Невозможная реальность

скачать книгу бесплатно

Невозможная реальность
Светла С. Ангелова

Библиотека любовных романов
«Невозможная реальность» Светлы Ангеловой – это не просто сборник рассказов. Это многоцветное панно, собранное из воспоминаний и грез, бытовых мелочей, детских мечтаний, страхов, таящихся в темноте, навязчивых идей и сумасбродных привычек.

Как яркие кусочки мозаики, в одном пространстве реальность соседствует с вымыслом, так тесно, что граница между ними размывается. Герои подчас задаются вопросами: реально ли то, что их окружает, или все вокруг – только фантазия, греза, игра воспаленного ума? И сами они – существуют ли? Или они просто отражения в зеркалах?

Автор не всегда отвечает на этот вопрос, предлагая другой подход: а что, если реальность – это только результат выбора?

Светла Ангелова

Невозможная реальность

© Светла Ангелова, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

* * *

Норберта

Она считала это не шизофренией, а самым нормальным способом сберечь себя в мире сумасшедших. Ее пытались убедить, что ей нужен врач или хотя бы друг, если не родственник, с которым она могла бы поделиться тем, что у нее, в сущности, есть несколько параллельных «я», у которых своя собственная жизнь, и они даже подружки. Они жили в ее теле и часто собирались по ночам в ее уме. Каждое ее «я» отвечало за отношения с определенным кругом людей, за социальные и личные контакты, абсолютно несовместимые с нормальной (т. е. общепринятой) жизнью.

Одно «я» разговаривало с людьми искусства, было растерянным, опаздывало на встречи. Это не нравилось Но-берте, а она просто не могла преодолеть этой черты, типичной для ее заболевания и рассеянного характера.

Другая Норберта была воплощением точности. Она умела вычислять в уме даже с дробными числами, решать кроссворды, играть в бридж и была компетентной во всех вопросах. Она ненавидела опаздывать, ей не нравилось ждать, и по этим двум причинам она всегда была пунктуальной.

А еще одна Норберта любила философствовать, часами курила, полнила пепельницу окурками, а дневники – размышлениями, ненавидела суету, была растрепанной, почти копушей, в очках, и считала, что мужчин привлекает ее интелект. Она любила вести долгие разговоры, сосредоточиваясь на экзистенциальных вопросах, которые волновали ни больше ни меньше одного человека на всем земном шаре (если не считать саму Норберту).

И, чтобы мир был полон с Норбертой, одна из них была инфантильна, радовалась мелочам, мечтала о детях, о полном дворе играющей ребятни, о выпекании огромного количества кондитерских изделий, о дарении с бескрайной добротой кусков торта, завернутых в салфетки, даже незнакомым людям, случайно заглянувшим через забор в ее двор.

Однако преобладающая Норберта – та, что чаще всего председательствовала в ее голове – насколько это возможно заставляла других подавлять свои изъявления. Норберта никому не позволяла узнать, что она может играть на нескольких инструментах, так как это было неслыханным явлением среди нормальных людей. Когда в ресторане ей давали неправильный счет, она наступала на ногу точной Норберте, чтобы не открывала рот, и прикидывалась дурочкой, так как неприлично женщине считать в уме, как калькулятору, когда ее кавалер не может.

Иногда соседи слышали через дверь, как она поет детские песни, но снаружи она была серьезной дамой, сдержанной и с модерированным поведением.

Норберты в Норберте считали, что это чистая карма иметь несколько «я». Они даже объясняли, что все начинается с ее имени – Норберта, Не-Роберта… как ее родители две личности успели заложить в одно тело еще при рождении? И Роберта есть, а и не она, но неизвестно, какая та другая…

Итак, у Норберты было несколько сущностей, которые не мешали ни друг другу, ни окружающим. Фактически окружающие даже поздно узнали о «многосущностности» Норберты. Это произошло в очень тривиальном порядке, что и стало причиной написания многих книг и создания множества фильмов. Ноберта влюблялась несколько раз, примерно в одно и то же время. Плохо было после.

