скачать книгу бесплатно
– Не тоскливо тебе в лесу, милая? – спросила одна из баб. – Не страшно одной оставаться?
– Чего ж мне бояться? – засмеялась Дарья. – От волков у меня ружье есть.
– Что волки! И пострашнее звери есть! Вон, в нашей деревне, повадился один такой на людей нападать. Бабы ли в лес пойдут, мужики ли, – случись, отойдет кто в сторону, а зверь его и задерет. Всю кровь выпьет, да и видали его!
– А что ж ваши мужики зверя не выследят и не убьют?
– Как же, пробовали, да сами не все живы возвращались!
– Что ж это за зверь такой?
– Огромный, страшный, глаза горят, когти и зубы железные…
– Кажется, я видала такого! – прошептала Дарья. – Скакал он – не шел, не бежал…
– Вот-вот, милая! Говорят, третьего дни в Сосновке мужики стреляли в такого и, вроде, попали. А он скрылся, да еще на них порчу навел. Еле живехоньки домой воротились. Не пускай своего никуда, пусть дома сидит!
На дворе раздался голос Марко. Дарья встрепенулась и встала из-за стола. Но Марко уже входил в двери, поддерживая бледного как смерть, тяжело опирающегося на него названного отца.
– Помоги мне, Дарьюшка! Тятенька занемог!
Дарья засуетилась, разбирая постель. Петра усадили на лавку. Богомолки засобирались уходить, разбудили ребенка. Он потянулся с просонья, глянул на вошедших и вдруг заревел в голос, указывая перстом на Петра:
– Маменька, маменька! Вот он, вот он! Зверь! Зубы железные, огонь изо рта пышет! Спаси меня!
Бабы схватили ребенка и, крестясь, побежали вон из избы…
Прошло три недели. Петру с каждым днем становилось хуже. Он очень изменился: исхудал, почернел, стал походить на живого покойника. Лицо его сделалось поистине страшным, и Марко, боясь за будущего ребенка, приказал Дарье не подходить к отцу. Дескать, не след бабе на сносях смотреть на такое. Он сам принялся ухаживать за стариком и делал это охотно, с любовью и редким терпением. Однако работа по хозяйству требовала мужских рук. Иван Никитич, навещая в очередной раз заимку, предложил оставить в помощь молодым супругам Аннушку, тем более, что та с охотой соглашалась. Дарье это не очень-то по душе пришлось, но делать было нечего.
По-правде сказать, Марко с Дарьей не могли нарадоваться на помощницу. Откуда что у девки взялось! Не иначе, по крови, от предков – травников да колдунов, передалось ей умение ухаживать за недужным, облегчать его страдания, а Петр страдал люто. Как многие больные, он сделался раздражительным и капризным, на Марко порой кричал, Дарью близко не подпускал, и только Аннушка могла успокоить его. Марко привозил из города лекаря, но тот только руками развел, – когда приходит смерть, наука бессильна, против нее, дескать, еще лекарства не придумали.
Дарья пыталась выспрашивать у мужа, что подеялось со стариком, но тот отговаривался общими словами да тем, что в ее положении не след вникать в разные подробности. Дескать, родишь, тогда все расскажу, ничего не утаю, а пока не спрашивай. На дворе непогодило. Дарья, возясь у печи, разгоряченная, иной раз выбегала из избы, в чем была, застудилась и слегла сама. Анна на время ее болезни стала полноправной хозяйкой. Девку это, казалось, вполне устраивало. Она умудрялась быстро справляться с бабьей работой по дому и успевала ухаживать за сестрой и стариком. Со скотиной и во дворе управлялся Марко. Прошло какое-то время, Дарья на поправку пошла, стала понемногу вставать с постели и выходить во двор…
Однажды ей непреодолимо захотелось пойти в старую избу и хоть издали взглянуть на свекра. Ей было жаль старика, она в душе корила себя, что слушает мужа и не подходит к больному. Еще будучи слаба после болезни, она тихонько прошла по двору, отворила дверь и вошла в избу. Там было душно и жарко. Пахло травами, развешанными по углам, но этот запах не мог перебить другого, страшного, того, что встречает людей в склепах и витает над полями сражений. Дарье стало дурно. Тошнота подступила к горлу, голова закружилась, она прислонилась спиной к косяку и сквозь застилающую все мутную пелену успела увидеть сидящего в постели страшного старика и стоящую перед ним сестру Анну.
