скачать книгу бесплатно
Прочие гости, снискавшие честь личного поздравления, были Ольге не знакомы. Все они уже и кланялись в пол, и руки обоим целовали, не стесняясь при этом разглядывать Ольгу с головы до ног.
Взгляды их были исполнены любопытства и даже некого едва уловимого презрения – на неё смотрели как на диковинного, но чуждого их миру зверька. Что же за девица такая? Что в ней особенного? Как сумела князю приглянуться настолько, что веденицей[3 - Законная, старшая жена] ныне названа? Да – молодая, да – красивая, но сколько их таких у князя?
Гости подносили свои подарки или в берестяных торбах, или в деревянных шкатулках, в них вкладывались грамотки с именем дарителя. Во время подношения шкатулки и торбы открывались, дары выставлялись напоказ, после подходили отроки, забирали их и складывали в телегу, чтобы затем отвезти всё в терем. Чего только там не было – и паволоки разноцветные, и аксамиты отрезами, и украшения с самоцветами, и оружие князю, и меха, и серебряная посуда…
Потом явились игрецы – зазвучала гудьба и пение, вслед за ними потешали гостей скоморохи, изумляли ловкостью трюкачи. Борцы, раздетые до пояса, сходились в кулачном поединке. Гусляры услаждали слух стародавними преданиями. Гости хмелели, становились шумными, пересаживались друг к другу для общения – Фаст к Игорю, Асмуд к Яромиру, Свенельд к Предславе – а пригожий Милонег и вовсе куда-то подевался.
Всё это происходило будто отдельно от Ольги, словно в басне о волшебном зеркале – Ольга по эту сторону зеркала, а все прочие – по ту…
И вот князь поднялся из-за стола – на супругу и не поглядел. Услужливые челядинцы за его спиной засуетились – Игорь бросил им какие-то краткие слова, и вскоре к Ольге подошла боярыня Ода – склонилась и сказала на ухо, что настала пора отправляться в опочивальню.
– К супругу подойди, под руку его возьми, – наставляла боярыня. – Да не дрожи так, детонька, – ничего страшного с тобой не приключится. Лишь то, что со всеми жёнами когда-то случалось, и все они и доселе живы-здоровы и охотно делят ложе с мужьями, – шептала Ода, пока вела к ожидавшему её Игорю.
До княжеских хором их сопровождали не гости, а охрана и челядь – и Ольгу это только радовало – не пришлось вымучивать улыбку, выслушивая наставительные срамницы.
В тереме они с супругом на время расстались. Прислужницы увели Ольгу в её покои – омыли душистой водой, облачили в тончайшую белую сорочицу, расчесали волосы и оставили ожидать князя.
Из приоткрытого окна доносились крики, девичий визг, пение. Киев гулял. В честь княжеской свадьбы на Подоле народ бесплатно угощался пирогами и пивом, забавлялся выступлениями висоплясов[4 - Акробаты] и потешников. Кияне веселились и пили за здравие князя и молодой княгини…
Ольга присела на краешек ложа. То, что ей предстояло – тайной не было. Односельчанки из Выбут делились знанием о том, как любились с парнями. Случалось подобное и безо всяких свадебных рядов, лишь по обоюдному желанию. Людской закон не требовал от простолюдинок беречь себя до свадьбы. Это знатные и родовитые семьи стремились взять невестками нетронутых, едва расцветших девиц, дабы исключить возможность рождения детей чужой крови.
«Со всеми жёнами когда-то случалось», – крутились в голове навязчивые слова, а сердце колотилось так, словно стремилось выскочить из груди. Чужим знанием его было не утешить. Тем простым девам гораздо проще приходилось – они становились жёнами мужей не знатных и могущественных, а желанных и любимых.
Дверь открылась, на пороге появился князь… Ольга тут же вскочила, отошла на середину опочивальни и, обхватив себя руками, замерла. Ей вспомнилось, как они стояли напротив друг друга в Выбутах, когда князь решил позабавиться поединком на деревянных мечах. Как просто было рассуждать, находясь под защитой любящего, влиятельного батюшки, про разумных ворогов, про возможности всегда отыскать взаимное согласие…
– Ну что, жёнушка, семеюшка моя, – усмехнулся Игорь. – Княгиней тебе любиться будет слаще?
Он переступил порог ложницы, захлопнул дверь и приблизился к Ольге.
