Октагон

скачать книгу бесплатно


«Бьянка!»

«Я не знаю, что говорить. Я плачу», – призналась она через некоторое время.

Рома опустил голову.

«Извини. Мне некому было это рассказать».

Она не ответила.

«Бьянка?»

«Не могу».

«Прости меня».

Не сразу, но она написала:

«Не извиняйся».

Рома нахмурился. Тяжесть на душе только усилилась, но пальцы сами потянулись к клавиатуре.

«Извини меня. Не надо было говорить».

«Ты любил её?» – спросила она.

Он долго смотрел на расплывающиеся буквы.

«Скажи мне, ты любил её?»

«Не любил бы, не повесился».

Беззаботные смайлики прыгали на панели для отзыва. Минуты мучительно тянулись, но ни он, ни она не решались продолжать разговор, хотя Рома чувствовал жжение в груди.

Наконец он не выдержал и осторожно написал:

«Тук».

Пауза была невыносимой.

«Тук-тук! Бьянка!!!! Тук!!!»

Через некоторое время снова дзинькнуло сообщение.

«Рома».

Он обрадовался.

«Да, Бьянка».

«Это ведь не твоё имя?»

Зрачки в глазах Ромы расширились от боли. Он закрыл глаза и, едва совладав с собой, написал в ответ:

«Мне дали его, когда я попал сюда».

Она замолчала, продолжила не сразу.

«Это навсегда?»

«Навечно».

Повисла ещё одна страшная пауза, выворачивая его наизнанку и сдавливая сердце.

«Тебе страшно?» – спросила она.

«Не знаю», – честно признался он.

«Господи, зачем я написала тебе?»

Он сжал кулаки, но, превозмогая себя, ответил:

«Прости, я не хотел. Мне действительно некому было это рассказать. Я всё время думаю об этом. Если бы я мог что-то изменить… Если бы мог… Прости меня. Правда».

Она очень долго не отвечала, и он сидел, вперившись в экран, и смотрел на расплывающиеся от предательских слёз точки и символы, складывающиеся в буквы. Спасительный звук уведомления заставил его смахнуть с глаз подступившую влагу, он приблизил лицо к экрану.

«Ребёнок должен был родиться мёртвым, – писала Бьянка. – Это должно было стать испытанием для нас».

Рома дёрнулся, перечитал снова и затарабанил по клавишам.

«Для нас? Что это значит?»

Она не отвечала.

«Это ты?!»

Она отключила мессенджер.

«Ты?! Ответь!!!»

* * *

Кристоф скатился на пол и теперь похрюкивал около кресла. Найджел положил голову на руки и что-то мычал в забытьи. Майк вывалился из шкафа и лежал не шевелясь, уставившись в одну точку. Роман подошёл к нему, присел, с трудом отлепил скотч с его губ. Майк сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

На столе в офисе Фальстома лежала толстенная папка с аккуратно подшитым проектом. Роман прошёл в кабинет шефа, сел в его кресло, пододвинул к себе папку и стал листок за листком рвать отчёт на мелкие кусочки, смахивая копившиеся белые кучки на пол. Дойдя до середины папки, он спохватился. Выбежал в комнату, стёр из всех компьютеров информацию и вернулся к столу босса. К шести утра пол кабинета покрылся, словно свежим снегом, хлопьями великого проекта демонизации системы почтовой связи.

А в половине десятого Романа передали эрцшуреру – ужасному существу, распорядителю того уровня ада, куда направляли самоубийц. Эрцшурер призвал своих подручных, с Романа сдёрнули телесную оболочку и швырнули его душу в смрадную тьму, сквозь которую она должна была пройти, чтобы затем под тяжестью своих грехов опуститься на дно и испытывать там непереносимые страдания нескончаемое количество лет.

Но, к удивлению эрцшурера и его свиты, душа Ромы вдруг замерла в воздухе, а через несколько секунд стала медленно подниматься вверх. Демонические сущности провожали её взглядами. Вскоре она исчезла.

