением лица поднимается наверх, начинается лекция. Макс кладёт на стол открытую тетрадь, опирает голову на правую руку и замирает. Больше не обращает на меня внимания, и я отваживаюсь на него смотреть. Разглядываю украдкой, стараюсь не слишком часто, чтобы никто вокруг не заметил.
У него тёмные волосы, уже чересчур длинные, как отросшая стрижка. Другой бы выглядел неряшливо, но ему необъяснимо подходит. Может, потому, что концы прядей у него не прямые и чуть светлее, чем волосы у корней. Среди тёмных рассыпавшихся кудрей видно небольшое идеально овальное ухо, плотно прижатое к голове. Левая рука под правой, свисает со стола, демонстрируя красивую мужскую ладонь с широким запястьем и длинными пальцами. От близости его мощного тела тепло. Мощного? А можно быть мощным и изящным одновременно? Но да, он большой, крупнее любого парня в универе. Не надутый качок, похожий на резиновый мячик – Макс прекрасно сложён от природы. Бывает, правда, природа создаёт крупных людей бесформенно-громоздкими, но у него очень пластичная и пропорциональная фигура.
Макс не шевелится уже больше получаса, и, когда в какой-то момент он начинает крениться в мою сторону, я понимаю, что он просто-напросто… спит. Тормошу его осторожно, едва осмеливаясь дотронуться до плеча, опасливо смотрю в сторону кафедры. Преподаватель спрашивает что-то у студентов, обводит аудиторию взглядом, и да, наша возня привлекает её внимание.
– А на этот вопрос нам ответит господин Соло, который всю лекцию так внимательно спит! – громко говорит эта молодая и вполне себе симпатичная женщина. – Макс?
Соло встаёт, поводит головой, поднимает на неё глаза и хрипло просит повторить вопрос. Профессор оценивающе осматривает его высокую фигуру (что, и она тоже?!) и, неожиданно мягко улыбаясь, вопрос повторяет. Макс отвечает, уже чётким голосом и с осмысленным взглядом, а я поражаюсь, как быстро он вник в тему. Садится, наклоняется ко мне и шепчет, что я должна была его разбудить. Я отвечаю, что толкала. Макс отрицательно мотает головой и снова прижимается ко мне бедром под столом.
На перерыве Макс куда-то выходил и поднимался на «галёрку», но все три пары сидел со мной. Четвёртая и пятая пары у нас отдельно, и когда я уходила, он так ничего и не сказал. И вчерашнее происшествие в коридоре не припомнил.
С пятой пары нас отпускают чуть раньше. Я спускаюсь в пустой вестибюль, забираю в гардеробе пальто. Слышу, что закончилась последняя пара, и по лестнице шумно спускается толпа студентов. Поэтому торопливо вытаскиваю из рукава пальто шарф, одеваюсь и выскакиваю из универа. Уже в дверях замечаю Макса – он надевает куртку, быстро выходя из гардероба.
На улице ещё светло, но так пасмурно, что почти ничего не видно. Такой длинный учебный день пережить довольно трудно. Иду домой по сумрачным улицам, освещённые витрины и окна подчёркивают неприветливость вечера. Сейчас так влажно и холодно, что я прижимаю руками, засунутыми в карманы, своё прямое спортивное пальто поближе к телу.
Почти уже у дома решила зайти в супермаркет – купить хотя бы часть продуктов в деревню для Ба. Мне всегда кажется, что так, заблаговременно потихоньку готовясь, я немного приближаю день поездки. К тому же, всё за раз мне не купить – очень тяжело до дома нести.
Этот магазин мне нравится своей безлюдностью – в округе у нас несколько подобных, и этот не самый посещаемый. Так что в нём всегда есть нужные продукты, и не приходится соблюдать правила дорожного движения, управляя тележкой.
Захожу под призывно горящий красным логотип в раздвижные двери, беру легко и почти беззвучно катящуюся тележку и шагаю в ряды товаров. На повороте между рядами обращаю внимание на суматоху на входе, вижу Соло, входящего в торговый зал через небольшую очередь у кассы. На удивление, его не ругают, отходят с дороги, благожелательно пропуская.
