Искры моей памяти в лабиринтах времени. Рассказы и воспоминания

скачать книгу бесплатно

Искры моей памяти в лабиринтах времени. Рассказы и воспоминания
Елена Генриховна Андриасян

Я – бакинка. Я покинула Родину из-за межнационального конфликта. Все мои воспоминания и рассказы так или иначе рассказывают о моей Родине, и если они хоть на минуту приблизят мир на моей земле, я буду счастлива…

Искры моей памяти в лабиринтах времени

Рассказы и воспоминания

Елена Генриховна Андриасян

© Елена Генриховна Андриасян, 2017

ISBN 978-5-4483-9054-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорога в вечность

Я больна – более 20 лет я страдаю от странной болезни. Правда, я улыбаюсь и сержусь, смеюсь и плачу, работаю и отдыхаю, получаю помощь и помогаю сама… Я дружу, ссорюсь, люблю, мечтаю… Словом, я живу – и одновременно умираю от болезни, имя которой – НОСТАЛЬГИЯ. Эта болезнь глубоко внутри, она затаилась, она почти не проявляется – и лишь иногда она дает знать о себе – когда я смотрю фотографии и видеоролики, читаю письма друзей или общаюсь с ними по скайпу. Мой диагноз – я бакинка, 20 с лишним лет назад насильно покинувшая Родину… Но именно благодаря этому вынужденному переезду (как ни странно это звучит) у меня есть настоящие друзья – когда-то они спасли мне жизнь, сегодня мы по-прежнему обсуждаем свои радости, свои проблемы, поддерживаем друг друга… И я льщу себя надеждой, что я для них – такой же друг, какими они всегда были и есть для меня.

А мой Баку – моя Родина – он в моем сердце. Короли, президенты, правительства сменяют друг друга, Родина остается с нами всегда…

Я люблю его улицы – вымощены ли они современной плиткой или камнями тысячелетней давности. Я люблю его дома – современные высотки, старинные уютные домики, дома, построенные на стыке 19 – 20 веков, где у входа выложена мозаика с датой постройки… Я люблю его сады и парки, дающие прохладу даже в самую сильную жару… Я помню уютные чайханы, где в самое жаркое время дня сидели старики, попивая чай из фигурных стаканчиков – армуды…

Я люблю и помню старый дом моей подруги – во дворе рос чинар, посаженный еще ее прадедом, – и сколько тайн сохранил этот чинар, скольким шуткам улыбнулся в свою густую листву, сколько сплетен выслушал…. А старый дядя Ибрагим – «Би-би-си» этого двора – мир праху его – мы здоровались с ним первым, еще только подходя к дому…

А эклеры одной из моих тетушек – достаточно было с утра выпить чаю с двумя эклерчиками – и можно было не есть весь день, чтобы не утратить воспоминание об их вкусе и аромате…

А другая тетушка по пятницам пекла торты и пирожные – чтобы в субботу гости смели их буквально за час…

Я помню ласковый плеск волн Каспия, набегающих на теплый песок пляжей Апшерона, вкус рыбы, запеченной прямо в горячем песке… И до сих пор чувствую брызги огромных волн, оседающие на моем лице, пока я стою рядом с капитаном на мостике водолазного катера… В моих ушах – крик чайки, пикирующей за рыбой, – я поворачиваю голову, чтобы увидеть эту птицу, а вижу огромного каспийского тюленя, невозмутимо дрейфующего в двух метрах от меня… И спасатели с пляжей – они дежурили вместе с огромными собаками – водолазами, готовые в любой момент кинуться спасать тонущего беднягу…

А моя школа, построенная на месте храма Александра Невского, взорванного в 1938 году – в годы Отечественной войны в ее здании был госпиталь… Сколько событий, сколько радостей и горестей связано с этим зданием, в окна которого тихо постукивают ветви деревьев и льется солнечный свет…

И Университет… и группа 013 мех. – мата – мы всегда помогали друг другу…. Нет, мы, конечно, спорили, ссорились, но… в трудное время мы объединялись, помогая любому, оказавшемуся в тяжелой ситуации, а ссоры – ссоры забывались…

На одной из первомайских демонстраций нашего декана спросили, где его студенты. Он ответил, не задумываясь:

«Вон „плывет“ куст сирени – это группа 013, остальные рядом».

