скачать книгу бесплатно
Лунный Ковчег
Анна Бондарева
Автобиографический роман с элементами сюрреализма. «Как только я останавливаюсь, паузы растягиваются, сливаясь на мгновение с абсолютным «ничто». Из этой безраздельной тишины рождалось эхо. Я различаю женские голоса, с которыми доносятся неразборчивые слова: «Еskato bebeloi! Еskato bebeloi!»
Анна Бондарева
Лунный Ковчег
Пролог
Человеку свойственно быстро забывать мимолетные состояния, взлеты и падения, страсть и безразличие, ненависть и боль, внезапную радость. Восприятие обусловлено состоянием души и тем свободным от информации объемом, которым оно располагает.
Например, патологическая грусть в некоторых ее проявлениях многими расценивается как высокий полет духа, тяга к феерическим мирам, внутренний поиск, тонкое устройство души…
Вопрос очень сложный и неоднозначный. С одной стороны – «немыслимо увидеть свет, не познав тьму»; с другой стороны – свет звезд в ночной мгле магнитом притягивает и обволакивает сырое, неиспытанное люциферическим касанием восприятие и надолго оставляет любоваться вершинами холодных ледяных замков. Ночь рождает День, День подает Надежду, Ночь забирает День.
Всевозможные ухищрения используются, дабы не узнавать обычный и самый распространенный среди людей грех – Уныние.
Как бы человек ни стремился выстраивать свои прикрытия, как бы сладко ему ни было прозябать драгоценные мгновения в меланхолическом танце в обнимку со своей грустью, рано или поздно он будет вынужден встретиться со своим отражением в Зеркале Вечности и пройти посвящение Cмертью.
До того момента пока человек-личность отмахивается от этой неизбежной реальности, он похож на глухонемого, который с завязанными глазами фальшиво пытается петь в безлюдном баре незатейливый романс, впиваясь дрожащими пальцами в ускользающую «туфельку Золушки».
Есть ряд удобных шаблонов, под которые можно приспособить свой способ существования или с помощью которых можно оправдать свои слабости и жизненные фиаско.
«Каждому свое», – говорит человек, не понимая, что истинное «свое» возможно создать только в «мастерской фантазий» и после на крыльях ветра перенести в «свое» сегодня; «Бог дал – Бог забрал» – твердят, потеряв слишком рано веру в собственные силы; «Богу молись, а к берегу гребись» – оправдывая страх заняться любимым делом и воплотить в жизнь заветную мечту.
Мало кто отважился сбросить с плеч многоярусный «плащ личности».
Посмотри на себя внимательно, избавься от самообмана, постой абсолютно нагим перед самим собой.
Хотя бы на несколько минут забыть о ложном, навязанном, представлении о себе.
Некоторые человеческие индивиды ищут пути быть искренними и раскованными, не стесняясь, высказывают свои мысли, незаслуженно обижают хрупких и не готовых к прыжку в неизвестность сущностей.
Польза от этого крайне небольшая, так как слова редко способствуют переменам и глубинным изменениям. Реальные события, потрясения, несчастья, болезни и так далее до сих пор являются самыми лучшими катализаторами на пути к перерождению.
В особенности это относится к нашей сентиментальной нации.
«Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» – эту пословицу можно расценивать как золотое правило, неписанную аксиому, неизбежную главу «книги жизни», прохождение которой ведет к освобождению от предрассудков и условностей.
От такого резюме каждый может прийти в еще большее отчаянье и перекатиться из стадии патологической грусти в стадию перманентной депрессии, а после и первые зачатки психоза уже не за горами. Неприглядная картина, не правда ли…
И как же уживаться со всеми этими противоречиями и не терять так называемого «человеческого лица»?
Как поддерживать бонтон на официальных встречах, как смотреть в глаза любимым близким, как ездить на летние отпуска или воспитывать детей, как, и главное, зачем просыпаться ранним утром и доказывать на протяжении всего дня свою абсолютную непричастность к терминам «эгоизм» и «пофигизм»?!
Но почему-то некоторые особи зачастую предпочитают скрываться под маской изнуряющего позитива, и их вовсе не смущает свой понурый и безнадежно усталый образ «поющего Пьеро».
Вот в таком маскараде нередко проходит короткое земное существование Человека.
