скачать книгу бесплатно
Путешествие из Москвы в Афганистан или срочная служба в Советской армии 1978-1980 годах
Андрей Михайлович Истратов
Автобиографическая повесть про авантюризм, бесшабашность и закономерность случайностей. Как разудалая жизнь заносит студента 3 курса МАИ сначала в армию, а потом среди первых в Афганистан.
Андрей Истратов
Путешествие из Москвы в Афганистан или срочная служба в Советской армии 1978-1980 годах
Случайности не существует – всё на этом
свете либо испытание, либо наказание,
либо награда, либо предвестие.
Вольтер
Предвестие.
Вместо предисловия.
Желание описать свою службу в Советской Армии возникало постоянно, с момента демобилизации. Но это желание быстро проходило, когда становилось понятно, что выкладывать на бумагу ситуации, связанные со службой, нельзя. Так как это могло вызвать не очень хорошие последствия не только для меня – непосредственного участника событий, но и для всех тех, кто прямо или косвенно были в этих событиях действующими лицами. И только спустя сорок лет я думаю, что мои повествования не принесут никому вреда по службе или в жизни. Многие давно или недавно на пенсии, иных уж нет, а кто, как говорится, далече. Одним словом, говоря юридическим языком, по истечении срока исковой давности.
На всякий случай я старался избегать упоминания фамилий участников событий. И приношу извинения за неправильно указанные имена. Что касается описаний местности и иных фактов, достойных внимания, они соответствуют действительности сорокалетней давности.
Хотя сразу хочу сказать, что это не художественный вымысел, а реальные моменты моей жизни. Может, где-то и не совсем точные, но это именно так, как я все это пережил и запомнил. Некоторые события, наоборот, пришлось приуменьшить, так как если бы я лично в них не участвовал, то был бы твердо уверен, что они являются плодом больного воображения. Тем не менее, выражаясь канцелярским языком, каждое событие имело место быть.
В моем повествовании нет сюжетных линий и любовных треугольников, громких расследований и психологических загадок. Это просто описание определенного периода моей жизни. Я специально не указываю номера частей, полков и дивизий. Все это при желании можно найти в интернете на специальных сайтах, где собраны и описаны места дислокаций. Вплоть до мелочей можно рассмотреть указанные места на спутниковых снимках. Не затрагиваю я и политическую составляющую. Мне неинтересно, как Политбюро принимало решение о вводе войск в Афганистан. Кто при этом был «за» или «против». Какие подковёрные интриги предшествовали принятию решению о вводе войск. Кто поставил последнюю точку.
О событиях в Афганистане известно не так много: несколько фильмов, мало соответствующих действительности, книги, не известные широкой публике, афганские песни, о которых помнят немногие. Все дальше становятся те события. Для сегодняшних призывников мы такие же ветераны войны, как тогда для нас были участники Великой Отечественной войны.
Девяностые годы и перестройка многое сделали, чтобы очернить интернациональный долг в Афганистане. Может, руководство страны и допускало ошибки, но причем тут простые парни, с честью выполнившие свой долг? В истории останутся мемуары полководцев и политиков. Однако историю Великой Отечественной войны мы помним не только по воспоминаниям генералов, но и по рассказам простых солдат. И слова «Это была ошибка, и нечего было нам там делать» останутся на совести тех, кто использовал их в собственных политических интересах.
Немножко о себе.
Я постараюсь рассказать, как это было со мной – простым советским гражданином, которому в 1978 году исполнилось двадцать лет. Который родился и вырос в городе Даугавпилс Латвийской ССР. Оказался я в тех краях по велению партии и правительства, направивших туда моего отца служить в 1952 году, после окончания Серпуховского военного училища спецслужб. Это было время, когда по лесам еще шарахались «лесные братья» – недобитые латышские и литовские националисты, служившие на стороне фашистов. Рядом с Даугавпилсом находилась старинная крепость, построенная в 1810 году. Это была территория площадью почти сто гектаров, окруженная со всех сторон валами высотой в десять метров. Вокруг был выкопан глубокий ров, заполняемый водой. Даже Наполеон не смог ее взять при наступлении и просто обошел. Вот в этой крепости и находилось Даугавпилсское авиационно-техническое училище, где мой отец служил преподавателем. В этой же крепости были и жилые дома, в которых прошло мое детство.
Так я и рос там, как и все мои сверстники. С гордостью сначала носил значок октябренка. После того, как дал первое в своей жизни торжественное обещание пионера СССР, сменил значок на пионерский галстук, который, в свою очередь, сменился комсомольским значком. По окончании школы вариант поступления в родное военное училище даже не рассматривался, да и служба отца подошла к завершению, что и послужило поводом к возвращению на свою историческую родину. А моей малой родиной была деревушка на берегу реки Пахры, куда сразу после стрелецкого бунта в 1682 году был сослан стрелец, избежавший казни. Мой семь раз «пра» дед вместе с семьей и двухлетним сыном обосновался в деревне в сорока километрах от Московского Кремля. Двухэтажный дом, построенный в начале девятнадцатого века и стоящий до сих пор, до революции использовался как постоялый двор. На первом этаже, сложенном из кирпича и камня, был трактир, а на втором – деревянном ? располагались номера. В 1910 году дом удачно сгорел и тем самым не был конфискован пришедшими к власти большевиками. Двадцать же десятин земли, используемых в хозяйстве, не избежали данной участи и были успешно экспроприированы коммунистами.