Одна из девушек всегда приносила для нас ветки сирени с куста, росшего в ее саду, – мы шли все вместе – а издалека казалось, что это «шагает» куст сирени…

А наш декан – он помнил всех своих студентов в лицо и по именам – и это повергало в шок всех, кто сталкивался с ним впервые…

А наша Торговая улица – наш бакинский «Бродвей», где можно было встретить на прогулке почти всех знакомых за один вечер. Говорят, когда пронесся (к счастью, ложный) слух о смерти Юлия Гусмана, он просто прогулялся по Торговой – и слух был тут же опровергнут…

А персидская сирень, цветущая на Приморском бульваре, и фаэтоны, на которых можно было прокатиться по городу… Моя соседка в день своей свадьбы ехала в загс на фаэтоне, запряженном белыми лошадьми…

Со старых фотографий нам улыбаются те, кто жил в городе давным – давно: прадеды – кузнец, нефтяник, врач – офицер русской армии, прабабушки – выпускницы Смольного института, бабушки, хранящие личный автограф Есенина, учившие детей в школе, репрессированные в 30 – ые годы ХХ века деды, все те, кто в Отечественную Войну защищал страну от нацизма, наши отцы, дежурившие на крышах, чтобы сбрасывать зажигательные снаряды, а после Победы строившие красивые здания, разводившие сады, добывавшие нефть…

Странно – собиралась рассказывать о городе, а говорю о людях… Может быть, потому, что люди, жившие когда-то в этом городе, живущие сейчас – это его душа?! Ведь без души нет города, нет жизни…

Мы можем говорить о своем городе бесконечно – и все равно нам не рассказать о нем всего…

«Ностальгия – это просто болезнь, от которой излечения нет», – написала моя подруга. Что ж, значит, моя болезнь неизлечима…

…Моя память с тобой, Баку. Легкого тебе пути – в Вечность!

История, ставшая легендой

– С днем рождения, ласточка моя!..

По щеке ласково скользнул… то ли солнечный зайчик, то ли поцелуй – еле заметный, как и все, что делала бабушка Мария (как звали ее соседи и друзья), или бабуля Фиалочка (так я переводила ее имя на русский).Я открыла глаза, потянулась… Господи, мне уже 17…и сегодня вечером выпускной бал в школе. Платье уже готово – обманчиво простого покроя платье из серебристого атласа с глубоким вырезом – первое «взрослое» платье, сшитое специально к этому дню.

– Бабуля, а где же.., – я не успела договорить. Вошел отец и, улыбаясь, положил на стол два футляра.

– Открой.

Я почему-то медлила. Просто волновалась. В этих футлярах должны были лежать мои первые драгоценности, которые обещали мне мои родители и бабушка, те самые, сделанные еще моим прадедом и передававшиеся в нашей семье младшей дочери… Я была единственной дочерью. Младшему брату было всего полгода.

– Ну что же ты, дочик? Открывай!

Чуть дрожащими пальцами я открыла сначала один футляр, затем второй… Сказочной красоты колье и браслет мерцали на черном бархате.

– Спасибо, отец, бабуля!

– Спасибо твоему прадеду, – грустно улыбнулась бабушка. А отец очень внимательно посмотрел на меня и добавил:

– Ты помнишь, что должна будешь передать эти украшения своей дочери и рассказать историю твоего прадеда Саака?!

История моего прадеда… История, ставшая легендой, – так думала я, надевая колье и браслет, чтобы закончить свой туалет, сесть в машину и отправиться на выпускной бал…

…1918 год. Мой прадед Саак с женой и детьми уже несколько лет жил в небольшой деревне Минкенд в Азербайджане. Что именно заставило их переехать туда из села Уз, что в Сисианском районе Армении, я не знаю. Старший из сыновей Саака остался в родной деревне, тем не менее регулярно навещал родителей. В последние месяцы он настаивал на возвращении семьи в Армению – на границе было очень неспокойно. Но Саак отказывался переезжать – в селе его любили и уважали. Еще бы! Мастер на все руки, умевший ковать оружие и делать драгоценности, прекрасный строитель, построивший мельницу для сельчан, никогда не требовавший денег за свой труд, никогда не отказывавший людям в помощи.

– Зачем мне переезжать, сынок? Все будет хорошо, вот увидишь.

Его жене Марангюль оставалось лишь отводить глаза и слегка пожимать плечами в ответ на укоризненные взгляды старших сыновей: – Мол, отец так решил, что же я могу поделать!

Но мальчики хорошо знали – если наступит решительный момент, именно мать, красавица с отважным сердцем и твердым характером, возьмет «правление» в свои руки. Саак, прекрасный мастер и любимец односельчан, иногда терялся в сложных ситуациях.