Лишь на границе сознательного и бессознательного, когда с помощью волшебного зонтика Мэри Поппинс удается возвыситься над необратимостью пыльных будней, вспыхивают огни ясности, и все это «житие» теряет первоначальный налет правильности и нормальности, и вновь пеной вздымаются негодование и несогласие с выделенной участью. Но, к сожалению, человеку на параллельные миры или четвертое измерение положиться никак нельзя, да и не положено. Современный социум устроен таким образом, что любое отклонение от общепринятых норм и установленного морального кодекса сиюминутно расценивается как безумие, шизофрения, перверсия и т. д. Тебе поначалу спешат присвоить почетное звание «белой вороны», но очень скоро и в принудительном порядке его попросят обменять на «исключительно белый билет».
Лукавый путь начинается с маленького незначительного перевирания, еле заметного искажения фактов. Стоит различать художественный вымысел от преднамеренного маневра, неминуемо влекущего за собой желание манипулировать. Писатель старается заманить читателя в свой мир, заинтриговать невероятной историей, не вопрошая взамен полного доверия к своей персоне, он лишь стремится разделить внутренний поиск и ищет соучастия к переживанию, испытываемому в момент написания произведения. Умелый интриган, напротив, сделает все, чтобы купить веру в искренность своих намерений, и его ложь – пластичный инструмент для достижения власти над воображением избранной им жертвы.
Чувство мнимого контроля медленно разъедает остатки совести, заменяя ее самоуверенной наглостью и нечистью. Некогда человеку был преподнесен дар слова. С неимоверной скоростью он превратил его в самобытный жанр искусства и теперь умело использует риторические каноны, чтобы вводить в заблуждение, прежде всего, самого себя. Люди делятся на тех, кто овладел тактикой лести и обмана, и на тех, кто, по мнению первых, стремясь сохранить никому не нужное человеческое достоинство, остался в дураках, внешне являя собой лишь тусклое подобие теней, на фоне ослепляющего блеска лицемерия. И, как ни странно, в наши дни именно этим способом достигается слава и признание.
Практически не осталось сферы в социуме, где можно было бы существовать, минуя страшный вредоносный яд ханжества. Чем выше степень образованности, тем изощреннее и коварнее будут извилистые линии притворства. В моде быть сильным и успешным. Причем сила измеряется внешними атрибутами, такими как число подчиненных, количество недвижимостей или же рейтинг популярности. Устрашающие таблоиды с заголовками вроде «Сто самых привлекательных людей планеты» набивают кошельки пластическим хирургам, ведь привлекательным может считаться только обладатель голливудской улыбки. Воинственный хохот и скрежет вставных челюстей раздается, просачивается отовсюду, где подразумевается выход «в люди» и завоевание сознанием – органом, в котором изначально находится место истинной свободы человека, если, вообще, об этом еще можно говорить…
Президенты, исколотые силиконом, с подкрашенными висками, обещают изменения «к лучшему», напоминают о гуманности и призывают к альтруизму. Воспевая туманные цели, упиваясь насилием и садизмом, мы гордо улыбаемся с обложек глянцевых журналов, участвуем в благотворительных фондах, молимся богам и боимся смерти.
Глава 1
Проснувшись утром, я собирала чемоданы в Стамбул. В качестве телохранителя со мной согласился поехать мой муж – француз Лоран Винсент, близкие друзья часто называли его ласково Лори. Месье Винсент был арт-дилером, совладельцем престижной галереи в Saint-Germain-des Pres, занимался продвижением на рынке нескольких довольно известных в артистических кругах современных художников.
Лори одевался исключительно в дизайнерских бутиках и предпочтительно от Ив Сен-Лоран. Ему, парижскому денди, очень льстило иметь сходство пускай и в названном имени с одним из законодателей высокой моды. Лоран в свободное от дел время воображал себя как минимум Джеймсом Бондом, спасающим обольстительных красоток, а также считал, что обладает внешним сходством с голливудской звездой шестидесятых Стивом Маккуином. Поездка в Турцию как нельзя лучше укладывалась в общую мозаику образа, беспрестанно оттачиваемого Лори. Его стильным костюмам и драгоценным запонкам на манжетах идеально отглаженных сорочек предстояло путешествие в древний Константинополь.
Меня же поездка скорее заботила, чем завлекала, учитывая, что придется работать на съемках для рекламы в студии с незнакомым фотографом целых три дня. Надеяться на то, что съемочная группа владела английским и что в обеденный перерыв можно будет разрядиться приятной беседой, не было оснований. Состояние истомы и опустошения, которое так часто приходилось ощущать по окончании съемочного сета, стало привычным делом, рутиной, за несколько лет работы в модельном бизнесе. Зачастую единственным утешением являлся тот факт, что заказчики неплохо платили.
На дворе стоял жаркий июльский день. Ничто не предвещало осложнений нашему путешествию. Подъезжая в такси к северному аэропорту Парижа Шарль-де-Голль, я делала необходимые перед отъездом звонки по мобильному телефону.