Одна из ее «я» тянула свое тело выходить гулять с поэтом – возвышенной душой, а она ему была музой. Другая ее сущность имела очень серьезные отношения с одним архитектором, который восхищался ее математическими умениями. Глуповато-добродушное «я» связалось с одним поваром из итальянского ресторана, который видел в ней идеальную татта, которая наполнит дом многочисленными Аngelo e Maria а кухню – ароматами спагетти карбонара. А рассуждающая философка… Ее обожателем был теолог, с которым она часто спорила о том, что движет мир – духовное или материальное начало, но чаще всего спор заканчивался переходом в Небытие с ароматом помятых простыней и сигареты после изнурительного секса.

Но разумной и преобладающей Норберте он понравился, и ее инстинкт подсказывал, что это идеальный избранник в мужья, отца ее детей и повелителя ее ночей и просто менеджер в международной компании. Человек много путешествовал. Сначала ему было приятно, когда после долгого путешествия его встречала жена, выглядевшая очаровательно и различно. Нельзя было подумать, что подобный брак может превратиться в рутину. Ноберта действительно была другой. Однако могла поклясться, что ему не изменяет.

Но другие Норберты не хотели примириться с тем, что не их избранник стал общим супругом. Они начали спорить, ссориться, менять свое настроение и изумлять окружающих. Напряжение в голове Ноберты пагубно отражалось на ней. Норберта начала путать, с кем ходят на свидания ее многочисленные «я». До ушей ее мужа доходили странные слухи, которые были настолько противоречивы, что даже неправдоподобны (как он думал). Как же это так: его жена, как утверждал один его друг, много лет встречалась с каким-то отвлеченным типом – неизданным писателем, – а он не знал? Его друг был уверен, что тот был сыном его учительницы из гимназии. Они были сверстниками, да и у Норберты была внешность, на которую нельзя было не обратить внимание. Он начал находить дома поваренные книги на итальянском языке, и это при том, что она – его жена – даже хлеб не могла себе отрезать, не порезав или повредив скатерть, да и откуда же ей знать итальянский язык?

Норберта несколько раз воодушевленно начинала говорить ему о современном прочтении творчества Упита. Дома, неизвестно как, появились коллекции картин современных творцов, результаты пленэра, о котором она знала слишком много, и макеты Оперы в Сиднее, а также какого-то шведского музея.

Идеальная супруга встречала своего мужа, но все чаще начинала сама себе противоречить. После одной короткой командировки его любимая, закурив сигарету, объясняла ему, что нуждается в большей ответственности с его стороны, в большем карьеризме и в больших деньгах. Все-таки от менеджеров, которых она думала, что знает, ожидалось, чтоб они были акулами – людьми с чутьем в бизнесе, рискующими игроками, с которыми азарт расплачивается щедро.

Ошеломленный этой странной критикой, муж Норберты удалился в спальню без всякого желания близости. Он заснул нервным сном, от которого его разбудили всхлыпывания. Плакала его жена вроде наяву, вроде как во сне. Норберта тихо хныкала, что уже давно пришло время иметь ей детей, но его бессмысленный карьеризм не дает ему ни на миг остаться без брюк. В его душу прокрались смущение и страх. Она не бредила. Она не спала. Она говорила разумно, плакала исключительно по-женски и ссылалась на свои биологические часы.

Но одна мысль просто обожгла его, когда он услышал в темноте, как его жена повторяет фразу из какого-то итальянского фильма: «Cosa vuoi?» «Что вам нужно?» – спрашивал герой Серджо Леоне, а спагетти-ковбой должен был в ответ стрелять. Но… «застрелила» его жена, которая начала молоть в истерике свои претензии на чистом итальянском языке, из которого он ничего, ну ничего не понял, но почувствовал что-то скандальное. Он почувствовал острую головную боль – его жена говорила на языке, о ее знании которого он даже не подозревал.

Он обнял Норберту только для того, чтобы предостеречь себя от ее ударов, и начал на ощупь искать путь в лабиринте, называемом Норбертой. В один момент похвалил блюдо с французским названием (которое прочитал в меню ресторана во время рабочей встречи-обеда, но никогда его не пробовал, так как звучало дико). Норберта с теплотой ответила ему «мерси» и добавила, что найти качественный порошок крокуса ей стоило много, но результат того заслуживает, не так ли?