Во время одного из таких споров дверь неожиданно распахнулась. В дом вошли два нукера и без лишних слов увели Саака с собой. Обратно он вернулся очень поздно. Молча прошел к столу, сел и обхватил голову руками.

– Саак, что случилось? – затянувшееся молчание нарушил сосед, зашедший еще днем по делу, да так и оставшийся ждать Саака. Мой прадед поднял голову:

– У Султан – бека я был, чтоб ему покоя не видать ни на том, ни на этом свете!

– Что ему надо? Выселить вас хочет, наверное…

– Да нет! Требует, чтобы я оружие для его нукеров сделал!

– Оружие? Опять беспорядки? Когда же покой на этой земле наступит?! А что же ты, сосед?

– А что я? Оружие против моих братьев повернут, как же я могу согласиться! Так и сказал псу этому!

– И он оставил тебя живым!

– Оставил… И уговаривал, и грозил… Я не согласился.

– А потом?

– А что потом? Дал неделю на раздумье, пригрозил, что детей перережут, а Марангюль в гарем свой возьмет, если не дам согласия работать на него.

– Убьют детей! Жену отберут! – сосед потерял дар речи. Марангюль промолчала, лишь молнии сверкнули в ее глазах.

– Бежать вам надо, бежать немедленно!

– Султан – бек нукеров своих поставил на тропинках и дорогах в деревню, куда я с семьей побегу!

Сосед промолчал, не найдя слов для ответа. Посидел еще немного и, так ничего и не придумав, вышел. А через час в дом Саака пришли все взрослые мужчины села.

– Саак, мы не дадим нукерам Султан – бека добраться до твоих детей и жены. Мы будем защищать вас.

Прежде чем оглушенный этими словами Саак раскрыл рот, прозвучал еще один голос:

– Какой толк в вашей смерти?

Это был старейшина села Сафарали-баба. Люди молча смотрели на него. Наконец кто-то нарушил молчание.

– А что же нам теперь делать? Что мы еще можем?

– Увести их надо отсюда.

И Сафарали-баба начал распоряжаться. А Марангюль молча укладывала вещи – самые необходимые.

Побег должен был состояться через три ночи. Было новолуние. По вечерам на землю спускался густой туман. Этим и решили воспользоваться беглецы. В деревне не было постоянного пастуха. Каждый сам выгонял свою скотину на пастбище, а вечером загонял обратно. При встрече с нукерами можно было сказать, что люди ищут заблудившуюся скотину.

Накануне побега Салех, сын Сафарали-баба, и его друзья предупредили жителей по обе стороны границы о том, что необходимо помочь людям. В ночь побега не было сделано ни одного выстрела. По узким тропинкам сельчане вывели Саака, Марангюль и их детей (самую младшую, мою бабушку, которой было 2 года, Саак посадил в свою котомку), довели до границы с Арменией и переправили к друзьям…

Узнав об исчезновении Саака с семьей, Султан – бек рассвирепел. По его приказу Сафарали-баба выпороли шомполами, а Салеха арестовали и повезли в Шушинскую крепость – в тюрьму. Когда известие об этом дошло до Саака, то его старший сын с друзьями кинулся вдогонку – Салеха им удалось освободить по дороге в Шушу.

…Шли годы. Саак умер вскоре после побега. Просто во время застолья встал, произнес тост, выпил вина… и умер с улыбкой на губах… Дети выросли, у них появились свои дети…

…1941 год. Азербайджан, город Шеки (по-старому Нуха).Мой дед с семьей был переведен туда на работу. Вскоре после приезда в город дед, вернувшись с работы, сказал бабушке, что секретарем райкома работает …Салех, сын Сафарали-баба.

– А адрес? Адрес взял?!

– Ой, подожди… – листок с адресом дед потерял. Хорошо, хоть название улицы вспомнил.

Бабушка, взяв свою дочь Лауру (той было всего несколько месяцев) на руки, отправилась на названную улицу, решив узнать о Салехе у соседей. Было жарко, Лаура расплакалась, и бабушка подошла к первому встречному старику с длинной бородой.

– Отец, можно попросить воды для малышки?

– Можно, дочка… – старик дал воды, а когда бабушка напоила дочку, ласково спросил:

– Ищешь кого, дочь моя?

– Ищу, отец. Семью Сафарали-баба ищу.

Старик внимательно вгляделся в лицо женщины, стоящей перед ним, и неожиданно спросил слегка дрогнувшим голосом:

– Скажи, дочь моя, твоего отца звали… Саак?

