скачать книгу бесплатно
Девушка же метнула на засмеявшегося настолько презрительный взгляд, что от него завял бы и кактус.
– «Что ж», – задумчиво подкатывая глаза к потолку, проговорил наш тяжеловес писательской мастерской и снова выгнулся на кресле в какую-то до безобразия неблаголепную позу, так, что бедное кресло затрещало.
«Начало неплохое. Вообще же начинать с какой-то сильной эмоции будь то радость, или как в данном случае – печаль, или даже отчаяние, всегда удобно и выгодно, поскольку ваш потенциальный читатель, наверняка испытывал в своей жизни все эти эмоции, а значит ассоциирование себя с предложенным текстом будет у него полным».
– «Лена в спешке прихорашивалась у зеркала, в низу ее уже ждало такси
Ее наманикюренный палец проворно проникал в перламутровое нутро контейнера, выуживая оттуда увлажняющий крем так необходимый для ее персиковых щек», – предложила другая девушка, со светлыми волосами ниже плеч, одетая в обтягивающие джинсы и розовую блузку.
– «Такое начало создает у читателя с первого шагу определенное сексуальное напряжение», – с серьезным видом заметил наш гуру.
Такой зачин будет удачен, если после этого ваша Лена отправится сразу в мотель к любовнику.
В таком случае вся сексуальность, возникающая в воображении читателя, полученная за счет упоминания нутра, в которое что-то проникает будет у вас работать на удержание внимания.
В противном случае, вся воспламененность читательского воображения выстрелит в никуда, и человек, читающий ваш рассказ может просто потерять интерес.
Вскоре все собрание разразилось целой тучей вариантов.
Со всех сторон зазвучали предложения.
Некоторые были забавны и даже интересны, некоторые несуразны, вычурны и смешны:
«Она любила кавказцев, негров и порно.
Говорили также, что она еще любила коктейли, но это не утвердительно».
«Она любила Дубаи потому, что там есть все для успешной женщины – солнце, пальмы, море и небоскреб».
«Жизнь решила начаться, сделав это совершенно внезапно для обладателя».
«Старушка подошла к могильному надгробию, к которому привело ее ноющее сердце и своими подслеповатыми глазами пыталась разобрать на нем скрижаль».
– «Скрижаль завета» – спросил я у миловидной шатенки в оранжевом, сильно обтягивающем платье с юбкой чуть выше колена, которая предложила данный вариант.
–«Какого еще завета», – она вытаращила на меня свои большие глаза с густо накрашенными ресницами, явно не понимая библейской аллюзии.
– «Я только к тому, что эпитафию, или имя покойного пишут непосредственно на надгробии, сиречь могильном камне, а не навешивают поверх надгробья еще какую-то скрижаль.
Соответственно, слово «скрижаль» тут лишнее, да еще и создает стилистический сумбур, – сказал я со всей возможной мягкостью и благожелательностью.
Девушка презрительно фыркнула в ответ, а варианты продолжали звучать:
«Тело его было измученно необходимостью предаваться метаболизму»,
«Над ним было серое небо, под ногами – грязь, а позади разбитые надежды на счастье».
«Ей не редко приходилось просыпаться в неожиданных постелях, но такого пробуждения как в это утро у нее никогда не было».
«Аксинья появилась вследствие блудливых хотений плоти.
Ее родители налюбили ее то ли во время курортного, то ли служебного романа, а потом бросили в детдоме».
«Город уже принялось осторожно лапать мартовское солнце, когда Михаил Винсентович, программист и лауреат вошел в здание института».
«Спина моего мужа сидела перед компьютером весь день, охала, возмущалась и материлась, крича в монитор».
«портреты округлых женских ягодиц – первое, что он увидел, открыв глаза».
И так далее и тому подобное.
Креативщик слушал этот водопад изобретений молча и довольно щурился на собрание, как щурится на огонь в печи кот, пришедший в избу с мороза.
После занятий я, как человек далекий от современной литтусовки, обратился к одной из девушек нашей группы с вопросом: что это за гигант мысли, который проводил у нас урок?
Эта была девушка, которая предложила вариант с матерящейся спиной мужа, в качестве первой строки.
– «Как вы не знаете Козлова», – чуть ли не вскрикнула она мне в ответ.
Я молчал, не зная, что на это отвечать.
«Как же вы сюда попали, если Козлова не знаете?!
– «Если честно совершенно случайно – флаер у входа в метро взял», – сказал я правду, и смутился, как невыучивший урок первоклассник у доски.
– «Вы то есть, получается, о современной литературе вообще ни сном, ни духом» – не прекращала причитать и ужасаться девушка.
Я извинился и сказал, что более предпочитаю классику.
На что она, растопырив на меня глаза, как коза в известном произведении Чуковского, спросила без всякой надежды:
«Так вы значит и его романы не читали»?
– «Нет», – ответил я.
– «Да как же это? То есть, вы ни «Сентябрь в январе» не читали, ни «Ампутатор», ни «Астральное тело», ни «Шершавая любовь».
– «Низок», – вымолвил я подобно Лебедеву из романа Достоевского, и потупил взор.
Я ожидал, что сейчас же услышу от своей собеседницы слова генеральши Епанчиной:
что мне толку, что ты, батюшка, низок!
Ты думал, сказал, что низок, так и вывернулся.
Но девушка ничего такого не сказала.
– Его романы собрали урожай из всех самых престижных литературных наград в России.
Так «Астральное тело» получило «Большую книгу», а «Шершавая любовь» – «Ясную поляну», – торжественно и даже с придыханием разъяснила моя собеседница.
Мы разговорились.
Звали ее Настя и училась она на журфаке.
Она была голубоглазой шатенкой, среднего роста, миниатюрная, стройная с длинными до поясницы волосами.