На подброшенную идею, что лучше всего им разрушить стену для будущей комнаты их детей, его жена емко и обоснованно сообщила, какой трегер есть там, и как нарушится баланс целой конструкции, и что лучше всего сделать по ее личным и одного знакомого исчислениям. К тому же с детских лет, когда у нее оставалось время поиграть на саксофоне, соседи раздражали ее, потому что у них был аудио-доступ. Было бы лучше всего, чтобы их дети играли на музыкальном инструменте под ее вещим руководством, чтобы стены были изолированы плотным изоляционным материалом толщиной 40 мм, который не пропускал бы шум до неизвестно скольких децибелов.

Норберты разговаривали. Они говорили не переставая. Они ругались, плакали, вытирая слезы и обнимая своего общего мужа, которому стало ясно до боли, почему его жена «очаровательно» другая каждый раз, каждый день, каждый час. Это обаяние он объяснил себе ее сумасшествием, которое нужно было лечить. После многих уговариваний они посетили кабинет специалиста. Госпитализация не была необходимой, требовался только прием таблеток.

Преобладающая Норберта поругалась со всеми своими другими «я», которые, поскольку она сама сделала выбор мужа вместо них и заставила их всех жить с ним, жаловались ей, что из-за этого испортили себе жизнь. Каким-то образом схема рухнула, они начали путать имена своих любовников. На каждой встрече, с каким бы то ни было мужчиной, Норберта смотрела пустым взглядом и без всякого желания. Ее мечты разбились. Ее желания умерли. «Шизофрения, – сказал психиатр, – в легкой форме».

Норберта развелась. Ее муж испугался, что его жена спит в уме со слишком многими мужчинами. Он ревновал ее к образам, с которыми многие «я» Норберты его сравнивали. И в то же время ему было стыдно признаться, что ревнует свою безумную жену к несуществующим соперникам, что очень жалко. Та, которая была с ним, действительно его любила, но он этого не понял. Он был слишком нормальным.

Норберта встретилась сама с собой после того, как каждая ее «я» порвала со своей половинкой. Норберты поняли, что они будут пить лекарства сменами. Одну неделю – преобладающая Норберта будет под воздействием лекарств, вторую неделю – философствующая, и так далее до полного цикла. Одной недели достаточно, чтобы поехать отдохнуть в Порту-Алегри и иметь семь ночей, семь дней с шансами на прослушивание канцонеттов влюбленного итальянца, чтение Иммануила Канта, посещение семинара по внутреннему дизайну или зачатие ребенка.

Норберта была бы замечательной матерью. Яркая, различная, строгая, но забавная. И самое главное – любящая за пятерых.

Виртуальный герой

Она сходила по нему с ума.

Если какая-либо мысль нахально мелькала в середине, начале или в конце какого-то занятия в течение ее длинного дня, она все бросала и начинала за ней следить.

Все было блестяще. Когда она случайно спрашивала себя, пригласит ли он ее на свидание, отвечала, что она занята – пойдет в шикарный ресторан на интимный ужин при свечах. И начинался такой полет… Какое платье, какую прическу, подходящая или нет губная помада и вызовет ли она желание долгого поцелуя?..

Вот так она и нарушала повестку своего дня. Не искала способ нарочно перервать серую бесконечность – мысли о нем приходили сами без приглашения, – но, если в серости появляется нить ламе, почему бы не вышить свою фантазию на этой ткани?

Чтобы насладиться фактом, что может полностью обладать им в своем уме, она решила скопировать самые чувственные аспекты его реальности и вложить в них его дух, который жил бы в соответствии с ее желаниями.

Купила его духи. Вы скажете: «Дорогое и ненужное удовольствие для женщины». Но ночью подушки с ароматом мускуса и пачули давали ей иллюзию и утешение, что она не одна.

Купила его шампунь и сделала густую пену, которую медленно втирала в груди под душем. Хорошо бы было, если б под теплыми струями душа они были вместе, не так ли?

Его любимое белое вино, которое он попивал с таким наслаждением, что соблазнял и других, стояло в холодильнике.

У нее была и пара трусов боксеров, чтоб все соответствовало правилам фетишизма, но на самом деле они служили ей не для того, чтобы представить что-то связанное с любовью. Нееет. Они были составной частью скандала. Когда она ссорилась с воображаемым Ним, то собирала все вещички мужчины своей мечты и демонстративно их выбрасывала – шумно, со слезами и итальянской мелодрамой, потому что именно так нужно избавляться от мужчины!

