Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017)

скачать книгу бесплатно

Хорошо известным примером внимания к жанровой структуре, проливающей свет на социальную значимость представлений о мире, закодированных в мировой литературе, является исследование романа и его жанрового предшественника, эпоса, Михаилом Бахтиным[60 - Бахтин М. Роман как литературный жанр // Бахтин М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 3. М.: Языки славянских культур, 2012.]. Для нас наиболее важно положение Бахтина о том, как представления о социальной реальности и человеческой субъективности закодированы в эпосе и как они закодированы в романе. Бахтин наглядно показал, что эпос долгие столетия изображал героя и героизм статически, тогда как более новая форма – роман – кардинальным образом изменила, причем относительно быстро и с удивительной гибкостью и подвижностью, портрет нового протагониста. В романе герой наделен способностью к развитию и личностному росту: он персонаж, зависимый от своей социальной среды, и он же, в свою очередь, формирует и трансформирует эту среду. Таким образом, Бахтин иллюстрирует возможность личностной агентности и социальной мобильности, которые по-разному укоренены в каждой из жанровых форм. Опираясь на такое представление о жанре, где именно жанр становится концептуальной основой для понимания субъективности, агентности и социальной активности, мы приступим к изучению того, каким советские книжки-картинки, сказки, детские стихи, рассказы и повести, а также научно-познавательные книги представляли себе ребенка-героя и каким они его изображали.

Старейшим письменным жанром сочинений для детей, не только в русской традиции, но и в литературе многих других народов, считается учебное пособие для начинающих, часто называемое букварем или азбукой. Понятно, почему именно эта литературная форма возникла первой: эволюция всех других литературных жанров зависела от умения ребенка читать. Созданная в 1574 году «Азбука» Ивана Федорова является первым печатным русским букварем; через несколько десятилетий появились буквари Василия Бурцова-Протопопова (1634), Симеона Полоцкого (1679) и Кариона Истомина (1694)[61 - Хеллман. Цит. соч. С. 8–9.]. Первые два века своего развития русская детская литература состояла преимущественно из букварей и азбук, многие из которых теперь расценивались бы как самые первые книжки-картинки. Среди тех, кто внес свой вклад в развитие этого жанра в XIX веке, – Лев Толстой, чьи новаторские азбуки для крестьянских детей были призваны прививать представителям крестьянства нравственные устои и хорошие манеры, одновременно обучая их чтению и письму. Букварь оказался полезным общеевропейским образовательным инструментом, помогающим распространению грамотности среди детей в эпоху развития печатного слова; таким образом, именно буквари стали предшественниками современных книжек-картинок.

В Советской России букварь и книжка-картинка были жизненно необходимы, поскольку одной из важнейших задач, стоящих перед страной, являлась ликвидация безграмотности. Неслучайно единственной советской детской книгой, удостоившейся премии имени Ханса Кристиана Андерсена, присуждаемой Международным советом по детской книге (IBBY), оказалась именно «Сказочная азбука» Татьяны Мавриной, опубликованная в 1969 году и отмеченная этой премией в 1976?м[62 - Премия имени Ханса Кристиана Андерсена присуждается с 1956 года; это одна из самых престижных международных премий в области детской литературы, каждые два года ее получают один автор и один иллюстратор за свой важный вклад в развитие детской литературы.]. Основанная на дореволюционной эстетике русского народного искусства, эта невероятно красивая книга олицетворяла собой саму суть советского представления о жанровой системе, сочетая в себе сказку, азбуку и книжку-картинку[63 - Тимофеева. Цит. соч. С. 16. Определение Тимофеевой: «Книжка-картинка – это такой тип издания, в котором рисунки имеют главное значение, а подписи лишь дополняют, поясняют их» – очень точно характеризует смешанный жанр работы Мавриной.].

Хотя российские книжки-картинки появились в конце имперского периода, в 1920?х годах они радикально изменились под влиянием обусловленной революционными событиями творческой энергии русского авангарда. Раннесоветские книжки-картинки продолжают вызывать восхищение инновационными и выразительными иллюстрациями, о чем свидетельствует множество посвященных им выставок и исследований[64 - См.: Блинов В. Русская детская книжка-картинка, 1900–1941. М.: Искусство – XXI век, 2005; Steiner E. Stories for Little Comrades: Revolutionary Artists and the Making of Early Soviet Children’s Books. Seattle: University of Washington Press, 1999; Штейнер Е. Что такое хорошо. Идеология и искусство в раннесоветской детской книге. М.: Новое литературное обозрение, 2019; The Pedagogy of Images: Depicting Communism for Children / Eds. M. Balina, S. Oushakine. Toronto: University of Toronto Press, 2021; а также уже упомянутый сборник «Inside the Rainbow: Russian Children’s Literature 1920–1935» под редакцией Джулиана Ротенштейна и Ольги Будашевской, основанный на коллекции советских детских книг, собранной Александром Лурье. Другие важные коллекции хранятся, например, в фондах Международного института социальной истории (Нидерланды), Библиотеки имени Харриет Ирвайн при Университете Нью-Брансуика (Канада), Мемориальной библиотеки Файрстоуна в Принстонском университете и Нью-Йоркской публичной библиотеки в США.]. Советские книжки-картинки 1920?х годов внесли уникальный вклад в развитие детской литературы; они свидетельствовали об огромной важности для большевиков именно визуальной культуры. Если кино было тем главным средством, благодаря которому государство планировало воспитывать в населении, в большинстве своем неграмотном, революционный дух, то книжки-картинки – это аналог кино, но для маленьких детей. Многие хорошо известные иллюстраторы советских детских книг, такие как Владимир Лебедев (1891–1967), Владимир Конашевич (1888–1963), Юрий Васнецов (1900–1973), Алексей Пахомов (1900–1973) и Евгений Чарушин (1901–1965), сформировались во время художественной революции 1920?х годов. Они впитали в себя стиль русского авангарда и, в свою очередь, сами оказали на него немалое влияние.

Ко многим советским иллюстраторам известность пришла именно благодаря тому, что они оформляли сборники русских народных сказок. В 1920?х годах критики подробно обсуждали, годятся ли детям первого в мире социалистического государства в качестве подходящего материала для чтения сказки с их королями и королевами, царями и царицами из феодального прошлого[65 - В 1924 году Надежда Крупская выступила с инициативой полного пересмотра содержания библиотек, в результате чего многие издания сказок были удалены из книгохранилищ публичных библиотек (см: Balina. Creativity through Restraint. P. 7; Lovell. Op. cit. P. 28). В то же самое время Горький защищал народные жанры, считая, что они важны для воспитания в детях оптимизма, героизма и идеализма (см.: Хеллман. Цит. соч. С. 277). Корней Чуковский и Самуил Маршак, оба писавшие произведения в этом жанре, также активно отстаивали сказки, за что неоднократно подвергались нападкам, часто в форме резкой критики их произведений как «вредных» и «бессодержательных» (см.: Хеллман. Цит. соч. С. 329–330).]. Одним из первых, кто нападал на этот жанр, оказался С. Полтавский с напечатанным в 1919 году памфлетом «Новому ребенку – новая сказка». Там говорилось, что сказка – это «буржуазная идеология», отображающая «языческие суеверия» и прославляющая «хищность»[66 - Хеллман. Цит. соч. С. 327.]. Подобная критика продолжалась, сказку записали в устаревшие жанры, романтизирующие правящие элиты, насаждающие в детях кулацкие замашки и «буржуазные идеалы»[67 - Например, Феликс Ойнас (см.: Balina. Creativity through Restraint. P. 7).]. Однако сказки, после горячих дебатов 1920?х годов, утвердились в советской детской литературе как чрезвычайно важный жанр. Этот жанр в русском контексте обозначал целый ряд разных форм, таких как «волшебные сказки» и «народные сказки», которые записывались в XIX веке учеными-этнографами Александром Афанасьевым и Владимиром Далем[68 - Елена Гощило, Марина Балина и Марк Липовецкий в антологии Politicizing Magic (2005) анализируют народные и волшебные сказки, сказки, написанные в духе социалистического реализма, и сказки, высмеивающие социалистический реализм.]. Сказки, пришедшие из других культур, – «зарубежные сказки» и «сказки народов мира», из которых наиболее известны сказки Ханса Кристиана Андерсена, Шарля Перро и братьев Гримм, – были не менее популярны в Советской России, чем стилизации, то есть «авторские сказки» Александра Пушкина и других русских поэтов-романтиков. Фольклор этнических меньшинств, проживающих в СССР, – «сказки народов СССР» – стал важным поджанром в более поздний советский период, так же как сказки Алексея Толстого (1883–1945), Аркадия Гайдара (1904–1941), Лазаря Лагина (1903–1979) и Павла Бажова (1879–1950), написанные в духе социалистического реализма[69 - Евгений Шварц (1896–1958) подобным образом адаптировал ряд известных сказочных сюжетов к постановкам в советском театре и кино: «Голый король» (1934), «Красная Шапочка» (1936), «Золушка» (1938), «Снежная королева» (1938) и другие; он также создал такие классические пьесы, как «Дракон» (1944) и «Обыкновенное чудо» (1954).]. В конце советского периода сказки были неразрывно связаны с детской культурой, поскольку считалось, что они являются одной из первых повествовательных форм, через которые дети воспринимают окружающий мир. В 1987 году известный библиограф Инесса Тимофеева сформулировала характерные для конца советского периода взгляды на сказку:

Маленькие ребята воспринимают мир по-сказочному. […] Для ребенка все предметы, его окружающие, – живые и разумные существа, и он разговаривает с ними, и они разговаривают с ним. […] В каждом ребенке надо воспитывать возвышенное и поэтическое отношение к жизни. И сказки дают для этого благодатный материал: в них все необычайно и все возможно, они показывают жизнь как героическое свершение самых дерзновенных мечтаний во имя любви, добра и справедливости[70 - Тимофеева. Цит. соч. С. 91.].

Такое представление о сказке, безусловно, избирательно, если учесть, что сказки (даже традиционные русские сказки) часто бывают очень жестокими, страшными и сомнительными в моральном отношении. Будучи одним из последних литературоведов, придерживающихся советской позиции по поводу детской литературы, Тимофеева утверждала, что сказки «учат детей любить свою семью», прославляют «трудолюбие» и «внушают детям любовь к добру и отвращение к злу»[71 - Там же. С. 96–97. Евгения Путилова, еще один литературовед конца советского периода, специалист по детской литературе, заходила еще дальше, утверждая, что сказка как жанр защищает угнетенных и обиженных, «невинных жертв, сирот, младших братьев и сестер», с которыми плохо обращаются старшие братья и сестры. Сказка помогает всем им найти справедливость, которой нет в реальной жизни (см.: Путилова. Цит. соч. С. 26). Подобные замечания демонстрировали, насколько советские представления об этом жанре изменились с 1920?х годов, когда критики клеймили его как буржуазный.]. Из этого утверждения можно сделать вывод, что выдающееся положение сказки в советском детском каноне отражало сказочные представления о мире, являющиеся важной частью всего советского проекта: великая награда ожидала героя именно в будущем, после длительной и тяжелой борьбы[72 - Елена Гощило полагала, что идея исполнения тайного желания в сказке объясняет «советское массовое принятие сказочных клише для изображения постоянно откладывающегося „светлого будущего“, которое никогда не наступает в реальности и потому требует гиперболизированной компенсации в риторике советского художественного текста» (Goscilo H. Introduction // Politicizing Magic. P. 6–7. См. также статью Марины Балиной в том же томе (Balina M. Introduction // Ibid. P. 108–109, 113).]. Таким образом, нарратив сказки приходил в соответствие с традиционной фабулой советского коммунизма – светлое будущее после многих испытаний, – что превращало сказку в идеальный инструмент передачи этой идеи детям[73 - Тимофеева. Цит. соч. С. 96–97.].

Схожим образом детская поэзия, корни которой тоже восходят к устной традиции, стала, как и сказка, одним из важнейших жанров советской литературы для детей. Шедевры этого жанра, созданные Корнеем Чуковским, служат доказательством возможности соединения сказки и детской поэмы в одном произведении, и в советском детском каноне сказка в стихах занимала привилегированную позицию[74 - Наиболее известные поэмы в стихах Корнея Чуковского – «Крокодил» (1916), «Тараканище» (1921), «Мойдодыр» (1923), «Муха-Цокотуха» (1924), «Телефон» (1926) и «Айболит» (1929), и все они именовались сказками.]. В СССР изобилие детской поэзии привело к тому, что к концу советского периода она составляла до 30 процентов всей продукции для детей[75 - См.: «Печать СССР» за 1990 год.]. В ряду самых известных поэтов советского периода, чьи произведения до сих пор печатаются огромными тиражами, стояли такие имена, как Корней Чуковский (1882–1969), Самуил Маршак (1887–1964), Агния Барто (1906–1981), Сергей Михалков (1913–2009) и Валентин Берестов (1928–1998). Кроме того, стихи для детей писали многие поэты советского авангарда, среди которых следует отметить Владимира Маяковского (1893–1930) и членов Объединения реального искусства (ОБЭРИУ) Александра Введенского (1904–1941) и Даниила Хармса (псевдоним Даниила Ювачева, 1905–1942). Хармс, написавший более двадцати книг для детей, стал особенно популярен в современной России[76 - Многие произведения Хармса были напечатаны в детских журналах «ЕЖ» («Ежемесячный журнал»), «ЧИЖ» («Чрезвычайно интересный журнал») и «Сверчок» и из?за ироничности и абсурдистской составляющей долго не перепечатывались. Только к концу советского периода некоторые из его текстов стали снова появляться в печати; после 1991 года они оказались одним из самых главных «открытий» постсоветского периода и продолжали активно переиздаваться.].

