скачать книгу бесплатно
– Через полгода мне будет восемнадцать, и я буду взрослой. И наконец-то уйду отсюда. На – всег – да, – мечтательно раскинув руки, по слогам произнесла Анжела.
– Здесь так плохо живется? – Инна решила сосредоточить начало беседы на Анжеле. Остальные подтянутся в разговор позже, когда увидят, что в собеседнике нет опасности.
– Не так плохо. Но и не хорошо. А вы у кого на группе будете? – решила поменять тему разговора Анжела.
– На младших подростках. Только я своих ребят найти не могу. Я сегодня первый день, еще никого не знаю. Может, поможете мне? – Инна с надеждой протянула список.
– Давайте. – Анжела на коленях придвинулась к Инне, и протянула руку. – Так, посмотрим. Этот в школе. Этот тоже. И эти. Они скоро придут. Просто в первую смену учатся, – обнадежила Анжела психолога.
– Ого, смотри. Тут и Юрка есть, – воскликнул определенно недалекий парнишка.
– Да вижу я, – перебила его радость Анжела. – А вы про него знаете? – Анжела пристально посмотрела на Инну.
– Воспитатель сказала, что он не любит разговаривать со взрослыми.
– Ну, не со всеми. Он точно не разговаривает с работниками детского дома, учителями и психологами.
– Значит, у меня нет шансов? – расстроилась Инна.
– Ну почему же. Может, вы ему понравитесь. Правда, воспитатки пытались по-всякому его разговорить. И деньги обещали, и конфеты. Не получилось. Если ему надо – пишет. А так мычит.
– Ага, – вмешалась в разговор девочка с непонятным цветом волос, переживших не одно мелирование. По ее переливающимся цветами радуги волосам можно было защитить лабораторную работу по физике, – а помнишь, как они его гулять не отпускали два дня. Сговорились, и решили заставить его говорить. Так он на второй день им стол сломал, цветочным горшком стекло в окне разбил. И все равно убежал.
– Да, помню. Его потом три дня не могли найти. А он сам пришел, и написал им, что извиняется. Вот они и решили отстать от него.
– А зачем с ним связываться? Через два года уйдет отсюда, – решила подытожить рассказ о Юрке девочка-радуга.
– А давно это было? – Инна вкратце записывала рассказ в ежедневник, и хотела уточнить дату.
– Около года назад. Он потом злой ходил несколько месяцев. А потом стал с нами разговаривать.
– Вы не спрашивали, почему он не разговаривает со взрослыми?
– Спрашивали, – решилась наконец-то вступить в разговор упитанная девица, сидящая дальше всех, – он говорит, что дома постоянно его затыкали и били, когда он хотел что-то сказать. Когда Юра приехал сюда жить, сначала говорил, а потом поругался с одним мальчиком. Он уже здесь не живет. И это мальчик, Ваня кажется, его ночью по голове ударил стулом. Ну, Юра пожаловался дежурному воспитателю, а то его послал. Спать хотел, наверное. И Юрка с тех пор только с нами разговаривает.
– Мы ему говорили, что есть нормальные воспитатели. А он не верит больше никому. – Анжела отложила костюм, и задумчиво посмотрела в окно.
– Была старая директор. Так она с ним долго разговаривала. Он даже с ней вроде иногда словами говорил. А сейчас некому, – не отрываясь от окна, с грустинкой произнесла Анжела.
– А новый директор с ним не общается? – Инна отложила на соседний стул ежедневник, и приготовилась запоминать. По глазам детей стало понятно, что она затронула какую-то не очень приятную тему. Обычно, на такие вопросы люди отвечают, когда видят, что руки у тебя не заняты записывающими предметам, и более полно могут раскрыться в беседе.
– Ха, новая директор. Она даже с нами не здоровается. Проносится мимо, и не смотрит, кто ей на встречу идет, кто с ней разговаривает, – прорвалось у Анжелы.
– Она и со мной не здоровается, – опять встрял паренек. – Я ей: «Здрасте!», а она пролетела к себе.
– Да заткнись ты уже, – пухлая девица явно имела власть над ним, и без оглядки могла себе позволить такое выражение, – она как пришла, сразу заперлась в своем кабинете. Не пришла к нам, не представилась.
– Да хотя бы собрала нас в зале, и сказала, что, типа, я новый директор, меня зовут так-то. Неа, – обиженно произнесла мелированная.