На самом деле, при этой насыщенности ситуации и решений в ее голове она не нуждалась в Нем живом. И без того он избегал с ней встреч и разговаривал только по телефону – все как-то чувствовал, что поругаются, так что он сам себя превратил в виртуального героя. Так не болит.

А от его шампуня – прекрасные мыльные пузыри. Красивый мир, который исчезает, но сразу же выдумывается другой. Перфектная сфера. Разноцветная и совершенная… с его ароматом.

Картина

Поли заказала картину. Следуя моде, доверилась самому лучшему художнику. Коня ей рисовали почти четыре месяца, но впечатление от результата стоило потерянного времени и проторгованных денег: казалось, что конь вот сейчас полетит вверх. Его сильные ноги пересекали пространство холста, и воздух, идущий из его ноздрей, будто обжигал лица ее гостей, как пламя из камина. Выглядел каким-то жутко зловещим. Внушал почтение. Могучий конь для рыцаря-всадника.

Поли проводила много времени в созерцании коня. Чувствовала, что, когда она дома, все как-то думает о нем. Она дал ему имя Харбор – из-за прирученной силы моря в гаванях. Поли находила что-то сакральное в аналогии между яростью моря и силой коня, гавани и узд…

Харбор начал слушать ее мысли, которыми она делилась с ним вслух – сначала робкими, затем все более откровенными и, наконец, обнаженно-искренними обо всем, что касалось ее жизни: о ее лицемерных подругах, о бывших любовных отношениях, о лукавом банкире, о медленном утоплении надежды в повседневной жизни…

Харбор был прекрасным слушателем. Его поза казалась реакцией на каждый их разговор. Как будто участилось его фырканье на ехидные комментарии Поли о своих подругах… Или, подняв передние копыта, он взлетал, чтобы затоптать неверного любимого. Очертания силуэта на фоне алого заката внушали страх, и Поли приняла Харбора за защитника своих мыслей. Он превратился в ее душевный сейф.

Однажды ночью, отправив своих последних нетрезвых гостей, Поли бросилась в поисках чувств к своему потенциальному «Ему». Пока Поли впивалась губами в его шею и ее руки оглаживали выраженные мышцы на его спине, взгляд ее скользнул к Харбору. В ее голове промелькнула мысль, что если бы он был живым, то затоптал бы до смерти ее новую страсть. Эта ярость так поразила Поли, что она сконфуженно заставила свою мечту уйти с пожеланием ему спокойной ночи. Затем она быстро-быстро скрылась в своей спальне.

Всю ночь ей снилось, что она ездила на обезумевшем Харборе в неизвестном направлении, и он упорно отказывался ее слушать. На следующее утро Поли решила выпить молока после успокоительных и записаться на прием к психоаналитику.

Ее личный аналитик рассказал ей какую-то историю о скульпторе, влюбленном в свое произведение, которую она смутно помнила. Затем сказал ей, что нужно расстаться с картиной на какое-то время или лучше навсегда. Поли подумала, что ее психоаналитик перестарался и зашел слишком далеко, но все-таки почувствовала некоторое облегчение. Дома она лукаво не поделилась с Харбором идеей душевного доктора, а только победоносно удалилась в спальню, решив, что она преодолела свою обсессию.

Ночью ничего ей не снилось. Но утром ей пришло на ум, что идея о ее мыслях, охваченных одним нарисованным конем, абсолютно сумасбродная. Об этом не стоило даже думать. Докатиться до того, чтобы ждать совета медицинского лица, как поступить, глупо. Кроме того, появилась новая мода: какое-то пестрое пятно, которое должно было внушать все что угодно и ничего – и Харбор сошел бы с пьедестала над камином.

Поли решила немедленно принять меры. И пока она снимала свою прежнюю любовь со стены, на мгновение ей послышался приближающийся топот копыт. Какое-то смутное чувство – смесь страха, лицемерия и угрызений совести – заставили ее поговорить с ним в последний раз. Поли думала о нем как о древнем рыцаре, который для дамы своего сердца разгромил бы армию сарацин… Внезапно стул под ней – антикварная испанская мебель – сломался, и она потеряла равновесие. Огромное полотно, как в медленном кадансе, рухнуло на Поли, и Харбор полетел на нее своими копытами.

Нашли ее на полу со шрамом на шее, который напоминал подкову.