Детская поэзия была лишь малой частью огромной поэтической традиции русской литературы. Поэтическое слово занимало привилегированную позицию в русской культуре со времени появления секулярной литературы в XVIII веке, и с самого начала оно служило прославлению государства и его правителей. Вместе с тем в России поэзия – очень популярная форма выражения политического недовольства и, конечно же, просто чтение для удовольствия. Важность поэзии в российском литературном контексте очевидна, если заглянуть на полки любой библиотеки в сегодняшней России. Эндрю Вахтел отмечал, что и в постсоветский период, спустя годы после окончания советской власти, Россия все еще была тем местом, «где каждый таксист, похоже, способен разразиться длинной цитатой из „Евгения Онегина“»[77 - Wachtel A. Remaining Relevant after Communism: The Role of the Writer in Eastern Europe. Chicago: University Chicago Press, 2006. P. 4.]. Поэтическое творчество и мелодекламация были не только любимым времяпрепровождением образованного класса в имперской России; такое особое отношение к поэзии стало основой государственной образовательной системы в Советском Союзе. Заучивание и исполнение поэтических строф как один из социальных навыков слабее распространены (или полностью отсутствуют) в западных странах; в советское время это умение широко практиковалось и высоко ценилось – все дети должны были помнить наизусть и уметь продекламировать ряд хорошо известных стихотворений[78 - В советское время механическое заучивание стихов ценилось как одно из важных умений, дети часто читали стихи наизусть дедушкам, бабушкам, гостям, учителям, соученикам. В особых праздничных ситуациях дети выступали перед лидерами коммунистической партии, читая стихи наизусть, см.: фильм Никиты Михалкова «Анна: От шести до восемнадцати» (1993), в котором воспроизводятся документальные кадры такого праздничного выступления.]. В этой ситуации поэтический текст не разделял общество на разные социальные классы, а, наоборот, объединял его при помощи общего культурного наследия. Декламация поэзии, конечно, была направлена не только на создание общей идентичности и общего гражданского самосознания, она воспринималась и как способ обучения детей родному языку[79 - «Прекрасные стихи русских поэтов – чистый родник нашего родного языка, вечно живой поэзии» (Тимофеева. Цит. соч. С. 40).]. Советские педагоги подчеркивали необходимость прививать детям любовь к поэзии в раннем возрасте, для того чтобы они научились ценить возвышенное и продолжали любить поэзию во взрослом возрасте[80 - «Поэзия обогащает душу ребенка, он как бы готовится к встрече с великими поэтами» (Там же. С. 31).].

Содержание детских стихотворений советской эпохи было весьма разнообразным и включало много тем, существующих в детской поэзии по всему миру, таких как природа, животные, домашние заботы и мир детской фантазии. Легко догадаться, что многие советские поэты сочиняли положенные строки, воспевающие Советское государство и его руководителей, причем поэзия о Ленине и Сталине входила в особую и очень важную категорию[81 - В книге Тимофеевой «100 книг вашему ребенку» поэзия о Ленине и юных ленинцах представлена как отдельная жанровая категория. Однако оценить реальное влияние на советских детей этих откровенно идеологических сочинений достаточно трудно. К концу советского периода циничное отношение к идеологии позволяло многим взрослым либо игнорировать постоянное прославление советских руководителей, либо насмехаться над ним.]. Ответ на вопрос, воспитывали ли подобные стихи чувство патриотизма в детях, находится далеко за рамками предмета нашего исследования, однако ясно, что до самого конца советской эпохи важность таких произведений постоянно подчеркивалась. Тимофеева даже в 1987 году продолжала давать родителям советы, как и когда читать с детьми патриотическую поэзию:

Воздействие стихов тем сильнее, чем больше они совпадают с настроением детей, поэтому важно учитывать, что и когда читать. 1 Мая и 7 Ноября вы вместе с детьми ходили на демонстрацию или смотрели по телевизору трансляцию праздника с Красной площади и, исполненные высоких гражданских чувств, обратились к поэзии о Ленине, о Родине. С трепетным волнением ребенок воспримет эти стихи и на семейном празднике, устроенном в честь его вступления в октябрята или пионеры[82 - Тимофеева. Цит. соч. С. 33.].

Советы Тимофеевой подчеркивают первостепенное значение контекста и эмоциональной составляющей в прививании патриотических чувств детям: воспринятый в соответствующее время поэтический язык наделяет гражданские ритуалы особым смыслом, насыщает их эмоционально и делает неотъемлемой частью жизни. В воображаемом сценарии, описанном Тимофеевой, патриотические строки становятся соединительной тканью между прошлым, настоящим и будущим: сначала Октябрьская революция, потом парад в честь праздника на Красной площади и, наконец, будущий прием ребенка в одну из детских коммунистических организаций. Как понять, что поэтический язык оказывает нужное, формирующее идентичность воздействие? «Трепетное волнение» ребенка явственно показывало, что у него возникла необходимая эмоциональная реакция. Более всего тут интересно не само по себе наличие патриотических стихов для детей, а четкие инструкции по тому, как использовать их в семейной обстановке, чтобы государственные праздники и гражданские ритуалы превратились в волнующие, полные смысла события[83 - Даже поэзию Агнии Барто, чьи стихи известны вниманием к обыденным предметам и семейным отношениям, Тимофеева рассматривала в плане того, какие чувства эта поэзия пробуждала в детях, – например, «верность и нежную заботу о друге», «тревогу за любимого», «чувства сострадания, сочувствия, деятельного добра». Этим подчеркивалась важность детских эмоций и назидательной функции детской поэзии для советского литературоведения (см.: Там же. С. 58).]. Советы Тимофеевой интересны для исследователя именно потому, что ее взгляды демонстрировали самую сущность широко распространенных в советское время представлений о месте поэзии в жизни, включая гражданскую роль поэтического слова.

Если сказки и поэзия были важнейшими жанрами для самых маленьких детей, то для детей в возрасте от семи до четырнадцати, как и во многих других культурах, главенствующую роль играли короткие и длинные произведения в прозе. В семь лет большинство детей начинали читать самостоятельно, и прозаическое повествование позволяло им расширять свой когнитивный горизонт независимо от родителей. Согласно Тимофеевой, «ребенок размышляет над характерами героев, мотивами их поступков, а это учит лучше понимать самого себя, свои мысли, чувства, побуждения»[84 - Тимофеева. Цит. соч. С. 130.]. Рассказ и повесть становились наиболее подходящим чтением для детей этой возрастной группы. Среди популярных прозаических поджанров преобладали приключенческая повесть, научная фантастика, литературная сказка, школьная повесть и историческая проза. Неудивительно, что революция 1905 года и революция 1917 года оказались популярными темами приключенческой повести, рассказывающей о начале советской эпохи и сочетающей в себе исторические факты и приключенческий нарратив[85 - О революции 1917 года почти сразу были написаны, например, следующие произведения: «Красные дьяволята» (1923) Павла Бляхина, «Макар-следопыт» (1925–1926) Льва Остроумова, «Красный бакен» (1924) Сергея Григорьева, «От моря до моря» (1926) Николая Тихонова, а также повести Аркадия Гайдара «Р. В. С.» (1926) и «Школа» (1930) (см.: Хеллман. Цит. соч. С. 312–314).].

После того как в детской литературе закончился период смелых экспериментов в области эстетики авангарда, который характеризовал 1920?е годы, и в официальной эстетической политике повсеместно утвердился социалистический реализм, привлекательность существующего уже без малого столетие приключенческого повествования только возросла. Книги Аркадия Гайдара приобрели огромную популярность в 1930?х годах и продолжали активно переиздаваться даже после окончания советской эпохи. Это особенно относилось к его произведениям в поджанре «патриотического путешествия», таким как «Голубая чашка» (1936) и «Чук и Гек» (1939), а также к «Тимуру и его команде» (1940). В книгах Гайдара полное соответствие эстетическим и идеологическим требованиям сочеталось с изображением детей-героев, оказывающихся в разных местах необъятной Советской империи; герои возвращались домой нравственно окрепшими благодаря самоотверженным поступкам, совершенным ими самими или теми, кого они повстречали на своем пути.

В XIX веке приключенческая повесть, литературная сказка и исторический роман приобрели значительную популярность во многих культурах, в XX веке к ним присоединилась научная фантастика. В этом отношении западное литературное влияние играло центральную роль в развитии советского детского канона, несмотря на постоянные усилия избегать этого влияния в политической и социальной сферах. Достаточно неожиданно одними из самых известных и любимых произведений советской детской прозы стали вольные адаптации западной классики: «Пиноккио» (1883) Карло Коллоди, «Волшебника из страны Оз» (1900) Фрэнка Баума, «Истории доктора Дулиттла» (1920) Хью Лофтинга и «Винни-Пуха» (1926) А. А. Милна. Советские адаптации этих произведений – «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) Алексея Толстого, «Волшебник Изумрудного города» (1939) Александра Волкова, «Доктор Айболит» (1929) Корнея Чуковского и переложение «Винни-Пуха» (1958) Борисом Заходером – пользовались невероятной популярностью, по ним неоднократно снимались игровые и мультипликационные фильмы[86 - Более подробное обсуждение литературных заимствований того периода может быть найдено в статье Эрики Хабер: Haber Е. Is Magic Land Oz? Volkov and the Question of Originality // Детские чтения. 2014. № 6 (2). С. 255–268, а также в ее книге: Haber E. Oz behind the Iron Curtain: Aleksandr Volkov and His Magic Land Series. Jackson: University Press of Mississippi, 2017. См. также: Хабер Э. Страна Оз за железным занавесом / Пер. с англ. О. Мяэотс. М.: Новое литературное обозрение, 2023.]. Сегодня многие из этих текстов можно было бы обвинить в плагиате, однако в то время они считались литературными адаптациями[87 - По словам Бена Хеллмана, к середине 1930?х годов «контакты с другими странами, а стало быть и переводы, были сведены к минимуму. Широко распространено было мнение, что „буржуазная“ детская литература не подходит и даже непонятна советским детям. В результате многие авторы свободно перерабатывали иностранную литературу так, чтобы она лучше соответствовала потребностям и ценностям первого в истории социалистического государства. При этом не было риска, что читатели могут опознать оригиналы» (Хеллман. Цит. соч. С. 388). Практика адаптации произведения к советскому культурному контексту может также рассматриваться как современное продолжение традиции «склонения на наши нравы», присущей XVIII веку.]. Регулярное появление культурных заимствований и в ранний имперский период, и в начале советской эпохи, и в первые постсоветские годы подчеркивает существенную роль переводов и переложений во времена резких культурных перемен – феномен, который мы обсудим подробнее во второй, третьей и четвертой главах.

Различные подходы к содержанию и моральным ценностям подчеркивали заметную разницу между исходными западными текстами и их советскими адаптациями. Приведем только два примера. Всем известна история «Пиноккио» Коллоди: сюжет книги строится на мечте куклы-марионетки стать настоящим мальчиком. В советской адаптации герой так и не становится человеком; основной упор делается на коллективное усилие противостоять владельцу кукольного театра, жестоко эксплуатирующему актеров: марионетки объединяются для того, чтобы создать новый театр, в котором все равны[88 - Там же.]. Когда Буратино наконец находит желанный золотой ключик, тот открывает дверцу не к деньгам и богатству, а, как отмечает Хеллман, «к свободе от эксплуатации»[89 - Там же.]. Аналогичным образом «Волшебник Изумрудного города» Александра Волкова содержит революционный подтекст, где подчеркивается важность дружбы, любви к родине, борьбы за свободу, противостояния врагу и готовности подчиниться требованиям государства[90 - Haber. Is Magic Land Oz? P. 257–258. Хабер цитирует Э. Несбет (2008), Н. Латову (1995) и К. Митрохину (1996–1997).].

«Буратино» и «Волшебник Изумрудного города» – не просто фантазии для детей, это еще и истории взросления, показывающие героев в процессе развития и достижения зрелости, то есть тогда, когда они добиваются реализации своих возможностей, признания окружающих и понимания своего места в мире. По мнению таких исследователей, как Марк Липовецкий, Александр Прохоров и Сергей Ушакин, неслучайно, что во всех этих связанных с инициацией нарративах одной из центральных тем становится социальный поступок; в советском контексте это было темой особой важности[91 - Ушакин С. «Мы в Город Изумрудный идем дорогой трудной»: маленькие радости веселых человечков // Веселые человечки. С. 9–60; Липовецкий М. Буратино: утопия свободной марионетки // Веселые человечки. С. 125–180.]. Как и любое другое подрастающее поколение, дети в Советском Союзе росли, усваивая моральные ценности, культурные обычаи и поведенческие коды своего общества, такие как щедрость, честность, справедливость, коллективизм и забота об общем благе. Вырастая, они были вынуждены усвоить еще и другую систему ценностей и социального поведения: повсеместное взяточничество, коррупцию, необходимость понимать, кому можно, а кому нельзя доверять, умение избегать наказания и многие другие навыки, необходимые для выживания в советском обществе. Особую популярность произведений, построенных на существовании двойной реальности, где постоянно возникает вопрос, что здесь реально, а что нет, помогает понять тот факт, что эту сложную систему двойных социальных конвенций было совершенно необходимо учитывать при всех обыденных действиях. Есть и более простое и столь же правдоподобное объяснение огромной популярности литературных сказок в Советском Союзе: они прекрасно обеспечивали возможность бегства от повседневной жизни.

