скачать книгу бесплатно
Когда перед ним появились картинки с верёвками, он понял, что на маленьком экранчике не разглядеть деталей. Теперь точно пора в офис.
7. Здравоохранение
Фигура, похожая на тот самый «гарпун», нашлась на японском сайте. Правда, там она называлась «метлой». И как сделать из неё рыбу, в ролике не показывали. Потом он нашёл пару отдельных верёвочных рыб, австралийскую и индейскую. Обнаружилась даже «ловушка для рыбы» в коллекции фигур из Гайаны. Всё похоже, но не то.
Странная культура верёвочных игр оказалась гораздо разнообразнее, чем он ожидал. Видимо, когда-то на этом пальцевом языке говорили все побережья и острова Тихого океана. Егор добавил в поисковый запрос слово «hawaiian» и только начал просматривать скан гавайского этнографического исследования 1928 года, как прямо перед ним нарисовалась серая шерстяная юбка с верёвочным пояском. Вера подошла незаметно и стояла вплотную к его столу.
– Его-ор… – сказала она вкрадчиво. – Ты не очень занят?
Он поднял глаза, собираясь сказать, что очень. Но на лице у Веры была написана большая печалька. Ему даже показалось, что Вера похожа на какую-то известную певицу, такую же рыжую и печальную. Но он не смог вспомнить, какую.
– Что случилось?
– Там к Паше пришёл какой-то тип… кажется, из ФСБ. Спрашивает про аптеки. Паша очень нервничает, по-моему. Может, ты зайдешь к ним?
– Хорошо.
Он закрыл лишние окошки на мониторе.
Аптеки. Это было ещё в октябре. Знатная вышла хохма. Заказчик, здоровенный такой боров-армянин в кремовом костюме и розовом галстуке, похожем на раздавленный член коня, вальяжно развалился на диване в пашином кабинете – прямо хозяин жизни. Поэтому Егор не стал «мягко вводить в тему», как они планировали, а вместо этого рубанул с порога:
– А вы разве не идёте на митинг? На Сахарова, через полчаса уже!
Владелец сети аптек нахмурил и без того мохнатые брови.
– Я на такые мэропрыятия нэ хажу.
– Почему же? – невинно спросил Егор, прекрасно зная о его активной позиции в партии «Единая Россия». – Там собираются замечательные люди…
– Толька бальные там сабыраюца! – выпалил аптекарь.
– Правильно. Больные. Ваша целевая аудитория.
– Мы провели для вас небольшое исследование… – подключился Паша, выхватывая листок с таблицей. – В каких СМИ лучше всего работает реклама лекарственных препаратов. Угадайте, какая радиостанция на первом месте?
Надо отдать должное аптекарю, врубился он быстро:
– «Эхо Москвы»?
– Бинго! Вот мы и подумали… ну так, в порядке бреда… там на Сахарова всего одна из ваших аптек, и то не у места митинга, а дальше по проспекту. Но есть другие площадки в городе, где ваша аптека прямо на углу, или даже две аптеки с разных сторон. И если была бы возможность устраивать митинги оппозиции именно на таких площадках, число ваших покупателей заметно увеличилось бы. Мы называем эту концепцию «мопинг», как объединение митинга и шопинга.
Но эта идея так и осталась шуткой, насколько помнил Егор. Аптекарь купил у них лишь то самое исследование, а также размещение своей рекламы на «Эхе» и в парочке других СМИ для любителей свободы и лекарств. При чем тут ФСБ?
– Заходи, заходи! – Паша с видимым облегчением обернулся к человеку, сидящему напротив него в кресле. – Это Егор, наш научный консультант. А это Николай из… органов безопасности.