Особо не напрягаясь, я поступил на седьмой факультет Московского авиационного института, где с головой окунулся в студенческую жизнь. Точнее, нырнул всем телом. Учеба давалась легко, что способствовало появлению свободного времени, которое использовалось на все сто. Ездить каждый день из дома в институт было хлопотно и неудобно, и я перебрался на съемную квартиру со своим однокурсником Володькой, с которым мы познакомились на вступительных экзаменах. Он тоже был из семьи военных и успел отслужить в армии. Свободное время проводили в общежитии института. Стипендия в 55 рублей, подработка на табачной фабрике «Ява», на кондитерской фабрике «Большевик» и на погрузке багажа на центральном аэровокзале давали возможность для безбедной жизни, да и родители не забывали, подбрасывая на карманные расходы.
Все шло стабильно и уверенно, не предвещая резких катаклизмов. Страна жила по заветам XXV съезда КПСС, состоявшегося в 1976 году, который утвердил направления развития народного хозяйства в СССР. Единственное мое сильное переживание в 1977 – так это принятие Конституции СССР. Я был не против основного закона страны – я был против того, что его приняли 7 октября, не дотянув пяти дней до моего дня рождения. Как было бы хорошо иметь на день рождения постоянный выходной. А еще лучше – если бы Конституцию приняли 13 октября. Каждый день рождения в субботу – достойный подарок от государства.
В общем, доучился я до третьего курса, и тут подкрался 1978 год.
1978 год, начало.
Новый 1978 год начался сразу как-то не так. Проснувшись в комнате, долго пытался осознать, где я и что я. Что это комната общежития – не вызывало сомнения. Наличие занавесок на окнах подсказывало, что здесь живут девочки. Но что-то в убранстве комнаты сразу настораживало. Начинка книжных полок была явно не авиационного уклона. Голова раскалывалась. За окном было уже темно, да и часы предательски показывали время вечера. По количеству пустых бутылок на столе и минимуму закуски было понятно, что отмечали мы изысканно и с наслаждением. Но коллектив, который принимал в этом участие, отсутствовал как на месте, так и в моей памяти.
К удивлению, из бутылки рислинга и двух бутылок «Салюта» удалось выжать почти полстакана живительного нектара, который более-менее привел меня в чувство, наладил ход мысли и даже разбудил ощущения, что не все так плохо. Захотелось покурить, и я направился на лестницу в надежде узнать более подробно о лихой ночи. На лестнице стояли и курили два негра и смуглый иностранец. Негры и иностранец. В общежитии режимного закрытого института. Мысли в голове встали в хоровод и с нарастающей скоростью закрутились в танце. А когда они мне сказали: «Привет, брат», танец мыслей принял хаотичный характер. В дальнейшем разговоре выяснилось, что это не общага МАИ, а общежитие 2-го мединститута. И общага мединститута была точной копией нашей маевской общаги. Я, студент 3-го курса Московского авиационного института, обязанный докладывать в первый отдел института обо всех контактах с иностранцами, встретил новый год в общаге 2-го мединститута на улице Островитянова в Москве. Как я там оказался и что я там делал, история умалчивает, но то, что я начинал праздновать новый год в общежитии МАИ на улице Царева, практически на другом конце Москвы, сомнений не вызывало. Ох, не зря говорят, что как встретишь новый год, так он и пойдет. Зря не верил. Первые встреченные люди в году – негры из Анголы, называющие меня братом, и человек из Афганистана. Две страны, о которых я имел представление только по урокам географии в школе. Но когда все прояснилось, хоровод в голове стал замедляться и мысли неспешно устремились на свои постоянные места. Стали появляться участники совместных ночных празднований, и постепенно комната наполнилась людьми. Появилась незамысловатая закуска, вино и портвейн, и все завершилось в той же комнате и на той же кровати.
Утром, потихоньку, чтобы не попасть никому на глаза и не втянуться в более длительные посиделки, мною был покинут гостеприимный дом. Таким же тихим было и возвращение в общагу МАИ, где моя команда даже не заметила моего отсутствия. Кто-то вспомнил, что среди новогодней ночи мы пошли с Володькой покурить и не вернулись. Я даже первое время переживал, что оставил там его одного, но, как потом оказалось, он уехал утром первого, оставив меня в руках будущих медицинских работников. Впервые в жизни я общался с «братьями» из Анголы и Афганистана.
Дальше студенческая жизнь покатилась, точнее сказать, поскакала по ямам и колдобинам, образом, который не представлялось возможным назвать правильным. На учебе я почти не появлялся, занимая время преферансом, иным аналогичным времяпрепровождением и активным общением с прекрасным полом. Местами постоянной дислокации стали женские общежития автодорожного института на Соколе, инженеров железнодорожного транспорта в Марьиной Роще, сахарного завода им. Мантулина на Красной Пресне и пищевого института, расположенного через дорогу от нас.
В нашей комнате общежития на стене висела большая карта Москвы, где красными флажками отмечались посещаемые нами «автопоилки». Так назывались залы с пивными автоматами, где за двадцатикопеечную монету можно было получить кружку светло желтого напитка, называемого пивом, и прикупить маленьких соленых сушек. С каждым днем карта краснела – то ли от новых флажков, то ли от стыда за своих владельцев. Иногда, после удачной пули в преферанс, позволяли себе посетить и культурные пивные. Таких в Москве было несколько: «Садко» в Столешниках, «Саяны» на метро «Щелковская», «Жигули» на Арбате и «Ракушка» на Юго-Западной. Достойно можно было попить пива в «Пльзене» в парке Горького.