Та держала перед больным раскрытую большую книгу. Оба рассматривали в ней что-то и сперва не обратили на Дарью внимания. Но вот Петр поднял глаза: при виде невестки лицо его исказилось хищной радостью, глаза загорелись, и он стал манить Дарью к себе костлявым, когтистым пальцем… Дарья собралась с силами и шагнула к нему, но в эту минуту ворвался со двора Марко, схватил ее на руки и вынес вон. Отведя жену в свою избу, он настрого запретил ей выходить.
Дарья, обычно послушная, возмутилась и стала спорить с мужем. Он никогда не видел ее такой рассерженной. Не желая еще более сердить жену, он стал просить ее, заклиная любовью к будущему ребенку, но в Дарью словно злой дух вселился. Она рвалась пойти к старику во что бы то ни стало, и все тут! Они спорили некоторое время, потом Дарья как-то разом стихла, успокоилась и удивленно взглянула на мужа… Непреодолимое желание идти к свекру пропало у нее так же внезапно, как появилось.
Марко вдруг побледнел и метнулся к двери.
– Даша, тятенька умер, – прошептал он и быстро вышел.
***
Хоронили Петра на следующий день. Марко пригласил батюшку на отпевание и с прилежанием выполнял все, что положено по обычаю. Денег не жалел. Покойный оставил ему и Дарье неплохое наследство, Анну же богато одарил червонцами и невиданной красоты браслетом, украшенным разноцветными камнями, видно, трофейным, добытым в турецкую войну. Марко горевал по отцу так, что Дарья боялась за него. Вечером после похорон, когда разошлись с поминок, он исчез куда-то и вернулся почти в полночь, заплаканный, усталый и хмурый. Дарья со слезами встретила его. Анна же поглядела змеёй на него и сестру и заявила, что утром отправляется в деревню, к тятеньке.
Ночью в лесу бушевала буря. Ветер выл, деревья шумели, хлестал дождь, и всю ночь стоял Марко на коленях перед иконами, моля бога за грешную душу человека, заменившего ему отца.
Глава пятая
Прошло около месяца. Понемногу жизнь входила в обычное русло. Анна жила у отца, Дарья и Марко – у себя на заимке. Иван Никитич ладил с зятем. Они нередко помогали друг другу по хозяйству. Марко на работу был скор и прилежен. Он хорошо знал грамоту и частенько давал тестю дельные советы насчет того, что продать, а что купить, во что деньги вложить. Старик дивился и говорил Дарье, что у ее мужа – ума палата. Она только улыбалась, так как не сомневалась в этом.
С женихом у Анны отношения не складывались. Сергей парнем оказался нравным, Анну любил без памяти и ревновал ее к каждому встречному и поперечному. Частенько промеж них вспыхивали ссоры. Иван Никитич не раз уж каялся, что согласился выдать дочь за него. Анна же только смеялась над ревнивым парнем и уверяла, что, если она захочет, тот будет, как шелковый.
– Дай-то бог, дай-то бог! – говорил Никитич с сомнением.
