скачать книгу бесплатно
После спокойного и душевного разговора мать и сын направились в гостиную. Помещение было большим и просторным, имело викторианский стиль (впрочем, это касалось всей квартиры Дьяковых), где доминирующим цветом являлся терракотовый.
Кто-то сразу увидел двух появившихся Дьяковых, кто-то увидел, как те поворачивались куда-то в одно место, и решил повторить это, словно по цепной реакции, а кто-то будто почувствовал их присутствие и так же повернулся. Многие обрадовались приходу столь известного в городе человека, предмета различных и противоречивых чувств. Но данное общество состояло лишь из верных и хороших знакомых и друзей семьи. Николай глазами проходился по всем присутствующим: красавцы-военные, весёлые чиновники и владельцы собственных заведений, красавицы-кокетки… Почти все девушки здесь интересовались сыном Дьяковых, однако сам он никак не видел их в роли жены: не умели как следует поддерживать беседы, иногда позволяли себе некоторые неформальности в любой ситуации, слова бывали пустыми и высокомерными, а эмоции – неискренними. Но в какие-то периоды времени Николай не обращал на это внимание, чтобы сохранить себя в хорошей форме и не подставить родных. Дамы частенько расспрашивали молодого человека, желая узнать о нём как можно больше, пытались всячески удивить его каким-нибудь движением или фразой, даже местами перебарщивали (например, твердили, что он первая и последняя любовь всей их жизни, идеал, который не заменит никто, а если видели или придумывали себе в нём сомнение, то они обещали, что будут выпивать кофей раз за разом, пока не умрут). Из-за таких странностей Дьяков всё мыслил про себя:
«Светские пустышки… Как вы мне надоели… Девушки без острого и тонкого ума, трепетного и истинного чувства прекрасного и светлого. О глубоком поговорить с ними невозможно. Внешность – всё, содержание – ничего. Если пустую подарочную упаковку подарить, и тому очень обрадуются, несмотря на её очевидную лёгкость. Неужели помимо меня нет других мужчин? Будто все вымерли, стали призраками, один я существую на этом свете. Вот к ним бы и лезли со всякими глупостями. Всё твердят, что думают обо мне, письма пишут по нескольку раз для привлечения внимания и желанного ответа. Часто приходится избавляться от мусора. До них не доходит после их многочисленных попыток, что они мне не нужны? Или моё отсутствие внимания и заинтересованности только усугубляет положение? До чего ж ужасно… А ведь проблемы мне и моей семье ни к чему: дочери друзей и знакомых моих родителей, как никак, попадают в обморок или что ещё хуже, если признаюсь, даже неважно, каким способом. Уехать из Петербурга не могу, да и не хочу: к родителям, сестре и слугам сильно привязан. Но несмотря на это, я как-то продолжаю жить, вполне хорошо терпя этих «мёртвых» веселушек и кокеток. Уже смирился, даже не помню, когда я успел. Уж полно мне жаловаться. Но это лучше и интереснее, чем их разговоры».
– Добрый вечер, дамы и господа. Благодарю за то, что согласились прийти на этот вечер, – любезно обратился Николай к гостям.
Гости ответили на его слова радостью, вниманием и уважением. Некоторые господа даже подошли к нему, потрепали по плечу и задали парочку вопросов о жизни.
В какой-то момент Дьяков повернул голову в сторону и увидел красивую и смущённую девушку с белыми, как снег, длинными косами, убранными назад в хвост. Она иногда посматривала на Николая, чуть улыбаясь и, видимо, чувствуя стыд за себя из-за неудачных попыток держать себя в руках. Рядом же с ней стоял её отец, статский советник, – его он знал: это старый, но бодрый человек в дорогом вечернем костюме, с хорошими манерами и способностью говорить без лишних слов и с умеренным проявлением эмоций. А звали его Фёдором Романовичем Ворониным.
«А это, видимо, его дочь?..» – пришло в голову Дьякову, когда он повторно посмотрел на девушку. Дело в том, что он лишь пару раз краем уха слышал рассказы Воронина о его дочери, и то они почти сразу им забывались.
«Варвара, если не ошибаюсь…» – призадумался Николай. Поняв, что тот всё смотрел и смотрел на неё, гостья пыталась казаться строгой и хладнокровной, но нежный румянец портил вид, из-за чего она направилась к балкону, чтобы окончательно привести себя в порядок. Дьяков слегка поднял брови, а после глубоко вздохнул, видя перед собой повторяющуюся картину.