Жизнь в общежитии не располагала к получению знаний. Планирование как таковое отсутствовало напрочь. Представить, просыпаясь утром, чем ты будешь заниматься в обед, было сложно. А уж куда кривая занесет тебя к вечеру, и где ты встретишь следующее утро – практически невозможно. Особенно в праздники, которые были почти каждый день. Показательно одно из утренних пробуждений. Все медленно и нехотя просыпаются в комнате, где накануне было весело и задорно. На кроватях приходят в себя студенты и студентки. На подоконнике сидит Махно, пытаясь прикурить бычок, выловленный из тарелки, выполнявшей роль пепельницы. На одной из кроватей лежит Царев. Царев и Махно были единственными в общежитии гостями, уже успевшими недавно завести семьи.
– Махно, а что ты говоришь жене, когда не ночуешь дома? – спрашивает Царев.
– За-р-р-р-ранее не г-г-г-готовлюсь. Под-д-д-хожу к д-д-дверям и им-м-м-п-п-п-ровизирую, – привычно заикаясь, отвечает Махно, затягиваясь бычком.
В этот момент дверь в комнату резко открывается, и на пороге появляются их жены, подруги по жизни.
– Ну что, Махно. Им-м-м-м-п-п-про-визируй, – раздается с кровати, и вся комната бьется в истерике.
С тех пор фраза «Ну что, импровизируй» стала постоянно применяться в нестандартных ситуациях.
Приходило осознание, что учеба в авиационном институте – это не мое. Получить специальность инженера по вооружению летательных аппаратов – означало засунуть себя по распределению в какое-нибудь КБ или закрытый почтовый ящик, где ближайшие пять лет сидеть и разрабатывать какой-нибудь болт или гайку. Но не было и альтернативы. Поэтому шатко-валко учебу я тянул и даже получал стипендию. Отлично понимая, что это ненадолго: хотелось перемен. Свежего воздуха. Смены обстановки. Хотелось заниматься чем-то другим. Получить другую специальность, какую – неясно, но другую.
Если думать о чем-то постоянно, то твои мысли материализуются. Только не надо себе мешать, а надо правильно использовать подсказки, которые тебе предлагаются. А если ты их не видишь, то ищи их или создавай сам. Первая такая подсказка появилась в конце мая. В этот день мы получили стипендию сразу за два месяца и, по старой доброй традиции, принялись это дело отмечать. Начиналось все стандартно, но к ночи компания из десяти человек только разошлась. Пополнить запасы спиртного не представлялось возможным, так как рестораны работали до одиннадцати вечера, а о круглосуточных магазинах приходилось только мечтать. Брать у метро «Сокол» у таксистов водку по червонцу тоже не хотелось. И тогда в моей голове созрел план: а не посетить ли нам ресторан во Внуково, который работал до пяти утра. Сказано – сделано. И плохо соображающая орава из десяти человек на двух такси, сидя друг на друге, за что пришлось переплачивать таксистам, примчалась в аэровокзальный ресторан. Мы честно отсидели до закрытия, перекусив и влив в себя немереное количество портвейна, не забыв блеснуть студенческой эрудицией перед официантками. Взяв с собой в дорогу несколько бутылок портвейна, отправились ловить такси, предварительно решив посетить туалет. Туалет нас и сгубил. Еле держась на ногах, в туалете я увидел знакомое лицо в военной форме сержанта срочной службы. Судорожно покопавшись в памяти и перебрав возможные варианты, я понял, что передо мной стоит мой одноклассник. Я с первого по восьмой класс учился с ним в Даугавпилсской школе, расположенной в трех километров от дома, куда я ежедневно, в течение десяти лет, добирался на трамвае, а чаще пешком. В девятом классе я перешел в физико-математический класс, который был в нашей же школе, после чего наше с ним общение стало эпизодическим.
– Привет, Толян. Ты как здесь? Какими судьбами? – заплетающимся языком ошарашил я его.
– Еду с Дальнего Востока на дембель из армии. А ты? – удивился такой встрече и он.
– А я с ребятами отмечаю получение стипендии. Давай за встречу по глотку портвейна, – и я протянул ему уже початую бутылку.
Толик отхлебнул из горлышка и передал бутылку дальше по кругу. Через минуту пустая бутылка полетела в мусорное ведро. За ней по тому же пути проследовала и вторая.
– За братство армии и студенчества, – и третья бутылка ушла по проторенному пути.
Толик слегка подумал и достал из чемодана бутылку питьевого спирта.
– За братство студенчества и армии, – провозгласил уже он, и пустая бутылка, значительно задержавшись, последовала за своими меньшими братьями. Процесс был длительный, так как запивать спирт приходилось из-под крана. Дальше мысли стали сворачиваться в клубочек, и включился автопилот, который должен был доставить нас в родные стены общежития.
Очнулся я от ласкового женского голоса, который словами, проникающими глубоко в душу, сообщил:
– Уважаемые пассажиры! Просьба пристегнуть ремни. Наш самолет совершает посадку в аэропорту города Сухуми.