А ещё через какое-то время три другие души отправились в путешествие по миру страдания и боли.

Что стало с Фальстомом, осталось неизвестным. Он рапортовал о том, что в результате саботажа проект был уничтожен, и этим окончательно дискредитировал себя. Его уволили. Как поступают с такими в аду, никто точно не знал.

Отделу почты нужны были свежие кадры, и очень скоро их нашли. Сейчас эта целеустремлённая и не менее бодрая команда готовит новый проект.

    ?
    12 октября 2005 года —
    10 мая 2006 года

Не херувим и не демон

?
1

– Безделье рождает мысли. Человек, не обременённый работой, занят решением глобальных проблем, суть которых не может определить само человечество за тысячелетия своего развития.

В этом месте говорящий рассмеялся. Его радовала собственная проницательность. Но тут же тень набежала на его лицо. Он чуть помедлил, размышляя над своими выводами, и заговорил снова.

– Движение рождает движение. Движение рождает созидание, а безделье, соответственно, рождает только мысли, а мысли не рождают ничего, – он поднял глаза, чтобы убедиться, что его слушают, и, получив подтверждение, продолжил: – Что может сотворить мысль? Может быть, только хаос… Так думают некоторые. А я скажу так: «Из хаоса произошёл весь этот мир, следовательно, мысль, порождающая хаос, также стремится к созиданию».

Он изливал свои умозаключения одно за другим, практически без остановки, вот уже на протяжении как минимум получаса, и было видно, что остановиться ему трудно. Мыслительный процесс бурлил в его голове, щёки его порозовели от возбуждения, на лбу выступили капельки пота. Впрочем, он этого не замечал.

– Я уверен, – говорил он, сцепив пальцы, – что мысль способна преобразовать хаос во что-то совершенно иное, новое, хотя это, конечно, зависит от характера мысли. Ведь мысль может быть и пустой, и ценной. Вы согласны со мной, доктор?

Собеседник, не проронивший за всё это время ни слова, внимательно слушал.

– Да… – продолжал пациент. – Именно здесь мы приходим к выводу, что безделье, порождающее мыслительный процесс, занятие не такое уж никчёмное. Скажу больше, непосильный, безостановочный труд ради получения средств для существования и пропитания лишает нас возможности мыслить. И это страшно, – лёгкая улыбка озарила его разрумянившееся лицо. – Видите ли, состояние, в котором я сейчас пребываю, если можно так сказать, способствует мыслетворчеству. Находясь здесь, я постоянно размышляю. Я философствую, и знаете, процесс этот меня весьма веселит. И хоть ранее я противился этому, теперь я целиком отдаюсь ему.

Он засмеялся, обнажив мелкие желтоватые зубы.

– Раздумье – что может быть прекраснее! Я замечал, что могу не есть и не пить во время этого занятия. Мне становится абсолютно всё равно, что происходит вокруг – здесь со мной или там за стенами, в вашем мире. Мне всё равно, понимаете? Во время этого процесса я нахожусь в иной реальности.

Он посмотрел на доктора исподлобья, заметив, что тот делает пометки во время его монолога, но тем не менее продолжил:

– Пространство глубокого раздумья создаёт эту новую реальность, где ничего не мешает постигать истину, и находиться там и приятно, и, если хотите, полезно. Почему полезно? – он улыбнулся, увидев, что его безмолвный собеседник поднял на него глаза. – А потому что нет пустого отвлечения. Теперь я понимаю, сколько отняла у меня прежняя жизнь. Поверьте, я чувствовал себя намного неуютнее, ощущал странный гнёт, а недостаток образования, который сказывается, к сожалению, и сейчас, не позволял мне прийти к этому умозаключению раньше.

Он замолчал, однако мысли, бурлившие в его сознании, не давали ему остановиться.