Ну, мало ли что ему тут надо… Медленно везу тележку дальше. В ряду круп тележку ставлю, наклоняюсь над второй снизу полкой, там всегда плохо видно, потому что этикетки висят вертикально. Выбрав нужный пакет, распрямляюсь, и вдруг ощущаю толчок чем-то твёрдым под колени. Падаю назад, всплеснув руками, пакет с гречкой куда-то улетает, а я оказываюсь вверх ногами, а попой… в тележке! Не понимаю, как не заорала, сердце сейчас пробьёт грудную клетку, но тут потолок надо мной заслоняет лицо Макса.
– Испугалась? – говорит участливо. – Ну, прости-прости, не удержался, ты так хорошо стояла…
А я на грани истерики, и уже даже рот открываю, но Макс суёт руку в карман куртки и показывает мне что-то, зажатое в кулаке.
– Твоё? Из одежды выпало, когда ты одевалась, – перед моим носом раскачивается на оборванном кожаном шнурке мой оберег. – Хотел отдать, но ты так быстро убежала. Пошёл следом, заглянул в магазин… случайно, а тут ты… тележка… такой случай…
Значит, я оберег сорвала, когда в понедельник утром опоздала и торопливо сдирала шарф с шеи.
Я пытаюсь схватить кулон, но ловлю ладонью только воздух, потому что Макс быстро отдёргивает руку и снова собирается спрятать оберег в карман куртки, но передумывает и запихивает в передний карман джинсов.
– Потом отдам, – обещает он. – Когда скажешь.
– Что скажу? – спрашиваю и протягиваю ему руку, мол, вытаскивай меня отсюда.
Он, вроде, тоже мне свою тянет, и касается моей руки тёплой ладонью, но потом хмурится и руку мягко отнимает.
– А ты знаешь, так с тобой гораздо проще, – он отходит от моих задранных вверх ног в спортивных ботинках, берёт тележку за ручку и катит меня по магазину. – Не сбежишь, да и катить удобно…
Макс выходит на свободный пятачок перед кассами и раскручивает тележку кругом очень быстро. Я не сдерживаюсь уже и визжу в голос, когда он прекращает и, как гордый родитель, везёт меня к выходу из магазина.
– Куда? – кричу я. – Я же ещё ничего не купила!
С удивлением наблюдаю умилённые лица очевидцев, даже хмурый охранник чуть улыбнулся. Похоже, никто не вмешается, даже если Макс меня сейчас умчит в закат… на тележке из магазина. А кассирши так вообще, гляди, чуть не слезу пускают.
– Макс! Вези меня обратно, мне продукты купить надо! – говорю упрямцу.
– Точно? – разворачивает Макс тележку, а потом за ручку приподнимает, и я сама легко из неё вылезаю. Вот, значит, как он меня в неё усадил!
– Ну, пошли, – зовёт он, но к тележке меня не подпускает. А я иду рядом и объясняю, что сегодня куплю немного, так как всё одной сразу не унести. Слышу сдавленный смешок, удивлённо смотрю на него снизу вверх.
– Тогда тебе повезло, детка, – низким голосом гундосит Макс, – у тебя сегодня персональный носильщик! Пойдём со мной, малыш, я всё тебе куплю!
И я понимаю, что он надо мной смеётся, пусть чуть-чуть и по-доброму, но всё же…
Кладу всех круп по две пачки, ну, раз у меня сегодня носильщик. Потом сахарный песок, мука, соль, даже сода. Макс с недоумением за мной наблюдает.
– Куда столько? – спрашивает. – У нас война, а я не в курсе?
Рассказываю, что еду в субботу к бабушке в деревню. Макс кивает и отводит меня в конфетный отдел, оставляет тележку, долго стоит спиной ко мне, думает, на что-то смотрит. Я тихонько тележкой его толкаю (знаю, что плохо делаю, тележка гружёная, тяжёлая уже, но хочется, очень хочется немного отплатить за испуг), да только не сдвинуть Макса с места даже гружёной тележкой. А он и не замечает.
– Вот, это они, – говорит. – Очень вкусные конфеты, бабушке своей подаришь.
И кладёт в тележку две коробки. На кассе Макс меня снова удивляет.
– Мы вам там такой пакет порвали, – сообщает восхищённо на него глядящей кассирше про улетевшую гречку. – Вы нам лишний пробейте за ущерб.