– Друзья! – вдруг обратился ко всем один из гостей-чиновников, державший бокал с шампанским. – Слышали ли вы об одной недавней страсти, приключившейся между княгиней Егоровой и князем Голубевым в Англии? Так вот: неделю назад все в округе говорили об их скорой свадьбе, сами, небось, знаете, а пару дней назад этот Владислав Дмитриевич сбежал куда-то в Италию. Поговаривают, вместе с англичанкой, которая моложе Василисы Ивановны на несколько лет. Видимо, та оказалась свежее взглядом и душой, женственнее и послушнее. А брошенная невеста впала в отчаяние и по сей день лежит в постели на лекарствах. Боже! Как она его любила… Он был ангелом… нет… богом для нее.
Господин обладал искусством повествования разного рода историй, чем и разбудил в присутствующих большое любопытство и зажёг огни в глазах. Возникли шёпот и рассуждения на данную тему.
– И что же дальше? Что там? – расспрашивали они того, чем он был, несомненно, доволен.
– А за ней сейчас ухаживает мелкий чиновник Барабанов. Да, да. Тот самый коллежский асессор из Москвы. Узнав об этой трагедии, он сразу же отправился за границу, к своей любви, хоть и невзаимной.
– Вот так драма… – полушёпотом произнесла Елизавета Александровна, стоявшая со своим сыном, а на расстоянии менее трёх-четырёх шагов никого не было.
– Любовь коварна, не щадит она никого. Мне особенно жалко влюбчивых людей. Это свойство им было дано бессердечно, жестоко, гадко.
– Ну, ну, Коленька, к чему такие глупые грубости? Во многих вещах есть хотя бы доля чего-то приятного, воодушевляющего, сладкого… Даже в любви. Впрочем, скоро поймёшь. Ты так говоришь только потому, что до этого никогда еще не любил романтично.
Дьяков промолчал. Он продолжал смотреть на гостей.
И вот спустя минут пять к нему подошла Воронина, которая помахивала веером с перьями у своего лица.
– Добрый вечер, Николай Викторович, – скромно, но с трепетом обратилась она к нему.
– Добрый вечер, Варвара Фёдоровна, – просто ответил Дьяков.
– Ой, так вы знаете меня?
– Догадался. Я вас практически не знаю, однако вашего отца – прекрасно, а вы оба стояли очень рядом, да и внешность похожа.
– Ясно… – начала снова понемногу пылать девушка. – Дело в том, что я предпочитаю малоизвестность в обществе. Стараюсь ничего лишнего не делать. А то могут ещё чего гадкого и подлого подумать, наговорить, и мне в итоге станет тошно.
– Понимаю. Но хочешь-не хочешь, а всё равно будешь как-то известен некоторым. Быть тем, кого знает подавляющее большинство, – не есть хорошо в некоторых случаях. Люди сделают своей обязанностью приставания, просьбы о чём-то и приглашения в миллионы мест, аж с ума сойдешь от такой нагрузки. Также содержание чужих мнений, сплетен бывает страшным и неожиданным, от смеха или же от ужаса можно упасть, когда узнаешь что-то новенькое о себе.
– Как вы интересно рассуждаете. Я вас примерно таким и представляла. А знаете, я о вас слышала много всего занимательного, даже иногда фантастического. Более того, я из множества разных разговоров вычленила какие-то факты более разумные, которые удачно подходили бы вам в моём воображении.
– Может, поведаете? – Николай уже полностью к ней повернулся, чуть показав заинтересованность, но сохраняя твёрдость в лице.
– Вы живёте в Петербурге с рождения, в этом году заканчиваете лингвистический факультет главного университета, в свободное время заняты саморазвитием, может, ещё чем-то, а также вас называют «Вампиром» и «Холодным красавцем». Вас то любят, то ненавидят…
– Любопытно… Собственно, ошибок нигде нет. С другой стороны, благодаря вам я только что узнал, что у меня существуют ещё «имена». Но это меня ничуть не трогает.