Харбор отнес Поли в свой мир рыцарей и чести, который она придумала специально для них двоих…

Вира и духи

Будучи совсем маленькой, Вира улавливала оттенки ароматов и интересовалась их пользой для создания среды, подходящей собственным вибрациям людей. Каждый раз, когда ее тонкое обоняние чувствовало нравящиеся ей ароматы, Вира трепетала, как бабочка среди поля алеющих головок мака. Она была окружена людьми, чья плоть, вкус и одежда несли запах, который Вира считала или приемлемым, или отвергала его, как абсурд.

Но истинные возможности парфюмерного мира открыла ей книга «Королева Марго». Вира онемела перед возможностями парфюмера Ее Величества королевы-матери Екатерины. Достойная представительница Медичи воспользовалась своим придворным парфюмером не по предназначению. Его сладкие отравы сыграли существенную роль в политике двора. Но как элегантно это было сделано – Вира аж восхищалась прекрасными идеями смерти. Лукавые, но благородные заговорщики, ни слова об убийстве, тонко сыгранный план смены власти посредством напоенных умертвляющей жидкостью перчаткок… Виру ошеломили возможности парфюмера. А затем она узнала об умениях Ливии – влиятельной родительницы Клавдия. Намазанное отравой дерево инжира – это замысел, достойный восхищения. Фантазия Виры находила стимул в старых книгах и провоцировала ее искать все больше знаний о применении ароматов.

Юношество Виры ознаменовалось успехами, которые озадачивали ее подруг, а ее – окрыляли. Мальчики рассказывали, что поцелуй с Вирой – это все равно что попасть в объятия нимфы. Подружки завидовали ей, и, несмотря на тщательный анализ ее прически, одежды, макияжа и поведения, они не могли понять, чем она их превосходила. О да, превосходила их, потому что среди всех ее «бывших» целующихся не нашлось ни одного, который бы сказал, что может забыть поцелуй Виры. И все их сердца были заперты для другой любви после того, как ее губы коснулись дыхания влюбленного молодого человека. Тайна ее поведения ускользала от подруг, а была, по сути, довольно простой.

Зная с малых лет, что мужчины эгоистичны и прежде всего любят себя, а затем – все остальное, Вира давала им шанс находить в ней самих себя «ароматным способом». На складку за ушами, на бородку под нижней губой и по бокам ноздрей совсем слегка она капала духи мужчины, с которым целовалась. Если она их не знала, то использовала капельки одеколона с преобладающим мускусным ароматом (природным ароматом мужчин). И так, когда он зарывал лицо в волосах Виры, страстный поцелуй делал ее кожу пахнущей им самим, заставлял его чувствовать себя завоевателем, провоцируя в нем природу самца. Фактически она унижала порывы молодежи к их первосигнальной природе, но они этого не осознавали, были как завороженные. Каждый мужчина Виры чуствовал аромат самого себя, и это давало ему обманчивое представление о власти, о преимуществе Первого, о роли Единственного. В то время, как она забавлялась своими экспериментами, прельщенные, нацелованные и заброшенные ею бывшие любимые терзались и не имели понятия, как объяснить ее превосходство над другими девочками.

Будучи молодой женщиной, Вира обогатила свои интуитивные парфюмерные эксперименты знаниями химии и ботаники. Она искала идеального мужчину, чтобы после прохождения экзамена по парфюмерным каплям задержать его около себя. Ее выбор остановился на трех потенциальных кандидатах, каждый из которых догадывался о присутствии других в ее жизни – это было частью ее плана. Она хотела, чтобы мужчина участвовал в состязании и боролся за награду – ее руку, и давала им всем равные шансы. Она хотела немного борьбы, чтобы почувствовать себя завоеванием человека, которого сама себе «сготовила».

Как царица из сказок, она заставила их пройти через огонь, воду и медные трубы, о чем они совсем не догадывались. Каждый из них пил специально приготовленные Вирой зелья, невинно предложенные ею как чай, чтобы разогреть кандидата после внезапного озноба. После салата из свежих овощей начиналась мгновенная тряска. В еду, вместе с маринадом, Вира наливала сырой картофельный сок, который внезапно поднимал температуру человека. Чай был галлюциногенным. Листья белладонны, смешанные с небольшим количеством парагвайского мате, развязывали язык мужчине, и он говорил о своих намерениях вслух. Итак, во вздохах троих Вира слышала только свое имя. А предыдущие кандидаты ее руки и сердца вспоминали во сне имена и других женщин, что она считала наказуемым и просто оставляла их. Но эти трое наяву и во сне твердили, что они принадлежат только ей.