Социализация в СССР в большой степени происходила внутри общественных институций, поэтому школьная повесть стала важнейшим поджанром литературы взросления[92 - Подробнее о школьной повести см.: Хеллман. Цит. соч. С. 410–416; Добренко Е. «Весь реальный детский мир» (Школьная повесть и «наше счастливое детство») // «Убить Чарскую…» С. 189–230.]. Прямая наследница воспитательного романа (Bildungsroman), советская школьная повесть подчеркивала важность дружбы, здорового соревнования и академической успеваемости, необходимость твердого нравственного компаса. Как показал Хеллман, типичный сюжет такого произведения строился на недостойном поведении одного или нескольких неуспевающих школьников, чьи плохие отметки угрожали репутации целого класса. Благодаря коллективному усилию отстающие исправляли плохие оценки, и одноклассники, в духе коллективизма, поддерживали друг друга в достижении поставленных целей[93 - Хеллман. Цит. соч. С. 410.]. «С тобой товарищи» (1949) Марии Прилежаевой, «Витя Малеев в школе и дома» (1951) Николая Носова, «Васек Трубачев и его товарищи» (1949–1952) Валентины Осеевой – лишь несколько типичных примеров таких школьных повестей. Очевидно, что все эти произведения критиковали лень и индивидуализм и прославляли прилежание, сотрудничество и взаимопомощь[94 - Хеллман отмечал, что в школьных повестях, где действие происходит во время войны, центральным мотивом становится патриотический долг каждого ученика – обязанность выполнять домашние задания и учиться на отлично (Хеллман. Цит. соч. С. 412–413).].

Несмотря на то что основным фокусом нашей работы является исследование художественной прозы, появившейся после 1991 года, мы все же обсудим некоторые примеры советских познавательных книг для детей, чтобы понять, как подобная литература преобразовывалась и развивалась в постсоветскую эпоху. К концу советского периода познавательная литература для детей составляла лишь малую часть публикуемых в СССР детских книг – только 191 наименование (менее 12 процентов) из 1610 книг для детей, опубликованных в 1991 году. Основная часть книг (1419, или более 88 процентов) была прозой или поэзией, то есть детской художественной литературой[95 - См. ежегодные публикации «Печати Советского Союза» и «Печати Российской Федерации», которые показывают значительную разницу в жанровом составе и количестве наименований между советским и постсоветским временем.]. Что касается самой терминологии, то и она существенно изменилась с 1991 года. В советскую эру термины «познавательная литература», «научно-популярная литература» и «документальная проза» характеризовали произведения, основанные на фактическом материале. При этом многие произведения, относящиеся к познавательной литературе, – книги о животных, растениях и других природных феноменах – обладали отчетливым авторским голосом и изображали мир природы в живой и образной манере. Такие произведения советской эпохи, в частности книги Бориса Житкова (1882–1938) и Виталия Бианки (1894–1959), необычайно ярко описывали подводный мир, повадки лесных зверей, поведение боа-констрикторов и даже локомотивы; наличие антропоморфных элементов часто размывало четкую линию между познавательной и художественной литературой. В постсоветскую эпоху в русский язык пришло заимствованное из английского языка слово «нон-фикшн», его начали применять к произведениям массовой литературы (руководствам по самопомощи или выбору профессии, кулинарным книгам); новое слово ознаменовало появление в России совершенно нового типа литературы.

На первый взгляд, это вполне исчерпывающий список типичных жанров, но при более внимательном взгляде на советский детский канон в глаза бросается ряд упущений: некоторые жанры, процветавшие в западной литературе на протяжении большей части XX века, в Советском Союзе практически не были представлены. В СССР по большей части отсутствовали комиксы, книжки-картонки, книжки с подвижными элементами и другие интерактивные книги, руководства по сексуальному воспитанию, а также жанр, который теперь принято называть «литература young adult»[96 - Хотя комиксы иногда появлялись в Советском Союзе, этот жанр в большинстве своем презирался официальными критиками, убежденными, что комиксы прославляют секс, насилие и преступный мир. В литературоведческой работе, опубликованной в 1963 году, один из таких критиков, Вера Смирнова, утверждала, что комиксы вредны для детских душ; они привлекают детское внимание, но их содержание наносит детям непоправимый вред своей вульгарностью, изображением низменных страстей и прославлением преступного мира (цит. по O’Dell. Op. cit. P. 19).]. Хотя советский канон включал в себя несколько знаменитых произведений для читателей-подростков, таких как «Два капитана» (1938–1940) Вениамина Каверина, «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви» (1939) Рувима Фраермана и трилогию «Дорога уходит в даль…» (1956–1961) Александры Бруштейн, эти книги значительно отличались и по сюжетам, и по затрагиваемым темам от произведений в жанре young adult, издававшихся на Западе в тот же период[97 - Многие исследователи полагают, что публикация в 1942 году книги Морин Дейли «Семнадцатое лето» (Maureen Daly. Seventeenth Summer) ознаменовала появление особой литературы young adult и изменила направление развития литературы взросления, наследницы воспитательного романа XVIII века.]. Западная юношеская литература имеет тенденцию сосредоточиваться на типичных проблемах, с которыми сталкиваются подростки, – алкоголь, наркотики, буллинг, депрессия, самоубийство, сексуальное пробуждение и сексуальное насилие; советские тексты для подростков обращали куда большее внимание на положительные аспекты взросления: преданность общему делу, укрепление моральных устоев, способность трудиться на благо окружающих[98 - Подростки в Советском Союзе читали русскую классику и избранные произведения мировой классики, многие из них являлись частью обязательной школьной программы, и знание их требовалось во время общегосударственных школьных экзаменов. Особенно популярна была зарубежная классика, подчеркивающая эксплуатацию угнетаемого населения (например, книги о рабстве в Америке), романы о том, как юные герои анархистского толка не подчиняются несправедливой власти, например «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна».]. Хотя советские романы для подростков тоже строились вокруг разнообразных конфликтов, они не являлись «проблемными» в том смысле, что у советских подростков – по официальной версии – не было проблем, типичных для их сверстников за границей[99 - Утверждение, что жанр young adult совершенно новый и появился только в постсоветской литературе, спорно. Однако мы придерживаемся точки зрения, что книги Екатерины Мурашовой, Дины Сабитовой, Юлии Кузнецовой, Дарьи Доцук и многих других современных авторов символизировали собой резкий отход от традиций, характерных для подростковых книг в Советском Союзе, и демонстрировали существенные изменения в изображении детей и юношества. Эти изменения мы будем подробно обсуждать в пятой главе.]. Советские сюжеты в большой степени соответствовали советскому культурному контексту: героев книг нередко обвиняли в проступках, которых они не совершали, их язвительно высмеивали в пионерской газете, на них доносили товарищи; эти сюжеты затрагивали некоторые из тех проблем, с которыми в советском обществе сталкивались взрослые.

Именно отсутствующие жанры лучше всего иллюстрируют социальную функцию советского детского канона и его роль в социализации детей и подростков. Питер Бергер и Томас Лукман в новаторском исследовании «Социальное конструирование реальности» (1966) сформулировали представление о первичной и вторичной социализации. Согласно Бергеру и Лукману, первичная социализация является первым культурным опытом, который ребенок приобретает в очень раннем возрасте, когда он привязывается к тем, кто за ним ухаживает; в это время ребенок начинает воспринимать происходящие вокруг него события и придавать им смысловое значение[100 - Здесь и далее цитируется следующее издание: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания / Пер. с англ. Е. Руткевич. М.: Медиум, 1995. Здесь с. 210–212.]. Первичная социализация – эмоционально заряженный процесс, который происходит в ходе овладения родным языком и принятия идентификации значимых других.

Ребенок принимает роли и установки значимых других, то есть интернализирует их и делает их своими собственными. Благодаря этой идентификации со значимыми другими ребенок оказывается в состоянии идентифицировать себя, приобретая субъективно понятную и благовидную идентичность. Другими словами, Я – это рефлективная сущность, отражающая установки, принятые по отношению к ней прежде всего со стороны значимых других; индивид становится тем, кем он является, будучи направляем значимыми другими[101 - Там же. С. 214–215.].

Благодаря первичной социализации ребенок интернализирует систему ценностей и норм поведения, а также общий запас знаний – то, что «знают все» в данном сообществе[102 - Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. С. 220–224.]. Первичная социализация обеспечивает основу для вторичной социализации, которая осуществляется через различные социальные институции, «подмиры», относящиеся к социальному статусу, профессии или религии каждого индивида[103 - Бергер и Лукман упоминают роли предсказателя будущего, бальзамировщика и ирландского гражданского служащего в качестве примеров специализированных областей знания (Там же. С. 229).]. Проблема вторичной социализации заключается в том, что она встраивается в уже существующую внутреннюю реальность, созданную первичной социализацией. Другими словами, вторичной социализации «приходится иметь дело с уже сформировавшимся Я и уже интернализированным миром», который глубоко укоренился и «имеет тенденцию продолжать свое существование»[104 - Там же. С. 228.].

Отличительной чертой советской детской литературы являлось то, что все, кто участвовал в процессе ее создания и осмысления – и практики, и теоретики, – старались превратить ее в инструмент как первичной, так и вторичной социализации. Сильный упор на устные жанры (сказки, басни, легенды, песни) и на чтение поэзии вслух самым маленьким детям указывал на то, что детская литература была ключевым элементом спонсированных государством усилий по укреплению семьи в качестве локуса первичной социализации (или, в некоторых случаях, наоборот – попыткой избавиться от влияния семьи в целях нужной социализации). В первые годы советской власти семья как препятствие к созданию нового общества воспринималась настолько серьезно, что это стало частой темой важнейших текстов того периода. Хорошо известно утверждение, принадлежащее убежденному большевику и будущему члену Политбюро Николаю Бухарину, который в 1920 году писал, что «освобождение детей от реакционных влияний их родителей составляет важную задачу пролетарского государства»[105 - Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма (1920). Цит. по: Inside the Rainbow: Russian Children’s Literature. P. 31.]. Однако если семья не была заражена «реакционными влияниями», а, наоборот, сочувствовала большевистским целям, она становилась идеальным локусом социализации, обеспечивающим воспитание в духе коммунистических ценностей. Но как властям узнать, какая семья какая? Нужен был новый социальный инструмент, который бы помогал прививать детям требуемый нравственный облик и позволял убедиться, что они хорошо усвоили новые ценности и социальные нормы. Таким образом родился на свет новый канон текстов для детей, пропагандирующий коллективизм и правильное мышление – самые необходимые качества советского гражданина.

Архетипические герои и основные сюжеты

Несмотря на очевидное разнообразие героев и сюжетов в советской детской литературе, мы можем выделить основные типы изображения героев и преобладающие сюжетные линии, учитывая при этом, что типология начала существенно меняться при появлении после 1991 года новых произведений для детей и подростков. Во множестве научных трудов по психологии, антропологии, лингвистике и литературоведению описывались базовые единицы и дискурсивные типы повествования, теоретически обосновывались соответствующие структуры нарративного дискурса. Многие известные исследователи – Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Жак Лакан, Джозеф Кэмпбелл, Нортроп Фрай, Михаил Бахтин, Юрий Лотман – внесли свой вклад в эту увлекательнейшую междисциплинарную область знания. Чрезвычайно интересен вклад русских формалистов, работавших с 1910?х по 1930?е годы: Виктор Шкловский, Владимир Пропп, Борис Эйхенбаум, Роман Якобсон и многие другие стали авторами важнейших исследований литературы как интерактивного соединения формальных приемов, которые, как полагали эти литературоведы, необходимо было подвергнуть научному анализу. Этот подход был направлен на то, чтобы демистифицировать литературный процесс, рассматривая его как мастерство и набор приемов, а не как выражение гениальности. Советский детский канон вырос на той же почве и испытал сильное влияние подобных представлений о литературе.

Кристофер Букер в опубликованной в 2004 году книге «Семь основных сюжетов: Почему мы рассказываем истории» пользуется формальным подходом для того, чтобы исследовать семь основных сюжетных ходов, являющихся базовыми блоками универсального литературного языка[106 - Booker C. The Seven Basic Plots: Why We Tell Stories. London; New York: Continuum, 2004. P. 6.]. Работа увидела свет в начале XXI века и сразу же подверглась критике за редукционистский подход, который к этому времени уступил место постмодернистской парадигме, противостоящей тенденции к эссенциализации. Несмотря на это, предложенные Букером основные сюжеты и архетипические герои могут быть весьма полезны при анализе советского контекста, особенно если учесть близость такого подхода к представлениям и парадигмам советского времени, когда такое восприятие текстов оказывало значительное влияние на литературный процесс[107 - См.: Clark. The Soviet Novel.].

В своем обстоятельном исследовании Букер утверждает, что базовыми структурными элементами мировой литературы являются семь основных сюжетов: 1) «победа над чудовищем», 2) «из грязи в князи», 3) «приключение-квест», 4) «туда и обратно», 5) «комедия», 6) «трагедия» и 7) «воскресение»[108 - Booker. Op. cit. Ch. 1–12. Р. 17–228.]. Для Букера эти архетипические сюжеты важны не только тем, что они встречаются повсеместно и существуют во все времена, но и тем, что многое проясняют в психологии человека. Например, «победа над чудовищем», одна из тех сюжетных линий, которые, согласно Букеру, появились в древнейшие времена и не потеряли актуальность в наши дни, явно прослеживается и в таких древних текстах, как «Эпос о Гильгамеше», «Одиссея» и «Беовульф», и в куда более современных произведениях, включая фильмы «Дракула» и «Ровно в полдень», романы и фильмы о Джеймсе Бонде, «Звездные войны» и сагу о Гарри Поттере. Букер не приравнивает сюжет к жанру: сюжет, основанный на победе над чудовищем, можно найти в ряде разнообразных жанров и художественных форм, включая эпос, сказку, воспитательный роман, фантастический триллер, спагетти-вестерн и комикс. По Букеру, основной психологической подоплекой, лежащей в основе этой сюжетной линии, является желание победить смерть[109 - Ibid. P. 45.]. Другие психологические стремления, отражающиеся в структуре сюжетов, предложенной Букером, – это желание реализовать свой потенциал («из грязи в князи»), добиться цели («приключение-квест»), достичь зрелости, исследуя мир, избавляясь от невежества и обретая знание («путешествие»), испытать возможность обновления жизни («комедия»)[110 - Ibid.].

