скачать книгу бесплатно
– А вот так! Не нравится мне быть гидом-переводчиком! Чувствуя себя прислугой! И арабы со своими откровенными взглядами надоели! Решено! Окончательно и бесповоротно! В понедельник подаю заявление! Сегодня не стала, не хотела начальству портить настроение на уик-энд.
– А для меня, я понимаю, ты эту новость приберегла на десерт! – Жорик вцепился пальцами в край стола.
– Хотела обсудить это в спокойной обстановке, но ты сцену устроил по поводу кофе.
– Я?
– Ты!
– Ну, всё! – не нашёлся, что сказать Жорик и встал. – С меня хватит!
Он собрал бумаги, сложил их в дипломат, взял ключи от машины, обулся и стал надевать куртку.
– Куда? – полюбопытствовала Люда.
– В Йемен! – тявкнул Жорик. – За свежим урожаем мокко! Мешка хватит?
– Жорик, ну прекрати! – её лицо приобрело выражение просительницы в кабинете всесильного чиновника. – Не надо никуда ехать!
– Надо! – он взялся за дверную ручку.
– Хочешь, я извинюсь!
– Нет!
– Ну, я виновата! – она встала на цыпочки и чмокнула мужа в щёку. – Давай сюда дипломат.
Он едва не поддался на уговоры, но уязвлённое мужское самолюбие дёрнуло его за язык.
– Отстань! – звякнул колокол.
Дверь хлопнула, и на бетонные ступени посыпались удары удалявшихся штиблет. Жорик не стал вызывать лифт, не дав жене возможности удержать себя на лестничной площадке.
Огорчённая разладом Люда вернулась в квартиру и заплакала, роняя капли соли в раскрытую сахарницу. Обиженный же Жорик выгнал из гаража ВАЗовскую шестёрку и погнал её в центр города.
Вождение успокаивало. Свободная от машин дорога не требовала к себе пристального внимания и сосредоточенности. Горечь постепенно исчезала, уходя в песок тяжёлой влагой. Жорик не заметил, как доехал до Садового кольца, перебрался через Москва-реку по Крымскому мосту и выкатил на Ленинский проспект. Только завидев стелу с памятником Гагарину, он сообразил, где находится. Жорик колесил в юго-западном направлении ещё минут пятнадцать, потом развернулся и, останавливаясь на светофорах и роняя пепел в приспущенное окно, поехал обратно. Мелькавшая за окном Москва, не верившая ни слезам, ни жалобам, напустила матовую плёнку сумерек и неожиданно разрыдалась мелким дождиком. У неё сегодня тоже было гадкое настроение.
Жорик вышвырнул окурок, закрыл окно и включил дворники. Прохожие на тротуарах раскрыли зонты, а стоявшие на остановках люди забились под навесы. Приближаясь к одной из таких остановок, он заприметил мужчину с портфелем, в сером плаще, с поднятым воротником и в шляпе. Его правая рука, обтянутая чёрной кожаной перчаткой, повисла параллельно асфальту. Немного поколебавшись, Жорик мягко подкатил к ловцу такси.
– Добрый вечер! – поздоровался мужчина, открыв дверцу.
– Добрый, – ответил Жорик и подумал: «Какой он, к чёрту, добрый!».
– Измайловский парк! – сказал незнакомец.
– Садитесь, – кивнул Жорик. Ему было всё равно куда. Хоть на Луну.
Незнакомец сел и промолчал всё дорогу. Жорику хотелось поговорить с пассажиром. Он несколько раз поворачивался в его сторону, но, не видя его лица, скрывающегося за поднятым воротником и полами шляпы, раздумал завязывать беседу.
«И этот не в духе, – определил он. – Что за день?!»
Получив в награду трёхрублёвую купюру, Жорик усмехнулся побочному доходу и проводил молчуна взглядом. Серый плащ превратился в размытое дымное пятно и растворился во влажном покрывале наползающей ночи. Налетевший порыв ветра сорвал с клёнов красно-рыжую листву и понёс её по улице. Несколько квитков прильнули к лобовому стеклу, закрыв на секунду обзор, но щётки дворников смахнули яркую аппликацию.