Дальше пошла информация о температуре воздуха и других полезных вещах, но мне было не до этого. Приоткрыв левый глаз, я увидел сквозь стекло иллюминатора море. Приоткрыв правый глаз, я увидел рядом спящего Лукича. Меня не столько удивила окружающая обстановка, сколько наличие Лукича рядом. Он был на два курса старше нас, и раньше я его в наших компаниях не замечал. Являясь москвичом, он старался обходить стороной общежитие. А уж склонность к авантюрам у него отсутствовала полностью. Я готов был увидеть рядом кого угодно, но только не его.
– Лукич, очнись. Мы приземляемся в Сухуми, – потеребил я его за плечо.
Лукич приоткрыл глаза и, с удивлением посмотрев сначала на меня, потом на окружающую обстановку, стал осмысливать ситуацию. По выражению его лица было понятно, что он пытается вспомнить предшествующие эпизоды из жизни. Его воспоминания тоже заканчивались в аэровокзальном туалете. Пока самолет заходил на посадку, мы убедились, что из всей компании нас на борту только двое, что делало ситуацию еще более неожиданной и веселой.
Самолет приземлился, и вместе с толпой прилетевших пассажиров мы вывалились на солнечное поле аэродрома. Одинаковая мысль посетила нас, и мы стали судорожно шарить по своим карманам. До последнего закоулка не умирала надежда, что не все так плохо, и мы тем же рейсом вернемся домой. В конце концов надежда умерла, как и положено, последней. Денег на двоих было около пяти рублей. Мысль о возврате тем же рейсом умерла вместе с надеждой. Решили добраться до моря и там обдумать план дальнейших действий.
На раздолбанном микроавтобусе «рафике», выпущенном на Рижской автобусной фабрике, как мне показалось, во времена моего еще дошкольного детства, мы тряслись пару десятков километров, пока не добрались до моря. Поездка до Сухуми уменьшила наш совместный бюджет на один рубль. Оставалось четыре рубля и полная свобода действий. Делая первые шаги по побережью, мы заметили остатки старинной крепости. На них располагался небольшой ресторан «Диоскурия», красиво нависающий над морской поверхностью. В нем мы и сделали первый привал, в отсутствие свободных мест присев за столик к двум очаровательным девушкам.
Заказав, сообразно состоянию, только холодную минералку, не обращая внимания на соседок, стали осмысливать ситуацию для принятия плана дальнейших действий. Билеты на самолет на двоих стоили 64 рубля. На поезд – 20 рублей. Можно было бы попытаться доехать до Москвы на товарных составах, но это бы заняло не меньше месяца, а у Лукича государственный экзамен через неделю и свадьба через месяц. Было принято решение сначала доехать до Сочи, а там определиться.
Наши активные обсуждения обратили на себя внимание девушек, и они попросили нас разъяснить ситуацию. Выслушав наши повествования, они великодушно оплатили наш счет, пожелав удачно добраться до Москвы. По дороге к железнодорожным путям, в крохотном магазинчике, расположенном на первом этаже обшарпанного дома, на последние деньги купили бутылку местного шампанского типа «Салюта» и, забравшись на тормозную площадку товарного поезда, стоящего на разъезде, двинулись на нем в сторону Сочи.
С каждым глотком шипучего напитка настроение поднималось и ситуация казалась не такой уж и безнадежной. Картинки перед глазами сменялись, как в калейдоскопе. На фоне моря проплывали пальмы. Неожиданно возникали и тут же скрывались белые громады санаториев и пансионатов. Поезд, который останавливался на каждом разъезде, привез нас в Сочи, когда уже стемнело. Было 23 мая, и, хотя курортный сезон еще не наступил, Сочи встретил нас толпами отдыхающих и курортной иллюминацией. А еще запахом цветущей магнолии. Этим запахом было пропитано все вокруг.
Денег в кармане было копеек 40. Было принято решение набрать денег на самолет. К чему мы сразу и приступили.
Совсем недавно на экраны страны вышел фильм «Ирония судьбы, или с легким паром», поэтому нашей задачей было знакомство с девушками, рассказ о нашей ситуации и просьба оказать финансовую помощь. Всю ночь мы скакали по кафе, набережным и пляжам, развлекая мимолетных подруг и собирая пожертвования. С первыми мы познакомились в парке возле зимнего театра. Последних мы провожали до комнаты, которую они снимали километрах в трех вверх по реке в частном доме. Сославшись на строгую хозяйку, с собой нас не взяли.
Вымотанные, выжатые, но с первыми деньгами в карманах, под утро мы задумались об отдыхе. Ничего умнее не придумав, мы пришли на приморский пляж, взяли за 20 копеек топчаны, подложили одежду под голову и в одно мгновение уснули. Других вариантов не было. Так мы и спали на пляже под шум прибоя. Под головой у меня лежал замшевый бордовый пиджак, действовавший на девушек сногсшибательно. А в это время жаркое солнышко обрабатывало наши тела. И в первый же день, проснувшись далеко за полдень, мы на собственной шкуре ощутили прелести сна на солнце. Кожа стала красной и болела. Приведя себя в порядок, мы продолжили выполнять свой план. Женские пары сменялись с поразительной быстротой. Бокал вина, вхождение в наше положение – и мы оказывались свободны с некоторыми купюрами в кармане. С последней парой мы провели весь вечер и половину ночи, проводив их до санатория. Попасть с подругами в их номер гостиницы или санатория было делом безнадежным. А вот попасть в отделение милиции и получить бумагу в институт – было делом реальным и широко практикуемым. Остаток ночи провели на скамейке в парке.