– Вы спросите меня, чего же я добился? Довольно сложно ответить на этот вопрос сразу. Впервые, находясь наедине со своими мыслями, я ощутил дыхание Вселенной. Я чувствую её движение, борьбу материи с антиматерией, рождение жизни и медленную космическую смерть. Смерть во вселенском смысле пугающа. Вы никогда не пытались переложить на новый лад заученное нами предположение о том, что, наблюдая поток света, исходящий от звезды, мы наблюдаем её далёкое прошлое? Возможно, что в данный момент звезда уже мертва. Мы видим свет давно угасшего светила. А если вместо звезды подразумевать Вселенную? Вам не кажется пугающим, что мы можем жить во Вселенной, которая уже давно мертва? – он мелко закивал, глаза его блеснули. – Может быть планета, на которой мы живём, это последний островок материи во Вселенной? Каково, а?

Доктор сделал ещё одну пометку в своём блокноте. Пациент же не унимался.

– Не буду спорить, это гипербола, но всё-таки. Все эти четырнадцать миллиардов лет Вселенная расширяется. Мы движемся в пространстве вместе с ней, но кто знает, что происходит там, где всё это началось? Вдруг там уже ничего нет? Мёртвая пустота. Великое Ничто. Вас это удивляет? Меня – ничуть. Никто не может опровергнуть это утверждение, потому невозможно найти доказательств обратному. Но нужны ли они?

Безмолвный слушатель глянул исподлобья на говорящего и снова опустил глаза, возвращаясь к собственным записям. Пациент тем временем, поскрёб висок длинными ногтями и продолжил:

– Почему мы пытаемся находить объяснение любому явлению? Я соглашусь с вами, если вы скажете, что в этом виновата человеческая природа. Да, это так. Мы ищем первопричину в любом, даже самом ничтожном явлении. Но для чего? Вы готовы ответить на этот вопрос, доктор? Боюсь, что нет. Нам стыдно в этом признаться. Люди ищут первопричину, чтобы понять для чего существуют на свете. Это неосознанный порыв, согласны? Однако вдумайтесь! – его глаза заискрились с новой силой. – Разве это не страшно – жить, не зная, для чего мы созданы? В этом заключён вселенский парадокс – венец творения понятия не имеет о собственном предназначении в этом мире! Вот почему мы мечемся! Мы ищем ответ сразу на все вопросы, а порою на вопросы, которые не достойны даже нашего секундного внимания. И вот почему мы обречены. Цари животного мира, пик эволюции – все до единого мы на грани пропасти, и даже не сознаём этого. Мы строим свой мир, не задумываясь о будущем и не оглядываясь в прошлое, но самое главное – не зная ради чего!

Он снова скрестил пальцы и посмотрел в грязное окно.

– Заметьте, доктор, ни одна человеческая цивилизация не стремилась осознать это. Конечно, мы многое можем списать на дикость нравов древних народов, но мы будем кривить душой. Наша цивилизация ничем не отличается от древнеегипетской или древнекитайской. Наличие новомодных железок, ничего, по сути, не меняет. Мы те же, мир тот же. Ничего не изменилось. Мы только тешим себя сказкой о технологическом прогрессе. На самом же деле мы недалеко ушли в своём развитии от диких животных. Человеческие знания используются единицами, а достижения науки… – он рассмеялся. – Материальный мир не откроет человечеству ничего нового, кроме двери в бездну самоуничтожения. Технический прогресс, уважаемый доктор, когда-нибудь доведёт человечество до гибели. Материальные блага могут лишь помочь атрофироваться конечностям и мозгу. Мы сами загнали себя в рамки, а потом сами же будем посыпать себе голову пеплом.

Он вздохнул и помолчал, собираясь с мыслями, чтобы снова продолжить.

– Не проще ли раскрыть глаза и увидеть, что мир вокруг нас не таков как мы его себе представляем? Он больше, ярче… Вы улыбаетесь, – он огляделся вокруг, – это действительно смешно звучит. Здесь грязь, вши, спёртый воздух. Всё это так. Но в этом сумасшедшем доме я создал свою собственную реальность. Отличную от вашей, и всех остальных. Свой. Настоящий мир. Тот, которого вы не хотите замечать. Он обособлен от того, из которого всем вам хочется вырваться как можно скорее. Вот в чём моё преимущество! И мне не нужно, как поэтам, ничего выдумывать, или, как морфинистам, тратиться на опиум.