Дождь, слякоть, листопад… Сплин, хандра, тоска зелёная… Осенняя меланхолия.
Жорик добавил к октябрьской грусти печальный вздох и поехал домой. Вечерний моцион, даже пусть и на колёсах, вещь всё же достаточно полезная.
Такого же мнения, по-видимому, придерживался и «серый плащ». Тем паче, что морось прекратилась, и тучи поползли к востоку, расчищая небо. Прогулка на свежем воздухе в зелёном, насыщенном кислородом лесном массиве возымела для организма оздоровительный эффект. Для человека, занимающего ответственный пост на напряжённом участке работы, вещь просто необходимая после трудового дня. Мужчина неспешно отмерял шаги по дорожкам парка, менял направления, останавливался у скамей, примеряясь, можно ли сесть на их сырые планки и шёл дальше. В праздном шатании он как бы ненароком, оказался у череды металлических коробок гаражей, вытянувшихся в неровную шеренгу на окраине парка. Ворота боксов были заперты. Владельцы автомобилей в это позднее время торчали дома в тепле у телевизоров. Любителей бега трусцой и собачников со своими четвероногими друзьями этот уголок парка, видать, не манил. Да и погода совершенно не располагала к прогулкам.
Окончательно удостоверившись, что в этом безлюдном месте он один, серый плащ шмыгнул в щель меж двух ржавых стенок с клоками отслоившейся краски и глухо выругался, наступив на что-то мягкое и склизкое. Здесь явно ступала нога человека, чей потревоженный продукт жизнедеятельности, прикрытый палой преющей листвой, шибанул в нос смердящей гадостью.
У него был электрический фонарь, но он им не воспользовался. Кромешный мрак еще не успел накрыть узкий тупик, и напряжённый взгляд смог различить в загаженном закутке слежавшуюся за годы кучу хлама, посыпанную сверху осколками битых бутылок, тряпьём промасленной ветоши и размокших листов газет. Мужчина достал из портфеля бумажный свёрток и развернул его, выуживая пальцами мятую жестянку с утопленной крышкой.
Зажав портфель меж колен и нагнувшись, он аккуратно втиснул пустышку «кильки в томате» в горб мусора. Крохотный ландшафт нисколько не пострадал от нововведения, приняв в своё лоно новый предмет. Устраивая банку, мужчина брезгливо морщился и не дышал. Он старался уберечь свои рецепторы обоняния от витавших вокруг миазмов, распространявших гадкое «амбре» потревоженной клоаки.
Когда он закончил дело и выскользнул из железного аппендикса, оскудевшие лёгкие жадно всосали в себя сырой воздух парка. Мужчина поправил брюки, имитируя возню с ширинкой, застегнул плащ, тщательно отёр подошву о траву и пошёл в сторону станции метрополитена. Вокруг по-прежнему было ни души.
Как порой хорошо одиночество! Но как редко удаётся быть наедине с самим собой! А оставаться самим собой – задача трудная вдвойне!
Фигура в плаще поёжилась и втянула шею в воротник так, что его край уперся в полы шляпы.
Ночное время замазало сажей болезненную бледность западного крыла горизонта, и парк погрузился в темноту. Только там, где включились лампы фонарных столбов, темь была бессильна, с угрюмой злобой окружая архипелаги света. Силуэты людей принимали причудливые формы, смешивались с тенями и, выходя за пределы освещённости, заглатывались пастью вселенского мрака.
Мрак пугал и страшил своей бездонностью и чёрной вечностью. Но для кого-то он был верным союзником. Едва различимый человеческий абрис проплыл вдоль гаражей с бесшумностью бесплотного духа и исчез в заветной щели. Выпорхнув оттуда через две минуты, призрачный субъект растаял яко тать в нощи.
Глава 6. Визит
К завтраку его не позвали. Отец был на работе (по субботам он всегда ходил на завод добровольно, по своему желанию: разбирать бумаги, осматривать печи, проверять работу цехов), мать дежурила в поликлинике, а бабушка отправилась за покупками на базар. Оставшийся дома дед, давно отказавшийся от спусков на грешную землю с высот пятого этажа и добровольно избравший затворнический образ жизни, сидел в своём кресле у телевизора.
