Пророк Ядерной Зимы

Андрей Богов

Пророк Ядерной Зимы

Глава 1: Тени Прошлого

…Они шли по краю пропасти. В буквальном смысле. Старый карьер, заполненный мутной, радиоактивной жижей, мерцавшей под редкими лучами сквозь вечную пелену пепла. Группа – десять изможденных теней во главе с исполином в грязном, но аккуратно залатанном камуфляже. Влад шел первым, его огромный рюкзак казался частью его тела. На груди, в самодельном слинге из брезента, спал младенец. Сын. Саша.

Анна шла рядом. Когда-то у нее были глаза цвета неба, которого никто уже не помнил. Теперь они были цвета пепла, но с искоркой – когда смотрела на Влада или на сына. Она была медиком, бойцом, его скалой в этом рушащемся мире. Теперь – тень, подкошенная усталостью и скрытой болью. Падение в развалинах неделю назад… Она отмахнулась тогда, но хромота и бледность говорили сами за себя. Внутреннее кровотечение. Они оба знали. Лекарств не было.

– Влад… – ее голос был тих, как шелест умирающих листьев. – Остановись… на минутку. Саша… плачет.

Он остановился. Повернулся. В глазах его, обычно пронзительных, как лед, мелькнуло что-то мягкое, растерянное. Он бережно достал сына из слинга. Ребенок хныкал, сжимая крошечные кулачки.

– Вот… вот он, солнышко, – забормотал Влад, нелепо покачивая младенца на своих могучих руках. Картавость смягчалась, когда он говорил с сыном. – Не плачь… Батька здесь… Ам Ис-лаэль Хай… выстоим… вот увидишь…

Анна прислонилась к скале. Лицо ее было мертвенно-бледным, с синевой под глазами. Она улыбнулась, и эта улыбка была страшнее плача.

– Дай… дай я его… – протянула она руки.

Влад передал ребенка. Анна прижала сына к груди, зашептала что-то, чего не слышал никто, кроме него и ветра. Потом подняла глаза на Влада.

– Сними нас… – попросила она тихо. – На свой Samsung. Последний… последний кадр.

Влад почувствовал, как холодный камень сдавил ему горло. Он молча достал телефон. Батарея – 12%. Красный огонек замигал. Он навел камеру на них: мать и дитя на фоне апокалиптического пейзажа. Анна улыбалась в объектив, прижимая к себе Сашу. Ее глаза светились любовью и прощанием.

– Готово? – спросила она.

– Готово, – прохрипел он.

Она кивнула, закрыла глаза на мгновение. Потом резко вдохнула, как будто собираясь с силами, и сделал шаг вперед, к Владу, чтобы отдать ребенка. И в этот миг камень под ее ногой, подточенный влагой и временем, съехал со склона.

– Анна! – рев Влада потряс воздух.

Она не упала сразу. Замерла на краю, балансируя, прижимая Сашу к себе так, чтобы он не пострадал при падении. Влад бросился вперед, но было уже поздно. Ее взгляд встретился с его взглядом. Не страх. Не ужас. Лишь бесконечная печаль и… предупреждение. Спаси его.

Она отшвырнула ребенка назад, в сторону Влада, грудью вперед, телом закрывая дитя от возможного выстрела или камня. И шагнула в пустоту.

Саша, завернутый в одеяло, мягко упал к ногам Влада. Он даже не заплакал. Влад стоял как вкопанный, глядя в бездну, где уже ничего не было, кроме тумана над ядовитой водой. В руке его дико дрожал Samsung. Красный огонек все мигал. Он записал. Записал ее последний взгляд. Ее жертву.

Сзади подбежали люди из группы. Кто-то поднял Сашу. Кто-то тронул Влада за плечо.

– Влад… Влад, прости…

Он медленно повернулся. Лицо его было каменной маской. Только в глазах бушевал ураган боли, гнева, вины. Он посмотрел на плачущего теперь Сашу в руках у женщины из группы. Потом на телефон в своей руке. Запись остановил. Батарея – 11%.

