Водолей

скачать книгу бесплатно

Водолей
Анна Яковлева

Авторский гениальный стиль позволит вам окунуться в увлекательный сюжет, который заставит вас пересмотреть свое представление о знаках зодиака. Эта книга станет отличным подарком для всех, кто увлечен астрологией и хочет узнать больше о себе и окружающих.

Водолей

Анна Яковлева

© Анна Яковлева, 2024

ISBN 978-5-0062-5554-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВОДОЛЕЙ

– ШБ… – закончила она в приятном томлении. Всё-таки второе. Вот и объяснение этой странной таблицы для зрения, любимая моя. Объяснение может быть хоть сссссссссссссссссовершенным, хоть с недостатками, хоть с интеллектом Запада, как у Весов, хоть с раскрепощённостью Востока, хоть с открытым механистическим умом и горячим сердцем, как у Близнецов, хоть с сухими числами, выскребанными ножом на голени и со влажными глазами-озерцами, как у Водолея, когда он слышит это объяснение, любимая, и то, как ты рассужд?шь о заснеженном ясене, под который ты положишь трупик нашего младенца и укрCшь его мхом. Никакого аборта, любимая, не будет! Не позволю! Особенно в день мCго рождения! Что за символика смерти такая?! Очередной твой красный день? Наш всего лишь триста седьмой день из заведомо бесконечной войны? Но я не Мардук, а ты не Тиамат. Мы же оба были мертвы. Никакой бесконечной войны, моя юная Руфь!

Песочный Брат нанёс Звёздной Сестре десятый удар плетью и сказал:

– Ударов будет двенадцать – для твоего же большего блага! Если тебе больно, сделай вид, что они идут в обратном порядке. Конечно, проще с мертвецом тебя закутать в один саван, но я не хочу слыть банальным резонёром. Я ведь не просто средний бес, я сам – Дух Обличитель и Первый Маг на этих камнях и цветах! И я хочу тебя любить!

При слове «маг» Звёздная Сестра стала болью. Да, любимая, именно болью, болью моей и болью чужой, в которую превращалась Аня, когда грустила на берлинской станции, но про ромашки Ани и про несбывшуюся оттепель Звёздной Сестры я расскажу чуть позже, а пока традиционное начало про… 3… 2… 1… да, никакой войны между нами, только вместе и против других, бесконечно и против врагов. Даже упав, мы станем разрубать лодыжки врагам, а оставшуюся от них железную бронь мы будем присобачивать куда-угодно, да хоть на голень Даниилова истукана, неважно, я не судья иудейский, чтобы решать. Но врага мы убьём. И тёплую печень Прометея мы выклюем сами. По смерти Иисуса вопрошали люди многC, но мы уже зн?м ответ на главный вопрос. Линейного времени нет. Одно круговC. Но и это не значит, что всё повторится. Не такая мы персона, любимая! Ни за что! Мы добудем свежего воздуха для любви, убьём хоть пернатого ангела, дойдём хоть до лысого чёрта за этим…

– Но, любимый, – прервала ты, – как всё это возможно? Как мы и дети друг другу, и родители?

– Всё не так однозначно. Мой вот родитель – Зевс. Матерей хоть отбавляй. – Ты кровный брат Геракла? – удивилась ты.

– Но уж не утробный так точно. Но Зевс, зачиная меня, уже был испорченным. На его воздушной палке, сама поним?шь, какой, была болезнь Венеры в виде свинцовой буквы «бэт», в виде клейма его отца и мCго деда Сатурна. Враждебный всем нам Уран, мой прадед, добавил на палку ещё одно клеймо, в виде буквы «цади», что значит Водолей. Под этим знаком я и родился в константинопольских трущобах двадцать первого числа. С сАмого первого дня мои нервные рецепторы настолько быстро проводили через себя весь электрический ток окружающего мира, что я неизбежно превратился в трикстера. Всюду я бился головою в барабан и издавал вместо музыки неприличный шум завода, клал свой непомерный разум супротив Великого Абсолюта и Великий Абсолют всегда проигрывал. Я даже мочился, совсем как ты на меня, в чашу со змеёй, всегда убаюканной прихвостнем Бога, Иоанном этим Богословом. Как и помянутый Бог слов, морил себя голодом в киевской печёре, и все мириады ангелов, которые к нему спешили с дополненным и исправленным Откровением, я единовременно протыкал остриём сломанной иголки, из которого затем и вышло то целC копьё, которым протыкал тебя.