Бабушка молча кивнула.

– Девочка моя, Сафарали-баба – это я.

Очень многое рассказали они друг другу в тот день. А через месяц, находясь при смерти, Сафарали-баба сказал, что в ночь перед побегом они с Сааком стали побратимами. Салех и бабушка, а потом и их дети продолжили традицию побратимства. Именно Ибрагим-даи, сын Салеха, побратим моего отца, будучи отличным хирургом, спас жизнь отцу моей подруги, прооперировав его вовремя. Именно Ибрагим – даи вывез нашу семью из Баку осенью 1989 года…

…Я смотрю на фотографию, сделанную очень давно – на выпускном балу. С нее улыбаются юные красивые лица детей – взрослых детей, не подозревающих, что ждет их впереди. Смотрю на себя – ту, 17-летнюю девочку, надевшую в тот день колье и браслет, сделанные Сааком, верившую, что передаст их когда-нибудь своей дочери…

…Дочери у меня нет. Драгоценности сгинули в огне междоусобной войны. Друзей раскидала жизнь. Что осталось? Остались улыбки друзей. Остались сами друзья, спустя много лет снова протягивающие мне руки… Осталось то, что светит ярче блеска любых драгоценностей – остались любовь и память…

Искры памяти в лабиринтах времени

Все совпадения случайны.

Искорка первая

…Ликса бежала к реке. По каменистой тропинке, полого спускавшейся к воде, бежать было легко, но девушка устала, задыхалась, и все равно боялась присесть и перевести дух, когда цель – река – была так близка. Стража жреца ее племени неумолимо преследовала ее уже второй день. Жрец отдал приказ схватить ее, как только обнаружился ее побег. Ликса считалась самой красивой девушкой в племени, и ее должны были принести в жертву духу дождя. Но ей было всего 15 лет, она так хотела жить, родить детей сыну вождя племени… Карн и помог ей бежать, напоив охрану, но жрец послал свою личную стражу за ней, велев привести ее живой. И вождь, и его сын Карн ничего не могли сделать – власть жреца во всех вопросах, касавшихся поклонения духам, была неоспоримой. Жертвы духам были обязательны всегда, а в это лето, когда стояла жара, и за последние недели не пролилось ни капли дождя, жрец считал, что умилостивить духа дождя совершенно необходимо. Правда, в племени почти никогда не приносили в жертву людей, обходились бараном или козлом. Последний раз человека в жертву принесли много лун тому назад, после сильного камнепада в горах. И теперь люди шептались о том, что жрец просто хотел забрать Ликсу в свою пещеру. Не сумев преодолеть ее сопротивление, он воспользовался случаем и решил принести ее в жертву. Но Ликса сбежала. Она бежала уже второй день, присаживаясь ненадолго за большими камнями и подальше от зарослей и деревьев, за которыми могли притаиться воины. Ела только ягоды, пила росу с больших листьев. Ей надо было как можно быстрее добежать до реки и переплыть ее – за рекой кончалась земля ее племени, за рекой жили другие люди, ими правил старший брат Карна, ненавидевший жреца ее племени за жестокость и жажду власти.

И вот наконец река, песок под ногами. Ликса остановилась, тяжело дыша, и стала прислушиваться. Но пока слышала только плеск воды, пение птиц, легкий шелест листвы на деревьях. Дыхание постепенно успокоилось. Девушка задумалась – может, отдохнуть, прилечь на теплом песке, прежде чем входить в воду… Река была не очень широкой, а плавать в племени умели все с детства, кроме жреца и его стражников. Для них, по законам их рода, плавать в воде было недопустимо. Ликса уже присела, но тут до нее донеслись крики, она увидела первого воина, победно размахивавшего копьем, – ее заметили. И, не раздумывая больше ни секунды, она бросилась в воду. Воины, к тому времени выбежавшие на берег, в ярости потрясали своими копьями, но преследовать ее уже не решались – нарушить закон племени они не могли, а убить Ликсу было нельзя – приказ жреца оспорить невозможно. Конечно, Ликса все равно должна была умереть, но умереть с соблюдением всех традиций и ритуалов жертвоприношения, иначе дух не принял бы жертвы….Стражники замерли в нерешительности и невольной злобе, глядя, как Ликса тем временем выбирается на другой берег, и тут на землю упали первые капли дождя… В пылу преследования воины не заметили внезапно сгустившихся туч. Еще несколько минут – и хлынул долгожданный ливень.