– Не… не "плости", – прошипел он так тихо, что услышали только самые ближние. Голос был страшен. – Она… спасла его. По Кодексу… – Он судорожно сглотнул ком в горле. – По Кодексу… глава "Же-ртва"… она… п-равильно поняла. – Он швырнул взгляд на группу, заставив всех отпрянуть. – Тепе-перь… идем. Быстло. К Молю. За ней… – он кивнул в сторону пропасти, – мы ве-рнемся. Когда спасем… будущее.

Он взял Сашу на руки, прижал к своей груди, почувствовав крошечное тепло жизни сквозь толстую ткань. Потом открыл Кодекс Позднякова на закладке. Страница о переходе через водные преграды. Его пальцы, окровавленные в цыганскую ночь (о чем группа старалась не вспоминать), дрожали.

– Читайте, – приказал он хрипло. – Глава "Плавследства". Мы… строим плот. Сегодня.

Глава 2: Кровь и Пыль

…Казалось, удача улыбнулась им. Табор цыган, кочующий на крепких, приземистых лошадях, встретил их у костра как братьев. Пели. Плясали. Делились скудной едой – тушенкой из крыс и похлебкой из сомнительных кореньев. Вино, темное, как деготь, лилось рекой. Вожак, старик с лицом, как дубленый ремень, и глазами молодого ястреба, обнял Влада, назвал "сильным братом". Девушка с глазами угольками и голосом сирены пела песни, глядя на Влада так, что у него, впервые за долгие месяцы, сжалось что-то внутри, кроме злобы и боли. Анна, тогда еще живая, сидела рядом, улыбаясь редкой улыбкой. Даже картавость Влада, когда он пытался подпевать, вызывала не насмешки, а веселый гул.

– Видишь, Влад? – шепнула Анна, прижимаясь к нему плечом. – Мир… еще не весь злой.

Он кивнул, чувствуя странное расслабление. Даже Кодекс лежал не на груди, а в рюкзаке рядом. Samsung был выключен – берег батарею. Может… может они… и есть та семья? – промелькнула опасная мысль. Кочевники. Свободные. Как… как должно быть.

Он выпил еще чашку того терпкого вина. Огонь костра плясал в его глазах, смешиваясь с искрами от цыганской пляски. Девушка-сирена взяла его за руку, потащила в пляс. Он, неуклюжий медведь, закружился, чувствуя, как тяжесть рюкзака и Кодекса растворяется в дыму и музыке. Старик-вожак подмигнул ему, подняв чашу: "За жизнь, брат! За то, что еще дышим!"

Ам Ислаэль Хай… – пронеслось в голове Влада, но как-то туманно, не по делу. Здесь был свой живучий народ.

Он заснул у костра, под шум песен и смех, убаюканный ложным теплом и вином. Анна спала рядом, прикорнув на его плече. Последнее, что он помнил – добродушное лицо старика, склонившееся над ним: "Спи, богатырь. Ты в безопасности".

Пробуждение было резким и немым. Холодный нож у горла. И глаза вождя над ним. Те же глаза, но теперь в них не было ни братства, ни веселья. Только холодный, хищный расчет. И страх. Страх перед силой Влада, которую теперь нужно было обезвредить во сне.

– Не шевелись, качок, – прошипел старик. – Отдай рюкзак. И ту книжищу твою. Молча. И твоя баба с дитем живы останутся.

Влад замер. Не от страха. От ярости, которая поднялась в нем такой чудовищной волной, что он боялся пошевельнуться, иначе разорвет изнутри. Он видел тени, снующие вокруг спящей группы. Слышал сдавленные вскрики Анны, которую кто-то прижал к земле. Видел, как тянут его драгоценный рюкзак с Кодексом. Знание. Будущее. Самосир.

Время остановилось. Он вспомнил высмеянную толпу на площади. Свой бункер. Цену предупреждения. И теперь эту гнусную ложь у костра. Предательство последней искры доверия.

По Кодексу. Глава "Предательство". Ответ – немедленный. Беспощадный.

Движение его было сокрушительным и неожиданным даже для него самого. Рука, не та, что под ножом, метнулась не к горлу нападавшего, а вниз, к голенищу сапога. Стальной штык-нож, спрятанный там, блеснул в свете угасающего костра. И вонзился старику под ребра, в печень. Тот лишь ахнул, выпустил нож, глаза округлились от непонимания и боли.