– А вот еще прикол, – Анжела пододвинулась к Инне, – наши пацаны пошли к ней сами. Хотели поговорить об осеннем празднике, ну, типа, новый учебный год начался, отпраздновать надо. Так она им сказала, чтобы они с этим подошли к воспитателю, а тот уже ей доложит. Вот так. Не захотела с ними разговаривать. Они пытались с ней еще поговорить, но она сказала, что очень занята, и попросила их уйти.
– А они что? – Инна почувствовала, что событие просто разговором не закончилось.
– А что. Психанули. И не пришли ночевать. В подъезде просидели всю ночь. Утром пришли и спать легли.
– Вот тут крику было, – дополнила девушка в теле. – Из директорской доносился ее рык на заведующих и воспитателей. Потом все воспитатки, что на смене были, два часа объяснительные писали по самовольному уходу.
– Ага, – вернулась в тему Анжела, – она пыталась их к себе на беседу позвать. Они воспитаток послали. Она сама пришла к ним в комнату. Так они даже не посмотрели на нее. Только Погреб перднул громко, а остальные поржали. Но делали вид, что спят. Ох, она и разозлилась. Ушла к себе, и при этом очень громко хлопнула дверью их комнаты. Запретила охранникам их выпускать из детского дома. Но они выспались и свалили в тот же вечер. И все. С тех пор они враги.
– Да правильно они сделали. Я бы ей бы еще и в морду бы дал, – разгорячился Шурик.
– Ой, «правильно». А сам в комнате сидел и молчал, как мышь. Герой, – остудила Анжела. – Женя, заткни своего брата, – обратилась она уже к пышной девице.
– Ну-ка, сядь и заткнись! – приказала Женя несмышленому брату.
– Ладно, ладно. Че ты? – наигранно испугался Шурик, но присел рядом с Инной.
– И после этого к ней никто не ходил? – Инна была ошарашена рассказом.
– А че к ней ходить? Толку нет. Вот прошлая директор всегда к нам нормально относилась. И концерты организовывала. И одежду с нами ходила покупать. С ней всегда можно было поговорить. А эта…
– Да она е… ая какая-то, – неожиданно вырвалось у Анжелы. – Ходит, как снежная королева. Сама в себе.
– Ну-ка! Не ругаться здесь! – воскликнула громким командным голосом, тихонько вошедшая, хозяйка радужного зала. – Это что еще такое! Сколько раз я вам говорила, не материться при мне. А еще девочки. Ай-яй-яй. При взрослом человеке. И про взрослого. Да как вы смеете так говорить про директора? – больше заботясь о том, чтобы эти слова не дошли до директора, чем о моральной облике воспитанниц, назидательно произнесла заведующая культурой. Хоть и не она произнесла эти ругательства, но были, и, видимо, небезосновательные, опасения, что могли не так донести вольные слова, а потом будет тяжело доказывать, что ты не сухопутный транспорт пустыни. А человеку, державшемуся за эту работу, как за необходимую добавку к пенсии, это было совершенно не нужно. Она была человеком творческим, и хорошо могла организовать детей и подготовить, и, что немаловажно, провести концерт или спектакль. Но без участия воспитателей ее душевного огня на всех не хватало. А так как возраст был уже немолодой, то по закону сохранения собственного здоровья она выбирала только тех, кто либо сам приходил к ней, либо сразу откликался на ее призыв об участии в намеченном мероприятии. Желающих сразу кинуться в объятия славы было не много, и приходилось в буквальном смысле вытягивать самородков на подмостки. Самородки вяло упирались, боясь насмешек со стороны одногруппников. Да и воспитателей тоже. Приходилось уговаривать, убеждать, подкупать возможными, а чаще, фантастическими перспективами.
– А что, я не права? – возмутилась упреком Анжела. – Скажите, не бойтесь.
– Я сейчас не о праве на права говорю. А о том, что надо слова подбирать правильно. Ты же девушка. Скоро во взрослую жизнь пойдешь. А ругаешься, как сантехник. Да еще и при младших. Вот чему ты их учишь?
– Ой, да ладно. Они сами могут научить, кого хочешь. И еще похлеще, чем я. Да, Шурик?
Названный Шуриком паренек непонимающе посмотрел сначала на Анжелу, затем, почему-то, на Инну, и, покачав головой, ответил:
– Не. Таких слов не знаю.
– Да ладно. А кто сегодня с утра матерился на охранника, когда мимо него бежал? – прижала фактом к стене позора Анжела.
– Так это, он не слышал, – оригинально оправдался Шурик.
– Так, хватит на эту тему. Все, идите. Мне надо зал закрыть. – Хозяйка зала позвенела ключами перед лицами детей.