– Так кто же ты? – спросила ты, дрожа.

– Я – буран. Я – Дионис.

– А я?

– Ты – музыка, религия, любовь, война!

– Так как же наши имена?

Ох, любимая, ночные откровения между часом и трёх часто забываются днём. Облака сгустятся меж покровами ночи и вершинами гор. Моя музыкальная стихия шума, мой ураган, наполнится влагой предыдущих и последующих водных знаков и пойдёт к Океану, в котором растворена Тиамат и прочие производные женской природы.

– Возьми себе любC имя, – сказал я. – Какая твоя любимая буква?

– «К»

– Бери любC на «К». Но только не Кали Югу.

– Хорошо, любимый. А какC возьмёшь ты?

– Я возьму имя Бога из Нового Завета и имя самого упомин?мого пророка в Коране. Моё имя будет Джошуа.

– А что нам делать с водоворотом жизней и смертей, сквозь которые мы пронесли наши первородные стихии?

– Ничего. Я лучше вновь потеряю язык.

В честь Диониса отмечались Анфестерии, ибо на дворе стояли красные дни швата, одиннадцатой магхи и восьмого антестериона. Сатурн в Водолее был Кроносом в Козероге. Водолей раз в три дня был Юноша и Принц-полукровка, который то и делал, что управлял санями, укрывался подснежником и не ел ничего, кроме лавролистного волчеягодника. 21 января – 19 февраля.

Юнона благоволила собственным любимцам и в месяц праздника Виноградной лозы позволяла Водолею в изящной позе изливать семя из урны вместе с водой. Возможно, после этого подчинения Воды и стало возможным рождение убийцы короля морковных или дважды морковных цветов, однако сразу при свете первых звёзд не понять, защиту ли несут или гибель нашему здоровью постоянные путешествия, так с чего б это вдруг вменять всё в вину Водолею с его семечками? А? Симон умрёт, король умрёт, морковь завянет – вот что важно и трагично, когда как поиск знамения в прошлом лишь уводит нас в сторону от преодоления невзгод настоящего. Один голландский моряк любил подсматривать за танцами обнажённых девок в ливанских башнях, да так и погиб, схваченный пиратами – кто знает, может, он бы угодил к чистым ангелам заместо нечистых, если бы вместо рефлексии решился бы на насилие в одной из башен.