– Не знаю, князь, не приходилось прежде – не с чем сравнить… – пробормотала Ольга.
– А ты всё та же шутница, – скривился он, взял её за подбородок и вгляделся в лицо.
Вторую руку князь положил ей на поясницу и, чуть надавив ладонью, потянул Ольгу к себе. От него пахло хмелем, а в его тяжёлом взгляде не было ни радости, ни воодушевления, ни даже любострастного предвкушения, как в Выбутах. Это там она являлась желанной добычей, а теперь, переданная в его власть на условиях отца и даже как будто навязанная, потеряла прежнюю ценность.
В устроенной под самой крышей и нагретой за день ложнице было душно, но Ольгу пробирал озноб. Её тело и душа противились его близости – босые ноги упёрлись в ворсистую ткань ковра, а ладони – в его грудь. Она отвернула от него лицо, и тотчас, даже не глядя на князя, ощутила взметнувшееся в нём недовольство.
– Вновь шутки шутить затеяла? – выдохнул Игорь с раздражением. – Только нынче шутить мне сподручней будет. Не подумала о том? А я ведь тоже умею… – его пальцы отдёрнулись от её лица, как от чего-то гадкого – он развернулся и отошёл.
Расстегнув и небрежно, прямо на пол, сбросив златотканый плащ, князь присел на ложе и воззрился на Ольгу. Его заледеневший, презрительный взгляд, как на жалкую букашку, – такую нелепую в своём бессмысленном противлении – кто она и кто он – всколыхнул в ней животный страх. И она вдруг поняла – князь ничего не забыл и ничего не простил – ни выстрел в его гридня, ни явленный ему неоднократно отказ, ни принуждение назвать её своей водимой женой и княгиней… Преодолевая себя, Ольга приблизилась к супругу, опустилась у его ног на колени.
– Позволь разуть тебя, княже, – промолвила она, уперев взгляд в его жёлтые, с вышивкой сапоги.
– Встань, – холодно прозвучал его голос.
Ольга подняла голову и посмотрела на супруга.
– Отныне делаешь, что я тебе велю. Встань и сними сорочицу…
Ольга послушно выпрямилась и в растерянности замерла, не решаясь разоблачиться до нагого тела перед чужим для неё человеком. Тогда и он поднялся, одним резким движением надорвал на ней ворот сорочицы и скинул дорогую ткань с Ольгиных плеч. Затем медленно обошёл вокруг неё. Небрежно накрутив её волосы на кулак и отведя их от спины, оглядел молодую супругу с головы до ног.
– Неужто Новгород, в самом деле, стоит моего с тобой обручения? – остановившись напротив Ольги, произнёс он задумчиво, будто спрашивал сам у себя. Его ладонь, неспешно заскользила по её телу от шеи до низа живота, а затем переместилась на бёдра и там замерла. – Худа ты, тела недостаточно, – пренебрежительно заключил её супруг.
– А в Выбутах всего достаточно было, – проронила Ольга и тут же вскрикнула – от удара по ягодицам. И следом жестокая рука дёрнула её за волосы.
– Ты в селе своём рот открывала, а здесь молчать будешь, пока я иного не велю, – процедил сквозь зубы князь, приблизив побелевшее от гнева лицо. – Довольно уже испытывать моё терпение! Говорить я тебе сегодня запрещаю. Поняла? – прикрикнул он и ещё сильнее потянул за волосы, так что её голова откинулась. Свободной рукой он обхватил её выгнувшуюся шею и слегка сдавил горло ладонью.
– Да, – ответила Ольга хрипло.
– Вот и умница, – похвалил князь, умерив голос. – А то ведь и личико твое может пострадать, прекрасивое, – хватка его ладони на шее ослабилась, и рука вновь скользнула по её телу.
В глазах его что-то вспыхнуло – желание пересилило все прочие чувства и мысли. Он отстранился, расстегнул серебряный пояс, стянул с себя шёлковую рубаху и грубо привлёк Ольгу к себе, прижался лицом к её виску и волосам, провёл ладонью по спине и бёдрам. А затем толкнул её на ложе, распустил завязки портов, склонился над ней, и с Ольгой случилось то, что со «всеми жёнами когда-то случалось».
Не посчитав нужным дать ей опомниться от случившегося, супруг не останавливался ни на миг в своём обладании ей – благо, хоть продолжалось оно недолго. Завершив соитие, князь лег рядом с ней на ложе.