– А как же? К нам должны были из студии прийти, – напомнил Шурик.
– Не придет сегодня. Позвонила, сказала, что очень занята.
– А когда придет? – расстроилась Анжела. Видимо, у нее были значительные планы на этого гостя. – Мы же о спектакле хотели поговорить.
– Не знаю. Сказала, что позвонит. Все. Давайте, идите, – играючи стала поднимать детей хозяйка «радужного».
– Вот блин, так всегда. Ждешь, ждешь, а они кидают, – решила расстроиться и девочка-радуга.
– А костюмы убирать? – Шурик поднял носком тапка кусок старой шерсти, игравший в спектаклях то воротник, то кошачий хвост.
– Оставьте, я уберу. Все, идите.
Дети, вслед за Инной, послушно поплелись из зала. Впереди было еще много времени, а заняться, судя по выражениям их лиц, было не чем.
– Пошли, покурим, – бойко предложил Шурик.
– Пошли, – грустно поддержала Анжела. И вся компания несостоявшихся актеров поплелась вниз по центральной лестнице.
Инна, оторопев от такого времяпрепровождения местной детворы, лишь проводила их взглядом. Детей она не нашла, с воспитателем контакт не заладился, директор открылась ей с новой, неожиданной стороны. Информации было много, и надо было взять десятиминутный тайм-аут. «Может, чаю попить?», – мелькнула спасительная мысль. Инна отправилась в свой кабинет, погрузившись в анализ всех этих разговоров. Больше всего ее угнетал факт курения детей. Да, она тоже курила подростком. Но тайком, и не долго. Не афишируя это так свободно. Потом, после восемнадцати, она уже серьезно влезла в эту привычку. И сейчас пыталась переломить себя, начав новую жизнь без табака. А тут такое. Резкое желание наплевать на здоровый образ жизни надо было срочно чем-то подавить. Например, конфеткой.
«Нормированные» и их воспитатели
Пора дать читателю отдохнуть от нескончаемых диалогов, и переключиться на изучение некоторых понятий и особенностей работников детского дома, чтобы лучше представить себе жизнь за этим забором, в которую они вряд ли пожелали бы окунуться не только своему врагу, но и даже, я уверен, что большинство людей – гуманисты и просто милосердные люди, – врагу всего человечества. Итак.
Нормированные дети – это дети, получающие все в этой жизни по нормам, утвержденным различными документами, постановлениями, приказами (прозвучало как цитата из определения понятий постановления). В этих документах умные дяди и тети, непонятно из каких исследований, и благодаря каким экспериментам, прописали, сколько воспитаннику детского дома необходимо трусов и носков на год, калорий в день, карандашей, ручек и тетрадей в месяц, кроссовок на сезон. И не дай Бог попытаться выйти за строжайшие пределы этого четко разработанного и утвержденного на всех уровнях, начиная от правительства страны, и кончая актами детского дома, норматива. Любой экономист на вашу нелепую и, прямо скажем, глупейшую просьбу хоть как-то пересмотреть затраты и выделить деньги на крайне необходимую на данный момент вещь, ответит вам тоном хранителя ключей от склада богатств: «Денег нет. Сколько денег заложено в год на эту позицию, столько мы и можем потратить. И ни рубля больше. Сейчас время такое. Финансовый кризис по всему миру, а вы лишние трусы просите закупить». И не важно, что трусы, купленные для девочек, по фасону абсолютно не подходят для девушек-подростков. Лишь только размером. И не надо думать об этих девушках, как о фривольных куртизанках. Вы сами-то, домашние дети, тоже не носили бабушкины панталоны, а все больше шортики да стринги. И не считаете это верхом распутства. Так почему же этим юным барышням не одеваться соответственно моде и возрасту? Но есть норматив и определенная на год сумма. И от нее не отойти. Ну, разве что, новому директору на мебель и ремонт своего кабинета. Но это уже другая статья расходов и путать их между собой не стоит. В семье все покупается по необходимости, сахар и соль добавляются в пищу на глазок, подарки и вещи приобретаются по желанию. Но это ведь в семье. А в детском доме живут государственные дети, то есть… Впрочем, как и все государственное, теперь уже даже и не народное, в нашей необъятной стране.