Брак с французом – дело особенное. Они любят напиться русской водкой до беспамятства, закусив осетровой икрой, желательно «на халяву», а после вспомнить о величественном мраке Достоевского, душещипательную музыку Рахманинова и эстетику Тарковского; короче говоря, все что угодно, но только не поражение Наполеона… Кстати, в Лувре вы не найдете ни одной картины, отображающей битву Бородино, их почему-то оставили пылиться в подсобках музея… Да, доверие нам, русским, так просто не взыскать. «Русская душа – потемки». «Ох уж эти русские!» – как бы хорошо ты ни владел французским языком, существует та темная комната, от которой ни у одного из участников маленького заговора под кодовым названием «брачный союз» не найдется ключа.
Лори не являлся исключением из правил, и, между нами с некоторых пор стремительно увеличивалась пропасть непонимания. Так, месье Винсент забрел в густую чащу леса сомнений и предрассудков и на мою тему. Он частенько поддавался гипнозу, который безудержно распыляют средства массовой информации и его окружение.
Пробиваясь сквозь толпы народа к регистрации, я почувствовала сильное желание никуда не ехать. Снова заныла спина, вспомнилась экскурсия в спортзал. На протяжении нескольких лет я покупала абонемент, с интересом изучая расписание группового тренинга, даже подумывала о классах йоги и бального танца, но как всегда подворачивалась более изящная терапия, где желаемый результат достигался гораздо быстрее и менее болезненно. Например, бутылка отменного красного вина прекрасно поможет расслабить солнечное сплетение, а марокканский хамам или финская сауна позволят телу сбросить накопившуюся усталость.
– А! Так в Турции повсюду паровые бани! – это внезапное озарение оживляло ситуацию, и я принялась разглядывать наши посадочные талоны.
До посадки оставалось больше часа, и мы с Лораном отправились пропустить по стаканчику белого вина в баре зала ожидания. Но не успел официант осуществить наш заказ, как в динамики на полную мощность по терминалу раздался наистраннейший анонс, призывающий всех граждан к спокойствию. Люди принялись нервно переглядываться и беспокойно шуршать. Еще через минуту объявили, что все сегодняшние рейсы отменены и что всем вояжерам настоятельно предлагается обратиться к ассистентам авиакомпании «Air France». Через мгновение взгляды толпы были прикованы к окнам с видом на взлетную полосу. Там клубами невесть откуда валил дым.
Лори взял меня за руку, как при первых свиданиях, когда мы были влюбленными и невинными. У меня промелькнула мысль, что если бы Лоран не летел со мной, то все было бы по-другому и без осложнений.
– Прехорошенькое начало путешествия, – негодовала про себя я.
Вежливый темнокожий ассистент «Air France» переоформил наши биллеты тем же рейсом на завтра, на семь часов утра, и предложил переночевать в близлежащем к аэропорту отеле.
В номере гостиницы «Хилтон» Лоран включил телевизор, и в новостях передали о сегодняшней катастрофе в Шарль-де-Голль ультразвукового самолета «Конкорд», выполняющего рейс Париж – Нью-Йорк. У самолета при взлете обнаружилась утечка топлива, и он, не набрав и стометровой высоты, воспламенился.
Погибло сто тринадцать пассажиров, включая персонал и двух пилотов. Странно, что все пассажиры оказались немецкими подданными. Между прочим, полет на «Конкорде» считался самым безопасным и самым дорогим рейсом в мире!
Как же все относительно, как все временно и хрупко! Раз – и нету больше сотни человеческих душ, а все они хотели добраться до Нью-Йорка быстрее обычного, за каких-то четыре часа перелететь Атлантический океан, но при этом не экономить, а транжирить бюргерские тысячи, обогащая при этом «Аir France».
Вот и попали страховые компании, теперь им придется сдержать свои обязательства и выплатить скорбящим родственникам честно заработанные на мертвецах бумажки.
Ни грамма сочувствия не испытывала я ни к родственникам погибших, ни к жертвам аварии.
Мое безразличие выражалось в потупившемся взгляде на экран телевизора, заполненном в перерывах с новостями рекламой йогуртов и стиральных порошков.
Муж предложил выключить телевизор и пойти поужинать в гостиничный ресторан.
Он оказался прав: изысканная французская кухня сделала свое дело, и после трапезы мы поднимались в комнату в превосходном настроении. Осталось только заняться любовью, и тогда омраченный неожиданной катастрофой день поднялся бы в своем рейтинге до титула «приключенческий».