Заглянув в зал и поприветствовав деда, Сергей направился на кухню. В приоткрытую форточку сочился тяжёлый дух кочевого стойбища. Соседи снизу варили баранину, завяленную ещё летом. Животное, блеявшее и ронявшее чёрные теплые шарики под свои копыта, тосковало на балконе три августовских дня, а потом освободило импровизированный загон. Спустя час после его исчезновения по вентиляционному каналу пополз удушливый смрад палёной кожи и жжёной шерсти. В ванной на четвёртом этаже свежевали и разделывали тушу.
Потом балкон вновь заполнился. На этот раз изделиями из отмучавшегося барана, преподнесённого декану технологического института удачливым абитуриентом. На бельевых верёвках повисли облепленные мухами марлевые коконы, обтягивающие куски парного мяса.
Открыв холодильник «Памир» и осмотрев его полки, он обнаружил эмалированную миску с мантами, которые были отправлены на сковороду, быстро поджарены, политы соусом «вырви глаз» и с аппетитом уничтожены. Запив плотную пищу чаем с вишнёвым вареньем, Сергей помыл за собой посуду и начал одеваться.
Сегодня у него было свидание с девушкой и надо было заранее купить билеты в кино на вечерний сеанс, иначе потом их просто не достать, и тогда появиться большая доля вероятности угодить в идиотское положение.
Как-то раз он уже дискредитировал себя в глазах противоположного пола и с мерзким чувством жалкой беспомощности и бессилия плёл какую-то несуразицу в собственное оправдание. Наученный чёрным опытом и став более предусмотрительным, он теперь старался делать всё заранее, дабы избежать попадания в переплёт.
Заправив батник в джинсы «Boxer» и накинув на плечи подтяжки (дембельский комплект его гардероба), Сергей сунул в карман деньги и посмотрелся в зеркало. Хорош, красавец!
Звонок в дверь застал его за выравниванием косого пробора. Убрав расчёску, он открыл дверь. На пороге стоял высокий стройный мужчина казах с аккуратной стрижкой и пытливым взглядом.
– Здравствуйте! – сказал незнакомец. – Семья Острогор здесь проживает?
– Да… – подтвердил Сергей и с запозданием ответил на приветствие.
– Можно пройти?
– Да, да, конечно! Но если вы к Николаю Семёновичу, то он на работе и будет после двенадцати.
Отцовские сослуживцы нередко заглядывали к ним, чтобы передать какие-то известия или о чём-то посоветоваться. Телефона в квартире не было, вот и приходилось при срочном деле идти говорить на дом по производственным вопросам.
– Да нет, Сергей, я к вам, – гость вытер подошвы туфлей об вьетнамскую циновку овальной формы, лежавшую снаружи перед порогом, и вошёл.
– Ко мне? – Сергей, пряча удивление, закрыл за гостем дверь. – Тогда туда, пожалуйста.
Мужчина снял плащ, повесил его на вешалку, разулся и проследовал в указанную комнату.
– Сейчас я поставлю чай, – сказал Сергей, следуя законам восточного гостеприимства, но визитёр сделал красноречивый жест.
– Чуточку позже. Сначала мне хотелось бы представиться, – он вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение и развернул его. – Капитан комитета госбезопасности Нурланов Шарип Ибрагимович.
Пока красная книжечка закрывалась и водворялась обратно, Сергей, сбитый с толку столь уникальным явлением офицера спецслужбы по его душу, совершенно потерялся и прокручивал в голове всевозможные варианты возникновения той самой причины, что вызвала к нему интерес такого грозного ведомства.