Из всех щелей в детском доме сквозит нормированность. От нее невозможно спрятаться нигде. Особенно, это касается питания. Как заметил один юморист, – в профессиональных училищах специально учат будущих поваров, как готовить невкусно. Еда во всех столовых, – будь то больница, школа, или этот детский дом, – всегда монотонно безвкусна, пресна и однообразна. Меню, в которое не вложено ни грамма любви, потому что это работа, и четко подобранные продукты питания, без возможности отступления от правил приготовления, невозможно насытиться. Повара готовят не для детей, а на количество детей. У них есть свои дети, для которых им не жалко ни любви, ни внимания, ни фантазии при приготовлении домашних обедов. А эти дети с детства едят белки, жиры, углеводы. Но не еду. И, конечно, постоянно ходят голодные. Они хотят получать не только витамины и микроэлементы, но и частицу любви. Ту искорку, с которой обычно готовит мама, а иногда и папа.
Нормированность касалась не только детей. Это понятие в виде отчетов и планов лежало тяжелым грузом на плечах практически всех сотрудников. Каждое свое действие в отношении воспитанников необходимо зафиксировать в специальном журнале «ОКАЗАНИЯ УСЛУГ». Без этого журнала начальству не видно, работал ли ты в течение месяца, или нет. Даже если все дети умыты, накормлены, одеты и здоровы. Не видно. И все тут. И, чтобы правильно отчитаться о выполненной, и даже перевыполненной работе по оказанию социальных услуг в виде количественных и качественных показателей, раз в месяц заведующие структурными подразделениями усаживались за специально отведенный под эту, чрезвычайно ответственную, процедуру, компьютер, и в течение нескольких часов, а иногда и дней, вносили показатели «работы» в программу. Показатели были превосходные и ежемесячно приносили, правда, не всем, дополнительный доход в виде премий. Хотя, основной показатель, то есть воспитанник и его жизнь, явно был не на высоте.
Обо всех воспитателях такого заведения трудно сказать что-то однозначное, подводящее всех под одну гребенку. Но, что явно бросалось в глаза сотрудникам, не занятым напрямую воспитательным процессом, так это регулярное отсутствие людей, по великому замыслу наших корифеев педагогики заменяющих родителей, на рабочем месте. В свое рабочее время они могли находиться где угодно, прикрываясь явным дефектом построения воспитательной и учебной деятельности. Причина ухода часто аргументировалась необходимостью посещения школы, где воспитуемые срывали уроки, напивались в туалетах, просто не появлялись, несмотря на то, что многих буквально заводили за руку в класс и сдавали персонально учителю. Так же, в обязанности воспитателя входило посещение комиссий, сбор справок и характеристик со школ и средних специальных заведений. И, если немного свернуть в необходимую для воспитателя сторону, то вряд ли кто-то посмеет его упрекнуть в прогуле или нецелесообразном использовании рабочего времени. Ведь транспорт на такие цели не выделялся, и проследить маршрут пути работника невозможно.
Очень неправильно и некрасиво переходить на личности при описании сотрудников детского дома. Ведь не описывают же, например, личность бухгалтера. Его личность, как сотрудника компании или фирмы, будет абсолютно неинтересна. Будь он демократ, или православный, читает ли он Достоевского, или Донцову, посещает он театральные премьеры очередной версии «Мастера и Маргариты», или качает по ночам пиратские версии последних блокбастеров американского ширпотреба, как он относится к браку, и верит ли астрологам и народной медицине. Это не интересно никому при описании такого человека, как бухгалтер. Вот что вызовет настоящий интерес у руководителя, так это уровень владения знаменитой бухгалтерской программой и опытом правильного ответа на вопрос руководства: «Сколько будет: два умножить на два?». Да. Неправильно, неэтично, и просто низко описывать личности работников, если бы не одно «но». Именно от личности сотрудника детского дома, непосредственно занимающегося воспитанием молодого поколения, зависит, во что превратится этот человечек по выходу из детского дома, какой дорогой он пойдет по жизни, и как будет преодолевать сложности и препятствия на своем пути. А откуда он может узнать о правильном поведении в той или иной ситуации, если родители поклоняются, не подымая головы, Бахусу, а информацию из телевизора и интернета можно использовать только при написании сценария для кошмарных компьютерных игр? Из живого общения с человеком предыдущего поколения, якобы должного иметь если не опыт (невозможно познать жизнь со всех сторон на своей шкуре), то хотя бы теоретические знания о том, как зеленому ростку пробиться через асфальт жизни, и не быть при этом затоптанным собратьями по разуму. И что же наши последователи Макаренко? Многие из них не имели ни детей, ни полноценного педагогического образования. Ну, отсутствие своих собственных детей мы оставим на совести Бога, и семимильно шагающей нано— и высокотехнологичной медицины. Хотя, откладывание