– Правда? Не ложь? А интуиция моя хороша… Николай Викторович, может, выйдем на балкон? Там воздух свежее, мыслится легче, не то что среди шума и духоты, – огонёк в душе и серых глазах Варвары стал сильнее и ярче, отчего она чуть больше зашевелилась. Дьякову же вполне понравилась эта идея: о Ворониной он почти не беспокоился, ему хотелось именно уличной, вечерней атмосферы, надышаться полной грудью и восстановиться после недолгого времяпрепровождения с гостями и их шума.
– Хорошо, я приму предложение.
Они направились в сторону балкона, а за ними наблюдали две сильно накрашенные и надушившиеся девицы с немного скорченными лицами. От увиденной картины они пуще прежнего нахмурились и надули свои почти красные щёки.
– Ведьма!..
– Тёмная соблазнительница!..
– Не оскорбляйте её. Сами-то, чучела, перепутали этот дом с огородом из-за вашей этой розовой девичьей слепоты и потому, что надышались своими токсичными духами, которые услышат даже люди за несколько вёрст, вот голова у вас и не соображает. Поэтому-то он и не подходил к вам и ушёл с Ворониной, – решил поиздеваться над ними один молодой человек, начав в конце смеяться.
– Брат! Умолк бы! – злобно отрезала одна из этих девушек.
– Что за несправедливость? За что нас так? – отчаялась другая, сделав губы бантиком.
– Ведите себя достойно, вы же в гостях, – прошептал им троим граф, являвшийся отцом брата и сестры.
3
Дьяков и Воронина вышли на балкон. Николай почти с первых секунд после остановки уставил свой холодный взгляд на множество красивых, до сих пор пышных, как платья, деревьев, которые плавно шумели из-за несильного ветра, а после и на высокое золотое Адмиралтейство, повернув голову направо. Варвара же, поймав момент, стала потирать от волнения свои хрупкие, нежные ручки, но старалась дышать равномерно, а также дорожила спокойствием и сдержанностью.
– Тучи чернее, чем раньше. Вот-вот опять начнется дождь. Полагаю, недолго будет длиться здесь наша беседа.
– А я буду мысленно умолять погоду, чтобы она не торопилась с ним.
– Ха-ха, бросьте, Варвара Фёдоровна. Этого не нужно.
– Вы недооцениваете могущество и хитрость мыслей, Николай Викторович.
– Как раз наоборот. Я имел в виду, что природа сильнее нас, мы не в состоянии её контролировать, приказывать ей… Всё происходит по воле природы и Бога.
– Вот как… Хоть я и считаю, что, наоборот, только мы сами, и никто более, ответственны за все наши поступки, судьбу, именно мы строим или разрушаем мир и себя без посторонней помощи с земли или же неба, но мне не хочется с вами спорить, – с полустеснением отстояла себя собеседница. Хотя до этого оба говорили свободно и ровным тоном.
– В спорах нет смысла, а ещё я рад, что вы высказали свою точку зрения. Не всем же быть одного мнения, – облокотившись об перила, Дьяков начал рассматривать прохожих.
Они простояли в полной тишине полминуты, а после девушка с искорками в глазах спросила:
– А вы, случайно, не планируете посетить театр? Мы бы вместе сходили, а после обсудили бы его, да и о других вещах порассуждали бы. Я желаю больше узнать о вас.
Молодого человека действительно немного привлекло данное предложение. Видимо, Воронина угадала одно из его слабых мест. Однако Николай ответил с лёгкой задумчивостью:
– Нет, на данный момент нет времени на него, так как дела не ждут: университет, тренировка с сестрой в игре на фортепиано, помощь родителям… Прошу меня простить.
Но обида не завладела ею.
– Печально, но я могу вас понять. Но если появится свободное время для похода туда, напишите мне?
– Не обещаю, но возможно. Пожалуйста, не надейтесь сильно.
– Да. Человек вы очень занятой, привязаны к семье. Я это прекрасно вижу и ценю в вас, – Варвара встала чуть ближе к собеседнику. – Хотела бы также поинтересоваться: вы думаете о женитьбе?
Этот вопрос подпортил душевное удовлетворение Николая, но он не подавал виду.
– Нет, таких мыслей нет и быть не может. Не хочу лишних забот и страданий. Я уверен, что моя главная жизненная задача – это быть щитом и гордостью для своей семьи, то есть матери, отца и сестры. Остальное, то есть романтическая любовь и брак, жена и дети, – чепуха и второстепенное дело самого последнего сорта.