Поскольку она не могла решить, кого выбрать трофеем, с именем и «датой отстрела», написанными на ее обручальном кольце на безымянном пальце, Вира, выбрала себе мужа по принципу «кто перегнал, тот застал». Один из троих любящих парфюмерку мужчин решил обогнать других, предложив ей брак. Она согласилась, потому что партия стоила того. Ее жизнь была обеспечена, он прошел тест по травам, да и искренне ее любил. Вира поступила честно с остальными двумя, сказав им, что решила выйти замуж за другого.

На мгновение ей пришла в голову еретическая мысль собрать их всех вместе в одном доме, но она рассмеялась сама над собой. Сколькими разными духами нужно было бы ей запасаться каждую ночь? Сколько зелий нужно было бы сварить, чтобы удержать всех их влюбленными в нее и без агрессии друг к другу? О, с этого момента и до конца своей жизни она не хотела становиться алхимической лабораторией. Вира хотела жить спокойно с самым достойным избранником, и чтобы духи на ее теле в их страстные ночи напоминали, кто истинный властитель ситуации. Другие поцелованные Вирой отказались от борьбы за ее сердце, но их сердца так и остались скованными цепями женщины-вампира.

Муж Виры был банкиром. Но телом он не был похож на тех математиков с великим разумом и фигурой чиновника-писаря. Он играл в теннис и занимался верховой ездой, был высоким и стройным. Женщины по нем вздыхали: кто по мечтанной с ним ночи среди подушек с пухом, кто по рынку с его кошельком… Но на его губах пульсировал поцелуй его жены.

Вира после свадьбы только дважды поиграла с парфюмерной наукой, которой владела. В первый раз – когда они с мужем делали своего первого ребенка. Тогда банкир был на шоколадной диете, которая очень ему нравилась, но он понятия не имел, что работает с «какаовой страстью» для появления сына. Лаборатория в теле Виры создала условия для гарантированного зачатия, при этом младенца мужского пола.

Четыре года спустя, после того, как она «произвела» сына, действительно сладкого как шоколад, Вира начала жевать анис и гвоздику, класть их в сладости, которые она готовила, растапливала коричневый сахар из Бразилии в конфеты, чья карамель должна была подготовить ее к рождению девочки. Муж Виры был засыпан творческими предложениями об употреблении в постели клубники со сметаной, поставленной непосредственно на его тело.

Молочная диета была ему представлена как афродизиак. И эта игра ему понравилась. В результате ее появилась доченька, белая как молоко…

Дальше Вира была занята своей повседневной жизнью, воспитанием детей и незаметно упустила парфюмерный контроль над своим мужем, под действием которого он был. Банкир стал приманкой для соблазнительной блондинки, которая не полагалась ни на что иное, кроме как на свое красивое тело, упакованное в вызывающую одежду. Это для него было отклонением, но не бегством от Виры.

Однако его жена увидела присутствие блондинки в глазах возлюбленного. Это было для нее шоком. Она не могла ему простить хотя и не объявленную, но измену. Она даже не попыталась вернуть своего мужа. Несмотря на то что это было несложно, она решила, что не стоит. Видимо, только магия соблазнительных ароматов держала его подвластным. Оставленный решать сам, он выбрал другую. Вире было все равно, что ее муж, после бурных страстей в объятиях блондинки, в глубоком сне бредит именем свои жены. Нет, это уже было не важно. Этот человек стал для нее противным и чужим, и она пожалела о своем выборе.

Ей стало интересно, что случилось с двумя другими мужчинами, когда-то завороженными ее ароматом. Один из них женился на иностранке, которая не понимала его ночную болтовню о «ядовитой» первой любви. А другой? Другой работал в теневом бизнесе и душевно угасал по своему несбывшемуся сну, и поэтому пользовался славой шефа-женоненавистника до такой степени, что его партнеры избегали дарить ему сауны с обнаженными лолитками, так как он себя вел как ненормальный.