Но с любовью дело обстояло особым образом. Я никогда не испытывала страстного влечения к своему мужу. Наш секс длился недолго и не доставлял мне ни радости, ни беспокойства. Однако Лори был уверен, что для поддержания гармоничных отношений супруги должны заниматься сексом минимум три раза в неделю.
Он пытался следовать этому правилу и лишь вскользь один раз за год совместной жизни после свадьбы поинтересовался, получаю ли я вообще удовольствие от секса и испытываю ли хоть изредка оргазм.
В то время я всерьез не задумывалась о половом акте, меня волновали чувственные переживания, я стремилась к идеальной любви, а секс с мужем и его оргазм были для меня подтверждением его преданности. Поэтому, чтобы поддерживать иллюзию идеала, я симулировала свой оргазм, по-настоящему ни разу его не вкусив.
Лоран с недавнего времени пристрастился к марихуане и после ритуального выкуривания самокрутки решил прилечь. Дело оставалось за мной.
Я собиралась принять прохладный душ, но мне помешал телефонный звонок. Лори тем временем включил телевизор, и мы снова прилипли к бездне экрана. Последние новости передавали в прямой трансляции утешающую речь-обращение к немецкому народу главного католического бишопа Германии Йозефа Хомэера:
– Господь! Где Ты был, когда в Париже враг вершил свое черное дело! – сокрушался бишоп, облаченный в фиолетово-черную траурную мантию. – Мы все должны верить, что смерть – это не последнее слово, – он продолжал: – Эти жертвы никогда не будут забыты!
Лори переключил телевизор на другой канал; по нему тоже шла прямая трансляция из Ганновера – обращение лютеранского лидера Хорста Хершеля:
– Мы думаем о семьях и об их сомнениях, потрясении и ужасе. Технические и механические обоснования не приводят к пониманию истинной причины катастрофы. Чтобы найти ответ на этот вопрос, мы, немцы, должны повернуть лица наши к Господу! – переливался полный самообладания голос Хершеля. – Дорогой Господь, почему все произошло таким несчастным образом, и почему все это должно происходить?! – взывал к молитве бишоп…
Признаться, меня удивила такая наивность лютеранского проповедника: «Почему все это должно происходить?»
«А почему бы и нет, – промелькнуло у меня в подсознании, – неужели мы вправе сомневаться в деяниях Всемогущего?! Когда в нас медленно убивают крупицы Духа всевозможными законами и бюрократическими уставами, то тут, будь добр, прояви смирение. Так почему бы и в этой ситуации не поступить истинно по-христиански? Раньше нужно было лица к Господу обращать…»
Я так заслушалась речью бишопа, что и не заметила, как мой муж сладко уснул в колыбели наркотического воздействия.
Я смотрела на него спящего и думала: «Ведь ему же абсолютно наплевать, есть на свете что-нибудь сверхчеловеческое божественное или нет. Он никогда не высказывался на эту тему. И что ему снится? Он никогда не рассказывал мне про свои сны. А сколько еще мы пробудем вместе?..»
В день нашей свадьбы, когда вместо традиционного пирога-башни принесли два маленьких обыденных торта, я очень расстроилась и интуитивно почувствовала, что каждый из нас пойдет своей дорогой и будет вкушать свой торт, свой путь.
Это было неприятным знаком. «Все только упирается во время. А стоит ли вообще нам вместе куда-нибудь ехать? Может, позвонить завтра агенту и отменить эту чертову работу? Плюс-минус пару тысяч долларов на карманные расходы. И что это изменит? Ровным счетом ничего…»
Ну все же наша совместная ситуация еще не дошла до того критического момента, когда нужно брать и быстренько уносить ноги, пока тебя не превратили в механическую игрушку с выпотрошенными внутренностями или в египетскую мумию с переломанными ребрами.
Муж не раз поднимал на меня руку. Я не относилась к этому всерьез, все списывала на его переживания по поводу работы и нервную нестабильность. Я жалела его и все еще любила.
Все эти мысли отбили охоту принимать прохладный душ, но горячая ванна и пушистый махровый гостиничный халат убедительно склоняли ко сну.
Произнеся на ночь короткую молитву, я пустилась в плавание по лабиринту своих сновидений.
Пробираясь по ночному лесу ползком, в оборванном пальто, я чудом успевала пригибать к земле и обхватывать руками голову.
В воздухе гремели выстрелы, свистели пулеметные очереди, шла Вторая мировая война. Не знаю, сколько времени мне пришлось ползти.
Чувство жажды, зуд и кровоточащие раны не давали передохнуть.
– Нужно продержаться, еще недолго осталось! Пить! Пить! – пульсировало у меня в висках.