Пока мы шли до метро она кратко рассказала мне о Козлове и других самых известных современных писателях, и их знаковых произведениях.
– «Шершавую любовь я проглотила за одну ночь», это нечто, я вам советую, это лучше, чем даже Джэйн Остин и «Унесенные ветром, – говорила она взахлеб, будто выстреливая слова из пулемета.
Если же вы предпочитаете фантастику, то могу порекомендовать его «Франкенштейн Левиафана», просто термоядерная вещь, я в туалет боялась зайти потом недели две».
Я хотел было спросить почему именно в туалет, а не, скажем, в спальню, кухню, или кладовую, но счел за благо не волновать неуместными вопросами свою новую знакомую.
– «А какие у него рассказы, – просто объедение, – тут она слегка вжала голову в плечи и подкатила глаза к небу, как делает ребенок, впервые смакуя какую-нибудь вкусняшку.
– Неужели так хороши, – растеряно промямлил я, чтобы как-то поддержать разговор.
– О, чрезвычайно, – ответила она, кладя правую руку на сердце, – например «Изумруд в панировке», это из его последнего сборника – просто чудо.
Вот вы читали, рассказ Набокова «Благость»?
Я задумался.
– Благость, благость, – залепетал я, ища нужное воспоминание в глубинах памяти.
Дайте подумать, кажется, читал.
Когда-то давно я читал все его рассказы, значит и благость тоже, – заключил я.
– Ну, вот тогда вам проще понять, – радостно продолжала она тараторить, как трещотка, – вот, представьте себе «Благость» Набокова, только если на нее наслоить духовность и Стивена Кинга.
– О, -протянул я, взяв глубокомысленный вид, – очень интересно.
– «Прочтите обязательно также «Гейша и султан», ничего подобного со времен «Лолиты» не выходило, -«а его «Мастер без маргарина» – это же просто лучший триллер 2023-го года, а «Патогенез Раскольникова», хотя, – тут она на мгновение остановилась и задумалась.
Может быть «Патогенез Раскольникова» – это Рахмон Наджасов, а Козлов – «Анамнез Мармеладова», сейчас уже не помню.
Впрочем, прочтения достойно и то и другое.
Но, «Дед и таблетки» – это точно Козлов, и «Морда лица» – тоже он, и «Гамбургер и кулебяка», и «Кислый вакум», и «Крошка в постели», и многие другие.
«Гамбургер и кулебяка» – это просто шик, это вершина постмодернизма.
И особенно, – тут она остановилась, повернулась ко мне и, как сказал один из мастодонтов современной словесности, о существовании которого я узнал от Насти в последствии, – «посмотрела на меня растаращено», – особенно, – повторила она, еще раз, повышая голос и поднимая указательный палец правой руки вверх, – советую вам «Сизокрылые вежды», эта повесть сразит вас, как пуля снайпера в тумане.
Я открыл рот, дабы сказать, что туман, скорее всего, делает работу снайпера невозможной, но снова сдержал себя.
– Понимаете, в этой книге есть все, потрясающие описания природы и людей, удивительный и сочный язык, полный изобретательнейших, вкуснейших неологизмов, чего стоит один «алмазный перехруст», я своего кота перехрустом назвала после прочтения этой книги.
А как он описал человеческий страх?
Это же просто гениально, – почти закричала Настя.
– И как же, – вырвалось у меня против воли?
– Представьте себе, главный герой и его подружка прячутся в сыром подвале от бандитов, и вот, Козлов пишет, что они почувствовали леденящий страх, будто кто-то дышал железным, ржавым ртом на их внутренности.
– Да, – ответил я, – ржавым ртом на внутренности, – это действительно креативно.
А как филигранно выстроен сюжет, – это же просто чудо, – продолжала захлебываться в восторге Настя.
Кстати, чтоб вы знали, у нас будет вести курс еще и Прохор Инакиев и Айша Мухаммадиева.
Вы их, вероятно, тоже не знаете, – спросила она с лукавой улыбкой.
Я виновато развел руками, а она начала мне долго рассказывать про языковые открытия последнего романа Мухаммадиевой «Поезд на Москвабад», и про то, что Инакиев открыл новый модус чувственного познания в его романе «Нехудожественные достоинства».
Придя домой, я, как прилежнейший из учеников, сразу сел за выполнение домашней работы.
А задал нам Козлом не больше и не меньше, как написать самостоятельно целый рассказ, или хотя бы, начало рассказа.
Сроку он нам дал две недели, но я не находил себе места от творческого возбуждения и потому начал без промедлений.
Помню, я долго смотрел в экран ноутбука, тщетно силясь родить хоть какую-нибудь мысль для рассказа.
«Возможно, я неправильно подхожу к процессу», – думал я, – «может быть надо поверить Козлову, который убеждал нас, что главное остро начать, а далее от первой строки уже сложится весь рассказ, просто поверить, хотя мне такой подход казался не только нелогичным, но даже и абсурдным.
Я долго колебался, но все-таки начал творить по козловской заповеди.
На удивление получалось довольно лихо.
Меня несло не хуже Остапа на шахматном турнире, и я буквально за полчаса, как на станке, сделал с десяток дебютов, один другого лучше и смелее.
Еще через три часа, этих дебютов, или лучше сказать, зачинов было уже около двадцати, но ни один из них я не знал, как продолжить, чтобы развить до цельного рассказа.
Зачины были самые разнообразные, некоторые на одну-две строки, некоторые – на абзац-два, а некоторые на целый лист.
Среди этих зачинов был один крайне занимательный, для рассказа-антиутопии:
«Судачки а натюрэль
поскорей бордо запей
Эскалопом все зажуй,
А потом иди … куда хочешь» -