– Вот теперь сапоги снимай, – приказал он ей.
В эту ночь супруг и не думал щадить её неопытность. И когда всё, наконец, закончилось, князь, не промолвив ни слова, отвернулся и уснул. Ольга же, надев на себя разорванную сорочицу, лежала, не смыкая глаз, вытирая и глотая горькие слёзы, и лишь под утро забылась коротким сном и тут же проснулась с тревожной мыслью, что надо успеть покинуть ложницу до того, как проснется супруг. В этот миг она была почти благодарна князю за то, что он пренебрёг свадебными обычаями, и никаких встреч молодых поутру с гостями и родственниками не предполагалось. Как и пира второго дня свадьбы…
Одевшись и причесавшись с помощью прислужниц, Ольга попросила проводить её в столовую горницу. За столом уже сидели наследники князя, Предслава и незнакомая Ольге средних лет женщина. Ольга пожелала собравшимся доброго утра – незнакомая женщина поднялась:
– Будь здрава, княгиня! Я – наставница княжны Ефандры, Милицей наречена, – представилась она и поклонилась.
– Будь здрава, Милица, – отозвалась Ольга и посмотрела на княжну.
Юная Ефандра, названная так в честь бабки – матери князя Киевского, гораздо больше походила внешностью на Игоря, нежели княжич Олег. Её глаза, подобно отцовским, были – серыми, а волосы, заплетенные по-девичьи в косу, тёмно-русыми. Они слегка пушились, завитками ниспадая на нарядный венец – шитую золотом ленту. На виски с венца спускались золотые привески-рясна. Княжна в силу своего возраста – а была Ефандра в той пограничной поре, когда девочка уже и не дитя, но ещё и не созревшая для брака дева – не присутствовала на вчерашнем пиру, а нарядиться ей явно хотелось: оттого на семейный заутрок она надела столь дорогое узорочье. Ефандра доброжелательно улыбнулась княгине и кивнула. Улыбнувшись ей в ответ, Ольга перевела взор на прочих присутствующих за столом – княжич, заметив внимание молодой жены отца, покосился на тётку. Убедившись, что новоявленную княгиню Предслава и взглядом не удостоила, Олег тоже промолчал..
Вздохнув, Ольга присела. Подоспела челядь – наполнила снедями посуду, избавив новобрачную от неловких расспросов и лишних поводов почувствовать себя ещё большим изгоем. Ольга устремила взор в стоявшее перед ней блюдо с кашей – желания есть нынче не было. Остальные к еде тоже не притрагивались – без главы семьи начинать заутрок не полагалось. И вот, наконец, в горницу вошёл князь. Наставница и княжичи, завидев его, вскочили, по очереди поздоровались с поклоном. Предслава проделала то же самое, но не спеша, степенно и величаво. Ольга, не зная, как пристало вести себя ей, посчитала за благо последовать примеру прочих собравшихся – поднялась, молча склонила голову и села. Скользнув взглядом по лицу супруга, она отметила, что смотрелся Игорь весьма хмурым. Князь тоже поглядел на неё – внимательно, задумчиво, как будто припоминая, отчего Ольга здесь, и вдруг усмехнулся:
– Благостное нынче утро выдалось. Всё семейство в сборе – и княгинюшка наша тут же – прекраса моя ненаглядная, – он сел за стол, отпил из кубка, который поспешно наполнила пожилая прислужница, взялся за ложку, и все прочие члены семейства приступили к еде. – Что так рано поднялась, прекрасушка? Почему супруга своего одного в печали и скуке оставила?
– Не хотела тревожить твой сон, князь. Прости, коли тебя расстроила, – скромно промолвила Ольга, потупив взгляд.
– Верно – расстроила. Запомни, прекраса моя, должна ты вечером всегда быть раньше князя в ложнице, а утром, коли я с тобой рядом ночевал, покидать тогда, когда я тебе велю и не ранее. Поняла? – не стесняясь своих отпрысков и наставницы, обратился к ней супруг.
– Поняла, – кивнула Ольга.
– На первый раз прощу тебя, но ежели ослушаешься – будешь наказана так, как сочту нужным.
– Да, княже, как велишь, так и сделаю.