Влад вскочил, как пантера. Рев, вырвавшийся из его груди, не был человеческим. Это был рев раненого зверя, рев обманутого бога.

– Анна! Огня! – заорал он, бросаясь на ближайшего цыгана, тянувшего его рюкзак.

Начался кошмар. Влад, обезумевший от ярости и предательства, двигался как демон разрушения. Его сила, помноженная на отчаяние и знание боевых приемов из Кодекса, была ужасающей. Он не дрался – он калечил, убивал. Штык-нож, кулаки, сапоги. Он выхватил рюкзак, прижал его к себе одной рукой, другой разбивал лица, ломал кости. Вспыхнул костер – Анна, освободившись, швырнула в него горючую смесь из их запасов. Свет осветил ад: мелькающие тени, кровь на пепле, крики ужаса и боли.

Влад увидел девушку-сирену. Она стояла, прижавшись к повозке, с глазами полными слез и ужаса. В руках у нее был… его Samsung! Она пыталась его включить, понять, что это.

– Не тлогой! – рявкнул Влад, делая шаг к ней. – Моя хлоника!

Она вскрикнула, швырнула телефон на землю. Он поднял его. Батарея – 34%. Он нажал запись. Красный огонек замигал, выхватывая из полумрака обрывки бойни: перекошенное лицо цыгана, которого он бил головой о колесо повозки; Анну, стреляющую из пистолета в нападающего; плачущего ребенка из табора, прижавшегося к мертвой лошади.

– Видите?! – кричал Влад в камеру, его лицо, залитое кровью (чужой? своей?), было искажено гримасой нечеловеческой муки и торжества. – Видите, глухие?! Вот цена довелия! Вот цена лжи! Запомните! Запишите! Ам Ислаэль Хай! Выстоим! Выстоим ценной крови!

Он выключил запись. Бойня стихла. Цыгане, те, кто выжил, бежали в темноту, бросая повозки, раненых. Их старик-вожак хрипел в луже крови у ног Влада. Влад посмотрел на него. Ни жалости. Ни злости. Пустота.

– Я… же говолил… – прошептал он, глядя в меркнущие глаза старика. – Мил… злой. Довелия… смемтл.

Он повернулся к группе. Они стояли, потрясенные, испачканные кровью и сажей, глядя на него как на исчадие ада. Анна смотрела с ужасом и… отчуждением.

Влад поднял Кодекс, выпавший в суматохе. Протер обложку рукавом, смахивая пятно крови. Его руки дрожали.

– Собилаемся, – приказал он глухо, избегая их взглядов. – Забелим воду… еду с их повозок. Что годное. Быстло. Пе-ред рассветом уходим.

Он отошел в сторону, прислонился к холодному металлу повозки. Сжал Кодекс так, что костяшки пальцев побелели. Тень недоверия, тяжелая и неодолимая, накрыла его с головой. Он спас группу. Спас Кодекс. Но что-то внутри него умерло у этого костра. Что-то человеческое. Он посмотрел на мигающий экран Samsung. Батарея – 33%. Он сохранил правду. Но какой ценой? Тепе-перь они точно боятся. Но… любят ли?

Эпилог: Стена и Закат

Самосир. Не рай. Крепость из ржавого металла, бетона и отчаянной человеческой воли на краю ледяного моря. Врата скрипнули, впуская утлую лодку с горсткой оборванцев. Влад Поздняков ступил на причал первым. Исполин, изможденный до костей, но не сломленный. На руках – Саша, завернутый в обгоревший кусок брезента от рюкзака. За спиной – чудовищный рюкзак. На поясе – кожаная книга, "Кодекс Позднякова", на обложке которой запеклась кровь цыганской ночи и слезы Анны. В руке – старый Samsung Galaxy.

Рядом с ним, сжимая потрепанный том Пушкина, стояла Карина Ермолаева – Кира. Ее глаза, огромные в исхудавшем лице, смотрели на Влада с благоговейным ужасом и надеждой. Она донесла книги.