Подобным образом в каноне советской детской литературы тоже могут быть выделены семь архетипических сюжетов: 1) советская Золушка, 2) советский воспитательный роман, 3) цивилизационный нарратив, 4) счастливое детство, 5) советский эпос, 6) военная история и 7) философская сказка. Хотя эти сюжеты и не полностью соответствуют букеровским, они тем не менее отражают элементы его парадигмы. Так, у истории советской Золушки, как и у советского воспитательного романа, много общего с сюжетом «из грязи в князи». Основная сюжетная линия следует перипетиям жизни главной героини или героя, начиная с их весьма скромного происхождения. Герои подвергаются разнообразным испытаниям, достигающим высочайшей кульминации; далее следует награда за верность, упорство и моральную стойкость – например, сказочное замужество героини. В истории советской Золушки героиней или героем часто оказывается сирота – отсутствие социальных связей делает возможное преображение и невероятную перемену судьбы более вероятными[111 - См.: Бухина О. Гадкий Утенок, Гарри Поттер и другие: Путеводитель по детским книгам о сиротах // М.: КомпасГид, 2016. С. 111–118.].

Одним из первых и наиболее известных произведений, где фигурирует «советская Золушка», является повесть-феерия Александра Грина «Алые паруса» (1923); бедной девушке по имени Ассоль суждено влюбиться в молодого и богатого капитана Артура Грэя и в конце концов выйти за него замуж. Оставшись в раннем возрасте без матери, Ассоль проводит время за скучными домашними делами. Как и положено в сказке, героиню отличают красота, послушание, доброта и преданность, определяющие каждый ее поступок. На первый взгляд трудно понять, почему повесть, написанная в романтическом стиле романов XIX века, стала центральным произведением советского детского канона и даже вошла в десятку лучших книг в рекомендательном списке для мальчиков, составленном Борисом Акуниным в 2012 году[112 - На удивление консервативный «Список для мальчиков» Бориса Акунина появился в интернете в июле 2012 года. Он включал в себя десять наименований в следующем порядке: «Винни-Пух» (А. А. Милн, 1926); «Волшебник Изумрудного города» (Александр Волков, 1939); «Приключения Гекльберри Финна» (Марк Твен, 1884); «Три мушкетера» (Александр Дюма, 1844); «Два капитана» (Вениамин Каверин, 1944, Сталинская премия 1946 года); «Сорок пять» (Александр Дюма, 1847); «Остров сокровищ» (Роберт Льюис Стивенсон, 1883); «Одиссея капитана Блада» (Рафаэль Сабатини, 1922); «Приключения Шерлока Холмса» (Артур Конан Дойл, 1892); и «Алые паруса» (Александр Грин, 1923). См. сайт издательства «Розовый жираф»: https://pgbooks.ru/archive/blog/life_with_kids/boris-akunin-spisok-dlya-malchikov/ (дата обращения 31.07.2023).]. Пламенная вера Ассоль в предсказанное ей светлое будущее превращает нежную любовную историю в образец революционной романтики, обещающей, что светлое коммунистическое будущее уже не за горами. Среди других примеров советских Золушек можно назвать героинь повести «Красные дьяволята» Павла Бляхина, пьесы «Двенадцать месяцев» Самуила Маршака и многих пьес Евгения Шварца.

Близкий жанр, советский воспитательный роман, рассказывает о жизни героя с раннего детства и до достижения зрелости. Герой проходит множество испытаний, в результате которых становится сознательным, убежденным коммунистом. Как и в случае воспитательного романа с корнями в эпохе Просвещения, предками его социалистической версии являются и сказка, и роман, однако в советском воспитательном романе значительный упор делается на социальное окружение, которое определяет трансформацию героя или героини. Три важных произведения используют этот сюжет: «Два капитана» Вениамина Каверина, «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви» Рувима Фраермана и «Дорога уходит в даль…» Александры Бруштейн. В двух первых юные герои обретают внутреннюю силу и жизненную цель благодаря первой влюбленности и необходимости преодолевать многочисленные трудности. «Дикая собака динго», например, рассказывает полную нелегких жизненных коллизий историю девочки Тани, которая в пионерском лагере мечтает о неизведанных краях и о дикой австралийской собаке динго. Многое изменяется в их с матерью обыденной жизни, когда в город, где они живут, приезжает Танин отец с новой женой и своим приемным сыном Колей. Сюжет книги разворачивается вокруг платонического любовного треугольника, включающего Таню, Колю и Таниного друга детства Фильку, сына местного охотника. Любовное притяжение между Таней и Колей выражается в форме взаимной неприязни и поддразниваний, на которые Таня отвечает типичными для героинь XIX века истерическими реакциями: когда Коля преподносит ей на день рождения золотую рыбку, она требует, чтобы он ее зажарил. Глубокий внутренний эмоциональный конфликт порождается одновременным существованием двух чувств – любви и зависти: у мальчика более близкие отношения с отцом, чем у нее самой. Таня не понимает то, что прекрасно понимает читатель, – она мечтает и о любящем отце, и о первой любви. История завершается тем, что Таня спасает Колю от смерти от переохлаждения, совершая героический поступок, о котором в местной пионерской газете пишут как о злой шутке. Это обвинение распространяет объятый ревностью Филька, и Таня становится жертвой всеобщего презрения. Все кончается хорошо: Таня прощает Фильку, у нее начинаются новые отношения и с отцом, и с названым братом, и эти новые отношения с Колей перерастают в целомудренную, хотя психологически достаточно сложную, с примесью инцеста, первую любовь.

Потребность в любящем отце или в заменяющем его старшем важна и для цивилизационного нарратива, другого типа истории взросления, на этот раз не ограничивающегося одним героем. «Республика ШКИД» (1927) Григория Белых и Леонида Пантелеева и «Педагогическая поэма» (1931) Антона Макаренко попадают в эту категорию и рассказывают сразу о нескольких несовершеннолетних правонарушителях, которые в конце концов перевоспитываются и становятся продуктивными членами общества. Если в воспитательном романе упор делается на достижении полной зрелости, то здесь важнее «приобщение к цивилизации» еще не социализированных героев. По этой причине именно сирота оказывается частым героем цивилизационного нарратива; читатель учится на отрицательном примере невоспитанного, непослушного ребенка. Процесс усвоения общественных правил (или, с точки зрения ребенка, желание «быть хорошим») является ключевым аспектом детства как такового и распространенным и очень важным мотивом мировой детской литературы. Цивилизационный нарратив лежит, например, в основе «Приключений Тома Сойера» и «Приключений Гекльберри Финна» Марка Твена; эти книги рассказывают о непослушных сиротах, чьи многочисленные проказы и озорство составляют суть сюжета обоих произведений. В советском контексте «Мойдодыр» (1921) Корнея Чуковского, «Денискины рассказы» (1958–1964) Виктора Драгунского и «Баранкин, будь человеком» (1963) Виктора Медведева рассказывают о непослушных мальчиках, которые отказываются подчиняться принятым правилам. «Мойдодыр», очень ранний советский пример заботы о правилах гигиены, изображает неумытого мальчика, на которого по команде одушевленного умывальника-начальника набрасываются щетки, мочалка и мыло, превращая его в конце концов в чистого, ведущего себя как подобает человеку ребенка. «Баранкин» идет еще дальше: для того чтобы понять, что они должны, как послушные дети, выполнять свой пионерский долг и хорошо учиться, мальчикам сначала приходится превратиться в птиц и насекомых.

Четвертый тип сюжета, счастливое детство, использует элементы трех предыдущих, изображая детство героя счастливой порой, временем открытий, игры воображения и творчества. Интересным примером этого сюжета является «Кондуит и Швамбрания» (1931) Льва Кассиля, где действие частично переносится в воображаемую страну, придуманную двумя братьями, Лелей и Оськой. Воображение братьев рисует множество деталей, вплоть до географической карты Швамбрании, флага, герба и армии. И здесь, и в других примерах повествований о счастливом детстве герой-ребенок живет в мире фантазии и «выныривает» из него на пороге зрелости, чтобы «быть со своим народом». Типичный персонаж такого произведения мечтает о приключениях; в выдуманном мире «буржуазный» ребенок проходит подготовку, которая поможет ему бороться за коммунистическое будущее в «реальном» мире.

Советский эпос, рассказывая о приключениях персонажей, особенно подчеркивает их героические деяния, проявления моральной стойкости и выполнение поставленной перед ними задачи. Согласно Бахтину, эпос детально описывает испытания героя, его упорство и конечную победу или гибель, но умалчивает о внутреннем развитии персонажа. В советском детском эпосе главное действующее лицо – это советский герой-святой, ребенок с правильными идеологическими убеждениями, харизматичный лидер, чья преданность коммунистическим идеалам определяет и развитие сюжета, и окончательную развязку. Одни советские эпосы изображают вымышленные события («Красные дьяволята», «Тимур и его команда», история Мальчиша-Кибальчиша в опубликованной в 1935 году повести Гайдара «Военная тайна»); другие основаны на реальных событиях, где биографии детей и подростков служат примерами исключительного героизма и жертвенности (Зоя Космодемьянская, Павлик Морозов). Эти истории не предполагают никакой нравственной неопределенности, что уподобляет их сказкам и житиям святых, жанрам, глубоко укорененным в народной культуре. Конечно, советский эпос отличается от этих жанров главной темой – строительством коммунизма, то есть лучшего, более справедливого общества.

Военные истории являются частным случаем советского эпоса. Они посвящены ужасающим страданиям во время Великой Отечественной войны и победе Советской армии над фашистской Германией. Эти повествования полны примеров патриотизма и героизма, они рассказывают о страшной потере 26 миллионов советских граждан, о бесконечном страдании людей во время блокады Ленинграда, длившейся 872 дня. Одни из первых книг о войне – «Девочка из города» (1943) Любови Воронковой, «Сын полка» (1945) Валентина Катаева, «Васек Трубачев и его товарищи» (1947–1951) Валентины Осеевой. Написанный уже после войны рассказ Владимира Богомолова «Иван» (1957) стал широко известен благодаря фильму режиссера Андрея Тарковского «Иваново детство» (1962).

Философская сказка, порождение хрущевской оттепели, начавшейся в конце 1950?х и закончившейся в 1968 году, куда менее монументальна и часто более иронична, чем вышеперечисленные жанры. Если герой советского эпоса «больше, чем жизнь», то персонаж философской сказки непременно очень маленький и незаметный. Наиболее известные примеры этого жанра – пересказ книги А. А. Милна, сделанный Борисом Заходером в 1965 году и опубликованный под названием «Винни-Пух и все-все-все», повести Эдуарда Успенского «Крокодил Гена и его друзья» (1966) и «Дядя Федор, пес и кот» (1972), а также гениальный мультфильм Юрия Норштейна «Ежик в тумане» (1975), основанный на одноименной сказке Сергея Козлова. Эти ставшие современной классикой произведения описывают не героические деяния, а самые обычные человеческие свойства, воплощающие социалистические идеалы обыденной жизни – доброту и способность дружить. Героем философской сказки часто оказывается наивный «другой». Идеальным воплощением такого героя стал Чебурашка, «неизвестное науке» создание, чья врожденная доброта, готовность помочь и способность к сочувствию определяют развитие сюжета и служат для ребенка, читающего книгу или смотрящего мультфильм, идеальным примером для подражания[113 - См.: Fishzon A. The Queer Legacies of Socialism, or What Cheburashka and Gary Shteyngart have in Common // A Companion to Soviet Children’s Literature and Film / Ed. O. Voronina. Leiden: Brill, 2019. P. 440–473.].

Как следует из рассмотрения этих основных сюжетов, основа текста для детей – это нарратив взросления, который описывает испытания на пути достижения зрелости и нравственное развитие героев. Этот метасюжет отражает траекторию самого детства и неизбежные проблемы, с которыми детям приходится сталкиваться на дороге к взрослению. Мария Николаева отмечала, что центральной темой детской литературы является не достижение ребенком зрелости, а его уязвимость и «инаковость», на которые он обречен, поскольку растет в мире взрослых[114 - Nikolajeva M. Power, Voice and Subjectivity for Young Readers. New York and London: Routledge, 2010. P. 203.]. Ребенок – герой советского детского канона не подтверждает этот тезис, он чаще демонстрирует обратную тенденцию, проявляя необычайную активность и способность действовать во имя поставленной цели. Неважно, что он делает – ищет шпионов в сельской местности, строит «дом дружбы» или живет один в деревне с друзьями (домашними животными), – советский ребенок-герой необычайно активен, и в этом он подобен главному супергерою советского времени Владимиру Ильичу Ленину[115 - O’Dell. Op. cit. P. 98. Биография Ленина стала сердцевиной одного из основных советских сюжетов и его бесчисленных вариаций: в одних вариантах он – обычный ребенок, чья сила воли и самодисциплина позволяют ему стать образцовым гражданином и подняться до руководящих высот, в других он эпический герой романтической традиции, а штурм Зимнего дворца – захватывающее приключение. Ленин оказывается подобной Христу фигурой, чье самопожертвование воодушевляет других и приносит им утешение. В написанных в стиле житий святых произведениях для детей Ленин наделяется пророческим даром, и его могущество передается даже принадлежащим ему бытовым предметам; он выше обычных смертных, его божественный статус гальванизирует всю страну и творит невиданные чудеса (Ibid. P. 155–156).]. Все же эта фантастическая способность к действию является формой карнавала и, как замечает Николаева, «временным состоянием могущества», которое достигается, например, при помощи переодеваний, превращений или использования животных в качестве героев детской книги[116 - Nikolajeva. Op. cit. P. 204.]. Другими словами, присутствие могущественного ребенка в советской детской литературе представляет собой карнавальную противоположность реальному обращению с детьми в Советском Союзе, где к ним относились как к пассивным субъектам, чья основная роль в обществе заключалась в усвоении положенного набора поведенческих норм и идеологических установок.