Только на рассвете я выползла к проселочной дороге. Стрельба утихла, война уснула, приостановилась на несколько часов.
Смирившись с чувством жажды и холода, я шла по дороге в неведомом направлении. Наконец-то появился указатель на Гамбург.
– Это то, что мне надо! – обрадовалась я.
На улице N славного города Гамбурга и жила моя философ Эллина по фамилии Цимерман. Но как пробраться до ее дома незаметно для немцев? Времени для раздумий не было.
Скоро день войдет в полноправное действие и тогда – все! Шансов на выживание не оставалось никаких. Я ускорила шаг.
Я кралась по пустынному Гамбургу, оборачиваясь и оглядываясь по сторонам от любого инородного звука.
– Мяу, мяу! – голодная одинокая кошка увязалась за мной в надежде раздобыть какой-нибудь еды.
– У меня нет ничего, кошка! – шепнула ей я, но она не внимала моему шепоту…
Кошка следовала за мной, не отставая, а иногда путалась у меня под ногами и жалобно мяукала. Я взяла ее на руки, и вместе мы двигались дальше. Наконец-то мы очутились на улице N.
– Дом на месте! – я из последних сил рванула в подъезд.
Сердце мое быстро забилось. Я подергала за ручку единственную дверь.
– Эллина! Открой! – взмолилась я. Через мгновение дверь отворилась, и на пороге стояла моя Эллина – философ. Она молча разглядывала меня с минуту сквозь свои увеличительные очки. Я, не выпуская кошки из рук, замерла на пороге. Кошка мяуканьем прервала нависший вакуум.
– Заходи, иди в ванную, я принесу тебе чистую одежду и белье, – наконец заговорила со мной подруга.
Я немедленно отравилась выполнять ее указание. В ванной мне с трудом удалось отлепить от себя кошку. Она крепко впивалась когтями в мое грязное пальто.
Вошла Эллина и поставила на умывальник бокал, наполненный коньяком, и подала мне кружку с теплой кипяченой водой.
– Пей! – сухо, но с милосердием сказала Эллина и взяла испуганную кошку на руки. – Ее накормлю молоком, – и вышла из ванной.
Я с жадностью опустошила кружку с водой и бокал с коньяком и освободилась от истрепанной одежды. Но неожиданно раздался громкий стук в входную дверь.
– Фрау Цимерман! Откройте! – раздался колючий голос за дверью. – Утренний обход!
Мне и в голову не могло прийти, что есть какой-то утренний обход. Грозные тяжелые шаги приближались к ванной. Я, схватив свою одежду, спряталась в большой дубовый шкаф, который стоял напротив бенуара, присела на корточки и старалась не дышать. Дверь ванной с треском распахнулась.
– Фрау Цимерман! Пойдите сюда! – фыркнул мужской голос по-немецки. – Кто у вас в доме пьет по утрам коньяк? Неужели сам Франц Фишер ночевал сегодня здесь? И что же, вы ему понравились? – ухмылялся немец. – Это для вас мог бы быть шанс! Я тоже могу помочь, если вы будете так же милы со мной, – от отвращения я беззвучно укусила себя за запястье. Кажется, я теряла сознание.
На протяжении долгих минут до меня доносились омерзительные мужские стоны. Крик-фальцет завершил этот мерзкий этюд.
– Как же ты хорошо умеешь делать это, еврейская сучка! Послезавтра утром жди меня снова, – тяжеловесные сапоги направлялись к выходу, фальшиво насвистывая какую-то песенку.
Эллина открыла дверцу шкафа и помогла мне выбраться. Тело совсем не слушалось меня, но каково было ей, Эллине?! Она покорно пригладила свои волосы перед зеркалом и, явно сдерживая слезы, сказала: «Он бы нашел тебя здесь…»
Эллина молча ополоснула мое тело в ванне и аккуратно обработала воспаленные раны.На кухне накормила горячим супом и рассказала следующий план:
– Днем выходить из дома никак нельзя. К вечеру я достану тебе билет на поезд до Парижа. Наденешь мое вечернее платье, я дам тебе свою шубу, возьмешь такси до вокзала, сядешь в вагон-ресторан и будешь ждать. Франц сам подойдет к тебе. Он достанет для тебя французское свидетельство о рождении. Если повезет, то доедешь. Другого выхода нет. В Париже с северного вокзала пойдешь в привокзальную гостиницу, там должны взять тебя на работу…»
– На работу, на работу, – доносился из сна печальный голос Эллины.
Встретить сегодня во сне Эллину, подругу-философа, я не ожидала. После окончания философского факультета Эллина иммигрировала в Германию, где напрочь забросила свою философию и увлеклась фотографией.