Эфэсбэшник выглядел как-то простовато. Похож на нашего вечно невыспавшегося сисадмина Жору, подумал Егор. Такая же белая рубашечка-поло, джинсы линялые. И стрижка почти что «под горшок». Вот так думаешь о человеке заранее чёрт знает что, насмотревшись фильмов – а он по жизни не сильно от тебя отличается. Тоже небось на рок-концерты ходил, пиво пил с друзьями, а теперь погряз в канцелярской работе, где надо целыми днями писать планы и отчёты.
– Я тут рассказывал Николаю, что наше предложение господину Асланбекову по поводу митингов в местах расположения его аптек было просто приколом. – Паша механически улыбался, словно конферансье в цирке. – Мы разместили его рекламу на нескольких сайтах, но больше никаких услуг не оказывали.
Николай перевёл сонный взгляд на Егора.
– Ваша идея с мопингом?
– Моя. Но…
Эфесбешник поднял руку.
– Знаю, знаю. Доктор Асланбеков решил попробовать без вас. К счастью, его дело быстро передали в наш отдел. Отличная идея, парни. Сейчас мои коллеги её прорабатывают. И не только с аптеками. А я решил зайти к вам посоветоваться. Есть другая задача, противоположная.
– В смысле? – не удержался Егор. – Не больных лечить, а здоровых мочить?
Николай посмотрел на него с какой-то вселенской печалью. Нет, не такой уж простак. Наверное, их специально обучают так непрезентабельно выглядеть, чтоб легче входить в доверие к публике. Егору представился подвал на Лубянке: слева пыточная, справа лаборатория со шпионскими гаджетами и оружием. А посередине – гардероб, где выдают рубашечки-поло и тёртые джинсы. И стрижку делают «под горшок». Но взгляд всё равно жёсткий.
– Мы как раз беспокоимся о здоровье города, – сказал Николай. – В Думе сейчас обсуждают новый законопроект касательно выгула собак. Будут значительно повышены штрафы за отсутствие намордника, а также за испражнения в публичных местах. Оппозиционные политики решили воспользоваться недовольством собачников. И созывают их на митинг. В следующее воскресенье, на Пушкинской. Вместе с собаками. Не исключены целевые провокации. Проще говоря, они собираются засрать центр города. Я знаю, вы специализируетесь на создании полезных сообществ… а тут надо наоборот. Мирно разобщить деструктивную толпу. Мы могли бы просто запретить митинг или объявить о переносе в другое место. Но прошлый опыт показывает, что это не лучшее решение. Есть другие идеи?
– А разве этим не занимается Центр «Э»? – тут же спросил Паша.
– Занимается. Но по старинке. Они стараются выявить зачинщиков-экстремистов. Организаторы протестов знают это, и привлекают такие сообщества, которым не пришить экстремизм. Вот сейчас эшники даже не могут определиться, какой отдел у них должен заниматься этим собачьим флэшмобом.
Собеседники молчали. Паша переложил какие-то бумажки на столе. Егор теребил верёвку, намотанную на запястье.
– Боюсь, что наше агентство тоже не… – начал Паша, но Егор перебил его:
– Собакам лучше жить на дачах. А в городе они опасны, особенно в таких количествах, как сейчас. Горожане заводят их по большей части от одиночества, чтобы компенсировать недостаток интимных контактов. Поэтому… открывайте больше танцплощадок. А ещё лучше – регулярные карнавалы. Большинство «сытых демонстраций» последних лет связаны с банальным недостатком коллективной движухи.
Николай кивнул.
– Согласен. Но до воскресенья не успеем. Что мы можем сделать сейчас?
– Ну… Собаки не любят ультразвук.
– Прорабатывали такой вариант, да. Но тут желательно не применять спецсредств. Будет утечка, зарубежная пресса моментально раструбит про жестокое обращение с животными.
Егор задумался. Перекинул верёвочную петлю на вторую руку. Как там делала малышня в парке? Нет, не запомнил.
Инструкции к этой игре он нашёл сразу же, как добрался до офиса. Вернее, сначала по запросу «cat’s cradle» вылетела куча ссылок на тягомотный роман Воннегута, не имеющий отношения к делу. Потом стало ясно, что тем же термином называют любые верёвочные фигуры.