«Считает смыслом жизни то, что имеет с рождения… А продолжение рода и чувство, делающее существование в этом мире, особенно юность, ярче, краше и волнительнее, – пустота, невидимка… Это пугает», – с негодованием подумала Воронина.
– А я бы хотела выйти замуж… По-моему, бракосочетание, попадание в плен любовью, – самое чудесное, что может произойти с человеком, – мягко и нежно высказалась и она, тоже облокотившись об перила и посмотрев на прохожих.
Через пару минут, полных молчания, начали понемногу падать мелкие и холодные капли. Они будто разбудили Николая, полностью вывели его из состояния глубоких и манящих дум о всяком. Он посмотрел наверх вслед на Варварой, чувствуя, как дождь становился сильнее и шумнее, после чего оба вошли вовнутрь. В этот самый момент к своему сыну подошла Елизавета Александровна. Слуга же, который стоял рядом с балконом, закрыл его за теми.
– Сыночек, я как раз хотела выйти к вам. Сейчас Олечка будет играть на фортепиано. Ты как брат и учитель обязан её послушать, – тут она заулыбалась, увидев Воронину рядом с Николаем. Тот же воодушевился и оживился её словами за секунду.
– Конечно, я с радостью послушаю ее, маменька.
Все понемногу подходили к семнадцатилетней девушке, очень по внешности похожей на Николая, но с женскими чертами и фигурой. Она уже села за клавиши. Дьяков встал сбоку, любуясь сосредоточенным личиком и сдержанным поведением его дорогой сестрёнки и мысленно желая ей удачи и великолепного исполнения музыкального произведения. Всё же остальное для него исчезло напрочь, он видел и замечал лишь её.
Выступление началось. Ольгины тонкие пальцы оказались над клавишами, и девушка приступила к игре на большом чёрном инструменте. На всю гостиную начали издаваться звуки из вальса №2 ми минор Грибоедова, выдающегося человека… Звуки скакали вверх и вниз, становились то громче, то тише, ощущалось то веселье, то спокойствие. Произведение хоть и небольшое, но Николай уже успел полностью проникнуться живой музыкой и даже на несколько секунд закрыл глаза от наслаждения. Он был горд за свою сестру и доволен тем, что многочисленные и многолетние занятия с ней дали такие потрясающие плоды. Остальные же зрители тоже были не в состоянии оторвать своих глаз от этого великолепия, а некоторые даже подыгрывали Ольге, слегка двигая головой или рукой. Исполнительница же со временем вошла во вкус, в музыку с головой и забыла о людях, окружавших её, и продолжала играть с лёгкостью во всём, с мыслями о том, что она на данный момент находилась совершенно одна. От неловкости и стеснения не осталось и следа.
Мелодия подошла к концу, и все без исключения стали аплодировать юной исполнительнице. И как только Ольга встала и чуть поклонилась в знак благодарности, к ней подошёл брат и крепко и нежно её обнял.
– Ты молодец, милая. Ты – лучший музыкант для меня.
Девушка растрогалась от таких ласковых и полных безграничной любви слов, выходивших из самого сердца юноши, и прижалась к нему в ответ.
– Спасибо большое, Колечка. Я от всей души благодарю небеса за то, что у меня есть такой добрый и надежный брат и учитель жизни, как ты.
– Мне тоже очень с тобой повезло. И мы всегда будем вместе. Ты и мама – единственные женщины, которые мне жизненно необходимы.
Но тут улыбка Ольги медленно исчезла, а за этим последовал тихий вздох.
– Да, но… ты не меняешься, несмотря на возраст. Где-то ты такой упрямый ребёнок, – она пристально и жадно посмотрела в его тёмные глаза, словно мысленно проникая в его разум и читая его содержимое, и от этого у молодого человека по спине прошла холодная дрожь. – Так запомни же мои слова: скоро в твоей жизни будем не только я и родители, а мы с маменькой будем ждать пополнение в нашей женской компании. Появится третья, которая тоже займёт место внутри тебя, хочешь ты этого или нет. Клянусь, и никогда не откажусь от своих слов.
Николай окончательно опешил от страшного для него предсказания из уст сестры. Сразу после этого Ольга мило улыбнулась, чтобы никто, не дай Бог, не заметил что-либо странное. Молодой человек же ничего не ответил девушке, а лишь кивнул ей задумчиво, радуясь тому, что их шёпот никто не был в состоянии услышать.