Вира нашла его следы. Позвонила ему. Затем по почте послала ему конверт с сотней листов бумаги с отпечатками на них ее губ в фиолетовом цвете. Эффект немедленно был достигнут. Он сошел с ума от радости после того, как поцелуи на нежной рисовой бумаге из письма «От Виры» разлетелись по его комнате. После встречи с незабываемой мечтой судьба банкира была предрешена.

В завтраке с овсяной кашей появилось свежевыдоенное молоко. На четвертое утро бывший муж получил сердечный приступ, и в его мертвых зрачках был запечатлен образ наклонившейся над ним Виры.

Вскрытие показало наличие в его организме яда болиголова. Банкир выпил молоко коровы, которая ела на пастбище смертельную отраву. Ферма, поставлявшая молоко, принадлежала третьему кандидату на руку Виры в ее девичьи годы. Ее старые знакомые засвидетельствовали, что он не мог забыть Виру и ее ядовитые поцелуи. Его друзья клялись, что всех своих любовниц он называл именем Виры и был с ними не дольше двух или трех ночей, после чего их бросал, потому что они не пахли ароматом ее тела. Шесть месяцев расследовали намерения фермера. Он был осужден за умышленное убийство с целью отмщения.

Вира осталась вдовой с незапятнанным прошлым и неясным будущим, но с идеей привлечь своими парфюмерными умениями какого-то мужчину, который бы принадлежал только ей.

Невозможность

Каждый день можно было увидеть огромную желтую кошку, ритуально и парадно пересекающую улицу, идя к дому через дорогу. Она ступала нежно и тихо своими лапками, ласкаясь, обтиралась о ступеньку перед входом. Сначала она что-то ей шептала – ее усы быстро-быстро шевелились. Затем, когда ступенька отвечала, кошка прикасалась к ней головой и проводила своими розовыми ушками по всей ее длине. Делала это нежно и медленно, словно наслаждаясь каждым словом. Мрамор рассказывал ей, как прошлой ночью он помог хрупкой девушке подняться к губам своего любимого, а затем они оба долго дарили друг другу поцелуи.

Кошка замирала, оперевшись ухом на мрамор, чтобы послушать о случившемся прошлой ночью. Затем она вытягивалась любовно и начинала мурлыкать от удовольствия. Они любили друг друга. Были влюблены. Мрамор с удовольствием предоставлял свою гладкую поверхность сладострастной рыжухе, а она обливала его теплом своего мягкого тела.

Кошка приходила утром, ложилась спать со своей возлюбленной ступенькой, и так они встречали и провожали солнце. А ночью ее оставляла и исчезала неизвестно куда. Мрамор ревниво закрывался в себе и остывал. Он завидовал влюбленным, которые и по ночам были вместе. Но утром все ей прощал. Она всегда возвращалась – иногда испуганная, измененная внешне, обруганная, поцарапанная… Но возвращалась – и он принимал ее в свои объятия.

Белая мраморная ступенька и ее верная желтая кошка.

Иногда она исчезала на долгие дни, ночи, но ступенька ждала ее. Она приняла и ее детей – плоды похоти. Даже мечтала дать им защиту от грубости людей, которые их пинали, чтобы пройти.

Много раз в полнолуние мрамору хотелось стать белым котом, но не дождался волшебника, который бы исполнил его желание. Только луна смотрела на него бесстрастно, а звезды ему насмешливо подмигивали.

На протяжении многих лет его белизна износилась. Дождь повредил его гладкость. Мрамор даже опустился вниз. Но кошке он нравился. Верный друг, близкий… Даже платонически любимый.

Однажды ночью, после сильной и страшной бури, сердце мрамора не выдержало и разорвалось. Появилась трещина – глубокая и уродливая. На следующее утро рыжая кошка пришла, как всегда, с восходом солнца и долго нюхала мертвый мрамор, а затем в последний раз что-то ему рассказала и легла, чтобы согреть его.

Никто не знает, что ему сказало осиротевшее ее сердце, но люди долго удивлялись ее мертвому телу. Может, потому что они не верили в эту любовь или потому что завидовали ей… Мрамор был заменен безликой бетонной ступенькой, которая никогда не приютила кошку.