Однажды тесть с зятем собрались на базар, в город. Ехать решили с вечера, чтобы рано утром быть уже на месте. Чтобы жена не скучала на заимке, Марко привез ее к отцу. Заимку оставили на работника. Дарье нездоровилось. Пополневшая и подурневшая, смотрела она из окна на отъезжающих. Анна вышла провожать мужиков, и Дарья, глядя, как крутится сестра у телег, болтая и шутя с Марко, чувствовала, что в сердце ее опять начинает змеёй шевелиться ревность. Иван Никитич увязывал мешки. Марко, разобрав вожжи, собрался выезжать со двора. Пользуясь тем, что отец отвернулся, Анна подбежала к Марко и поцеловала его в губы.
– Чего ты? – удивился тот. – Вот дурная! Серега твой прослышит, опять поругаетесь. Еще и на меня осерчает!
– А ты испугался? – зло засмеялась Анна. – Трус! Дашкин подкаблучник!
Иван Никитич обернулся и погрозил дочери кнутом:
– Смотри у меня! Дождешься! Совсем от рук отбилась! Скорее бы уж замуж тебя выдать!
Марко поднял голову и помахал рукой Дарье. Глаза его смотрели на жену с ласковой заботой. Телеги выехали со двора.
Дарья ничего не сказала сестре, когда та воротилась в дом. Покрутившись немного по избе, Аннушка заявила, что ей надо уйти.
– Далеко ли ты собралась? Тятя приказал тебе быть дома. Забыла? – спросила Дарья. – Не след невесте по гулянкам ходить.
Аннушка заартачилась, но сестра была непреклонна. Понурив голову, девушка заявила, что почивать ляжет, ушла в маленький чуланчик и закрыла за собой дверь…
Дарья с рукоделием сидела в горнице. На улице темнело. Она зажгла лампу, но вскоре ее стало клонить в сон. Кажется, она задремала, когда неожиданный звук раздался в сенях. Дарья встала и открыла дверь: большая черная кошка глянула на нее из темноты сеней.
– Откуда ты взялась? – удивилась Дарья. – Брысь!
Кошка метнулась к дверям, Дарья спустилась по лестнице выпустить ее. У Ивана Никитича много лет жил старый сибирский кот-крысолов. Хозяин не терпел других кошек в доме. Откуда теперь эта красавица? Дарья потянулась погладить ее. Кошка зашипела и вдруг молча кинулась ей на грудь, люто царапаясь, пытаясь дотянуться до лица, глаз… Дарья откинула крючок двери, распахнула ее и, оторвав от себя взбесившееся животное, швырнула его во двор. Молодой дворовый пес, недавнее приобретение Никитича, бросился на кошку, и они покатились по двору визжащим, воющим клубком. Кошке удалось вырваться, она прошмыгнула в подворотню и исчезла. Дарья успокоила собаку и вернулась в дом.
– Аннушка, – позвала она, – Аннушка!
Сестра не отзывалась. Дарья подошла к двери чулана и толкнула ее. Там было темно и тихо. Дарья шагнула в чулан… В окружившей ее мертвой тишине было слышно только, как скребется где-то под полом мышь, да скрипит тоскливо сверчок в углу. Ни звука, ни шороха, ни сонного дыхания сестры…
Волосы зашевелились на голове молодой женщины. Она поспешно вышла из чулана, взяла лампу, вернулась и осмотрела помещение. Чулан был пуст. Скомканное одеяло и подушка лежали на сундуке покойной матери. Дарья подняла подушку и увидела под ней большую книгу в почерневшем кожаном переплете. Поднеся ближе лампу, она принялась листать ее. Нечто похожее она видела у старушки Сергеевны… и еще в детстве, гостя как-то у деда. Старый мокошил по этой книге, а Дарья случайно подсмотрела, за что была выдрана березовой розгой немилосердно…
Странные знаки, непонятные и страшные рисунки, необычные буквы, слагающиеся в незнакомые слова… Что это? Ужасное подозрение шевельнулась в ее душе… Она положила книгу на место, прикрыв подушкой. Огляделась: на полке – склянки, наполненные незнамо чем. Дарья открыла одну и понюхала: голова у нее закружилась, все поплыло… Она поспешно поставила склянку на место. Потом вернулась в избу, и, оставив дверь приоткрытой, стала ждать возвращения сестры…
Анна явилась под утро. Дарья, которая не спала всю ночь, забылась на минуту, но, услышав шаги в сенях, вышла, прихватив лампу. Увидев сестру, она остолбенела: Анна стояла перед ней, бледная и красивая. Глаза ее сияли, на губах змеилась улыбка. Нарядное платье, в котором она обычно ходила на гулянье, было изодрано в клочья…
– Скажешь тятеньке, Дашка, – просвистел зловеще ее голос, – изведу! И тебя, и всех вас! Я теперь такое умею, что вам и не снилось!