– А мама тебе не рассказывала кое-что? Та, с кем ты разговаривал на балконе, – и есть тот самый вариант.
После такого Дьяков уже окончательно утонул в зыбучих песках шока. Возможно, это настоящее чудо, что он продолжал твёрдо стоять на ногах, без каких-либо колебаний, однако его и без того бледная кожа стала еще белее. На миг направив взгляд на Варвару, он направился к матери, но не за тем, чтобы поднять ту тему снова.
– Я пойду к себе. Мне стало нехорошо.
– Боже, иди, конечно. Что-нибудь приказать сделать? – с заиканием забеспокоилась Елизавета Александровна.
– Нет, я уже попросил Алёну сделать чай. Мне этого будет достаточно.
– Как скажешь, отдыхай.
Николай, наконец, зашёл в свою комнату. Интерьер отчасти похож на интерьер гостиной. С двух противоположных сторон располагались шкафы во всякими книгами, перед окном – рабочий стол с парой стульев с одной и другой сторон, а ближе к двери – мягкая двуспальная кровать. Дьяков прислонился к двери, смотря в пол, и пальцами одной руки схватился за волосы и чуть потянул их вниз. Вспоминая тот момент и обдумывая всё по нескольку раз, он нервно посмеивался:
«Милая моя девочка, о чём ты говоришь?.. Неужто музыка сегодня разыграла в тебе чувство юмора, и ты решила пошутить? – на время мысли прервались, юноша «заснул», ушёл с головой в «бездну» из ничего, но после всё возобновилось. – Нет, Оля, не бывать этому. Мне никто не нужен, кроме вас троих. Вы самые близкие и любимые люди, зачем мне ещё кто-то? Зачем нам лишний человек в семью? Вы и работа – вот чего я с величайшим удовольствием придерживаюсь, и так будет до самой моей смерти. Ты неправа, сестра. Твоё гадание соврало в этот раз».
Вскоре он понял, что надо бы стереть это из головы и начать думать о другом, и встал вновь прямо. Дьяков вдохнул полной грудью, желая почувствовать незаменимую и родную ауру уединения и скорого рабочего и творческого процесса. А изюминкой были темнота, капли дождя на окнах, шум от него снаружи и свет от свечей. Когда молодой человек поставил канделябр на стол, он посмотрел на чашку с зелёным чаем. Медленно дотронувшись обеими ладонями до белой посуды, Николай понял, что напиток ещё не до конца остыл; впрочем, ему было бы всё равно, даже если бы чай оказался совсем холодным. Он взял со спинки стула свою домашнюю одежду – пышную белую рубашку и чёрные брюки, идеально ему подходившие, с широкой резинкой в поясе – и переоделся, затем аккуратно сложенную прогулочную одежду убрал в шкаф. Он попутно предвкушал сладкую и манящую работу с мыслями для собственного рассказа, да и для себя.
Вот он уже стоял возле окна с чашкой в руках, слегка прислонив голову к углу стены и внимательно рассматривая будто уставшими, но всё же живыми глазами здания, людей, которые шли, бежали, стояли, ехали, сменяли друг друга, и неспокойную погоду. Он не издавал ни единого звука, словно превратился в статую с идеальными, обворожительными формами всего и без чего-то лишнего. Иногда улавливались голоса людей из остальной части квартиры, но Николай не придавал этому никакого значения.
«Положим, он встретил её у Невы… Мрачной ночью, где светили луна, звёзды, фонари. Необыкновенная красота мёртвого создания… Нет, бессмертного духа, бывшего «заложника» уже холодного молодого тела».
– Разве описание не потрясающее? – внезапно, почти шёпотом произнёс Николай, прислонив ладонь к стеклу прямо перед собой и смотря уже на своё отражение, в свои глаза. – Да, верно… И эта встреча оставит большой след в главном герое, и не только в нём.
С полностью пробудившимся возбуждением Дьяков сел за стол, взял черновики, пробежался по последним строчкам и продолжил писать, периодически останавливаясь для обдумывания некоторых деталей.
«Будет потом интересно узнать, какое мнение сложится у всех… Не только по поводу этого рассказа, но и других… Восторг, недоумение, гнев? Ха-ха…» – пришло ему в голову в какой-то момент.