?

Из дневника доктора Гайзеля, врача N-ской психиатрической лечебницы

28 ноября

Его история весьма любопытна. Якоб Дерилль или Яков Михайлович Дерилль, как называют его здесь, появился в городе ещё до меня, три года назад. Приехал из Москвы по торговым делам и остался. Купил дом на Никольской, шикарно его обставил. Давал приёмы, делал визиты. Всем импонировало его заморское имя, лёгкий акцент, смуглая внешность и манера одеваться. Он надолго оставался главной новостью в городе. Происхождение своё он скрывал, что неизбежно породило массу бестолковых слухов. Особенно среди дам. Никто не верил, что своё состояние он сделал на торговле. Судачили, что ему удалось найти сокровища какого-то крымского хана прямо перед началом войны. Впрочем, я этому не верю.

Он жил один, регулярно появляясь у первых лиц нашего города. Всегда загадочно улыбался, и нельзя было решительно ничего сказать о том, что он думает. Жена полицмейстера Амалия Ивановна вознамерилась подобрать ему невесту из первых красавиц N-ска. Он не возражал. Желающих было предостаточно – жених был завидный. Смотрины продолжались почти полгода. Это так развлекло нашу скучающую публику.

Но в какой-то момент Дерилль поменялся. Стал более замкнутым, подозрительным. Подолгу оставался дома, целыми днями не показываясь на улице, на приглашения не отвечал, никого к себе не пускал. Эта перемена взбудоражила местное общество. Чего только не говорили о нём! И то, что он смертельно болен, или занимается чёрной магией по ночам. Иные судачили, что он укрывается от кредиторов. Кто-то осмелился даже предположить, будто он – сам граф Калиостро.

Ох уж эта наша страсть приписывать иностранцам неведомые таланты!

Вскоре его новым друзьям удалось вернуть его к жизни, хоть и не без труда. Но было решительно невозможно не заметить, что он безвозвратно изменился. Его обычно живые загадочные глаза, сводившие с ума некоторых впечатлительных особ, потухли, он осунулся, стал неразговорчив. Помещики наперебой зазывали его в деревню, кто-то советовал ехать на воды. Мой предшественник неоднократно осматривал его.

Так прошло три месяца. Наступило лето. А он ходил мрачнее тучи. И вот в один из июньских вечно пасмурных дней, всеми любимый чужестранец заметался на званом ужине у судьи. Срочно вызвали лучшего лекаря в округе, и он тут же послал за моим предшественником. Диагноз не вызывал сомнений. По городу прокатилась очередная волна слухов – проклятье, тайная безответная любовь, помрачившая его рассудок, занятия магией и прочий вздор.

С того дня Дерилль оставался постоянно дома под наблюдением врача. Его боялись навещать. Людская молва приписала ему неведомые пороки. Припоминались его загадочные, а порой престранные высказывания. Помещик Федуев уверял, что ночью у него в имении иностранный гость выл на луну. Толки перерастали в сплетни. Но вскоре от них устали. Совсем кстати в городе остановилась петербургская прима, по пути заграницу и каким-то образом задержалась здесь на неделю. О госте тут же забыли. Никто не заметил, как его перевезли в лечебницу, что дом его опустел.

Один только доктор Агинский боролся за несчастного, стараясь уменьшить припадки, во время которых бешеная энергия пациента перехлёстывала через край. Когда он успокаивался, доктор вёл с ним продолжительные беседы. Может быть, как мы сейчас. К сожалению, во время одной из них у Петра Прокофьевича случился приступ, и он скончался. В тот момент в его кабинете были люди, но сделать они ничего не смогли. Пациента же увели обратно в палату.