зачатия на после – получения образования, постройки карьеры, покупки квартиры и машины, – лежит на совести самих бездетных граждан. А вот по поводу образования хотелось бы остановиться поподробнее. Высшее педагогическое образование в нашем продвинутом в области современных технологий времени, можно получить, даже не посещая институт. Конечно, это не диплом из перехода станций метро нашей столицы, и не распечатка на хорошем принтере картинки диплома из интернета, но и от выстраданного в течение пяти лет штудирования учебников, записывания гениальных лекционных мыслей великих преподавателей педагогики, такой диплом отличается, как ручная сборка от штампованного производства в одной многомиллиардной стране. И, имея первичное, не важно какое, хоть медицинское, хоть экономическое, высшее образование, можно, за сравнительно небольшие деньги, через три года, или шесть, при отсутствии первой «вышки», учебы в аттестованном высшем учебном заведении, находящемся в Хабаровске или Калининграде, главное чтобы не требовали часто приезжать, дистанционно обучиться и получить диплом, позволяющий направлять и воспитывать детей. Но «заушный» диплом не всегда получают с целью посвятить себя этому сложному и неоднозначному занятию. Такой диплом очень необходим в некоторых сферах, напрямую, казалось бы, не относящихся к воспитанию. Например, не имея высшего образования, нельзя стать офицером в разношерстных структурах МВД. Было время, когда благодаря карьерным претензиям сотрудников ДПС, в одном филиале известного столичного института был перевыполнен план на несколько лет вперед по обучению «физкультурников» по программе дистанционного обучения. Конечно же, на платной основе. А, чтобы не тратить время и нервы преподавателей и студентов, экзамены, так же, проходили на этой же основе. Юридическое образование очень дорого и хлопотно, даже «заушное». А почитателей физической культуры не так много. Да и расценки на такое образование радовали кошелек. И, после выхода на пенсию в относительно молодом возрасте, что является неотъемлемой льготой, такие вот знатоки детских душ, чтобы не сидеть без дела и дополнительного к пенсии заработка, реализовывали свои «знания и опыт» на брошенных отпрысках. Иногда, ну, скажем, в единичных случаях, когда, уже будучи принятым на должность воспитателя, человек не имел подходящего диплома и все еще заочно обучался этому ремеслу. Такое могло быть с очень редкими личностями. Конечно, наличие другого, полноценного, диплома не гарантирует присутствие интеллекта. Но нельзя же так упрощать образование людей, и, пусть вам не покажется это громкими и пустыми словами, от которых зависит будущее страны. Про трудности в воспитании брошенных детей талдычат с незапамятных времен, но воз, как вы теперь понимаете, и ныне там. Или, даже, немного скатился назад.
И если такой воспитатель приходит в детский дом, то стоит ли удивляться его статусу на страничке сайта социальной сети: «До отпуска девять смен!». Вы почувствуйте, и даже посочувствуйте, какая это мука – каждый день считать количество смен до, хоть и временной, но свободы от этого груза. Для воспитателей пребывание в детском доме, именно пребывание, а не, хотя бы, работа, приносящая стабильный доход из средств налогоплательщиков, мука несусветная. Вроде и коллектив неплохой, и директор редко появляется в отделении, и зарплата за такую работу подходит. Но вот, если бы не обязанность заниматься воспитанием чужих детей. И приходится им, бедным, заниматься детьми. Именно детьми, а не их воспитанием, адаптацией, научению, как вести себя в той, грядущей, взрослой жизни. Но нет. Это всего лишь работа. И внимание, и совет, и просто доброжелательное отношение – строго в пределах выплачиваемого жалования и должностной инструкции. И в строго рабочее время. А для детей – это жизнь, в которую они попали, благодаря отсутствию у их родителей меры в питье вина, пристрастию к наркотикам, или же отсутствие какого-либо, хотя бы в зачаточном состоянии, чувства долга перед своими детьми, именуемого в простонародье «материнским инстинктом». Жизнь, в которой им приходиться каждодневно выживать, подстраиваясь под настроение замаявшихся воспитателей, перенося насмешки в школе, терпя унижения от содетдомовцев. Они барахтаются в этой жизни государственных детей, пытаясь выбраться из этого, непонятно для каких целей, кроме создания рабочих мест и промывания бюджетных средств, созданного перевалочного пункта, под названием детский дом, из домашней, но голодной и нищей, во взрослую, неизвестную и страшную, жизнь. Они пытаются выбраться туда и к тем, кому они будут нужны не из-за зарплаты, стажа, или недостаточной пенсии. А по-настоящему нужны. Пытаясь заменить полноценное родительское общение общением со штанными единицами, и понимая, что и им они не нужны, детдомовские, в первую очередь, пытаются, и искренне надеются на восстановление родительской связи. Но, родителям они все также неинтересны. А когда человек никому не нужен, он не нужен и самому себе.