Минуя чистых и нечистых ангелов, из зеркала в полу храма выскочил священнослужитель, сидящий верхом на быке и с фонарём в руке. Кудрявый священник пытался выдать себя за шестьдесят первого из семидесяти апостолов, но я-то знал, что прежде всего он является тридцать первым нерукопожатым ламедвовником, который проповедовал Огонь во всем. Старого епископа звали Арисархом, родом он был из Амасии, побирался в Апамее, а Христа искал аж в самом Риме, прибегая к помощи филиппийцев, колоссян и фонаря, что у него в руке. Когда-то Аристарх был моим другом, прощающим преступление и вольные прегрешения, а его горящий фонарь воплощал гуманность и альтруизм. Но всё изменилось. Аристарх отошёл от дел и с достойной серьёзностью пробил себе путь внутрь себя. Но богатC размышление в сочетании с внутренней собранностью не обязательно превращают популяра в Цицерона. Аристарха они привели в тёмную пещеру, от одного вида которой трC из гесперид стали чуть более земными, чем ранее, и обратились в Невинность, Красоту и Любовь, три Грации чистого четверга. Само собой, в такой пещере никакой фонарь с «Огнём во всём» не помог бы, и Аристарх говел во тьме бесконечность времени. Выбравшись из пещеры, он стал проповедовать, что муравьи приносят лекарства из Океана. Это лекарство от истечения он продавал своим амаситам, и оно по-первой в самом деле заставляло болезнь успокоиться. Когда же оно перестало работать, амаситы взбунтовались, но Аристарх получил в пещере дар изгонять невидимых демонов, и с его помощью привёл амаситам ещё одно неоспоримC доказательство того, что муравьи приносят лекарства. Его чудодейства остановил Центавр, который муравьёв не чувствовал и который ради двести пятидесятого дня нашего храма коварно ударил свиньёю в литавры (ха!) и вместо Песочного Брата так и вообще нанёс Звёздной Сестре девятый удар плетью! «Центавр по чётным дням» стал говорить амаситам о низвержении Сатаны, которC пока не произошло, как о несомненном факте, и только с его помощью амаситы перестали верить в муравьиные проповеди Аристарха. Центавр сделал шестьдесят первого апостола нерукопожатым ламедвовником, дал ему быка, рассёк копытом пространство и ноосферу и направил Аристарха обратно в ту пещеру, из которой тот вышел, впрочем, бык под Аристархом решил его спасти, и перемещение произошло в то же место, в сад гесперид, но чуть подальше, ближе к древу посреди рая, однако по итогу Аристарх при помощи зеркала, сделанного из лавы и причастия двадцать шестого декабря, оказался в нашем храме, где при смехе Водолея и братьев во плоти ветхозаветный первый маг по имени Симон отпускает свою десятую служанку Елену, денно и нощно держащую до этого Татьяниного дня над его головой пояс из четырёх карточных мастей, затем самостоятельно сменяет свою просторную робу и волшебный жезл «Я против Них» на монашеское рубище и одинокий фонарь с плачущей внутри семнадцатой звездой и уходит на вершину горы, где становится новозаветным девятым отшельником. Он поднимает правую руку к солнцу, посох из калины в левой становится золотым от влияния зодиакального креста из Водолея, Льва, Тельца и Скорпиона, после чего терновый венец на его голове обращается в символ бесконечности из кусающих за хвост [друг друга] змей, и новозаветный мужчина, Водолей-Иисус, силой творящей мысли при свете небес и шуме многих вод погружается в мистерию сотворения мира и видит в лицо зверей Зодиака, сделавших его посох золотым. Лица зверей этих – лица, человека, льва, тельца и орла, с четырьмя шумящими крылами возле этих лиц, с четырьмя колесами с высокими и страшными ободьями, в коих заключался дух их. Небесный свод простирался над зверями как изумительный кристалл, и со свода был глас Всемогущего, который пугал отдыхающих нас под португальской лавролистной калиной, особенно тебя, любимая, ибо над собой ты восприяла престол из сапфира с Иисусом на нём. Первой он держал пылающий меч, а другой рукой опирался на Водолея, огнём и радужным сиянием был он окружён, а ещё странный запах мы ощущали, как металл после дождя в воинском стане. Второе причастие. Сие являлось олицетворением борьбы с Козерогом-миссионером за индивидуальную свободу (чтобы та ни значила), в огне которой появился новый вид взаимоотношений – «Я» и «Они». В чём же этот вид заключался? Без стремления к уникальности постараюсь его описать. Вот смотри, у твоих лодыжек цветут растения, а под небом лежат оставленные неизвестнозаветным Симоном Магом четыре масти из волшебного жезла «Я против Них», это первая масть, кубка цвета менструаций с буквой «алеф», масть вторая, меча с рукоятью из спаренных друг с другом Собаки, Тигра и Лошадки, третья, и маленького золотого динария, бывшего оплатой для Симона за создание арканов, с буквой «тэт» среди трактирщиков и тыквенных голов, это четвёртая. Когда из этих четырех ты возьмёшь масть первую, жезл с говорящим названием, то из него пойдёт синий поток, и затем его молниеносное исчезновение в стихии Воздуха, т.е. уничтожение потока одним лишь твоим Словом, явит пред тобой отвечающего за предпоследнюю неприятно-красную точку, из которых сотворено наше мироздание, а именно независимого Водолея, и вот тогда, любимая, ты почувствуешь себя выше мира, ибо действительно будешь над ним, на вершине шестнадцатой башни, откуда сквозь облака лёгкого пошива откроется панорама ударов плетьми! Нет, моя любимая, нет! Песочный Брат нанёс всё-таки Звёздной Сестре восьмой удар плетью! Короля всё-таки убили! В конце концов короля настигла стрела Иуды, но на следующий же день на месте его гибели вырос тополь, прекрасный, стройный и неколебимый ветром. И под этим тополем, ? Ангел Исраэль, я произношу тебе свои молитвословия! Под этим тополем рыдают звёзды из созвездия Кассиопеи по случаю утраты гордого короля, и я вижу, как другая половина существа, меня спасшего, становится полноценным человеком, вполне себе surhomme, сравнимым в своих характеристиках с этим тополем. Человек вошёл в пруд. Его голени оказались в подлёдной воде, но ему нипочем была ни она, ни попутный ураган перед рассветом и ни скорпион, который выбежал жалить. Человек его раздавил… и вот после этого из пр?да вышла она, Дева… Катя… Я посмотрел на электронный циферблат свCго шагомера. Сегодня двадцать восьмC января, а это значит, что мой покойный брат действительно прав! Катя нашлась именно в эту дату! Но перейдём к насущному. Человек овладел Девой, и, помимо ощущения дежа вю, я испытал какой-то критический восторг, делающий из полноты жизни строгий солнечный луч, который от меня, возвращаясь к солнцу, прорез?т сиреневую тьму ночи, и в появившемся разломе кажет себя наружу палец Христа и слышится голос его Отца:

– Следуйте за человеком, несущим воду, и войдёте в царствие мC!

– Да! – говорю я Богу, рыдая. – Да! Я всё понял!

Я последовал за сверхчеловеком и в один момент оказался им – потому что я всё это время был им, и им, и гнавшимся за мной зверем, и ракушкой, и весами – а Дева передо мной обратилась обратно в Катю, которая, не выдержав божественного света, закричала и убежала в сторону города. Именно так, ? Ангел Исраэль, охраняющий тень Геракла в Аидовом королевстве – я обрёл свою божественную природу и понял, в чём состояло всё это время моё прикрытие в школе. Я был не уборщиком – на самом деле я был хакером, и сейчас мне нужно ожидать посылку, в которой находится прослушка с радиусом действия сквозь тринадцать стен. Водолей раз в три дня Юноша, а остальные два дня он как Одиссей, женатый царь и многомудрый ?bermensch, Олимпийский Бог на фоне смертных, Посейдон с небесными вилами на фоне инков и ацтеков с земными топорами, Нептун на фоне ахеянцев, чью помощь ахеяне воспевают в виде храмов, хотя для НептунА она как кость, брезгливо брошенная псу; как умирающий Геракл, неизбежно и по приказу опускающийся ко псу Аида, сонному ЦербЕру, которого приказано похитить или хотя бы послушать его храп – пользуясь прикрытием уборщика, я поставлю прослушку в наиболее неприметнC место и смогу узнать не только причину сговора Учительницы и Тани Т., но и связь со всем этим мCго гиганта-архиврага Меска.

Первый Ангел стал темнее, чем витающий рядом Второй Ангел, но Первый, играя в невозмутимость, продолжил:

– Самая сладкая из муз человечества по имени Эрато повторяла в качестве прообраза любовной поэзии один и тот же мотив для разных народов – евреям про Лотову супругу, что оглянулась на горящую Гоморру и обратилась в столб из соли; грекам же об Эвридике, что изображала в некCм роде «цветущую Гоморру», на которую оглянулся Орфей, когда забирал её из царства Аида, и Эвридика, запечатлев его поворот головы, осталась у Аида навсегда – договоры с ним нарушать нельзя, какими бы прекраснодивными твои переборы на лире бы не были. В этом мифе, в параллели с иудейской историей, видна главная соль – потеря радости жизни для многих народов земли через грядущий монотеизм. Только иудеям этот миф был представлен в его более поздней, жестокой версии, а вот древним грекам этот миф явился ещё в невинной, языческой прелести, в виде романтической истории, в виде тоски по небывалому Реннесансу, а не виде монашеской аскезы или в проклятии подлунному миру и краскам, которC и изображал соляной столб на пути из Гоморры. Козий остров, названный Эгиной в честь любовницы Зевса, хранит у своих берегов множества кусочков шлемов в память о подвигах Агамемнона, а мой рассказ о собственном отце по крови, пока имеющим плоть и имя Геракл, в отличии от меня, никогда не смогущим ни того заиметь, ни другого, будет являться немного попыткой сCдинить разрозненные кусочки в единC полотно, хотя бы в уголок на дырявом персидском ковре.