Глава шестая
По возвращении мужиков Дарья заторопилась на заимку. Невыносимо ей было оставаться в одном доме с Анной. Дома она успокоилась. Марко, когда она рассказала ему о произошедшем, только посмеялся. Прошло какое-то время, и история с кошкой и колдовской книгой стала забываться. Дарья приписала случившееся разыгравшемуся воображению да дурному нраву взбалмошной девчонки. В середине осени сыграли свадьбу Анны, и та покинула родительский дом. Молодые зажили своим хозяйством в родном селе Сергея.
Наступила зима, снежная, вьюжная. В одну из студеных зимних ночей родила Дарья дочь. Марко радовался, как дитя, тем более, что девочка удалась в него – чернявенькая да темноглазая. Дарья похорошела после родов. Молока у нее хватало, ребенок был сыт и спокоен. При крещении дали девочке имя Мария.
На кашу только родня съехалась. Анна с Сергеем прибыли с богатыми подарками, дед тоже не поскупился. Потискали младенца, на руках поносили. Аннушке племянница приглянулась, – тетешкала ее, пока Дарья с улыбкой не забрала ребенка, – дескать, покормить надо. Анна сверкнула на сестру глазами, но отдала. Став мужней женой, она не шибко изменилась, разве что стала еще красивее. Сергей, похоже, у нее по одной половице ходил, во всем слушался. Хозяйство у них было справное. Все, вроде, было хорошо, но не весела была Анна. Таилась в ее глазах какая-то печаль, как будто что-то грызло ее изнутри.
Гости разъехались. Снова замелькали короткие зимние дни. Снега намело вокруг заимки, как никогда. Работника зимой не держали, Марко сам всю работу по хозяйству делал. Дарье с бабьими делами да ребенком забот тоже хватало. Спали крепко. Но незадолго перед рождеством стал будить их по ночам волчий вой. Похоже, звери вовсе оголодали, подходить стали к самой заимке. Днем за пряслом видны были многочисленные следы волчьих лап. Марко часто просыпался, лежал ночами без сна, смотрел в темноту… Дарья чувствовала это и тоже не спала. Не ведомо отчего, ей было страшно.
Однажды Марко не выдержал, встал, оделся и вышел в ночную темь. Дарья хотела побежать за ним, но словно какая-то сила остановила ее. Заплакал ребенок. Она встала, дала ему грудь и долго сидела, обняв дитя. Странное забытье нашло на нее: все мелькали перед ее мысленным взором серые звери, летел снег. Она ощущала стремительность бега под звездным небом, по снежному простору, чувствовала радость движения, вольную волю и щемящую, непонятную грусть, такую, что завыла бы, кажется, на луну по волчьи…
Марко вернулся на рассвете, холодный, заснеженный, веселый…
– Что не спишь, Дашенька? – спросил, целуя; приласкал ребенка, лег, потянулся и быстро уснул. От полушубка, висящего у порога, пахло мокрой псиной, снегом и хвоей. Дарья положила ребенка в зыбку, подошла к окну и долго стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу…
Утром она, как с ножом к горлу, пристала к мужу: где был, да что делал? Марко только смеялся да отшучивался. Дарья не унималась и рассердила мужа так, что они поссорились. Тогда она решила выследить его, если такое повторится. Ждать долго не пришлось. Две ночи минуло, а на третью Марко снова собрался уходить. Дарья незаметно выскользнула за ним. Ярко светила полная луна, и видно было как днем. Марко дошел до прясла, переметнулся через него и пропал, только большой серый зверь мелькнул за жердями, сверкнул зеленью глаз, прыгнул в сторону и растаял в снежном просторе.