– Сметливая жена мне досталась, это радует, – князь рассмеялся, приложился ещё раз к кубку и принялся за еду. – Ладно, довольно семейных дел на сегодня, – прожевав, молвил князь. – Перейдём к державным. Сын, отправишься вместе со Свенельдом в Смоленские земли. Разобраться надобно с тамошним правителем, что посмел оказать помощь нашему противнику, Вальгарду. Возьмёшь три сотни из нашей дружины, Свенельд своих людей и наёмников, что из Ладоги привёл. Итого пять сотен.
– Захватить хочешь Смоленск, батюшка? Своего наместника там поставить?
– Откуп для начала хочу со Смоленска взять. Коли серебра мне даст и прочего имения – не трону его. Всё же своих людей в войне с Новгородом я почти не потерял. Спасибо моему тестюшке – из своей мошны войну оплатил, – князь рассмеялся, и Ольга поняла, что эти слова были предназначены ей. – Да ещё и дочку мне отдал свою любимую. Ничего для своего князя не жалко. Вот такие должны быть поданные. Вот тому Смоленск и поучите вместе с воеводой. Свенельд у нас ныне в почёте – людей наших сберёг да ещё и дружину преумножил – люди нам нужны – весной, в земли уличей, в поход пойдём на Тесмень[5 - Тясмин, приток Днепра. По обоим берегам реки Тясмин, протекающей между реками Днепр и Южный Буг, находились поселения племени уличей]. А пока в Смоленск – с воеводою. Заодно настрой в дружине Свенельда проверишь – все ли гридни его такие же преданные своему князю, как их воевода. Понял?
Олег кивнул и неуверенно добавил:
– Отец, я как раз хотел узнать твои мысли насчёт Свенельда. Могу сейчас спросить?
– Конечно, сын. Вот только дочь моя любимая и супруга ненаглядная покинут горницу – зачем девичьи да женские головы лишними знаниями наполнять. Ни к чему им дела военные, мысли о том, как порадовать своего батюшку да супруга – вот и всё, что им полагается, – князь рассмеялся, настроение его заметно улучшилось.
2. Княгиня
Терем князя Киевского стоял на горе Хоревице. Вокруг него располагался город, обнесённый валом и крепостной стеной с дозорными башнями, а ниже, у подножья горы, на широком, пологом берегу Днепра раскинулась поражавшая взор пестротой и кучностью изб и дворов низинная, подгорная часть Киева – Подол.
У Подола в Днепр впадала Почайна, речушка, на которой были устроены корабельные пристани: с весны и до осени множество купеческих ладей стояло здесь на приколе. На пристанях ладьи разгружались, и телеги доставляли товар на устроенное на Подоле, огромное торжище. Рядом с причалами находилась мытница. Десятки княжеских тиунов проверяли грамоты приезжих, собирали мыто, досматривали ввозимую и вывозимую кладь.
Кроме торговых гостей, водным путём достигали Киева и наёмные боевые дружины. Ладьи с воинами приходили с берегов Варяжского моря, спускаясь по Двине с переходами и волоками в Днепр или по Висле, Верхнему Бугу[6 - Западный Буг] с волоками в Припять, приток Днепра. Наёмники останавливались здесь перед дальнейшей дорогой в Царьград либо уже на обратном пути от греков.
К югу от Подола пологая прибрежная полоса сужалась, и над ней взмывала вверх густо поросшая кустами круча самого высокого киевского холма, звавшегося просто Гора. Кое-кто из киян по старой памяти именовал Гору Олеговой: когда-то там стоял терем Вещего, но позже князь возвёл себе хоромы в другой части Киева.
У самого края Горы, на стороне, обращённой к Хоревице, располагалось святилище Перуна. Вокруг огромного деревянного идола, чья глава была покрыта серебром, усы позолочены, а в глазницах переливались драгоценные самоцветы, днём и ночью горели огни костров. Изб горожан на Горе было мало: за святилищем находилось место погребения знатных киян.