Это ж КГБ! КГБ!!! Зачем я им? Что я натворил такого? И где? Когда? На свадьбе? Точно! Я там анекдот про Брежнева рассказал, как он просил, чтобы во время похорон его положили в гроб лицом вниз. Для чего? А чтоб через лет пять откопать и в зад целовать! Или вот ещё: наша страна немного понебрежничала, а теперь придётся много погорбатиться! Все смеялись. Но ведь сталинские репрессии в прошлом, и за это давно не сажают! Тогда за что сажают? Думай, думай! Может, Байконур? Напортачил при прокладке кабелей? Ошибся при распайке контактов? Неверно установил датчики? Да вроде всё правильно делал. А если бы неправильно, то давно б уже обнаружилось… Там военная приёмка суровая. Ого-го!!! Сколько раз приходилось переделывать то, что на гражданских объектах приёмная комиссия подписывала, не глядя. А вдруг всё это из-за нарушения режима? Пару раз из любопытства пролазил в секретные блоки монтажно-испытательного комплекса… Неужели в самом деле за это? Теперь отписываться придётся… Да уж, влип!
– Может, присядем?
– А? – встрепенулся Сергей и, поняв, что ему предлагают, подставил стул, а сам сел в угол дивана.
«Чёрт! Цыган! – продолжала работу мысль. – Он же подогревал солдат дурью! Клубок размотали, и теперь думают, что и я анашист! Зараза! А если тут вовсе не это! Может, ниточка из Германии? Узнали про западноберлинскую свалку? Про прослушивание на боевом дежурстве «Голоса Америки»? Или про выход в эфир открытым текстом? Вот так заваруха! Теперь только держись!»
– Сергей! – голос капитана пробился как сквозь ватные тампоны. – Знаешь что, давай-ка сначала в самом деле попьём чаю.
– Ага! – Острогор взвился распрямившейся пружиной. – Сейчас принесу!
– Неси, а я пока твою библиотеку посмотрю! – Нурланов поднялся со стула и подошёл к навесным полкам с книгами. – Разрешишь?
– Да что вы спрашиваете!
И он умчался за посудой, оставив гостя в отличном настроении. На тонких губах капитана затеплилась улыбка. Он был рад ошеломительному эффекту, произведённому им на парня. Биографию Острогора он знал назубок, в ней для него не было ни белых, ни чёрных пятен. Оставалось пустить зонт при непосредственном контакте, а потом вывернуть Острогора наизнанку. А пока он вытянул за корешок томик Фейхтвангера «Лисы в винограднике» и присел на диван полистать томик немецкого классика.
Глава 7. Москва и не москвичи
Мужчина с худым вытянутым лицом и несколько тяжёловатой для его наружности квадратной челюстью уверенно вёл автомобиль по хорошо выученным за два года улицам враждебного города. Его цепкий взгляд, зорко следивший за дорогой, словно зеркальный объектив фотоаппарата, фиксировал кадры, откладывая их в хранилище натренированной памяти. Любой предмет, любая деталь, даже самая незначительная, как это могло показаться какому-нибудь обывателю, могла ему пригодиться. В его классификаторе не было раздела «пустяки»: всякий нюанс или сущая мелочь имели вес и ценность.
Мелочи – это исходный материал, формирующий общую ситуацию. Это гранула базальта или крохотный кубик смальты, выкладывающиеся под рукой мастера в мозаичное полотно. Детали создают шедевры и плетут сложные узоры.
Водитель плавно вписался в поворот и поднял глаза на зеркало заднего вида. Белая «Волга», идущая третьей от него по счёту в потоке машин, по-прежнему следовала за ним неотступно. Её крыша, «провалившаяся» от линии воображаемой плоскости в ряду прочих поверхностей легковых машин, свидетельствовала о большой массе автомобиля. Спецаппаратура, установленная в багажнике, весила немало.
Ричард Стоун глубже утопил педаль акселератора, и чёрный «Форд» прибавил скорость, вливаясь в поток, гудящий на проспекте Калинина. Висевший на хвосте «Газ 24» отстал и вскоре вовсе исчез из поля зрения. На Большой Каменный мост американец поднимался без привычного эскорта.
Стоун всегда ездил один. Того требовал его специфический род деятельности. Но как же ему хотелось, и как же он мечтал о личном водителе. Как у посла. Но пока его статус не позволял иметь такой особой привилегии. Ничего… Когда он взберётся на вершину своей карьеры, то непременно возьмёт себе шофёром молоденькую женщину! По примеру генерала Эйзенхаура. Но обязательно превосходящую Кэй Сомерсби по всем антропометрическим данным!