– Так вот оно что! Оборотень! – похолодела Дарья, и шатаясь, как пьяная, вернулась в избу.
Утром она собрала ребенка и кое-какие вещи и уже хотела выходить, чтобы отправиться к отцу, но пробудился Марко, крепко спавший после ночного бега.
– Дашенька! – начал он. – Даша! Что это? Куда ты?
Она молча посмотрела на него, и он понял, что жене известна его тайна.
– Зачем ты женился на мне? Не на Анне? – спросила Дарья звенящим от гнева голосом. – Оборотень да ведьма! Бегали бы вдвоем по полям да лесам! Что тебя к людям-то потянуло?
– Даша, постой! Выслушай меня! Разве я виноват? Я с детства был таким. Лунный свет всегда околдовывал меня! Смотри: это луна – она властвует… Я не хочу, а она манит! Тятенька, Петр, был такой же! Постой, я тебе все расскажу…
– Рассказывай! – Дарья опустилась на лавку. По ее лицу катились слезы…
Марко сел за стол, напротив. Его глаза помрачнели, стали еще темнее и глубже, так что Дарье временами казалось, будто огонь лампы не отражается в них. Он заговорил и говорил долго, сбивчиво, временами переходя на родной язык, но она давно научилась понимать его…
Со слов своего приемного отца он знал, что родителей его убили башибузуки, и что дед, отец матери, забрал его к себе. Марко помнил этого черного, худого старика. Они жили в горах, в маленькой хижине. К деду приходили разные люди. Однажды вечером пришли русские солдаты, принесли раненого. Тот был весь в крови и стонал. Дед лечил его, а Марко смотрел, пока не уснул. Солдат болел долго, и дед все ходил за ним. Так прошло много дней…
Однажды Марко проснулся и увидел, что раненый лежит неподвижно. Он подошел и прикоснулся, – тот был холодный, белый и твердый, как дерево. Вечером пришли русские, постояли немного, снявши шапки, дали деду денег и ушли. Появилась какая-то женщина и унесла Марко в другую комнату… Ночью в доме было страшно. Что-то гремело и стучало, пахло дымом и травами. Из-за стены доносились жуткие, непонятные голоса и тяжелые, чужие шаги…
Утром русский лежал на прежнем месте, но лицо его не было уже таким белым и неживым. Потом он стал шевелиться, а через несколько дней поднялся на ноги, стал ходить и разговаривать… Он был странным, не таким, как все, но это было не страшно. Втроем они прожили всю зиму. Русский во всем слушался деда и помогал ему. Дед звал его Петром.
В один недобрый день пришли турки. Они громко кричали и махали саблями, хотели убить деда, и тут случилось чудо: Петр внезапно исчез. Вместо него в хижине появился страшный зверь – огромный, мохнатый, со сверкающими глазами. Он бросился на турок, как волк на куропаток, и вскоре все они были мертвы. Марко запомнил это на всю жизнь.