Так почему же люди, вроде не глупые, и с руками, идут на эти галеры? До недавнего времени, хорошим стимулом был летний отдых воспитанников в капиталистических странах. Естественно, в сопровождении воспитателя, или двух. Побывать на зарубежном пляже за государственный счет, посмотреть новое и неизведанное, под прикрытием сопровождения обездоленных, это ли не стимул? Месяц в турпоездке, да еще оплачиваемой, как командировка. Вы отказались бы от такой перспективы? В последнее время, правда, заграница перестала присутствовать в планах летнего отдыха. Кризисы, будь они неладны. Но санатории Черного моря, оздоровительные пансионаты Урала, хоть и чисто теоретически, и при хорошей фантазии, пришли на замену песчаным пляжам Испании, и тоже требовали обязательного сопровождения воспитанников. Вроде и командировка, а похоже на отдых. И детей в группе меньше, и денег платят больше. И свой законный отпуск целый, неиспользованный. А на море уже побывал.
Немаловажной причиной присутствия на работе в этом учреждении был предыдущий трудовой опыт, в котором имелись те или иные пятна, не позволяющие более трудиться в привычной для воспитателя, или бывшего преподавателя, среде. Не ужившись на предшествующих местах работы, сотруднику приходилось, после попадания в это учреждения и, понимая, что дальше либо карьера продавца, либо разнорабочего сферы ЖКХ, уживаться и терпеть эту работу. В среде педагогических работников города это заведение считалось конечным, и наименее перспективным в плане карьеры. Поэтому на работу принимали практически всех, кто пришел проситься на жалование. А ведь, не мешало бы перед положительным ответом о приеме на работу, проводить хотя бы простенькое тестирование на профессиональную пригодность кандидата. Глядишь, и престиж бы поднялся. И результаты были бы не только на бумаге.
Наименее амбициозные, и более продуманные сотрудники, проще относились к работе и находили в ней свои прелести. Например, выбор смен дежурств. При хороших взаимоотношениях, а только такие и нужно поддерживать с непосредственным начальником, коим является заведующий отделением, ибо тогда нет смысла и работать, можно было очень выгодно, – побольше ночных дежурств, и работа в праздничные дни, – и удобно, под личные нужды, подстроить график своих смен. И график работы воспитателей конкретного отделения составлялся в соответствии с пожеланиями приближенных, и строго по трудовому кодексу, но не как с разумными требованиями жизненных обстоятельств. При графике работы «день – ночь – отсыпной – выходной» воспитатель, к которому начинал испытывать доверие детдомовский ребенок, замещая пустоту родительского тепла, и считая его единственным достойным хранителем тайн и жизненным советчиком, видел этого малыша не чаще одного раза в три-четыре дня. А были еще подмены, снятие смен, с целью уменьшить сумму выплачиваемых за переработку денег. И просто больничные и отпуска. Иногда даже декретные. Да, воспитатели тоже люди со своими житейскими проблемами. И они вовсе не обязаны выворачиваться наружу ради какого-то, пусть и очень несчастного, но чужого ребенка. В дни составления графика заведующих одолевали походы их подчиненные с просьбой подстроить график работы под день рождения, или приезд любимой мамочки. Кто приходил с требованием соблюдать закон и социальную справедливость при распределении дежурств, кто просил поставить сверх нормы ночных дежурств, оплачиваемых дополнительно, перед отпуском. Часто на этой почве возникали конфликты между молодыми, имеющими маленьких детей, и сиротливо ждущих их дома мужей, и опытными сотрудниками с большим стажем, и претензиями на первоочередное, с их точки зрения, выполнение именно их требований при составлении графика. Основной аргумент старейших был, как и везде: «Мы отпахали свое в молодости, пусть теперь молодые пашут. А то привыкли на все готовенькое». На что молодые ссылались на статьи законов и приказов об их преимуществе, как молодых мам, или пытались вызвать чувство жалости к себе из-за неподъемной ипотеки, или невозможностью подстроиться под график работы мужа, с которым виделись лишь на сайтах социальных сетей. Все просили, требовали, умоляли.