Но классическая «кошкина колыбель» – это действительно игра на двоих, где надо снимать «кресты» друг у друга. Причём этнографы до сих пор не договорились, откуда произошло такое странное название. Егору больше всего понравилась морская версия. Игра попала в Европу где-то в XVII веке, когда началось активное плавание через Тихий океан. На тамошних берегах верёвочные игры назывались по-разному, но у европейских матросов возникла собственная ассоциация. В то время на каждом корабле держали кошку для борьбы с крысами. А спала корабельная кошка в маленьком верёвочном гамаке…
Все эти ссылки он лишь бегло просмотрел с утра и отложил на будущее, поскольку хотел сначала найти гавайский «гарпун», который превращается в «рыбу». Так и не нашёл. А теперь ещё и собак разгонять надо. Прям не день, а зоопарк.
Но кстати… Егор снова собрал верёвку на левом запястье.
– Тогда используйте кошек.
Он заметил, как выражение скуки слетает с лица Николая. И продолжил:
– Ну, в порядке бреда, как у нас говорят… Можно объявить на том же месте сбор кошатников. Выставка редких пород, благотворительная раздача котят, что-то такое.
– Хмм.
Николай вжикнул молнией своей чёрной папки и вытащил… точно такой же бежевый молескин, как у Егора. Нам миг Егору даже представилось, что это именно его записная книжка, выкраденная пронырливой спецслужбой. И что эфэсбешник сейчас прочтёт оттуда вслух какой-нибудь опасный пассаж из его отпускных записей. Например, о том, как огромная тридакна захлопывает свои волнистые фиолетовые губы-створки, когда проплываешь над ней, а при случае может и руку оторвать тому, кто полез туда за жемчугом…
Но нет, Николай открыл собственный молескин на первой странице – она была ещё чистой – и записал там пару слов.
– А вы могли бы помочь анонсировать такое мероприятие?
– Нет, – резко вмешался Паша. – Мы делаем проекты с длинным циклом, а здесь нужен массовый вброс в ближайшие дни. Причём анонимно. У нас на такое нет ни средств, ни времени.
– Но вы же сотрудничали с «Грейдом».
– Я бы не назвал это сотрудничеством. У нас был общий заказчик. – Теперь Паша говорил медленно, взвешивая слова, из чего можно было заключить, что его сильно задели. – Мы сотрудничали с алкогольным брендом. Разработали для них геолокационное приложение «На троих». Что-то вроде сервиса знакомств с дополненной реальностью. Заказчик пожелал раскрутить эту игру не только нашими силами, но и методами скрытого маркетинга. И воспользовался услугами «Грейда». Но мы к подобной раскрутке непричастны.
– У вас такие высокие моральные принципы? – Эфесбешник смотрел на Пашу без улыбки, но Егору показалось, что он всё-таки прикалывается. Пожалуй, надо помочь гендиректору.
– Просто разные методы работы. – Егор изобразил руками нечто вроде шара перед собой. – Мы создаем группы, форумы, тусовки по интересам. А «Грейд» засевает туда своих кре… э-э… спамеров разных.
– Кремлеботов? – уточнил Николай.
– Да, все знают, что у них господдержка. Основатели «Грейда» – бывшие комиссары «Наших». Поэтому они ни с кем не хотят договариваться. И нас это расстраивает. Они разрушают экологию наших сообществ.
Николай сделал ещё одну пометку в записной книжке.
– Что ж, у меня больше нет вопросов. Спасибо за помощь. Надеюсь, эта беседа останется между нами, и… вы же не против, если я ещё зайду как-нибудь посоветоваться?
– Конечно, заходите! – Паша вновь был само радушие. – А может, вы нам тоже какой-нибудь контактик оставите? Вдруг нам тоже совет понадобится…
– …Например, если опять будут проблемы с таблетками на таможне? – продолжил Николай.