Наше финансовое состояние улучшилось. В кармане было уже около 30 рублей. Мы могли сесть на поезд и комфортно вернуться в Москву, но стремление улететь преобладало. Лукич позвонил домой и через несколько часов недостающие деньги были получены телеграфным переводом на центральном почтамте города Сочи. Пока ждали перевод, спали прямо на газоне.
С каждым часом загар все настойчивее напоминал о себе. Поднялась температура. До спины нельзя было дотронуться. Поэтому, когда мы доехали до аэропорта в Адлере, первое, что сделали после покупки билетов, так это пошли в медпункт, где спина была обработана спиртом. Врач, которая нас лечила, узнав, что мы из МАИ, предложила нам помочь с деньгами, так как ее сын тоже учился в МАИ, и мы бы их потом ему вернули. Но мы уже себя обеспечили всем необходимым.
Короткий сон во время перелета – и мы во Внуково. Заранее отложенные три рубля на такси – и мы снова в общаге. Каково же было наше удивление, когда, зайдя в комнату общаги, мы увидели все ту же компанию, третий день продолжавшую пропивать стипендию. Наше появление никого не удивило.
– Как официантки из «Внуково»? – первый вопрос, который задали нам.
– Какие официантки? Мы были в Сочи.
– Хватит врать. Вы с официантками ушли к ним домой.
– Вот билеты на самолет. А вот наши спины, – задирая рубашки, предъявили мы неоспоримые доказательства.
Общими усилиями стали восстанавливать события трехдневной давности.
После возлияний в туалете у кого-то, и я догадываюсь, у кого, возникла мысль продолжить гулять в Сочи. Толпа подхватила эту идею и направилась в кассы. В Сочи билетов не было, поэтому взяли билеты в Сухуми. А отправили нас двоих, так как паспорта оказались только у меня и Лукича. Вот нас и запихнули на регистрацию и тут же про нас забыли. Они поехали в общагу, а мы в Сухуми.
Интересно, встреча с одноклассником была случайностью или одним из элементов многоходовой комбинации? Пять минут раньше, пять минут позже – и все было бы совсем не так.
Если первые два курса были интересны в обучении, то специализация ставила крест на моем стремлении учиться дальше. Образ жизни, который я вел, не способствовал получению образования. И это полностью доказала сессия. Ходить на экзамены не было смысла: до одних меня просто не допускали, а на другие мне самому не хотелось идти. Что и привело к закономерному результату. А именно к завалу сессии и предложению деканата повторить обучение на третьем курсе через год. А на этот год уйти в академический отпуск, для чего нужно было устроиться в постоянный строительный отряд. Была такая форма наряду с отпуском по болезни – поработать на институтских стройках с последующим восстановлением. Был еще альтернативный вариант, который даже не рассматривался – служба в армии.
Особо выбирать не приходилось, и я стал бойцом ПССО. У меня за спиной уже был опыт работы в стройотряде. Все лето 1977 года я отработал на стройках народного хозяйства в студенческом стройотряде в Одинцово. В то лето я строил коровник в Сколково рядом с Московской кольцевой автодорогой. Восстанавливал забор вокруг пожарного водоема на Рублевском шоссе. В результате, помимо неплохих денег, получил много разных специальностей, в том числе каменщика, стропальщика и бетонщика. Единственное, что осложняло личную жизнь в прошлогоднем стройотряде, так это наличие своего родного брата в качестве комиссара. Он умудрялся на корню пресекать почти все мои попытки выйти за рамки стройотрядовского распорядка.
В середине июля меня направили в обычный студенческий строительный отряд, где я и приступил к строительству дворца культуры МАИ, с проживанием в московской школе, расположенной неподалёку. Но коли уж год не задался с самого начала, то и моя работа в отряде особо долго не продолжалась. Подсказки сыпались одна за другой.
Буквально через пару недель, в конце июля 1978 года, окончание рабочей недели было отпраздновано в кафе «Континент», расположенном недалеко от нас, с таким же, как и я, бойцом по имени Петр. При возвращении в место дислокации мы были перехвачены комсомольскими дружинниками из оперотряда и доставлены к руководству стройотряда. Командир отряда провел с нами разъяснительную беседу, пообещав, если мы будем хорошо себя вести, не давать делу хода. Все выходные мы себя прилежно вели, показывая пример остальным стройотрядовцам. Обещание командира отряда успокоило нас и дало надежду на продолжение работы и.
Однако в понедельник утром на линейке нам зачитали постановление об исключении из отряда. А в течение нескольких дней – автоматом и из института с формулировкой «За проступок, порочащий звание советского студента». Правда, почему-то оставили в комсомоле. Наверное, стакан портвейна после работы не стал веским основанием для уменьшения количества членов молодых строителей коммунизма. Я склонен полагать, что командир просто не хотел создавать себе проблемы. Исключение из комсомола по своему резонансу несоизмеримо с вылетом из института. Такие мероприятия не обходились без рассмотрения персонального дела и участия в этом представителей партийного комитета. Ненужные проверки в отряде могли повлиять на карьеру принципиального борца за моральный облик студентов. Командир отряда к тому моменту был важным лицом в профсоюзном комитете студентов и членом Президиума Московского городского комитета профсоюзов. Собака женского рода. Хотя, с другой стороны, раньше или позже – итог был предопределен.