Заключение

Несмотря на начавшиеся в 1991 году огромные перемены в российском обществе, которые включали трансформацию индустрии книгопечатания (о чем мы будем говорить во второй главе), советский канон детской литературы продолжал удерживать свои позиции, отодвигая на второй план многие произведения новой замечательной литературы для детей, появившейся в постсоветский период. Хотя огромный, контролируемый государством аппарат по созданию советской детской литературы при помощи государственных декретов не пережил политического кризиса и климата полной неопределенности, многие читатели оказались совершенно не готовы отказываться от пропагандируемых этим каноном положительных идеалов, моральных ценностей и идеи стабильности. Несмотря на общественные настроения начала 1990?х годов, которые питались надеждой на то, что после семидесяти четырех лет советской власти Россия станет «нормальной» страной, в атмосфере раскола общества, нестабильности и беззакония эти мечты скоро рассеялись. Страхи, связанные с социальным распадом, часто выражались во всеобщей уверенности, что «дети больше не читают», утверждении, которое социологи и педагоги считали необоснованным[117 - В магистерской диссертации «Современное поколение подростков и литературный контент их жизни» Александра Вержболович документировала читательские привычки постсоветских подростков в возрасте от одиннадцати до пятнадцати лет. 90 процентов детей, опрошенных в 2009 году, сообщали, что читают ради удовольствия, а 42 процента утверждали, что читают ради удовольствия более часа в день, см.: Вержболович А. Современное поколение подростков и литературный контент их жизни: Магистерская дис. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств, 2009. С. 19. Согласно Вержболович, проблема не в том, что дети не читают, а в том, что они не читают то, что взрослые хотят, чтобы они читали, поскольку произведениям классической литературы дети предпочитают детективы, комиксы, фэнтези и другие «легкие» жанры (с. 16).]. В этом контексте советский детский канон продолжал служить символом стабильности.

Еще одна причина стойкости советского детского канона лежит в консервативной природе детской литературы в целом. Книги для детей чаще всего выбирают родители, дедушки и бабушки, которые зачастую предпочитают любимые книги своего детства. Для многих из тех, кто родился в Советском Союзе, возвращение к своим детским книгам обладало еще и дополнительной привлекательностью, поскольку было связано с памятью о потерянном мире – том времени, когда казалось, что общее благо и светлое будущее обитают не только в сказках[118 - Всякие сомнения в живучести советского канона исчезают, стоит только взглянуть на многочисленные рекомендательные списки, составляемые учителями, библиотекарями и обществами продвижения русской культуры. См., например: Сухих И. Н. Перечень 100 книг по истории, культуре и литературе народов Российской Федерации // Гильдия словесников. https://slovesnik.org/chto-chitat/letnee-chtenie/perechen-100-knig-po-istorii-kulture-i-literature-narodov-rossijskoj-federatsii.html (дата обращения 31.07.2023).]. Однако самая очевидная причина живучести советского детского канона заключается в том, что национальный нарратив, выкованный в советское время, все еще не нашел себе замены и не породил новой, столь же привлекательной мечты. Антиглобализм, отражающий важный аспект советских представлений о жизни, продолжал существование, вызывая еще большую тягу к сильной, централизованной власти, лояльности к государству и постоянным имперским амбициям. Как мы увидим ниже, во многих новых литературных текстах, опубликованных после 1991 года, – произведениях, которые часто шли вразрез с представлениями о жизни, пропагандируемыми путинской администрацией, – культурные установки, лежавшие в основе советской системы ценностей, ставились под сомнение. В этих новых произведениях мы находим другие представления о детстве, и они отражают живой опыт детей и подростков в сегодняшней России; эти представления часто полностью противоречат унаследованным от прошлого моделям, определявшим предназначающиеся для детей нарративы советской эпохи.

Глава вторая

ИЗМЕНЕНИЯ В СИСТЕМЕ ОРГАНИЗАЦИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА ПОСЛЕ 1991 ГОДА

Скоро восемь, а пока три.

    Корней Чуковский. От двух до пяти

Поразительные перемены на российском детском книжном рынке, последовавшие за распадом Советского Союза, могут служить наглядным примером того, что происходит, когда издательское дело, полностью контролируемое государством, разваливается, и на его место приходят рыночные отношения. Вслед за беспорядочным и неконтролируемым функционированием рынка 1990?х пришла относительная стабильность путинской России 2000?х годов, в которой возникла конкуренция интересов рыночных сил и национальных приоритетов. Развал советских структур и появление новых издательств, как российских, так и иностранных, способствовали созданию значительного числа текстов – разнообразного содержания, по-разному оформленных, со всевозможными героями и литературными стилями. В этой главе мы рассмотрим, как во втором десятилетии XXI века исчезновение советских структур, отвечающих за книги для подрастающего поколения, привело к рождению новой, самобытной российской литературы.

Описанные в первой главе организации, причастные к производству детских книг, и особенно государственные издательства, стали одними из первых, кто пал жертвой перестройки. В конце 1980?х и начале 1990?х годов дефицит бумаги, отсутствие законов и государственного контроля в издательском деле позволили многим европейским и американским предприятиям начать свое дело в России. В первые годы на российском рынке эти иностранные издательства занимались в основном переводной литературой, выпуском книг по лицензии и перепечаткой советской классики. В то же время на смену находящимся в полном упадке советским государственным издательствам пришли новые отечественные предприятия, нередко размещавшиеся в частных московских квартирах. Некоторые из самых первых российских издательств, основанных одним или двумя владельцами, превратились со временем в такие колоссы российского издательского дела, как АСТ, «Эксмо» и «Росмэн». К середине 2000?х годов российский издательский бизнес вырос и обрел стабильность, что привело к выходу на рынок элитных издательств, в том числе ряда малых издательств, специализирующихся на высококачественной литературе для детей. Однако выбор книг, доступных российским детям в XXI веке, определялся не только многообразием новых издательств, но и постепенно сложившейся обширной системой книжных премий. Различные премии помогали родителям и другим взрослым выбирать подходящие для современного ребенка тексты из сильно разросшегося литературного поля. Большое влияние на эти процессы оказывали сами современные детские авторы и иллюстраторы, чью роль в создании новой литературы для российских детей и подростков мы подробно обсудим в этой и последующих главах.

Первые попытки создания новой русской детской литературы поначалу вызывали восторг и энтузиазм, которые достаточно быстро сменились немалой тревогой по поводу кажущейся бессодержательности новой печатной продукции. Европейские и американские предприниматели конкурировали с остатками советского книгоиздания. Сказки в бумажных переплетах и советская классика на серой бумаге все еще выпускались старыми издательствами, в то время как новые западные книги уже сверкали глянцевыми обложками. К концу 1990?х годов многие покупатели начали понимать, что эти привозные новинки обладают куда более низким литературным качеством. Российские родители постепенно стали задумываться, что же, кроме ярких красок и бумаги отличного качества, приносят их детям Барби и маленькие пони[119 - Новые гендерные поведенческие нормы и особенно сексуализированные изображения девочек в виде кукол Барби и ряда диснеевских героинь беспокоили многих в России 1990?х.]. Более того, товары, которые производились для детей в 1990?х годах, часто сбивали родителей с толку: непривычные, ни на что не похожие игрушки, видеоигры и книжки-игрушки были диковинными новинками. Детские книги наводняли книжные магазины и огромный универмаг «Детский мир», развалы у метро, организованные и стихийные рынки. Два типа книг плохо уживались вместе: советские перепечатки сказок на газетной бумаге рядом с многоцветными глянцевыми обложками, изображающими героев диснеевских мультфильмов, и сериями Hello Kitty. Такое разнообразие «продукции» повторяло ситуацию в публикациях для взрослых: новые издания «Мастера и Маргариты» располагались рядом с любовными романчиками. Однако в случае детских книг подобное положение дел вызывало куда большую и гораздо более видимую тревогу – мы подробнее обсудим эту тему в шестой главе[120 - После 1991 года взрослые, покупающие книги, и сами подростки-читатели заменили государство в выборе книг для детского и подросткового чтения. Таким образом, в современной России произошла еще одна приватизация – приватизация литературных оценок.]. Беспокойство родителей, бабушек и дедушек подогревалось еще тем, что этой продукции становилось все больше, и ее литературный уровень падал все ниже.

Анализ тиражей и общего числа различных наименований печатной продукции в 1990?х и 2000?х годах отражает эти тенденции[121 - См. Приложение II.]. В 1980 году в СССР было опубликовано 1853 наименования книг и брошюр для детей средним тиражом 218 600 экземпляров. В 1990 году, в разгар экономического кризиса, вызванного перестройкой, было опубликовано немного меньше отдельных наименований (1706) с меньшим средним тиражом в 175 700 экземпляров. В 1990?х с каждым годом увеличивалось число отдельных наименований, выпускаемых российскими издательствами, однако тиражи стали резко падать. Постепенно и большие издательские дома, и малые элитные издательства начали уверенно занимать свои места на рынке и заметно теснить государственные издательства. К 2000 году издательское дело уже значительно отличалось от советского: за год было опубликовано 4123 наименования книг для детей (в два с половиной раза больше, чем в 1990 году), но средний тираж снизился до 17 300 экземпляров. Другими словами, к концу XX века у детей в России оказался гораздо более широкий выбор книг для чтения, но теперь они не читали одни и те же книги, как их сверстники в Советском Союзе. К началу XXI столетия содержание и качество детской литературы определялось уже не государством, а новыми издательствами.

Реорганизация детского книгоиздания в новой России

Издательское дело в современной России – результат перестройки второй половины 1980?х годов, когда государство отменило запрет на малое индивидуальное предпринимательство[122 - В Советском Союзе существовали артели – малый бизнес с весьма ограниченными возможностями. Им разрешалось производство очень небольшого числа товаров, например сладостей или сувениров для туристов, в строго отведенных местах. Иногда артели могли заниматься профессиональной деятельностью, выпадающей из сферы государственных предприятий. 19 ноября 1986 года Верховный Совет СССР принял закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», который разрешал индивидуальное предпринимательство «в свободное от основной работы время».]. В 1987 году Совет Министров СССР принял резолюцию, разрешающую создание кооперативов по всей территории страны и во всех областях производства и торговли – в первый раз со времен новой экономической политики 1920?х годов[123 - 5 февраля 1987 года было принято постановление Совета Министров СССР «О создании кооперативов по производству товаров народного потребления», а 26 мая 1988 года его сменил закон «О кооперации в СССР», который разрешал создание совместных предприятий – бизнесов, основанных более чем одним владельцем; таким компаниям было позволено заниматься любой деятельностью, включая торговлю.]. С этого момента индустрия, которая была полностью во владении государства, целиком им контролировалась и жестко цензурировалась, превратилась в поле, открытое для любого гражданина СССР, который хотел основать частное предприятие или вложить в него деньги. К тому времени, когда в разгар перестройки на российский рынок пришли большие иностранные компании, только что созданные российские совместные предприятия уже конкурировали с появившимся незадолго до этого малым частным предпринимательством и все еще кое-как существовавшими государственными издательствами. Все вместе это создавало совершенно новую, обладающую невиданным разнообразием и размахом, не наблюдавшимися нигде в мире, картину издательского дела[124 - В каком-то смысле развитие издательского дела в России после перестройки повторяло судьбу других бизнесов: на рынке появлялось множество зарубежных компаний, новые бизнесы начинали с нуля, а их владельцы приходили из совершенно иных сфер деятельности. Немало советских предприятий продержалось достаточно долго для того, чтобы к середине 1990?х годов обрести второе дыхание.]. Благодаря такому необычному началу в современном российском книгоиздании нет «Большой шестерки», которая во многом определяет книжную продукцию Европы и Америки[125 - Шесть крупнейших копаний контролируют англо-американский, а частично и европейский издательский рынок: Simon & Schuster / CBS, HarperCollins, Bertelsmann, Hachette, Penguin Books (в настоящее время Penguin Random House), Egmont Disney.]. Малые издательства сосуществуют с гигантами, возникшими на местной почве, которые, в свою очередь, тоже начинали как малые издательства (прежде всего, АСТ, «Эксмо» и «Росмэн»), а также с иностранными мегакорпорациями и обновленными советскими издательствами[126 - Наряду с такими ранними сериями АСТ и «Эксмо», как «Любимые книги девочек» и «Черный котенок», в начале 1990?х годов существовало несколько малых издательств, целиком посвятивших себя детской литературе, например «Два слона», «Северо-Запад» и «Янтарный сказ».]. Создатели и владельцы двух российских издательских гигантов 2010?х годов, АСТ и «Эксмо», которые в 2012 году вместе обеспечивали 45 процентов книжной продукции, родились и выросли в Советском Союзе. Компания АСТ появилась в 1989 году, «Эксмо» – в 1990?м[127 - Олег Новиков основал «Эксмо» в 1990 году, и к 2012 году компания производила 22 процента издательской продукции. Компания АСТ, образованная в 1989 году Андреем Герцевым, Сергеем и Татьяной Деревянко, к 2012 году была единственным более крупным, чем «Эксмо», издательским домом, см.: Tan T. Publishing In Russia 2012: Publishers in a Changing Industry // Publishers Weekly. March 30, 2012. https://www.publishersweekly.com/pw/by-topic/international/international-book-news/article/51281-publishing-in-russia-2012-publishers-in-a-changing-industry.htm (дата обращения 31.07.2023). В 2013 году две компании слились, вернее, «Эксмо» выкупило АСТ, и новое, объединенное издательство стало крупнейшим в России; теперь оно контролировало до 40 процентов книжной продукции, см.: Global Publishing Leaders 2014: Eksmo–AST // Publishers Weekly. June 27, 2014. https://www.publishersweekly.com/pw/by-topic/industry-news/publisher-news/article/63047-global-publishing-leaders-2014-eksmo-ast.html (дата обращения 31.07.2023).]. Эволюция российского издательского дела с конца 1980?х годов и до настоящего времени принципиальным образом определяла то, какие детские книги печатались в течение тридцати лет – российская детская литература XXI столетия родилась из революционного хаоса 1990?х.