Ф?

Пустоты преданности вместо безумия дурака или дурачества безумца витают в голове, как жёлтые пчёлы над мёртвым львом, пока греческий Самсон, бритый Геракл, лежит у бронзового кувшина в предсмертной агонии, а перед его глазами маячит Троица, Первым, вроде Духа, предпоследний остров Крит, на котором он побывал, а Вторым, как будто Сыном, все несметные чудовища, которых он заборол и изничтожил, Третьим же, Отцом, королевство Плутона или царство Аида, в которC ему предстоит либо войти и уйти с украденным Цербером, дабы доисполнить договор с Эврисфеем, либо войти и остаться навеки веков бесполезномысленной тенью.

Он спустился в ад. Цербер предстал ему сразу. У него было три головы и хвост в виде змеи. Он стал к Гераклу спиной и не видел и даже не слышал, как Геракл миновал его на пути к самому Аиду, ибо сын Зевеса крался как вор и почти не дышал в этой влажной тьме.

Супруга Аида, Персефона, богиня ада в модном наряде, расхохоталась, едва герой предстал перед ней. Светло-голубые глаза богини напоминали снег вершин Гиперборее, уж настолько ледяными были в них презрительные искры. Неожиданно Аид подошёл сзади Геракла и положил свою безкожную руку ему на плечо. Впервые судорога страха сковала Гераклу горло, в его голени будто вонзились кинжалы, его навсегда приковавшие сюда.

– Я не уверен, что ты на самом деле умер, – медленно произнёс Аид, угольно-чёрными глазами оглядывая рану на паху Геракла.

– Я тоже в этом не уверен, – ответил полубог. – Но это не столь важно. У меня есть договор, который нужно доисполнить. Мне необходимо вывести вашего пса на белый свет…

Персефона расхохоталась куда более жестоко, чем ранее, и спросила:

– Как ты себе это представляешь?

– Не знаю, – сказал Геракл, глядя на Аида. – Но позволь мне с ним сразиться. Если победа будет за мной, то я заберу его с собой.

Аид столь же медленно, как ранее, кивнул, убрал с плеча Геракла руку, и тот наконец получил свободу. Он бросился с криком на пса и обхватил обеими руками его две шеи, а в третью голову ударил лбом. Цербер разрывал Геракла надвC, но тот продолжал свой ухват и удары и по итогу оказался сильнее – Цербер захрипел и потерял сознание. Геракл потащил его за хвост к к воротам, но его тень навсегда осталась в аду. Едва Геракл прошёл ворота, как его оставшаяся тень пообещала другой тени, которую при жизни звали Мелеагром, взять в жёны его сестру Деяниру, т.к. при жизни Мелеагр не успел её выдать замуж. Выполнил ли Геракл обещание собственной тени – маловероятно, но я достоверно не знаю. Но знаю, что Геракл приволок Цербера в Микены, во дворец Эврисфея, и положил его прямо у котла, над которым парил я. Пёс начал просыпаться, подымать свою морду, и часть из его ядовитых слюней угодила в котёл, из-за чего весь навар позеленел, а я, в отличие от мCго собрата, Второго Ангела, обрёл совершенно иную природу. Я рявкнул на Геракла и велел спустить Цербера в ад. Геракл не препятствовал, и через несколько мгновений детище Аида неслось во всю свою девятикруговую прыть обратно, пугая горожан и случайную скотину. Слюна его падала на землю, и из неё вырастали ядовитые травы и ягоды, которыми затем немало потравилось заблудившихся детей и путников. Геракл же воскрес, стал прямо на ноги, его орган исцелился, а взгляд просветлел. Он желал подняться прямо на Олимп, дабы лично отец освободил бы его от смертельно опасных и, что куда важнее, от ставшими теперь бессмысленными заданий Эврисфея.