1978 год, продолжение.
До отправления в армию начался обратный отсчет. Захотелось покуражиться и вдоволь погулять, имея перспективу на пару лет быть лишенным всех жизненных благ и удовольствий. Недолго раздумывая, мы с Петей приняли решение рвануть в Крым. Он, как и я, понимал, что гражданская жизнь скоро закончится, а возможность погреть спинку под ласковым крымским солнышком представится не скоро.
Получив расчет за отработанные дни, мы сели в общий вагон пассажирско-почтового поезда и уже через сутки были в Феодосии. Из одежды на нас были стройотрядовские куртки с эмблемой МАИ на рукаве, наименованием пройденных стройотрядов на спине и соответствующей атрибутикой на груди. Это делало отношение окружающих к нам доброжелательным и заботливым.
В нашем багаже была гитара, на которой Петя мог исполнить несколько сентиментальных песен. Лучше всего у него получалось исполнять, делая соответствующее лицо, «Там, где клен шумит, над речной волной, говорили мы о любви с т-о-б-о-о-о-о-о-й». На Феодосию выпал выбор неспроста. Сразу после первого курса с компанией студентов мы дикарями отдыхали на Азовском море. Жили в палатках и готовили еду на костре. Инициатором выбора этих мест тогда был Володька, с которым мы встретили этот новый год. Рядом с Феодосией во Владиславовке проживали его родственники. Тогдашний поход длился более месяца. Причем готовиться к нему мы начали задолго до лета, зарабатывая деньги на разгрузке вагонов на московских товарных станциях. В Феодосию приходилось иногда ездить за продуктами. Пробыв большую часть в Каменке, исследуя местные каменоломни и вкушая дикий отдых, потом мы через Феодосию и Судак добрались до Ялты. В конце того далекого уже путешествия, перед отъездом домой, мы останавливались у однокурсника, работающего спасателем на пляже Мисхора. Нынешняя же поездка в Крым была как расставание со студенческой жизнью. Хотелось вновь ощутить ту свободу и бесшабашность, понимая, что вряд ли когда придется испытать это вновь. Осознание того, что время юношества подходит к завершению, заставляло совершать действия, которые должны были оставить глубокие воспоминания об этом периоде жизни.
Почему-то когда надо, денег нет. Данная поездка не была исключением. Имевшиеся деньги закончились сразу после прибытия, и, не утруждая себя поиском жилья, мы нашли приют в неисправных пассажирских вагонах, стоявших в отстойнике на запасном пути. Несколько ночей мы там ночевали, днем болтаясь по городу и валяясь с девочками на пляже. Пара студенток из Харькова составила нам приятную компанию. Когда наши подружки собрались домой, а вокзальная милиция намекнула, что нам пора освободить комфортабельную гостиницу, мы, недолго думая, покинули гостеприимный город. Было принято решение двигаться вдоль побережья до Алушты, где находился студенческий лагерь МАИ.
Осуществив пеший переход через гору, мы оказались в маленьком приморском городке, носящем имя видного партийного деятеля. В Орджоникидзе мы переночевали прямо на пляже, забравшись в естественное углубление под невысоким обрывом. Приятно рано утром, по холодку, идти по берегу. Утренний бриз обдувает прохладным ветерком. Не видно ни одного человека. Все пустынно и неизменно, как и тысячи лет назад. Глаз радуется бескрайним морским просторам и пустым бутылкам, выброшенным на берег прибоем. Эта радость под одобрительные восклицания аккуратно складывалась в наш видавший виды пакет.
Поход приближался к концу, когда в сиянии восходящего солнца на фоне горы Кара-Даг появилось Планерское, ныне именуемый Коктебелем. Поселок еще не проснулся. Отдыхающие спят крепким сном после вчерашнего отдыха, а мы сидим и ждем, когда откроется пункт приема стеклотары. Долгое ожидание вознаграждается полутора рублями, которые тут же тратятся на незамысловатую еду. Не лишним оказывается и стакан вина за двадцать копеек, налитый дородной продавщицей из квасной бочки. В Советском Союзе был, наверное, инкубатор, где выращивали продавщиц для уличной торговли из бочек квасом, пивом или вином. Что в Латвийской ССР, что в Москве или здесь, в Крыму, я видел одно и то же лицо, с одной и той же комплекцией. А может, наоборот, магия бочки на колесах делала из обычных женщин продавщиц кваса.
Приятная жидкость придала сил и стимулировала дальнейшее движение вперед. Обозначилась конкретная цель – добраться до Ялты. По ощущениям от подъема, гора Кара-Даг оказалась выше, чем казалась снизу. Вид с горы открывался сногсшибательный, но не это было нашей целью. Спуск оказался быстрее, чем подъем, и мы вышли в долину к какому-то санаторию.
Заглянули в столовую санатория в поисках буфета, коего не оказалось. На гривенник, оставшийся после предыдущей трапезы, можно было купить пару булок или ватрушек. В ответ на наше предложение дать нам поесть на эту сумму сердобольные поварихи в столовой бесплатно нас накормили. Нам был предложен обед из трех блюд, о существовании которого мы давно забыли. Нам еще завернули несколько котлет с собой.