Так же как многие российские граждане в конце XX века, которые, как только получили заграничные паспорта, сразу же отправились путешествовать в разные страны, многие новые российские издательства поспешили заняться переводной литературой – особенно той, которую раньше нельзя было публиковать в Советском Союзе. Такое многоплановое начало новой российской издательской индустрии привело к достаточно хаотичному подходу к переводу и приобретению авторских прав. Например, «Росмэн», самое крупное издательство, специализировавшееся на детской литературе, приобрело принадлежащие Warner Brothers права на перевод серии о Гарри Поттере, а «Эксмо» стало обладателем прав на «Веселые мелодии», которыми владела та же компания Warner Brothers[128 - В 2015 году права на серию книг о Гарри Поттере приобрело издательство «Махаон», переиздавшее всю серию целиком в новом переводе Марии Спивак, что вызвало оживленные дискуссии, участники которых подробно сравнивали переводы Спивак с теми, что были опубликованы ранее и являлись результатом труда группы переводчиков.]. С самого начала рыночных отношений подобная ситуация с правами стала скорее нормой, чем исключением, что отчасти предотвратило массовое вторжение европейских и американских компаний в российский издательский бизнес. В результате единственным крупным западным издательством, которое появилось на российском рынке детской литературы в 1992 году и удержалось там в 1990?е, являлось «Эгмонт Дисней». Этой компании принадлежала вся продукция, связанная с Барби, Диснеем и сериями Hello Kitty. Компания «Эгмонт Россия», в 2019 году переименованная в издательство «Лев», активно занялась внедрением популярных западных брендов на российский рынок. Она продолжала придерживаться той же политики, концентрируясь на таких франшизах, как «Пираты Карибского моря» и «Тачки», на продукции, связанной с кино, на комиксах, раскрасках и наборах наклеек. Компания «Эгмонт Россия» также уделяла большое внимание детским журналам и выпускала 60 процентов периодических изданий для детей[129 - К 2015 году компания «Эгмонт Россия» контролировала 60 процентов детской периодики и владела правами на многие зарубежные и российские бренды, такие как основанные на мультфильмах с теми же названиями популярные серии «Мой маленький пони» и «Маша и Медведь». Датская компания, владеющая издательским домом «Эгмонт», ушла из России в 2015 году в результате принятия законодательства, «не разрешающего иностранным гражданам владеть более чем 20 процентами акций медийных компаний». Согласно этому решению, «Эгмонт» планировал продолжать публикацию книг, но «передавал все права на выпуск периодических изданий новообразованной российской компании». См.: Bazenkova A. Danish Publisher Quits Russian Magazine Business Due to Media Ownership Law // The Moscow Times. Oct. 5, 2015. https://www.themoscowtimes.com/2015/10/05/danish-publisher-quits-russian-magazine-business-due-to-media-ownership-law-a50070 (дата обращения 31.07.2023).].

«Эгмонт Россия», АСТ, «Эксмо» и появившиеся позднее малые элитные издательства были в 1990?х годах относительными новичками на российском книжном рынке; в то же время государственное издательство ДЕТГИЗ, которое долгие годы являлось почти единоличным хозяином советского детского книгоиздательства и в 1989 году все еще удерживало монополию на книжном рынке, вернулось в отрасль в виде четырех разных независимых издательств[130 - «Детская литература» рассказывает историю ДЕТГИЗа на своем сайте: https://detlit.ru/izdatelstvo-detskaya-literatura/ (дата обращения 31.07.2023).]. Основанное в 1933 году, издательство в первый же год существования опубликовало почти 8 миллионов экземпляров книг 168 наименований – впечатляющий размах, учитывая не самые благоприятные политические и экономические обстоятельства того времени[131 - См. сайт ДЕТГИЗа, раздел «История»: https://detgiz.spb.ru/ob-izdatelstve/ (дата обращения 31.07.2023).]. У издательства были отделения в Москве и в Ленинграде, оно меняло название четыре раза за свое существование в советское время – от ДЕТГИЗа к Детиздату, обратно к ДЕТГИЗу, пока, наконец, не было переименовано в издательство «Детская литература». В 1991 году «Детская литература» раскололась по географическому признаку: московское подразделение продолжало называться «Детской литературой», а санкт-петербургское превратилось сразу в несколько компаний, каждая из которых включила в свое название слово «лицей», чтобы обозначить «связь с Пушкиным»[132 - Через несколько лет санкт-петербургская часть издательства вернула себе имя ДЕТГИЗ, поскольку слишком многие звонили в офис для того, чтобы записать своих детей на учебу в лицей.]. ДЕТГИЗ и «Детская литература» вернули себе утраченные позиции совсем не сразу; только к началу 2000?х годов оба издательства стали публиковать заметное количество книг ежегодно. Пережив много пертурбаций, «Детская литература» осталась в Москве, а ДЕТГИЗ обосновался в Санкт-Петербурге. И «Детская литература», и ДЕТГИЗ публиковали, наряду с большим количеством классики советского времени, книги, написанные современными писателями, с иллюстрациями современных художников.

1990?е годы стали временем существенного западного влияния в смысле невероятного роста количества переводной детской литературы; при этом большинство переведенных книг были либо европейскими, либо англоязычными. Проблемы, которые испытывали ДЕТГИЗ и «Детская литература», а также медленный выход на рынок западных компаний в самом начале 1990?х позволили новым российским издательствам включиться в публикацию книг и периодических изданий для детей и подростков. Новые издатели следили за потребностями рынка, понимали наличие значительного спроса на новые переводы хорошо известной зарубежной прозы, учитывали необходимость обеспечивать прибыльность публикаций. Все, кроме одной компании, начали с издания широкого спектра книг для разнообразной взрослой аудитории и в какой-то момент обратились к детским книгам и книгам для подростков. Компания АСТ первая начала внедрять иностранные бренды для детей на российский рынок: детский отдел издательства приобретал права у многих международных компаний, таких как Disney, Sanrio, Fox, Warner Brothers, Hasbro, Mattel и DC Comics[133 - Tan T. A Young (and Very Ambitious) Group of Publishers // Publishers Weekly. April 4, 2011. https://www.publishersweekly.com/pw/by-topic/international/international-book-news/article/46715-a-young-and-very-ambitious-group-of-publishers.html (дата обращения 31.07.2023).]. Компания АСТ продолжала интересоваться рынком детской литературы, хотя и не стала самым большим производителем детских книг в России. Генеральный директор компании Олег Бартеньев заметил в 2012 году, что с точки зрения демографии

группа детей от года до десяти в три раза больше, чем группа в возрасте от семнадцати до двадцати пяти, […] и это обеспечивает большие возможности для детской книги и связанных с ней товаров[134 - Там же.].

В результате Бартеньев использовал возможности растущего рынка и открыл сеть книжных магазинов «Буква», а также книготорговую компанию «Топ-книга»[135 - Там же.]. Даже после того, как компания «Эксмо» приобрела АСТ в 2013 году, издательство АСТ сохранило контроль за распространением книг.

Другое гигантское издательство, «Эксмо», тоже было рождено на российской почве[136 - По крайней мере по количеству наименований «Эксмо» в 2012–2016 годах обогнало АСТ. См.: Печать Российской Федерации. М.: Книжная палата, 2017.]. Основанное Олегом Новиковым и Андреем Гредасовым, «Эксмо» по структуре напоминало АСТ и уделяло внимание как детскому, так и взрослому книгоизданию. «Эксмо» открыло три сети магазинов: «Буквоед», «Библиосфера» и «Читай-город». «Эксмо», как и АСТ, стремилось публиковать бестселлеры – книги таких авторов, как Стиг Ларссон, Маргарет Этвуд и Рэй Брэдбери, а также произведения известных российских писателей – Татьяны Толстой, Людмилы Улицкой, Виктора Пелевина[137 - Как и АСТ, «Эксмо» продолжало заниматься изданием детских книг. Олег Новиков отмечал, что «направление развития рынка указывает на растущий интерес к детским книгам, хобби, ручному труду и творчеству, кулинарии и массовой литературе» (см.: Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers). Хотя в 2011 году «Эксмо» утверждало, что интерес к детским книгам сохраняется, сотрудники Российской книжной палаты в 2012 году высказывали опасения по поводу продолжающегося падения тиражей в категории «детская литература». В 2012 году было напечатано 99 млн экземпляров, тогда как в 2011?м их было 102,7 млн, а в 2010?м – 132 млн (см.: Печать Российской Федерации. М.: Книжная палата, 2012. С. 9).].

В 2014 году «Эксмо» и АСТ слились в одну мегакомпанию, крупнейший российский издательский концерн, выпускающий тысячи детских изданий в год. Но и после слияния эта компания не стала самым большим производителем детских книг на рынке; им по-прежнему оставался «Росмэн» – крупная компания, основанная в 1992 году с целью публикации исключительно детских и подростковых книг[138 - Важно отметить необычайно быстрый рост «Росмэна». Согласно статистике, приведенной в сборнике «Печать Российской Федерации», в 2012 году «Росмэн» стоял на шестнадцатом месте по количеству публикаций. К 2016 году компания переместилась на девятое место и производила почти тысячу различных наименований книг в год (см. сборники «Печать Российской Федерации» за 2012–2016 годы).]. За последние годы издательство «Росмэн» вышло за рамки лишь печатной продукции, оно производило также художественные принадлежности, игрушки, украшения для детей, канцелярские товары[139 - См. сайт издательства «Росмэн»: http://rosman.ru/about/ (дата обращения 31.07.2023).]. Как АСТ и «Эксмо», компания «Росмэн» смогла утвердиться на рынке до того, как туда пришли иностранные компании, и до того, как «Детская литература» и ДЕТГИЗ возобновили свою деятельность. В 1990?х годах, когда рынок был еще не слишком насыщен, «Росмэн» купил права на «Гарри Поттера», а потом и на трилогию Филипа Пулмана «Темные начала», а также на такие франшизы, как «Лего», «Маленький зоомагазин», игрушки Tonka. Поначалу, как утверждал президент «Росмэна» Михаил Маркоткин, компания «зависела от переводов из?за отсутствия современных детских книг»[140 - Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers.]. В 1990?х годах «Росмэн» смог создать себе имя именно на переводах, публикация которых приносила достаточный для постоянного роста доход. В первые годы, с 1992?го до 1995-го, до 90 процентов книг были переводными; даже в 2010?м российские книги составляли лишь четверть наименований, вышедших за год[141 - Там же.]. По мнению Маркоткина, будущее компании было за маркетингом, компьютерными играми, телевизионными программами и товарами для детей[142 - Там же.]. Существующая уже двадцать лет компания «Росмэн» остается самым крупным издателем детской литературы и самой большой компанией, занимающейся исключительно детским книгоизданием и товарами для детей и подростков; в этом смысле «Росмэн» напоминает американскую компанию Scholastic.

Укрепив свои позиции на рынке российской детской литературы, «Эксмо–АСТ» и «Росмэн» заняли первое, второе и девятое место среди десяти самых крупных российских издательств, включая специализированные и педагогические[143 - Топ-50. Рейтинг издательств 2016 г. М.: Российская книжная палата / ИТАР-ТАСС, 2017. Часть из десяти ведущих издательств работали в области образования («Просвещение») или государственных стандартов («Стандартинформ»).]. Пятым в этом списке стало издательство «Азбука-Аттикус», которое тоже появилось в 1990?х годах. Оно состояло из четырех подразделений: «Азбука», «Иностранка», «Колибри» и «Махаон»; все вместе они, как «Эксмо» и АСТ, выпускали сотни наименований детских книг ежегодно. По словам генерального директора издательства «Азбука-Аттикус» Аркадия Витрука, современные родители чаще путешествуют и знают о мире куда больше, чем родители в советское время, поэтому их эстетические требования и вкусы значительно сложнее[144 - См.: Детский мир: лучшие книжные издательства // Афиша. 2011. 9 декабря. https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/archive/8603/ (дата обращения 31.07.2923).]. В своих интервью Витрук особо отмечал визуальные аспекты выпускаемых книг, такие как качество бумаги, отличные иллюстрации и трехмерные эффекты:

Теперь можно найти книги на любой вкус, от советской классики до авангардных европейских книжек-картинок, интересных книжек-раскладушек и последних новинок. В то же самое время потребитель стал гораздо требовательнее и, прежде чем купить книгу, обращает пристальное внимание на ее содержание[145 - Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers.].

«Азбука-Аттикус» публиковала и переводные, и отечественные книги; издательство приобрело права на серию Лемони Сникета «33 несчастья» и многие другие известные книги[146 - В 2010 году 44 процента продукции издательства «Азбука-Аттикус» составляли переводные издания. См.: Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers.]. Сотрудница «Махаона» Алла Мотина отмечала, что издательство в целом выпускало от трехсот до четырехсот детских книг в год, уделяя особое внимание иллюстрированным изданиям для маленьких детей[147 - Личное интервью с Аллой Мотиной (20.10.2011).]. Все же «Азбука-Аттикус», будучи пятым по размеру издательством в стране, выпускала только пять процентов российской книжной продукции, что подчеркивало, насколько сильны на книжном рынке были позиции «Эксмо» и АСТ[148 - В 2010 году издательства «Эксмо» и АСТ опубликовали свыше 9000 наименований книг каждое; «Просвещение» и «Азбука-Аттикус» выпустили примерно 1500 наименований каждое. «Росмэн» оказался пятым, издав в тот год около 1000 наименований книг (Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers).].