В пору главенства христианской веры в Киеве[7 - Патриарх Константинопольский Фотий в сочинении «Окружное послание», посвящённом созыву Собора в Константинополе (867 год), упоминает о добровольном крещении «росов». Крещение сопровождалось созданием на Руси епископии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%95%D0%BF%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8%D1%8F) или архиепископии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B5%D0%BF%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8%D1%8F), которая впоследствии погибла], в доолеговы ещё времена, на Горе был христианский храм. Вещий же, вокняжившись в Киеве, христианских служителей из города выгнал, а на Горе возвёл святилище Перуна, почитавшегося у варягов Старграда[8 - Современный г. Ольденбург-ин-Хольштайн в Германии. В X веке был столицей территорий, населённых славянским племенем вагров] и Велиграда[9 - Современный г. Мекленбург в Германии. В X веке был столицей территорий, населённых славянским племенем варинов (более известных как ободриты)] покровителем княжеской дружины. Первым среди прочих богов признавал Перуна и князь Рюрик, полагая златоусого бога ещё и собственным покровителем. Вместе с новорождённым сыном, отданным на воспитание Вещему, были старым князем отправлены в Киев из Новгорода и волхвы Перуна – утверждать на киевской земле силу и первенство бога-хранителя Рюрикова рода.
Новгородские варяги укоренились на здешней земле, и воинственный Громовержец вознёсся над святилищами прочих богов – Сварога на Хоревице и Волоса на Подоле – и взирал ныне с высоты Горы и на простых смертных, и на княжеские хоромы…
Просторный, резной, трёхжильный терем князя Игоря был обращён передней своей частью не к Горе, а к Подолу. Окнами он глядел на сад, а с гульбища[10 - Балкон] верхнего яруса можно было увидеть и Подол, и Почайну, и Днепр. Там в теремке-башне находились покои княгини.
Окна в покоях были распахнуты, стены и крыша княжеского терема дышали жаром нагретого дерева – стояла самая середина лета. Открытые створки окон были убраны узорчатыми оконницами – решётками с рисунком из ромбов. Ловя и отражая лучи полуденного солнца, поблёскивали в них самые настоящие и довольно прозрачные стёкла.
В просторной опочивальне под окном, на обитой дорогой тканью скамье с мягкими подлокотниками-подголовниками, среди шёлковых подушек, погруженная в глубокие раздумья, с пяльцами в руках сидела Ольга, вот уже почти три седмицы как княгиня Киевская.
Напротив окна, боком к дверному проёму, стояло широкое, одетое покрывалом из горностаевых скор, ложе. Изголовье его было обшито красным аксамитом – плотной ворсистой тканью, крепившейся к стене позолоченными гвоздиками с большими узорчатыми шляпками-солнышками. Пол ложницы устилал браный ковёр, привезённый откуда-то из восточных земель – из Шемоханского царства[11 - Ширванское госудаство, находилось в пределах исторической области Ширван (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%B8%D1%80%D0%B2%D0%B0%D0%BD), на северо-востоке современного Азербайджана (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B7%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%B0%D0%B9%D0%B4%D0%B6%D0%B0%D0%BD). Столица в X веке – город Шемаха] или, возможно, даже из далёкой Бухары.
Опочивальня не имела двери со стороны внешних сеней, войти в неё можно было только из другой принадлежащей княгине горницы – светлицы для приёма гостей и посетителей. Посредине гостиной светлицы возвышался резной престол, окружённый стольцами. И престол и стольцы[12 - Род стула, табурета] были обиты той же тканью, что и скамья в ложнице. Вдоль стен тянулись крытые узкими коврами лавки и нарядные сундуки-укладки. В углу находился высокий поставец с расписными ларцами и домовыми богами-оберегами, привезёнными Ольгой из Плескова.
Со стороны, противоположной опочивальне, к светлице примыкала горница для челяди. Там же хранились одежды и имение княгини. Из светлицы можно было выйти на тянувшееся с внешней стороны терема вдоль покоев гульбище. Обрамлялось оно резными перильцами, с крыши-навеса вилось-нависало кружево причелин[13 - Доски, расположенные на фасаде, закрывающая торцы сруба либо крыши].
Всё в Ольгином теперешнем жилье было устроено и для услады глаз, и для телесной угоды. И позволявшее выйти на воздух, не покидая терема, гульбище, и собственная печь для пущего тепла зимой. Убранство покоев было к тому же обновлено и украшено нарочно к её вселению и выглядело соответственно новому Ольгиному положению. Ольга, и ранее жившая в достатке и благоте, не могла не признать, что нынешние её покои превосходили размером и богатством прежние светлицы в батюшкином доме.
Словом, живи себе и радуйся, без забот и хлопот, благодари богов за дарованную долю да мужа нарочитого ублажай. Но радоваться у Ольги не получалось… Об этом она и раздумывала, поднимая порой лицо от пяльцев и окидывая взором свои резные, расписные покои.