Выскочивший из правого ряда «Жигулёнок» заставил его резко нажать педаль тормоза. Видение очаровательной красотки, мягко обжимавшей холёными ручками рулевое колесо и излучавшую вселенскую преданность своему патрону, исчезло безвозвратно, оставив после себя шлейф сладковатого запаха духов. Но это был обман яркого привидения. С его губ слетело короткое бранное слово.
Снежинки, бьющиеся белыми мухами в ветровое стекло, разлетались в стороны, падая на асфальт и в чёрную воду Москва-реки. Выросший сундук Дома на набережной, с его многочисленными мемориальными досками жертв, принесёнными Сталиным всепожирающему и ненасытному Молоху Власти, тяготил своей давящей угрюмостью обители коммунистических призраков. Но Стоун уже привык к этому каменному саркофагу, перестав испытывать к нему неприятные эмоции. В этом была заслуга расположенного в здании театра эстрады, куда он порой наведывался на концерты. Шила в мешке не спрятать, как говорят русские: нравились ему концерты некоторых советских артистов.
Спустившись на набережную, он бросил взгляд на Большой кремлёвский дворец и тусклые, в отсутствие солнца, тюрбаны храмовых куполов (смогли же итальянцы создать для московитов такую красоту!), проверил за собой «хвост», его не было – и сбавил скорость, подкатывая к дверям театральных касс.
Выйдя из машины, он вальяжно, с достоинством дипломата могущественной державы, прошествовал к дверям и вошёл внутрь. Просмотрев афишу с репертуаром (а заодно скрытно бросив взгляд в окно для проверки) и изучив расположение мест на макете, он вынул кожаный блокнот и принялся делать в нём пометки. Женщина, приобретавшая в окошке билеты, ушла, и он остался один. Подождав несколько минут, Стоун, ещё раз кинув взгляд на улицу через стекло, убрал записную книжку обратно, глянул на наручные часы и медленно вышел.
Билет он возьмёт в следующий раз, а сейчас поедет в посольство. Сев в машину, дипломат направил её в гараж американского диппредставительства.
На Садовом кольце «Форд», точно скакун, почуявший своё стойло, готов был взять разгон и с финишной эффектной резвостью чистокровного жеребца горделиво пронести своего хозяина по двору, но седок неожиданно передумал. Не докатив 30 метров до ворот, водитель ещё раз сделал полный обзор, посмотрев не только в салонное зеркало, но и покрутив головой по сторонам, и прибавил оборотов мотору. Железный конь удивился решению наездника, но покорно подчинился и промчался мимо посольства.
– Первый, я третий, – ожил московский эфир.
– Первый на связи.
– Наблюдение с объекта снято. Приём.
– Вас понял. Возвращайтесь на базу. Конец связи.
Снегопад усиливался, покрывая город белым пухом. Русская зима, воцарившаяся в городе, надолго захватила власть, хороня под растущими сугробами фантомы ушедшей осени.
Стоун нахмурился. Москва, столь разительно отличавшаяся от Нью-Йорка, видимо никогда не устанет строить ему козни. Она, как нарочно, так и норовила удивить его или застать врасплох неприятным сюрпризом. Эти обильные осадки никак не входили в его планы. Но другого удобного случая может и не представиться. Он прекрасно это осознавал. Когда ему ещё раз удастся так удачно избавиться от слежки? Выбирать не приходилось.
Снег конечно мешал. На нём оставались следы. Но тот же снег, при его большой интенсивности, а в этом сегодня сомневаться не приходилось, быстро уложит новый слой холодного пуха и всё надёжно скроет. Представившийся шанс надо было использовать.
Американец скосил глаза на спортивную сумку, лежавшую на пассажирском сиденье. В её утробе покоился искусственный камень, таивший в своей полости особую начинку. Этот подарочек предназначался для весьма дорогого адресата. Он будет рад получить столь ценный презент к наступающим новогодним праздникам.
Физиогномические мышцы лица слегка ослабились, и худощавое лицо тронул призрак сдержанной улыбки. Мысли о предстоящих рождественских каникулах дали настроению позитивный ход, запустив генератор положительных эмоций, который, однако, тут же был заглушен неусыпной автоматикой высокого самоконтроля.