Паша застыл с открытым ртом. Николай хмыкнул, давая понять, что это просто шутка. Снова вынул молескин, написал номер, вырвал листок и положил на стол.
Он уже взялся за ручку двери, но вдруг остановился и посмотрел на Егора:
– Последний вопрос. Вы наверняка знаете исследования, в которых выявлена корреляция между объёмом неокортекса и размером устойчивой стаи приматов…
– Да, число Данбара.
– Но у вас, очевидно, возникают задачи создания сообществ гораздо более крупных, чем сотня человек. Как вы обходите данбаровское ограничение?
Вот блин. За три года Егору впервые попался человек, с которым можно поговорить о таких вещах. О том, что устойчивое сообщество должно быть фрактальным, как минимум трёхуровневым – а не тупой плоской сетью, которую легко взломать. О том, как организовывать входные барьеры, чтобы фильтровать нежелательные элементы. Как расширять права с учетом репутации, чтобы органы самоконтроля вырастали вместе с сообществом, а не навязывались извне. До хрена интересного в этой теме, на самом деле. Вся социальная морфология с её главным вопросом о том, насколько структура сообщества определяет верования этого сообщества – и наоборот.
Егор покосился на Пашу. Тот всем своим видом показывал: не надо, и так уже лишка хватили.
– У нас более примитивные KPI, – сказал Егор. – Число подписчиков, посещаемость, лайки… Мы просто нагоняем толпу.
– Ясно. Спасибо.
После того, как рубашка-поло скрылась в дальнем конце коридора, они ещё с полминуты стояли, прислушиваясь.
– Ты только что помог кровавым псам режима, – сказал Паша.
– А у тебя проблемы с таблетками, – сказал Егор.
8. Коньки и лошадь
В метро по дороге домой он снова просматривал верёвочные фигуры на смартфоне. Это было неудобно, приходилось растягивать изображение пальцами, а потом двигать из стороны в сторону, рассматривая подробности по частям. Он так увлёкся, что чуть не упал, когда поезд резко затормозил перед «Спортивной». В последний момент ухватился рукой за поручень – и заметил, что это опять левая.
Второй раз он потерял равновесие, когда вышел на улицу: там сильно подморозило, вся талая каша превратилась в скользкий хрусталь. Нет, мобилу надо точно убрать. Егор отряхнул коленку, на которую приземлился, и двинулся к дому, стараясь обходить зеркала застывших луж.
Огни станции метро остались позади, и на морозном небе проступили звёзды. Эх, а какие были звёзды на Гавайях! Не чета этим мутным… Хотя и на эти ты не обратил бы внимания, если бы не свалился и не спрятал мобилу. Вот тебе и адаптация: всего несколько дней надо человеку в городе, чтобы снова уткнуться в маленький экранчик и не видеть ни черта вокруг.
Он сбавил шаг, нашёл над головой Большой Ковш, потом Полярную и Кассиопею. Покрутился, разыскивая на другой стороне неба три звезды в ряд. Ага, вот Орион. От него по линии пояса вверх – Альдебаран с Гиадами. А над ними чуть выше должна быть та самая сетка, которую грызла смелая гавайская крыса… нет, не видно. Отсюда не видно. Но где-то она там. Плеяды.
Во дворе возле дома звёзды опять исчезли: их глушили фонари над пустым катком. Егор вспомнил, что не катался уже больше месяца – аврал перед отпуском, потом отпуск, а потом вроде растаяло всё… Он дошёл до катка и убедился, что сегодня лёд вполне приличный. Надо пользоваться случаем, последние морозы.