Важные гости, прибывшие на свадьбу, разъехались, и жизнь в тереме вошла в повседневную, обыденную колею.
День начинался с заутрока[14 - Завтрак], который всегда происходил в столовой горнице, называемой обитателями терема греческим словом – трапезная. Трапезная находилась в крыле, противоположном той стороне, где были устроены Пировальня и Князев Приказ. На два крыла терем делили прихожие сени и лестница, ведущая в верхние ярусы. Сзади к трапезной примыкала поварная и людская. Левее трапезной располагались покои княжича Олега.
Снедали утром лишь узким кругом княжеской семьи. В трапезной, кроме Ольги, в это время присутствовали и сам князь Игорь, и княжич Олег, и княжна Ефандра с Милицей, и Предслава.
После заутрока князь погружался в державные заботы. Чаще всего он уезжал из терема. От Милицы или теремной челяди Ольге порой удавалось случайно узнать, где проводил время её супруг – он то вершил княжеский суд, то наведывался на мытню и торжище, навещал дружины – гридницу младших отроков на Детском холме или предавался ратным забавам со старшими гриднями на ратной площади. В иные дни князь задерживался в своих поездках до вечера и несколько раз ночевал вне терема – уезжал в свои уделы или с ближней дружиной отправлялся на ловы и пиры.
Если же Ольгин супруг оставался утром в тереме, что за Ольгину недолгую бытность княгиней случалось трижды, то в приёмной горнице – Князевом приказе – заслушивал всяких разных посетителей – посланников от наместников из подвластных градов и весей, старейшин, тиунов, вирников[15 - Сборщики судебных взысканий], иноземных послов и купцов. Торговых людей из Руси в тереме Ольга ещё не видела – черёд их посещений наступал осенью, после возвращения из дальних стран.
Днём князю накрывали в Пировальне, и с ним всегда столовалось множество всяких людей – советников, бояр, воевод. По завершении долгого полуденного снедания наступало время пообедья, когда князь отдыхал.
Вечером в Пировальне опять собирались самые приближённые бояре и старшие гридни из дружины. По терему разносились звуки гуслярные переборов и гудение жалеек – вечером серьёзных разговоров не вели, развлекались.
Женская половина семейства вкушала и дневную, и вечернюю пищу в трапезной. Право самой решать, за какой стол садиться – за женский или вместе с князем или вовсе остаться в собственных покоях – было только у Предславы. Ольгу в Пировальню князь не звал.
Одна из Ольгиных прислужниц, жалостливо глядевшая на оставленную без мужнего внимания госпожу, предложила ей вечерять в своих покоях, дабы не возбуждать любопытство челядинцев нарочитых гостей, иным из которых дозволялось ожидать хозяев в сенях и людской.
После вечери наступало время отправляться в ложницу… Вот тогда-то Ольгины страхи достигали своей крайности…
Ночи, проведённые с князем, мало отличались от первой. И если днём супруг вёл себя с ней хоть и пренебрежительно, но беззлобно – чаще всего просто не замечал, ночью же – словно не к молодой жене приходил, а к лютому врагу. Её беззащитностью и вынужденной покорностью он наслаждался вовсю – заставлял её разоблачаться до наготы и в таком виде раздевать его самого, обязательно сопровождая сие действо целованием открывшихся её взору оголённых мест на его теле – и ноги, в данном случае, были для неё не самым страшным. Ни разу он Ольге не улыбнулся – лишь усмехался, замечая её смущение после услышанных от него повелений выполнить его любострастные затеи, сам он её не целовал, по-прежнему запрещал ей разговаривать с ним, а за случайные слова с удовольствием наказывал – мог шлёпнуть по заду иди даже по губам. Ежедневно она замирала в страхе, ожидая внимания нарочитого супруга, а если князь днём не возвращался, то гадала – приедет ли к вечеру или нет – и тогда участь его внимания её минует.
Не имея в тереме никаких обязанностей – а хозяйкой в хоромах, по всеобщему разумению, была Предслава – и не посвящая время ничему, кроме рукоделия и прогулок по саду, а потому совершенно не отвлекаясь на прочие мысли, этим тяжким думам она начинала предаваться вскоре после полудня, и к вечеру уже более ничего и делать не могла, кроме как бояться. И через некоторое время, коли бы вдруг пожелал князь, чтобы она развлекла его беседой – Ольга бы уже, кажется, и сама рта раскрыть не сумела. Впрочем, то, что происходило в ложнице, вполне устраивало князя и безо всяких разговоров – ночевал он у супруги почти всегда, когда оставался в тереме. И лишь ежемесячные женские недомогания на несколько дней освободили Ольгу от его внимания.