Верность моряка

Там внизу, на побережье, жизнь города замерла. Не было ничего необычного или из ряда вон выходящего. Все проходило медленно, точно так же, как река с большой дельтой вливалась здесь в море, отдавалась его объятиям с парадностью старой дамы, приглашенной на танец отставным полковником. Море тоже здесь было тихое. Даже морские легенды были связаны не с героями штурмовых битв, а с большим уловом рыбы, самой большой рыбы, на самой красивой лодке, опущенной в воду… Не было никаких рассказов о страшных чудовищах со дна, проглоченных кораблях и проклятиях. Урожай чередовался – хороший и плохой, пост мэра наследовался двумя семьями. Было одинаковое количество вдов и вдовцов. Священник никогда не держал нравоучительных речей, потому что отличался спокойной и морально устойчивой энергией. В воскресенье все собрались в церкви, чтобы отправить благодарность Высшей Силе.

Но однажды в этом спокойном месте задул ветерок, что не было странным для приморского городка. Странным было то, что несколько человек, не занятые своими повседневными делами, слышали, как ветерок вроде бы пел. Доносившаяся мелодия как будто хотела, чтобы все услышали ее слова. Она что-то шептала. Затем все стихло. Тогда никто ни с кем не поделился этим. Наверное, потому что каждый думал, что это ему показалось. А в Городе Забвения ничего не случалось, и думать о чем-то необычайном было равносильно безумию.

Но ветер по-прежнему доносил что-то новое на берег забытого места. Он пригнал лодку с моряком на борту.

Странник-рыбак – улыбающийся, вежливый молодой человек без прошлого, так как он его потерял в последней битве с морской стихией. Незнакомец рассказал, что где-то там, на юге, он сражался с огромными волнами, которые унесли руль и его сети, и тогда моряк подумал, что он уже тоже на том свете. Но море спасло ему жизнь взамен на его прошлое. Или на его будущее?.. Он не помнил, кто он, откуда плывет и куда отправляется.

Люди здесь простили ему отсутствие прошлого и быстро его приняли. Вскоре он оказался незаменимым помощником капитанов рыболовных судов. Уловы с ним были гарантированы. Он вертелся и собирал сети с безупречной легкостью.

Только тем нескольким людям, которые слышали шепчущий ветерок, казалось, что, когда он отплывал в море, с ним уходил и тот бриз, который говорил что-то на непонятном языке природных стихий. Когда моряк отплывал в море на каком-то кораблике, появлялся ветер, чтобы отправить его и раздуть паруса на радость всем. Женщины зажигали свечи в церкви, прославляя святых покровителей, и молились о том, чтобы эта благодать длилась вечно.

Все было в порядке, но в скором времени в моряка влюбилось несколько девушек, и он не был равнодушен к их любви. Однажды в воскресенье, когда моряк не был на рыбной ловле, он решил от домика, который благосклонно предоставили ему местные жители, пересечь площадь и пойти в церковь – почувствовал необходимость облегчить свою душу, подарить ей несколько мгновений покоя.

Ветер пошел с ним. Оба они были странными партнерами. Он шел и улыбался, а ветер крутился вокруг него с тем же странным шепотом, как будто они понимали друг друга. Некоторые это видели, но это не должно было казаться чем-то необычным, не так ли? Потому что необычное пугает. И никто не хотел напрягаться, чтобы объяснить необъяснимое… Но за минуту до того, как он перешагнул порог церквушки в центре площади, ветер усилился, сильно завыл, сладкий шепот превратился в страшное шипение, и все листья с площади собрались в одну стену, которая поднялась перед портиком церкви и как-то волшебно зависла в воздухе перед изумленным взглядом незнакомца.

Жители, которые только что покинули службу и находились в окружающих кафе-барах, ахнули. Вокруг них не было ветра, небо было чистым. Даже скатерти на столах не шевелились. Но перед моряком, как на арене, развихрился страшный смерч, который зловеще кружился, не позволяя ему войти в церковь.

Моряк постоял, ошеломленный, против стены из листьев, после сделал шаг вперед, пытаясь вой ти в храм, но и стена пошла ему навстречу. Смерч угрожал ему.

Незнакомец отступил, медленно обернулся назад и, склонив голову, пересек площадь обратно. Стена из листьев тут же внезапно рухнула. Был слышен невообразимый гул, словно разбилась бетонная стена водохранилища. Смерч превратился в ветер и начал цепляться за рубашку расстроенного моряка.