В первой полусотне относительно крупных издательств, начавших свою деятельность до 2000 года, были еще два, которые занимались детскими книгами, – «Центрполиграф» и «РИПОЛ классик»[149 - Другие издательства из списка десяти крупнейших занимались публикацией преимущественно учебников и энциклопедий, что выходит за рамки нашего исследования.]. «Центрполиграф», который в 1990?е годы приобрел права на книги издательства Harlequin, сумел еще до наступления нового столетия занять свою нишу в крайне прибыльном секторе романов для подростков; однако основной фокус издательства все же лежал в области литературы для взрослого читателя. «РИПОЛ-классик», еще одна компания, которая появилась в середине 1990?х, выпускала книги для читателей разного возраста. Возглавляемое Сергеем Макаренковым издательство публиковало в соотношении примерно 60 к 40 как книги, написанные по-русски, например «Денискины рассказы» Виктора Драгунского, так и переводную литературу, в том числе популярный цикл Кассандры Клэр «Орудия смерти», фэнтези в жанре young adult. РИПОЛ утверждал, что издает книги только самого высокого художественного качества; в 2010 году компания была названа девятым по величине и быстрее всех растущим российским издательством, однако с тех пор потеряла такой высокий рейтинг среди компаний, публикующих книги для детей и для взрослых[150 - Согласно данным, опубликованным ИТАР-ТАСС, «РИПОЛ классик» занял тринадцатое место среди самых активно действующих издательств в 2015 году и тридцать шестое в 2016 году. См.: Топ-50. Рейтинг издательств 2016 г. М.: Российская книжная палата / ИТАР-ТАСС, 2017. См. также: Таблица 8. 100 издательств, выпустивших наибольшее количество книг и брошюр в 2015 г. М.: Российская книжная палата / ИТАР-ТАСС, 2016.]. В 2000?х годах РИПОЛ, как «Эксмо» и АСТ, занялся книжной торговлей и открыл сеть книжных магазинов в Москве, Санкт-Петербурге и за их пределами[151 - Элизабет Ван Леар, книжный агент, работавшая в Москве, писала в журнале BookBrunch об уникальности российского книжного рынка и роли издательств в распространении книг: «В России около трех тысяч книжных магазинов, что для страны такого размера совсем не много. Продажа книг за пределами больших городов крайне затруднена, и издатели сообщают, что по крайней мере 50 процентов продаж совершается в Москве и Санкт-Петербурге. Для малых издательств процент книг, проданных в этих городах, поднимается до 80. Более того, издатели жалуются, что книжные магазины крайне консервативны, старомодны на вид и не склонны к риску; их компьютерные каталоги устарели. […] Недавно издательство „РИПОЛ классик“ открыло сеть из одиннадцати магазинов – три в Москве, остальные в других крупных городах России. Свой собственный магазин – очевидно наилучший способ не попасть в дьявольские сети российской системы распространения книг» (Van Lear E. London Fair Dealer feature: A Russian riddle // BookBrunch. April 26, 2011. http://www.bookbrunch.co.uk/page/free-article/london-fair-dealer-feature-a-russian-riddle/ (дата обращения 31.07.2023)).]. Как и другие крупные российские издательства, РИПОЛ покупал права и на отдельные книги, и на серии, но, в отличие от «Эксмо–АСТ» и «Росмэна», РИПОЛ оставался в первую очередь издателем детских книг, а не поставщиком новых брендов[152 - Чтобы подчеркнуть свой престижный имидж, РИПОЛ сообщал на своем сайте: «Мы следим за литературными трендами на всех континентах и ищем захватывающие и необычные истории» (см. раздел «Об издательстве»: https://ripol.ru/about/about-publisher/ (дата обращения 31.07.2023)).].

К концу 1990?х разнообразие игроков в российской книжной индустрии привело к разительному увеличению наименований книг, доступных юному читателю. Благодаря этим огромным переменам на книжном рынке число отдельных наименований, издаваемых ежегодно, за первое постсоветское десятилетие увеличилось более чем вдвое. Соответственно, произошли и другие изменения: несмотря на значительное расширение ассортимента, количество экземпляров, печатающихся каждый год, составило только четверть тиражей 1990 года. В 1990 году было выпущено 1706 наименований детских книг общим тиражом почти 300 миллионов экземпляров; к 2000 году количество наименований резко возросло до 4123, однако общий тираж упал до 71 миллиона экземпляров[153 - См.: Приложение II, таблица 2.]. Такое сокращение общего числа экземпляров произошло из?за значительного уменьшения тиражей каждой книги; если в 1990 году средний тираж составлял 226 800 экземпляров, то к 2000 году у детских книг он сократился в тринадцать раз – до 17 220. Другими словами, в советское время можно было купить гораздо больше книг (и стоили они достаточно дешево), но выбор был крайне ограничен. У многих советских детей дома на полках стояли такие же книжки, что и у их сверстников, а во многих семьях были одинаковые кухонные полотенца или тарелки – типичное следствие плановой экономики. В результате государственной монополии на книгоиздание не было ни конкуренции, ни разнообразия товаров. И хотя после развала государственной монополии многие новые книги появились почти мгновенно, в 1990?х годах жители России все же покупали меньше книг, чем в советское время: серьезным препятствием оказались слишком высокие цены.

Значение перехода от огромных советских тиражей с малым количеством наименований к постсоветским малым тиражам с разнообразным ассортиментом книг невероятно важно; это явление оказало большое влияние на развитие книжного дела, особенно если учесть четырехкратное падение общего количества книжной продукции, опубликованной с 1990 по 2000 год. Советские граждане гордо называли себя одной из самых читающих наций в мире, поскольку считали, что читают в среднем гораздо больше часов в неделю, чем американцы или жители Западной Европы[154 - См.: Lovell S. The Russian Reading Revolution: Print Culture in the Soviet and Post-Soviet Eras. Basingstoke and London: Routledge, 2000. В этой книге дается подробная информация о культуре чтения в России по сравнению со странами Запада.]. Как мы уже говорили в первой главе, книжная индустрия вместе с образовательной системой способствовали созданию устойчивого канона детской литературы, который обеспечивал основу для обучения почти 300?миллионного населения Советского Союза. Коллапс этой системы имел серьезные последствия для социализации детей, начиная с того, что в 1990?х годах книжный рынок распался на две значительно отличающиеся друг от друга составляющие: книги для богатых (переводы западной литературы и новые бренды) и книги для бедных (по большей части перепечатки старой советской литературы). Другими словами, к концу 1990?х дети социальных элит, продолжая читать советскую литературу, приступили к знакомству с многообразием американской и европейской детской литературы в виде книг, выпускаемых АСТ, «Эксмо», «Росмэном», «Азбукой-Аттикусом» и РИПОЛом, чего были лишены их менее обеспеченные сверстники. О том, как смена государственного планирования на рыночную экономику повлияла на изменение российских представлений о детстве, мы поговорим подробнее в пятой и шестой главах.

Возникновение малых элитных издательств и новая детская литература

Сочетание работающих на российском рынке новых российских издательств, наследников ДЕТГИЗа и западных компаний подготовило почву для появления малых элитных издательств, которые стали возникать сразу после 2003 года. В начале 2000?х АСТ, «Эксмо», «Азбука-Аттикус» и «Росмэн» постепенно увеличивали выпуск книг, написанных на русском языке, включая и те, что публиковались в СССР, но в новых, хорошо иллюстрированных изданиях. Начиная с 2003 года на динамичном книжном рынке появился ряд очень маленьких издательств, занявшихся публикацией написанных по-русски и переводных детских книг самого высокого качества[155 - К 2010 году детские и подростковые книги составляли от восьми до десяти процентов всего книжного рынка; считалось, что это единственный растущий сегмент этого рынка.]. Как и в случае компаний, производящих модельную одежду, подобные начинания ориентировались на клиентов, способных платить за качество. Ирина Балахонова, основательница детского издательства «Самокат», понимала, что к началу 2000?х книжный рынок был готов к переменам. Балахонова, которая в 1990?х жила за границей, утверждала, что, когда она вернулась в 2000 году,

в постперестроечной России книги вообще, и детские в том числе, издавались на плохой бумаге, а книги для детей к тому же были очень безвкусны – и если во всех странах такой массмаркет-сегмент существует параллельно с огромным количеством качественных книг, то в России ему на тот момент просто не было альтернативы[156 - Личное интервью с Ириной Балахоновой (24.06.2015). Необходимо отметить, что представление о «вкусе» всегда является идеологически заряженным и потому спорным. Многие из тех, кто создавали малые детские издательства, пришли из семей российской интеллигенции и работали или учились за границей. Благодаря этому они меньше боялись риска и были лучше знакомы с современными издательскими практиками.].

Малые издательства, подобные «Самокату» Балахоновой, старались предложить покупателю первоклассную продукцию и не особенно интересовались различными брендами, даже когда покупали права на переводы. Многие малые издательства в это время открыли свои компании именно с целью обеспечить детей «хорошей российской» литературой. Кроме «Самоката», в России до настоящего времени активно работает десяток таких издательств – например, «КомпасГид», «Белая ворона» (Albus Corvus), «Настя и Никита», «Клевер», «Время», «Речь», «МИФ» (аббревиатура от фамилий владельцев – Манн, Иванов и Фербер); если добавить региональные малые издательства, список станет еще длиннее. Мы подробнее остановимся на трех: «Самокате», «Розовом жирафе» и Издательском доме Мещерякова.

Любое обсуждение престижных малых издательств, возникших с 2000 по 2005 год, начинается с «Самоката» – издательства, заслуживающего всяческого уважения и восхищения. «Самокат» возник в 2003 году и продолжает свою активную деятельность до сих пор. Когда его основательницу Ирину Балахонову спрашивали, почему она решила открыть издательство, она отвечала, что, по ее мнению, в книгоиздании в то время не хватало двух вещей: современных тем и хороших иллюстраций. С самого начала «Самокат» стал обращать особое внимание и на то и на другое:

В 2003 году на российском рынке совсем не было современно, талантливо оформленных книг для детей. Уже, несмотря на то что в перестройку они стали издаваться, к началу 2000?х совсем не стало книг на «сложные», важные для современных подростков темы, в героях которых они могли бы узнать себя; комиксов и книжек-картинок (много картинок, мало текста), по сути, тоже не было[157 - Там же.].

Балахонову особенно волновало качество иллюстраций – то, что она видела в России в начале 2000?х годов, никак не соответствовало ее стандартам:

Почти все художники рисовали одинаково (так их научили рисовать в 1990?е новоиспеченные «издатели») – ярко, аляповато и в основном слоников с большими фиолетовыми глазами и длинными ресницами. Отличить «Кота в сапогах» от «Трех мушкетеров» было совершенно невозможно[158 - Там же.].

По мнению Балахоновой, во многих провинциальных издательствах, к сожалению, все еще сохранялась такая же ситуация. После многих лет работы «Самокат» продолжал выпускать книги высокого качества – и написанные молодыми российскими авторами, и переведенные со многих европейских языков. В 2015 году Балахонова так определяла издательские планы «Самоката»:

Социальный нон-фикшн – это, пожалуй, самая интересная для меня сейчас тема. Миграция, персоналии, которые повлияли на развитие нашего общества, развенчивание гендерных стереотипов – таких книг немало на мировом рынке, но для России нужно делать свои, переводная литература тут не сработает. К тому же учебники истории у нас переписывают каждые десять лет, а детям нужно как-то расти и учиться думать. И еще мне очень интересно попробовать делать качественные развивающие книги для малышей – это самый прибыльный сегмент рынка детской литературы в России и отличный способ развивать у читателя хороший вкус с пеленок[159 - Там же.].

Юлия Загачин, движимая своим пониманием того, какие книги она хочет издавать, открыла издательство «Розовый жираф» в 2007 году. В целом идеи Загачин и Балахоновой были достаточно близки, однако издательская философия «Розового жирафа» все же несколько отличалась от соответствующих представлений «Самоката». Юлия Загачин родилась в России и выросла в Нью-Йорке, получила образование в Бостоне и только после этого вернулась в Россию, чтобы открыть там детское издательство. Загачин, у которой тогда было двое маленьких детей, пришла в ужас от детских книг в России 1990?х. По ее словам, «там вообще ничего не было»[160 - Личное интервью с Юлией Загачин (20.10.2011).]. На сайте «Розового жирафа» написано, что это «первое в России детское издательство, в котором дети сами выбирают, какие книги издавать, а какие – нет»[161 - См. сайт издательства «Розовый жираф»: https://www.pgbooks.ru/about/us/ (дата обращения 31.07.2023).]. Со дня основания издательство в первую очередь публиковало известные, получившие престижные премии произведения американской детской литературы: например, книги о Кваке и Жабе Арнольда Лобела, книгу «Там, где живут чудовища» Мориса Сендака, книжки-картинки Эрика Карла, «Домик в прерии» Лоры Инглз Уайлдер, «Дающего» Лоис Лоури, «Великого чародея страны Оз» Фрэнка Баума. В «Розовом жирафе» вышли также переводы классических подростковых книг: «Шоколадная война» Роберта Кормье и «Ямы» Луиса Сашара, не говоря уже о более современных произведениях Гэри Шмидта и Евгения Ельчина.