Потом зверь снова стал Петром, и они втроем долго шли через горы. На узкой тропе дед сорвался вниз и разбился. Он умирал несколько дней, долго и мучительно, и русский все время был рядом. Когда дед умер, они его похоронили, и с тех пор всегда жили вместе. Петр много чего умел, был добрым и сильным. Марко звал его тятей. Жили они неплохо, только иногда Петр пропадал куда-то. Порой он отсутствовал по несколько суток, и после таких отлучек люди вокруг начинали шептаться, что то тут, то там находили растерзанных дикими зверями турок…
Случилось так, что Марко подсмотрел однажды, как названный отец оборачивается то волком, а то и хуже – настоящим чудищем. Петр прознал об этом и перестал от него скрываться. А потом Марко попробовал проделать все то же, что Петр, и у него получилось! Несколько дней и ночей носился он по горам с волчьей стаей, – какие это были незабываемые дни! Однако, когда ему захотелось домой, волчья шкура не пожелала слезать с него. Самоучка-оборотень выл и метался по горам, пугая пастухов, пока Петр не нашел его и не помог вернуться в прежний, человеческий, облик. С тех пор старик начал сам обучать своего приемыша кое-каким колдовским премудростям. Остальное Дарья знает сама…
Марко долго молчал, выжидательно глядя на жену…
– Грех-то какой! – сказала Дарья сокрушенно, в упор глядя на мужа. – Против Господа направлено ведовство и колдовство ваше!
– Почему? – удивился Марко. – Разве сам Господь не являл чудеса миру? Магия была всегда. Когда-то все люди были магами, только теперь они забыли об этом…
– Кто сказал тебе это, бедный ты мой? – спросила Дарья. – Петр, который бегал по горам и терзал людей?
– Он терзал тех, кто притеснял наш народ. Разве ты забыла, что турки убили моих отца и мать? И дед из-за них погиб!
– А старика Нилыча и Марину-соседку он за что загубил? Или, может, это ты их кровь выпил? – заплакала Дарья.
– Нет, что ты! – усмехнулся Марко. – Я не кровопийца. Кому плохо от того, что я в облике вольного зверя рыщу по лесу? Если бы ты знала, как это прекрасно, – мчаться, свободному, как ветер! А что до Петра, так он был не просто оборотень. Он сам рассказывал, что мой дед сделал его еретником, а после и всю свою колдовскую силу ему передал. На самом деле он ведь умер еще тогда, двадцать с лишним годов назад! Только душа его не успокоилась, томилась между явью и навью… Дед мой был великий колдун. Не всякий может вернуть мертвому видимость жизни, да еще так надолго! Вот только, чтобы ее поддерживать, без чужой крови не обойтись… Нилыч в свое время тяте зло сделал, он вправе был отомстить ему. А Марину уж Нилыч сам погубил…
– Что, если они вернутся?
– Не вернутся. О старике и Марине мужики позаботились, а о тятеньке – я сам. Не бойся, Даша, они теперь успокоились. Души их на небесах, а там уж Господь рассудит, кому – в ад, кому – в рай.
– А как же Аннушка? Что с ней случилось?
– Аннушка? Она – ведьма природная, без подмеса. Ей колдовская сила по вашему родству передалась. Петр только научил ее кой-чему, пока она ухаживала за ним… Хорошо, что я подоспел вовремя и не дал тебе подойти к нему, когда тело его с душой расставалось. Мне кажется, он неспроста призывал тебя. Еретники – колдуны шибко злые. Кто его знает, не захотела ли бы его душа завладеть нашим нерожденным еще ребенком…
Дарья вспомнила, как манил ее к себе Петр и вздрогнула.
– Кому же тогда он силу свою передал, если не Анне? Говорят, не передавши силу колдовскую, не может колдун помереть? – прошептала она.