До отпуска надо было выполнить задание и лишь потом дозволять себе роскошь предаваться сладким мечтам о долгожданном отдыхе. А он был ему крайне необходим. Напряжённая и нервная работа в варварской стране сказывалась на его самочувствии. И если повседневные стрессы придётся постоянно снимать изрядной порцией крепкого алкоголя, то можно плохо кончить. Нужен отдых! Пауза на покой! Полная релаксация!
Правы американцы со своим менталитетом, насквозь пропитанным утилитарным рационализмом. Тот, кто не умеет вовремя отдыхать, умирает молодым.
А дипломат из США умирать не намеревался. Он хотел жить и жить! Жить хорошо и уж никак не менее восьмидесяти лет! Свои сорок три года он расценивал как начало рассвета собственной жизнедеятельности. И впереди были масса дел, перспектив и грандиозных планов.
Глава 8. Февраль на Чёрном море
Благословенное небесами черноморское побережье… Сладкое нашёптывание волн, нежный песочек пляжа, ласковое солнце… Рай и блаженство! Грёзы и манна для жаждущих морских прелестей отпускников, истомившихся по пансионатам отдыхающих и вертопрахов-транжир с пузатыми кошельками, набитыми дурными деньгами. Гуляй, нежись, оздоровляйся!
Но это в сезон. А поезжайте-ка вы в этот эдем в феврале! Вот где вас проберёт до костей курортная изнанка. В этот самый короткий в году месяц вы получите самые яркие впечатления о Чёрном море, которые, это можно смело гарантировать, врежутся в память на всю вашу долгую – пусть так оно и будет, интересную и полную приключений жизнь!
Никому, даже изворотливому сумасброду со стажем не ударит вместе с мочой в голову идея, раздеться зимой до исподнего и бросить своё бренное тело у кромки воды. Сумасшедший, хоть и тронут рассудком, но инстинкт самосохранения в его организме живуч и неистребим, как стафилококковая палочка. И нет такой палочки-выручалочки, способной наполнить в холодную пору номерной фонд здравниц, курортов и гостиниц черноморских городов.
Сезон принимать солнечные, морские и воздушные ванны – он непостоянный. И нормальные люди едут загорать сюда в другие времена года. Прочая категория или, уместней сказать, отдельный немногочисленный контингент, способен любоваться морскими красотами уникальных и полезных для здоровья мест «и в дождь, и вьюгу». Причём за казённый счёт!
Владимир Марков был из этой самой группы. Той самой, что с 18-летнего возраста ставят под ружьё. Кого в сухопутные войска, кого в ВВС, кого в ВМФ. Маркова угораздило на черноморский флот. По ложному мнению некоторых – курортный. Теперь вот он стоял на вахте и мёрз трясущимся цуциком в зимней промозглой предрассветной хмари. Амба!
Ему не припоминалось, чтобы он так же мёрз в карауле Кронштадтской учебки «Школа оружия имени Ивана Сладкова», где он постигал азы специалиста электронно-вычислительной техники. А ведь там Балтика! Климат посуровей здешнего, пусть и тамошние тельники потолще! Эх, поскорей бы в кубрик и в люльку!
Бушлат не грел, тельняшка не держала тепло, через подошвы «прогар» по ногам ползла неистребимая сырость – пролог заслуженного ревматизма. Не помогали даже резиновые подошвы, наложенные поверх родных умельцем-маслопупом из БЧ-5 за три пачки сигарет. Марков клял погоду и материл не греющую ни черта одёжку. Хотелось выть белугой. Но больше всего ему хотелось есть. Голод нестерпимо донимал.
Сплин на голодный желудок – диверсия против себя своими собственными руками. Грех доводить себя до подобного душевно-физиологического диссонанса. Молодой и здоровый организм нуждается в заботе и надлежащем уходе. Добытая на камбузе не совсем легальными действиями картошка, сваренная в кандейке с применением пара, запущенного из трубосистемы, была съедена ещё вечером. За ночь он поживился пачкой сухих и безвкусных, как картон, галет, экспроприированных из спасательной шлюпки вместе с прочим продуктовым НЗ, и подумывал о консервах.