Особенно тяжело из-за сменного графика работы воспитателей приходится детям в дошкольных группах. И, если в средних и старших группах воспитатели откровенно избегали своих должностных обязанностей, то с этими детьми шла плодотворная воспитательная работа. Каждый воспитатель считал, что только он знает, как воспитывать детей и устанавливал свои правила на смене. Что только она знает, во что одевать детей во время дневного сна, во что играть, и как приучать к горшку. И если одна из «мам», как частенько называют любую женщину брошенные маленькие дети, которая не бьет их по пьяни, а одевает и играет, считает, что детей надо закалять, одевает их даже в мороз в легкую одежду, то другая, «мерзлячка» по жизни, старается всех укутать во все одежды. И, естественно, дети регулярно путаются, что им надевать, какие игрушки брать. Они не следят за сменами воспитательниц, и не успевают перестроиться. И, в результате, постоянно получают… замечания от вновь прибывшей на смену воспитательницы.
Отношения воспитанников с воспитателями были построены исключительно на взаимовыгодных условиях, на которых строят отношения с взрослыми все подростки, вовремя не понявшие и не принявшие другие способы отношений между людьми. Воспитатель, с целью нормального прохождения дежурства, мог, и непременно шел на небольшие, или большие, – у каждого своя мера, – уступки. Например, если детвора приходила с легким запашком известных напитков, то, вместо немедленного принятия срочных мер по вытрезвлению и докладу на следующий день вышестоящему, воспитатель отправляла детей спать, с условием, что они не будут бурогозить. Если же дети были слишком пьяны, то приходилось сидеть возле их кроваток до полного их успокоения. Зато, на следующий день, или же в другой подходящий момент, воспитатель мог напомнить об оказанной услуге, и попросить от провинившегося ответных благосклонных действий. Допустим, надо было собрать определенное количество воспитанников для посещения кинотеатра, оплаченного неизвестно с какой целью, и непонятно, откуда взявшимся, спонсором. И, для количества, должник отправлялся в двухчасовое сидение в кинотеатре, вместо прогулки по свежему воздуху в сопровождении «яшки» и никотина. Зато, при активной помощи определенному воспитателю, можно было рассчитывать на проведение своего дня рождения с небольшим застольем для избранных, с не попадающимися на глаза пустыми бутылками и банками, – обязательным атрибутом любого праздника, – и, конечно же, танцами и весельем до глубокой ночи.
Не все воспитатели умели проявить гибкость в отношениях с подопечными. Некоторые пытались жестко гнуть свою линию, не имея при этом ни моральных, ни физических (не подумайте плохого), сил. Особенно, это касалось новеньких, необстрелянных работников. Стараясь воспитывать, а не просто отсиживать время и следить, чтобы все были хотя бы живы, новый сотрудник попадал в немилость не только коллег, но и воспитанников. Воспитателя можно было достать не только своим поведением, дерзким, и провоцирующим на грубое отношение, или выключенным сотовым телефоном во время незапланированной прогулки в ночное время. Можно было сидеть всю ночь в воспитательской, и заставлять разговаривать на нуждающиеся в срочном обсуждении темы, волнующие воспитанника именно в эту ночь, А, при попытке отправить собеседника спать, указать на то, что на работе спать воспитателю не положено, и пойти все-таки спать. Но, на смену ушедшему тут же являлся свежий разговорчивый, со своими «срочными» проблемами. И так могло продолжаться до утра. На следующий день воспитанники отсыпались, а воспитатель с чугунной головой с трудом добирался до домашней кровати, отметая все намеченные на день семейные дела.
Интересно была построена в этом заведении система учета присутствия воспитанников в стенах детского дома. Если воспитанник уходил гулять в светлое время суток, то это мало кого волновало. Главное, чтобы он явился до 21—00 – времени передачи смен воспитателей. Если же ребенок не возвращался к указанному времени, или, что еще хуже, уходил вечером или перед передачей смен, то его… ждали. Конечно, по инструкции положено было сообщать в полицию о пропавшем ребенке. Но это плохо отражалось на статистике работы учреждения и премии директора. Поэтому, было принято негласное решение вызванивать гуляк, и уговаривать вернуться «домой». Если же воспитанник отказывался возвращаться, за ним выезжал воспитатель. Либо на своем авто, либо на такси. И уговаривал вернуться ребенка в теплую детдомовскую постель. Иногда, волоча полубесчувственное тело на себе. Были такие воспитанники, кто уходил, не предупреждая, но о них не волновались, так как знали, что он у своих родителей и утром придет. В таком случае обходились просто звонком биологическим родственникам, и ждали спокойно следующего дня. А где на самом деле был подопечный этой ночью, что вытворял, никого не волновало. По бумагам он ночевал в детском доме. То есть, алиби у ребенка было. И кто ж вспомнит через месяц или два, в случае подозрения в совершении правонарушения, ночевал ли он по бумагам, или действительно сладко посапывал в кроватке под присмотром воспитателя. Главное, не портить отчетность.