Своим пренебрежительным отношением к ней князь словно давал понять, что наречение своей водимой супругой и дарование титула княгини совсем не означает, что она будет отличаться для него от любой другой наложницы. Это ей пристало безоговорочно обожать своего супруга и всячески ему угождать, а его расположение надо было ещё заслужить. А в Ольгином случае – не просто заслужить, а очень постараться, чтобы вернуть…
Никто из близких первое время её не навещал – такова была воля князя – не тревожить молодожёнов. И это, конечно, было только к лучшему, иначе не понятно, как она сумела бы объяснить им свой бледный, несчастный вид, а солгать, наверное, не смогла бы, разрыдалась.
А Яромир всё это время находился в Киеве, вернее не в Киеве, а в Ольгином уделе, селе Высоком, расположенном в нескольких верстах от стольного града. Отец был озабочен его устройством…
В дверь опочивальни постучали, вошла Ольгина челядинка – Любава.
– Княгиня, Граничар пришёл с посланием от князя.
– Князь вернулся в терем? – спросила Ольга, подавляя волнение. Три прошедших дня её супруг в княжеских хоромах отсутствовал – уехал на ловы и ночевал в каком-то ином месте.
– Токмо прибыл – сам покуда в гриднице, в терем человека прислал с наказом…
Ольга отложила пяльцы и вышла в гостиную светлицу. Любава распахнула двери, и в Ольгины покои явился теремной тиун Граничар.
Крючковатым носом и цепко глядящими из-под чёрных кустистых бровей глазами смуглолицый, высокий, сухощавый Граничар напоминал хищную птицу. Волосы на его голове были выбриты с боков, с затылка на шею спускалась чёрная коса – прожив долгие годы в Киеве, тиун всё ещё носил болгарскую причёску.
Граничар происходил из семьи потомственных болгарских воинов. Имя своё получил в честь прочимой ему отцом дозорной службы на удалённых рубежах Болгарского царства. Но блюсти пограничье молодому гридню не пришлось – в дружине княжны Евдокии он был отправлен в Киев. Вскоре после того как Евдокия родила Игорю Олега, способный и расторопный Граничар занял место главного стража в теремных хоромах, а уже после смерти княгини и переезда в терем Предславы, случившегося через пару лет после упокоения Евдокии, Граничар был переведён в тиуны. Хорошо освоившийся в княжеском тереме Граничар вполне подходил для подобного занятия, потому как, кроме воинской науки, был обучен счёту, славянскому письму и грамоте, к тому же место главного стража в то время нужно было освободить для молодого любимца Предславы – Свенельда.
– Будь здрава многие лета, княгиня, – приветствовал её Граничар с поклоном. – Светлейший князь Киевский велел тебе передать, что вечером в трапезной случится родственный собор по поводу похода княжича Олега на Смоленск. На вечерю приедут князь Плесковский с сыном и прочие гости. Князь велел тебе, княгиня, нарядиться и спуститься к вечере в трапезную.
Лицо Ольги тут же прояснилось, а сердце забилось радостно – она и не представляла, что может так соскучиться по батюшке за столь короткий срок.
– А какие ещё гости будут? – быстро спросила она.
– Опричь семьи – десница Асмуд, воеводы Свенельд и Валигур, глава мытни Адун и братаница князя Есферия с матерью Методией.
– Братаница? – с удивлением переспросила Ольга. Об этой ближнице она услышала впервые.
– Дочь опального воеводы Олега Моровлянина.
Это было неожиданностью. Ольга, конечно, знала о существовании у того, кто был, вероятно, её отцом, жены и дочери – но ещё ни разу не задумывалась о том, где они жили и как. Теперь вот предоставлялась возможность увидеть свою единокровную сестру.
Едва тиун вышел, в светлицу вбежала Любава.
– Радость-то какая, княгинюшка! Князь тебя никак на вечерю позвал! Чего надеть изволишь?
– Все самые лёгкие одеяния достань. Отнеси в ложницу – я примерю.