Голодному волку семь верст не крюк, мы же, сытые, передумали топать пешком и поволокли свои тела к старой крымской дороге. Только к вечеру около нас остановился попутный грузовой автомобиль, в кузов которого мы и залезли. В приморский городок Судак мы добрались уже ночью. Накопленный громадный опыт цивилизованного отдыха сразу решил наши вопросы по обустройству. Перебравшись через забор пансионата, мы рухнули спать прямо под кустами. Кстати, спать рекомендуется не просто в кустах, а в кустах, которые располагаются за скамейкой. Во-первых, так вас никто не видит, а во-вторых, никто не полезет за скамейку справить свои естественные потребности. Сухая земля и чистый воздух гарантируют приемлемый сон. Символично было то, что этот гостеприимный уголок, оказался санаторием Министерства обороны.
То ли принадлежность санатория к армии, то ли усталость от недельного отдыха были виноваты, но нам захотелось домой. Может, осознание того, что попытки убежать от действительности не приносят желаемого эффекта, а может, понимание того, что надо думать о будущем, а не искать утешения в прошлом, послужили основанием для пересмотра планов. Было принято решение добраться до Ялты на пароходе, а там пересесть на поезд. Пароходная часть путешествия прошла без приключений: мы договорились с экипажем, выдав себя за отставших от стройотряда бойцов. В Ялте желания задержаться не возникло, что и послужило основанием для продолжения движения. Отсутствие денег исключило использование троллейбуса для дальнейшего передвижения, оставив единственную возможность в виде попутного автомобиля. До Симферополя нас довез седой старичок на видавшем виды «Москвиче». В конце концов мы оказались на железнодорожном вокзале. Внимательно изучив расписание поездов до Москвы, мы составили примерный алгоритм дальнейших действий. До Москвы без денег нас никто не возьмет, а вот до следующей станции – почему и не взять.
Первый наш поезд следовал по маршруту Симферополь – Киев. Договориться с девочками-проводницами из студенческого отряда проводников, обслуживавших этот поезд, не составило большого труда. Всю дорогу до Джанкоя Петя не выпускал из рук гитару, демонстрируя известный ему репертуар. Каждая новая проводница, забегая к нам на огонек, просила исполнить свою любимую песню, и Петя вновь и вновь начинал про шумящий клен. Я же заливал в себя чай, заедая его выпечкой и конфетами. После Джанкоя наши пути расходились, и мы были вынуждены расстаться с веселыми хохлушками.
Следующий поезд, идущий в нужную нам сторону, был через три часа. Джанкой не отличался наличием особых достопримечательностей и был похож на все подобные города, в которых я побывал в Крыму. Так что мы сидели на перроне в ожидании оказии.
Оказия подошла строго по расписанию. Проводницы не раздумывая пошли навстречу студентам, отставшим от стройотряда, и вокзал в Синельниково стал для нас очередным залом ожидания. Ждать пришлось около четырех часов.
Следующий поезд, где мы в очередной раз представились бедными студентами, отставшими от стройотряда, довез нас до Харькова. В Харькове было много достопримечательностей. Пропустить возможность ознакомиться с ними, было бы глупо, поэтому первым делом мы отправились в место, которое находилось в нескольких остановках от вокзала.
Объект наших исследований представлял собой двухкомнатную квартиру на втором этаже старого дома. Эту квартиру снимали наши знакомые по Феодосии студентки. Два дня и две ночи наши экскурсоводы знакомили нас с экспонатами рынков, магазинов и учреждений культуры. Денег у нас не было, бюджет гостеприимных студенток тоже не позволял нас долго развлекать, что и послужило в конечном итоге основанием для окончания увлекательного исследования. Пора было двигаться дальше. Наши хозяйки привезли нас на вокзал, где, устроив прощальный ужин в вокзальном ресторане, оставили с пожеланием счастливого пути. Оказав помощь проводнице в погрузке огромного количества ящиков с фруктами, мы получили право бесплатного проезда на третьей полке до Курска. Но, так как на станцию поезд прибывал глубокой ночью, про нас никто не вспомнил, и на этом же поезде мы доехали до Москвы.
Была середина августа. В Москве было жарко и пусто. Заняться было нечем. Весь народ давно разъехался, кто домой, кто в стройотряд, кто на отдых. Бессменным напарником в эти дни оставался только Максимка. Он тоже учился в МАИ, только на другом факультете, и познакомились мы с ним еще на первом курсе, расписывая пулю в преферанс. Максимка был феерическим пофигистом. Он тоже был отправлен в академический отпуск, успев отучиться четыре курса. В детстве Макс переболел полиомиелитом и получил одну ногу короче другой на несколько сантиметров, что освобождало его не только от армии, но и от всех сопутствующих проблем. По жизни у него было две всепожирающие страсти: женщины и азартные игры. Он играл везде и на все. Выискивал секретные квартиры, где собирались игроки в карты, пропадая там сутками. Постоянно расписывал пули в преферанс во всех студенческих общежитиях Москвы, где нередко я выступал его напарником. Что касается женщин, то, несмотря на физический недуг, их у него было немерено. Когда он своей походкой, слегка подволакивая ногу, шел по улице, его элементарно снимали молоденькие дурочки. Если Максимка был рядом, то наличие подруг было обеспечено. Он мог на спор, проходя мимо незнакомого дома, приметить на балконе вывешенное белье. На глаз определить размер и возраст хозяйки. Выявить отсутствие среди белья мужских составляющих. После чего, вычислив номер квартиры, под надуманным предлогом зайти и остаться там ночевать.