Коньки пришлось выкапывать в шкафу из-под груды разноцветных ольгиных кроссовок. Как же по-разному люди занимаются спортом! Для самого Егора лучший спорт был спонтанным. Любая регулярная секция начинала раздражать его уже через месяц; другое дело – замутить что-нибудь на ходу, в текущем пейзаже. Есть море – ныряешь, есть компания – играешь в футбол… Ольга же в своём беговом увлечении напоминала свежеобращённого язычника. До этого она как будто и вовсе не занималась спортом, зато теперь включилась в процесс со всем рвением бывшей отличницы. И конечно, со множеством шоппинг-ритуалов: для каждого сочетания звёздного неба и дорожного покрытия нужны особые кеды, иначе никакого бегового счастья. А сами забеги – форменные паломничества, особенно если ещё краской обсыпают. И гуру с подкастами, желательно из каких-нибудь просветлённых мест: бежит чувак по Афганистану, в него там стреляют из миномёта, а он знай себе рассказывает в Интернет, как правильно шнурки завязывать… Нет, мы уж как-нибудь без кедопоклонства.
Когда он вернулся на каток с коньками, оказалось, что не он один такой умный: по свежему льду уже нарезал круги какой-то юнец в красной балаклаве. Что-то необычное было в его катании, но Егор понял это лишь после того, как зашнуровался и сам вышел на лёд. Красная балаклава кружила по часовой стрелке, а обычно тут все ездят против часовой. Наверное, правшам удобнее сворачивать налево, за счёт более сильной правой ноги, и все остальные катаются в том же направлении, чтобы не врезаться друг в друга. Но сегодня каток пуст, и левша поехал, как ему удобней.
Егор тоже покатил по часовой, набирая скорость. Ну, никакой особой разницы. Говорят, есть такие винтовки, из которых левшам стрелять нельзя: горячая гильза вылетает прямо в глаз. На катке не так критично. Хотя, когда народу много, столкновения действительно возможны, если не будет этой молчаливой договорённости ездить всем в одном направлении.
Интересно, как они в политкорректной Америке договариваются? Там в последнее время много левшей. Должен же произойти красивый фазовый переход. Где-нибудь в Центральном парке Нью-Йорка главный каток, который всегда кружил против часовой, однажды вдруг закручивается обратно. И дальше лавинообразно, по всей стране, все катки на левую резьбу переходят. И падает биржа, и выключается Интернет. Потом всё включается опять, но все спины уже в другую сторону крутятся, антимир победил. Ах да, некоторое количество людей улетело в космос, пока Земля меняла местами полюса. Но в остальном всё как обычно.
С пацаном в балаклаве они гонялись друг за другом около получаса. Когда тот ушёл, Егор сделал ещё пяток кругов в одиночестве, спиной вперёд, потренировал заднюю перебежку. На обратном пути домой колени с непривычки гудели, а подошвы, опущенные после коньков в мягкие угги, казались огромными, словно хоббитские лапы.
Около подъезда кто-то построил ледяной замок: десяток здоровенных сосулек и ледяных глыб воткнуты в сугроб остриями вверх и ярко сверкают в оранжевом свете фонарей. Егор тут же ощутил, как здорово он промёрз на катке и как болят мышцы; но эти ощущения сопровождалось редким чувством полного погружения в реальность, с ясным и спокойным сознанием, точь-в точь как долгие заплывы в море, с отдыхом на полпути, на маленькой отмели, где можно вместе с улитками погреть спину о тёплую стену маяка…
После душа во всём теле разлилась приятная усталость. И голод проснулся зверский. Последние дни он питался в кафешках: без Ольги было лень готовить дома на одного. Но сегодняшнее погружение вело своим путём. Он быстро поставил вариться рис, очистил и нарезал лук, бросил на сковороду с маслом. Вынул из холодильника пачку замороженных мидий, подержал немного под струей тёплой воды, чтобы они оттаяли и разделились, добавил мидии к золотящемуся на сковороде луку, потушил минут десять. Вывалил туда же почти готовый рис, перемешал и оставил на медленном огне.
Ну и всё. Кто скажет, что у нас нет моря? Запах уже есть, вкус сейчас будет.