Да, были в учреждении еще сотрудники – бухгалтеры, экономисты, отдел кадров и другой ИТР, не работающие, или, правильнее, не прикасающиеся ни к воспитанникам, ни к их воспитанию. Но, много судачащие о бестолковой работе воспитателей, многочисленных неправедных поступках воспитанников, и о новом начальстве. Как и все, мы любим «обмусолить» темы ни лично, ни по работе, нас не касающиеся. Можно и рот проветрить, и время скоротать, и не навредить себе озорной болтовней.
В общем, работа в детском доме, в понимании большинства сотрудников, ничем не отличалась от любой другой работы. А должна была сильно разниться по сравнению с парикмахерскими, пекарнями и круглосуточными магазинами.
«Работа здесь – это всего лишь работа, как и в другом месте. И не надо тут разводить философию. Она ни к чему хорошему не приведет» – цитата одного из старейших работников детского дома.
Всего лишь работа…
Витя и Инна
Когда Инна вернулась в свой кабинет, ее ждал сюрприз. Или, как озвучил это иностранное слово гнусавый переводчик фильмов с английского: «Не ждали?».
– Ты где ходишь? – Судя по отсутствию субординации в обращении, и наличию чрезмерного уровня тестостерона в голосе заведующей, Инна совершила что-то ужасное.
– Я с детьми знакомилась, разговаривала с воспитателями, – попыталась оправдаться Инна.
– Какие дети? Они в школе. А от воспитателей ничего толком не добьешься. Вообще, зря все это. Тебя заведующая приемником ждет уже полчаса. Хочет, чтобы ты с новеньким поговорила. Странный он какой-то.
– А о чем говорить? – У Инны было мало практического опыта, и она считала, что ей надо еще дорасти до таких консультаций или, хотя бы, получить мастер-класс.
– Как о чем? – изумилась заведующая. – О жизни. О том, почему он сюда попал. И попытаться направить на путь истинный. Зав. приемника сказала, что он «бегунчик». А нам такие не нужны. Проблем с ними много потом. Отписок кучу строчить придется. Так что, попытайся выяснить причины семейных конфликтов, и настрой его жить дома.
Инна направилась в приемное отделение, по пути пытаясь выстроить стиль беседы, подобрать вопросы. Такое ответственное задание в первый же рабочий день спутало ее мысли. От роя идей ей стало плохо: голова кружилась, в ушах пульсировали сосуды. Желудок тоже не упустил возможности напомнить о себе. Ком воздуха застрял в горле. Остановившись на лестнице, Инна три раза глубоко вдохнула, и приняла единственно правильное решение – действовать по обстановке. И будь, что будет. Пусть ее уволят. Работу она найдет. Премия ее еще не волновала. Правда, в первый день опозориться очень не хотелось. Ну, вперед.
Зайдя в кабинет заведующего приемным отделением, Инна собрала всю оставшуюся волю и спросила:
– Где мальчик?
– Во-первых, здравствуйте, – Ирина Аркадьевна была ошарашена столь неожиданным появлением юной особы. – Вы кто?
– Я – новый психолог. Здравствуйте, – Инна смутилась своей бестактности.
– Ага, – слегка протянула заведующая, – я надеялась, что придет ваша начальница. А что, других психологов нет у вас?
– А я чем не подхожу? – впадая в крайнюю неуверенность, спросила Инна.
– Да опытный человек здесь нужен. Но, впрочем, и вам надо с чего-то начинать. Идите в изолятор. Там он, страдалец.
Инна сделала шаг к выходу, но остановилась.
– Вы с ним уже разговаривали. Он сказал вам, почему он здесь?
Заведующая, успевшая уже погрузиться в написание смс, не поднимая головы, и не отрывая ни взгляда, ни пальцев от телефона, монотонно произнесла:
– Да у всех у них одно и то же: папа плохой, гулять не дает, бьет постоянно. А папа горбатится, чтобы этого прокормить. Поговорите, сами все узнаете.
Психолог, получив бесценную информацию, проследовала к месту изолирования Вити. Попытавшись открыть дверь самостоятельно, она услышала из-за двери детский голосок:
– Меня заперли.
Пришлось Инне возвращаться к заведующей и просить открыть дверь.
– Вот ключ. Держите его при себе. А то пропадет.
– Он еще и ворует? – округлила глаза Инна.