И так Николай просидел до полуночи, не зная о сне и чувствуя хороший прилив идей и бодрости.
4
Проспал он часов до одиннадцати за тем же рабочим столом. На протяжении некоторого времени пытался окончательно проснуться и сообразить, что происходило вокруг него – но всё было тихо и на своих местах со вчерашнего вечера.
Дьяков привёл в порядок рабочее место, умылся, переоделся и направился со свежей головой в гостиную. А там он застал Елизавету Александровну, вязавшую вместе с Алёной, а за ними наблюдал резвый, любопытный не по своему возрасту и конопатый слуга Денис того же возраста, что и горничная. За столом же сидел отец, Виктор Анатольевич; замечу, что морщины лишь украшали его образ, а по бокам виднелись седые волосы на фоне чёрных, которые были по всей голове. Он мило беседовал со своим старым другом, Сказовым Егором Егоровичем, который по мужской красоте и блестяще развитому вкусу не уступал тому. У него были рыжеватые волосы, на лице – несколько родинок и серые, добродушные глаза. Являлся преподавателем истории в одном из престижных университетов. Его многие любили за доброту, хорошие и ценные советы и умение найти нужный подход для разговора с любым человеком. Его любила вся семья Дьяковых, особенно её молодое поколение: Ольга с большой охотой слушала несколько часовые рассказы или, лучше сказать, лекции со всеми подробностями и примечаниями, начиная с появления человека и заканчивая нынешним временем; Николай же питал к нему уважение как к наставнику, имел дискуссии с ним не только об истории, но и о философии и лингвистике, что тоже занимало достаточно много времени. И сейчас они обрадовались, когда увидели друг друга, вот только Сказов выплеснул полностью своё восхищение, а Дьяков был посдержаннее, но всё же тоже заулыбался. Преподаватель встал со стула и крепко обнял молодого человека, не забыв пару раз его горячо поцеловать.
– Николаюшка, родненький, как я рад! Чувство, будто век вас с Олечкой не видел, хотя прошло лишь полмесяца с нашей последней встречи.
– Егор Егорович, я тоже безумно рад вам. Значит, вы и с сестрой уже пересеклись?
– Конечно, быстрыми шагами и чарующим настроением встретила меня. И я пообещал ей сегодня рассказать о Людовике I Благочестивом, а там потихоньку и другие пойдут. Comment allez-vous?
– Прекрасно, благодарю.
– Дай угадаю: ты сочинял допоздна опять? – спросил Сказов игриво, подняв свои густые рыжие брови.
– Да, было такое дело.
– Светлая, умная головушка! Я доволен тем, что ты продолжаешь делать то, что любишь. Так приятно осознавать это.
– Душа цветёт, тепло удовлетворения и успеха из сердца и головы распространяется по всему телу, и не хочется, чтобы это исчезало, – небыстро и с трепетом добавил Николай.
– Чудесно. Завидую я вам, – повернулся Сказов к родителям молодого человека. – Иметь таких поистине способных и творческих детей – бесценный Божий подарок на всю жизнь, а большего и не нужно.
– И не говорите, Егор Егорович, – с умилением хихикнула Елизавета Александровна. Николай притих, опустил глаза вниз, стоял неподвижно, видимо, говоря таким образом: «Ну, полноте нас нахваливать».
– Друг мой, так, о чём ты начал говорить? Кто в город приедет? – решил вернуться к последней теме дружеской беседы Виктор Анатольевич.
– Ах, точно, спасибо, что напомнил. Олечка, думаю, тебе тоже будет очень полезно узнать, – обратился он к только что вошедшей девушке. – Не так давно я получил письмо от одного своего друга, достойного и трудолюбивого штабс-капитана, который родом из Сибири, и там он заявил, что совсем скоро вся его семья прибудет в Петербург на постоянное место жительства. Очень хорошие люди, образованные, культурные. Уверен, вы найдете общий язык. Его жена такая же рукодельница, как вы, Елизавета Александровна. А вы, ребятки, можете подружиться с их дочерью. Хрупкая, скромная особа. В общем, сами увидите. В честь их приезда они пригласили меня на вечер. Там будут и другие их друзья, а также какие-то дальние родственники. Если хотите, я вас им зарекомендую, и могут так же пригласить. Коля, могу и про Альберта Олеговича упомянуть.