Основным местом, где мы развлекались, был первый в Москве кегельбан (боулинг), который располагался в Парке Горького в надувном шатре. Там мы осваивали метание шаров в игре, которая в стране была в диковинку и рассматривалась скорее как аттракцион. Играли на деньги по десять копеек с разницы в очках. Запись и подсчеты вели самостоятельно на специальных листах, которые можно было получить при оплате дорожки. Приглашение девушек посетить кегельбан за все время ни разу не натолкнулось на отказ. Как красиво звучало из уст симпатичного личика фраза «Я вчера провела время в кегельбане». Пили потом с подругами в полупустом общежитии МАИ на улице Царева, 12 дешевый коньяк, закусывая виноградом. Утром, прощаясь, понимали, что совершенствования в метании шаров не будет. Лето подходило к концу, и все ближе была неизвестность, вся сущность которой заключалась в коротком и емком слове «армия». Понимание неизбежности данного события, вызывало желание поскорее примерить на себя военную форму.
Испытание.
Повестка.
В начале сентября я вернулся в отчий дом, на свою историческую родину. К этому времени из родной деревни, из каменного дома, от времени ушедшего на метр в землю, мы перебрались в расположенный неподалеку городок, где отец получил квартиру на одиннадцатом этаже нового дома.
В моей комнате на журнальном столике, излучая во все стороны оптимизм, красовалась повестка в военкомат. Документы о снятии брони по учебе пришли в военкомат на удивление быстро. Практически весь сентябрь я провел в поездках в Подольский военкомат, где успешно прошел медкомиссию. Медкомиссия состояла в беготне из кабинета в кабинет стада практически голых хорохорящихся пацанов, рассказывающих на перекурах и в очередях истории из армии, услышанные у себя во дворе или от старших братьев. Почти все разговоры были о дедовщине. Говорилось, что все, кто приходит в армию, первые полгода подвергаются насилию – как физическому, так и моральному. Что армейские деды – это монстры, которые преследуют молодых бойцов и пытаются их уничтожить изысканными способами. Но те, кто был на медкомиссии, монстров не боялись. Доказывали, что они-то точно сразу всех дедов поставят на место одной левой. Однако уверенности не было ни в их словах, ни в их глазах.
Мне же было индифферентно. Все мое детство прошло на территории военного городка, где наряду с жилыми домами находились казармы курсантов, здания учебных корпусов и учебный аэродром, и я не видел на улицах монстров или страшных дедов.
Еще одной темой для обсуждения в курилках была тема распределения по войскам. Ходила легенда о тайных списках, в которые вносили избранных призывников. Каждый был уверен, что именно ему выпадет счастливый билет, и он будет служить в элитных частях спецназа рядом с домом. Или, в крайнем случае, в центре Москвы, в Генеральном штабе. Единственным опасением было попасть на флот, в стройбат или внутренние войска. Хотелось верить, что опасения не подтвердятся. А в конце сентября 1978 года во всех центральных газетах появилась маленькая заметка, которая перевернула судьбы миллионов людей.
Это был приказ Министра обороны СССР от 26 сентября 1978 года под номером 231 «Об увольнении из Вооруженных Сил СССР в ноябре-декабре 1978 г. военнослужащих, выслуживших установленные сроки службы, и об очередном призыве граждан на действительную военную службу». Пункт второй приказа гласил: «В связи с увольнением в запас военнослужащих, в соответствии с пунктом первым настоящего приказа, призвать на действительную военную службу в Советскую Армию, Военно-морской флот, в пограничные войска и внутренние войска граждан, которым ко дню призыва исполнилось 18 лет, не имеющих права на отсрочку от призыва, а также граждан старших призывных возрастов, у которых истекли отсрочки от призыва». И подпись: «Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Д. Устинов».
В конечном итоге взамен паспорта я получил повестку с требованием явиться 18 октября 1978 года в 6:00 на сборный пункт, располагавшийся в ДК города Щербинки, для дальнейшей отправки к месту прохождения срочной военной службы. Все пути к отступлению были отрезаны. Я давно перестал общаться с друзьями и знакомыми, чувствуя, как расходятся наши пути. Даже не так. Подруги в отношении ко мне становились холоднее, понимая, что я для них в плане семейной жизни абсолютно бесперспективен, и потихоньку, без истерик, я заканчивал с ними отношения. Я понимал, что подруга, провожающая в армию и обещающая ждать, претендует в последующем на более прочные узы, регистрируемые в соответствующих органах. Это однозначно не входило в мои планы. Друзья же начинали сторониться меня, подсознательно боясь «заразиться» от меня армией. Да и я вычеркнул их из списка друзей. Компания из общежития, с которой я ранее провел длительное время, в сентябре, мягко говоря, набедокурила. И когда стали разбираться, они все свалили на меня, хотя я в общежитии не появлялся с августа.
– Понимаешь, Андрей, ты все равно отчислен из института и идешь в армию, а нам надо учиться, – пытались они оправдаться, отводя при разговоре глаза.
Вот и верь после этого людям. Ради собственного благополучия, не задумываясь, предали. Общайся со всеми, но надейся только на себя.
Так я и провел оставшиеся осенние деньки до переломной даты. За неделю до расставания в семейном кругу скромно отметил свое двадцатилетие.