Он собирался ещё сделать кофе, но обнаружил в кухонном шкафу пакет какао-порошка. Странно, почему они с Ольгой никогда его не пили? Спустился в магазин за молоком, и прибежав обратно, сварил целый ковшик какао. И только после этого набросился на рис с мидиями.
А затем открыл ноут и взялся за верёвочные поиски более основательно.
# # #
Большинство роликов в Интернете показывают, как делать простые фигуры, вроде «чашки с блюдцем» и «лестницы Якова». Их обычно и записывают как пособия для детей. Но Егор понял, что копать нужно глубже, когда добрался до настоящих этнографических исследований начала XX века. Видимо, тогда случился какой-то особый бум в изучении традиций малых народов. И чем больше он читал эти сканы пожухлых журналов с рисованными иллюстрациями, тем больше восхищался странными людьми, затевавшими такие экспедиции.
«Я хочу исследовать места, где влияние белых минимально – пока не поздно», написал в 1905 году американский археолог Джордж Гордон. А потом сел в каноэ и поплыл через неизведанную Аляску к морю. Скромный куратор музея, делавший мировые открытия.
Были такие люди и среди соотечественников. Их имена слышал любой на кафедре антропологии, но лишь теперь они перестали быть для Егора абстрактными незнакомцами. Описание чукотских верёвочных фигур он нашёл в знаменитом трёхтомном исследовании Владимира Богораза, написанном после двух экспедиций конца XIX века – Сибиряковской и Джезуповской. В первой Богораз проехал более 13 тысяч километров на собаках, оленях и байдарах по Якутии. Во второй – проделал почти такой же путь по берегам Берингова пролива и Охотского моря. Игра с верёвкой на пальцах, писал он, распространена у чукчей от берегов Тихого океана до самой Колымы, а в былые времена эту игру знали и коряки, и камчадалы, которых до этого никто не изучал как следует.
Увы, после Богораза их изучали ещё меньше. Его книга «Чукчи. Материальная культура», опубликованная в 1904 году в США, вышла на русском лишь через девяносто лет после американского издания.
Ещё меньше повезло работам его ученицы Юлии Аверкиевой. В 1930 году американский антрополог Франц Боас отправился изучать индейцев племени квакиютль на остров Ванкувер – и пригласил с собой 23-летнюю выпускницу геофака ЛГУ, поручив ей собрать информацию о верёвочных играх индейцев. Итоговый 400-страничный отчет Юлии содержал детальное описание более 100 фигур. До сих пор это самая объёмная коллекция, собранная у одного племени… но её никогда не публиковали в России, да и в США издали только в девяностые. До этого научная работа Аверкиевой, пылившаяся в виде рукописи, считалась нелегальной, потому что Боас провёз русскую студентку на канадский остров без визы. А там она совершила ещё более ужасное преступление: описала в своем исследовании индейский обряд безвозмездной раздачи вещей, известный как «потлач» и запрещенный в то время в Канаде. Ну а на родине, вскоре после американской экспедиции, Юлю исключили из комсомола и выгнали с работы в Музее антропологии и этнографии «за потерю классовой бдительности».
Но больше всего впечатлила Егора история новозеландца Даймонда Дженниса, собиравшего в молодости верёвочные фигуры Папуа-Новой Гвинеи. В 1913 году его позвали в канадскую арктическую экспедицию. До этого 27-летний Дженнис никогда не видел снега и не жил при температуре ниже нуля – но согласился ехать в Арктику без раздумий. В Беринговом море их корабль раздавили льды. Дженнис три года путешествовал в одиночку по арктическим побережьям, останавливаясь в семьях эскимосов и изучая их обычаи. При этом его регулярно вырубали приступы малярии, которую он подцепил в своей предыдущей экспедиции на Папуа-Новой Гвинее. А потом ещё и Первая мировая началась. Тем не менее, домой он вернулся с крупнейшей коллекцией арктических верёвочных фигур. И за следующие сто лет никто особенно не расширил эту коллекцию.