Марко молча посмотрел на жену своими темными, страшными глазами, и она поняла все…
Глава седьмая
Вечер налил синевой окна, сизые тени поползли из углов горницы… Лампу бы засветить, повечерять, да нет охоты. Муж уехал со двора, – и Анна сама себе хозяйка в новом дому. В город с зерном отправился Сергей, дня через три вернется. Часто уезжает муж, оставляет одну такую красоту! Старую вдовую тетку на время своих отлучек поселяет к ней, – дескать, по хозяйству помогать. Да не затем здесь старуха! Знает Анна, что доглядывать за молодой женой поручил тетке муж. Ну, да не беда! Спит уже старая и долго еще спать будет. Знает Анна средства верные – зелья сонные, не зря с Сергеевной по лугам да полянам бродила…
Сидит так Анна угрюмая, глаза в колдовскую книгу уставивши, думы ее далеко… Представляет она, как Дарья-сестрица с красавцем Марко милуется, и злость поднимается в ее душе. Так бы и растерзала мерзкую! Но не тут-то было! Словно железной стеной ограждена Дарья, не подойти к ней, не подступиться! Никакое волшебство ее не берет. Небось, старый ведьмак Петр постарался, – по нраву ему была невестка. И то: добра Дарья, нравом кротка, отменно красива. Ведь любимой сестрицей совсем недавно Аннушка ее величала. Да где теперь эта Аннушка, смешливая, веселая девчонка? Ее словно подменили, – прежней молоденькой дурочки и след простыл. Сила непонятная, могучая струится по жилам молодой ведьмы, тоска душу гложет, сердце хочет чего-то, а чего – само не знает…
Склонила Анна голову, глаза прикрыла, будто дремлет, и вдруг – чу! Шорох в углу, мягкие-мягкие шажки… То ли зверь, то ли человек? Черный, мохнатый, крадется, припадает к полу, искры глазами пускает… На шесток вспрыгнул, повернулся, глядит призывно… Гнев охватил Анну. Вскочив, подбежала она к печи, руку протянула, чтобы схватить подлое создание, но рука прошла сквозь него, как сквозь туман, и ничего в ней нет… Поблазнилось? Но в ушах уж зашумело, будто ветер-ветрюган что-то нашептывает. А за спиной словно крылья растут… И шепот-шепоток: «Поворотись-повернись, через голову кувыркнись… Вольной птицей обернись…» Что-то стукнуло, грохнуло, что-то сверкнуло в печи, …и нет Анны, только клубы дыма поднялись из трубы в звездное небо…
– Ишь, молодая что-то не вовремя печь топит, – прошипела бабка, стоящая перед домом напротив своей подружке, такой же карге. – А дым-от как клубами вьется! Верно, в доме ведьма живет, хе-хе!
Качает бабка головой, беззубым ртом скалится…
– Уж больно причудлива она да ндравна! А спеси-то, спеси! Идет мимо – головой не кивнет! Боится, видать, что отвалится!
– Колдуново отродье – оно и есть колдуново отродье, – отозвалась собеседница.
– Молчи, Лексеевна! Прослышит ейный муж, головы не сносишь, – как зверь за нее стоит! Недавно Настасья, невестка моя, сказала ей что-то супротив, так Сергей прибить ее грозился, за кнут хватался! С сильным да богатым не связывайся!
– И то верно!
Старухи долго еще шепчутся под окном, хотя уже совсем стемнело, и воздух захолодал и наполнился снежной изморосью.
***
Вольно в небе молодой ведьме. Хочешь – вправо лети, хочешь – влево, хочешь – к звездам взмывай… Но лежит ее путь с старой дедовой заимке, к сестрину дому. Кружит ночной птицей над избой, кричит призывно, веткой в окно стучит… Но не скрипнет дверь, не раздаются шаги, не выходит он – любовь ее, Марко-королевич. Припала Анна лицом к оконному стеклу, в окно заглядывает. Видит: сидят за столом Дарья и Марко, веселы оба. Дитя на руках качает сестра, свеча горит перед образами, которых раньше и помину в избе не было. Строго глядит с них на Анну Пресвятая Богородица… Отпрянуть бы птицей от окна, но словно сила какая-то держит, не пускает…
Видит Анна: пропала вдруг улыбка с лица Дарьи, прижала она ребенка к груди, на окно уставилась, глаза большие, страх в них…
– Милый, что это? Показалось мне, будто сестрица в окно заглядывает?
– Что ты, Дарьюшка! С чего ей среди ночи здесь появиться! – отвечает Марко, а сам встает, к двери идет…