Еще один независимый издатель, Вадим Мещеряков, основавший в 2005 году Издательский дом Мещерякова, почти сразу же стал восходящей звездой детского книжного рынка. В прошлом юрист и бизнесмен, Мещеряков решил открыть издательство, которое занималось бы только детскими книгами, открытками и блокнотами, то есть тем, чего, как он считал, не хватало в стране. Мещеряков утверждал, что его цель – «количество и качество», и качество его продукции подтверждалось многими книжными премиями, которых удостоились его издания[162 - Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers.]. Мещеряков выпускал и книги зарубежных авторов, например переводы с финского, итальянского и шведского, однако предпочитал российских авторов; переводы составляли всего десять процентов общего числа издаваемых книг. Издательство выпускало примерно 150 книг в год (примерно столько же, сколько «Самокат»). В 2010 году Мещеряков планировал перейти к выпуску литературы young adult, утверждая: «Мы хотим, чтобы наши читатели, вырастая, оставались с нами, поэтому мы расширяем сферу наших публикаций в этом направлении»[163 - Там же.]. Как АСТ и «Эксмо», Мещеряков для продажи своей продукции открыл в 2010 году торговую сеть под названием «Лавочка детских книг» – с книжными магазинами в Москве, Ростове-на-Дону, Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде[164 - Роль книжных магазинов в распространении детских и подростковых книг мы обсудим в шестой главе.].

Во время нашего интервью с Вадимом Мещеряковым мы спросили его, почему он решил основать детское издательство после стольких лет работы в бизнесе[165 - Личное интервью с Вадимом Мещеряковым (19.10.2011).]. Он объяснил, что хотел заняться чем-то более важным, чем простое зарабатывание денег, хотел сделать что-то для подрастающего поколения – для тех, кто, по его словам, «не читает, а если читает, то всякую чушь». Деятельность Мещерякова преследовала две цели: показать то «хорошее и доброе», что есть в русской культуре, и публиковать интересные, близкие по духу к отечественным переводные произведения. Его издательские планы были явно нацелены на продвижение русской национальной культуры; он выпускал немало книг, посвященных русской истории. Мещеряков также занялся переизданием написанных специально для подростков произведений позднего советского периода – книг Владислава Крапивина и Кира Булычева[166 - Владислав Крапивин (1938–2020) и Кир Булычев (1934–2003) – популярные авторы детской и подростковой литературы позднесоветского периода, их книги продолжают активно читаться в постсоветскую эпоху. Булычев знаменит серией повестей о приключениях Алисы Селезневой – они по-прежнему остаются бестселлерами. Крапивин до самой смерти в сентябре 2020 года активно содействовал развитию детской литературы, был председателем жюри книжной премии его имени и регулярно выступал перед читательской аудиторией. Как и Булычев, в поздние годы он обратился к фантастике, создав серию «В глубине Великого Кристалла», тоже ставшую бестселлером.]. Прекрасно иллюстрированные сборники сказок братьев Гримм и Александра Пушкина стали частью серии «Книга с историей» – по утверждению издательства, это их самая известная серия, заслужившая «любовь читателей и уважение в профессиональной среде»[167 - См. сайт интернет-магазина «Лабиринт»: https://www.labirint.ru/series/24512/ (дата обращения 31.07.2023).].

Мещеряков и его издательство оказались в крайне сложной ситуации, когда в 2014 году он закрыл сеть «Лавочка детских книг», в магазинах которой продавались и книги сорока других детских издательств. Первоначальный план заключался в том, что эти книжные магазины будут работать, как выразился Мещеряков,

по трем направлениям: создавать новые места, где можно купить книги малых и средних издательств, знакомить тех, кто продает книги в регионах, с разнообразными новинками в области детской литературы и обеспечивать доступность этой литературы для детей, живущих в любом уголке России[168 - Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers.].

После десяти лет попыток пробиться на рынок, заполненный большими компаниями и иностранными фирмами, относительно новые малые издательства объединились, чтобы увеличить свои продажи и прибыли. Малые и средние издательства вложили в сеть магазинов свои средства, которые никак не были возмещены, когда Мещеряков объявил о банкротстве. Банкротство «Лавочки детских книг» значительно замедлило процесс продвижения на рынок для всех участников, в результате такие издательства, как ДЕТГИЗ и «Самокат», призывали к бойкоту Мещерякова и его издательского дома[169 - Издатели детских книг выступили против «ИД Мещерякова» // Pro-Books.ru. 2014. 19 марта. http://pro-books.ru/news/3/14588 (дата обращения 31.07.2023).].

Заметное уменьшение читательской аудитории заставило и малые издательства, и российские мегакорпорации изменить подход к изданию книг для детей и подростков. Уже упомянутое четырехкратное сокращение общего объема тиражей детских книг между 1990 и 2000 годами (300 и 71 миллион соответственно) беспокоило многих и заставляло задуматься о новых возможностях в области детского книгоиздания. В результате общий тираж поднялся до 81 миллиона в 2016 году; более того, чрезвычайно вырос ассортимент книг для детей и подростков – с 1706 наименований в 1990 году до 4123 в 2000?м, а затем – почти в три раза – до 11 116 в 2016 году[170 - Выпуск книг и брошюр по целевому назначению в 2016 г. // Печать Российской Федерации. М.: Российская книжная палата / ИТАР-ТАСС, 2017. См. также: Приложение II, таблица 2.]. Цель российских издателей, крупных, средних и малых, – увеличить число наименований и разнообразие книг, доступных детям и подросткам, – оказалась успешно достигнутой[171 - Детальный разбор книг, их жанров и тем будет представлен в третьей, четвертой и пятой главах.].

Стремление многих современных издателей к разнообразию книг было вызвано опасением, что в России значительно упал читательский интерес; издатели были уверены, что дети и подростки читают гораздо меньше, чем их родители, бабушки и дедушки. Юлия Загачин, основательница «Розового жирафа», утверждала, что создала издательство не только потому, что современные дети в России читают меньше, чем читали их сверстники в Советском Союзе, но и потому, что в такой же ситуации оказались ее собственные дети; открытие издательства стало способом обеспечить российский книжный рынок такими книгами, которые были бы интересны ее детям[172 - Интервью с Ю. Загачин.]. Ольга Муравьева, главный редактор детской редакции издательства АСТ, привела статистику, указывающую на то, что в 1991 году «регулярно читали только 13 процентов подростков, и из этих 13 процентов 75 процентов были девушки»[173 - Личное интервью с Ольгой Муравьевой (21.10.2011).]. Издатели старались найти различные способы повышения интереса к чтению и среди мальчиков, и среди девочек, принимая участие в государственных программах по пропаганде чтения, представляя свои книги на книжных ярмарках, обращая особое внимание на рекламу книг среди женщин в возрасте от 20 до 45 лет, поскольку именно они покупали книги для своих детей, а потом и для внуков[174 - Tan. Young (and Very Ambitious) Group of Publishers. Интервью с О. Муравьевой и В. Мещеряковым. В 2011 году Мещеряков надеялся начать распространение книг по подписке, подобно тому, как это делает американское издательство Scholastic, организующее книжные ярмарки в школах. Однако этот проект Мещерякова так и не был осуществлен.]. Юлия Загачин рассказала в интервью, что до 40 процентов продаж осуществлялось именно на российских книжных ярмарках, открытых для публики и собирающих десятки тысяч посетителей; такие ярмарки не имеют прямого эквивалента в Европе или США[175 - Интервью с Ю. Загачин. Мы подробнее обсудим книжные ярмарки в шестой главе.].

Российских детских издателей особенно волновало качество иллюстраций. Многие из них полагали, что книжки-картинки для маленьких детей приносят в сегодняшней России самый большой доход[176 - О. Муравьева утверждала, что книги для подростков не приносят достаточного дохода, поскольку подростки часто читают электронные книги. Интервью с О. Муравьевой.]. Ирина Балахонова, основательница «Самоката» (между прочим, одна из немногих, кто не верил, что современные дети читают меньше, чем их сверстники в предыдущую эпоху), утверждала, что в России много талантливых иллюстраторов, с которыми она бы хотела поработать над разными проектами: дело не в отсутствии талантов, а в том, что издатели недостаточно используют одаренных художников[177 - Интервью с И. Балахоновой.]. Мещеряков подчеркивал, что постоянно ищет «хорошие и добрые» отечественные иллюстрации, тогда как Загачин оказывала предпочтение иллюстрациям «западного типа», где на странице больше изображения, чем текста[178 - Интервью с Ю. Загачин и В. Мещеряковым.]. Каким бы ни был подход, ясно, что элитные детские издательства с самого начала были нацелены на обеспечение читателя высококачественной продукцией с красивыми иллюстрациями, выполненными профессиональными художниками, в противовес массовой литературе, преобладавшей в книжной индустрии 1990?х годов и чаще всего использовавшей компьютерную графику. Не менее важную роль в процессе создания новой литературы для детей и подростков играли и играют книжные премии и исследовательские журналы, о которых мы поговорим ниже.

Книжные премии в XXI веке

В Советском Союзе, по сравнению с постсоветской Россией, книжные премии играли совершенно иную роль в том, что касалось развития и продвижения детской литературы. До 1969 года в Советском Союзе не было специальной премии в области детской литературы. Вместо этого знаменитые Ленинская и Сталинская премии в области литературы и искусства отмечали особые заслуги писателей, в том числе детских. С 1940?х и до начала 1970?х годов эти премии присуждали нескольким детским авторам. Престижные награды, среди прочих, получили такие известные детские писатели, как Сергей Михалков, Самуил Маршак, Вениамин Каверин, Лев Кассиль и Агния Барто[179 - Первым советским писателем, получившим Сталинскую премию за детскую поэзию, стал в 1941 году Сергей Михалков. Другими лауреатами Сталинской премии были Павел Бажов (1943, «Малахитовая шкатулка»), Вениамин Каверин (1946, «Два капитана»), Валентин Катаев (1946, «Сын полка»), Самуил Маршак (1946, пьеса «Двенадцать месяцев»; 1951, сборник «Стихи для детей»), Иосиф Ликстанов (1948, «Малышок»), Лев Кассиль (1951, «Улица младшего сына»), Владимир Беляев (1952, «Старая крепость»), Николай Носов (1952, «Витя Малеев в школе и дома») и Валентина Осеева (1952, «Васек Трубачев и его товарищи»). Когда Ленинская премия возобновила свое существование и заменила Сталинскую в 1957 году, ее тоже присудили нескольким детским писателям: Самуилу Маршаку (1963), Сергею Михалкову (1970) и детской поэтессе Агнии Барто (1972).]. Отмечая заслуги детских авторов среди более широкого круга писателей в целом, премии поднимали престиж детской литературы и подчеркивали ее важность в общем культурном ландшафте, значимость и социальное влияние, ставили ее вровень с литературой для взрослых. Отдельная государственная премия для детских произведений появилась только в брежневскую эпоху. Государственной премией РСФСР имени Н. К. Крупской (эта премия была учреждена Российской Федерацией и существовала с 1969 по 1991 год) награждался один автор в год. Большинство награжденных работали в области детского театра и музыки, хотя за годы существования премию получили Эдуард Успенский, Альберт Лиханов, Юнна Мориц, Валерий Воскобойников, Борис Заходер и Ирина Токмакова[180 - Доклад Ольги Бухиной на конгрессе ASEEES в 2015 году о развитии российских премий в области детской литературы. См. также: Литературные премии России: Путеводитель / Сост. Р. М. Рубен, Ю. К. Андреева. М.: Мин. культ. Моск. обл., Гос. науч. б-ка им. Н. К. Крупской, 2008.].

В первой половине 1990?х годов детский книжный рынок постепенно возрождался, и теперь, когда работа различных детских издательств началась всерьез, имело смысл продвигать детскую литературу с помощью новых премий и конкурсов, которые стали бы действенным маркетинговым инструментом. На рубеже веков появилось сразу несколько детских литературных премий, что, с одной стороны, отражало активную роль малых издательств в литературном процессе 2000?х годов, а с другой – помогало становлению этих издательств[181 - Расцвет детских литературных премий не уникален для российской перестройки. Кеннет Кидд и Джозеф Томас обсуждают этот феномен, ссылаясь на книгу Джеймса Инглиша (English J. The Economy of Prestige: Prizes, Awards, and the Circulation of Cultural Value. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2005): «Призы не приводят, как мы думали сначала, к культурному перенасыщению – скорее наоборот. Призы подчиняются тому, что Инглиш называет „логикой распространения“ внутри соответствующего культурного поля. Каждая новая премия порождает возможность следующей. Вероятно, самая удивительная особенность этого процесса заключается в том, что ему нет конца. К тому же скорость только нарастает» (Kidd K. B., Thomas J. T. Jr. A Prize-Losing Introduction // Prizing Children’s Literature: The Cultural Politics of Children’s Book Awards / Eds. K. B. Kidd, J. T. Thomas, Jr. New York: Routledge, 2017. P. 4).]. В отличие от Ленинской и Сталинской премий, у которых был один источник – Советское государство, постсоветские премии учреждались весьма различными институтами: литературными фондами, органами местного управления, самими издательствами. В конце концов эти премии стали важнейшим инструментом для продвижения новых авторов; премии обращали внимание читателей на начинающих, мало кому известных писателей, и эти писатели приобретали репутацию, необходимую для того, чтобы найти свою аудиторию.

В создании премий принимали участие образовательные учреждения, городские и местные администрации, специально созданные с целью награждения этими премиями литературные фонды. Типичным примером являлась Всероссийская литературная премия имени С. Я. Маршака, учрежденная в 2003 году; она вручалась городскими властями Санкт-Петербурга и Петербургским союзом писателей. Эта премия каждый год присуждалась за книги или журнальные публикации для детей в предшествующем календарном году. Со времени основания премия расширилась – ее получал уже не один лауреат, а три; индивидуальными призами награждались работы в прозе и в поэзии, а также дебютная работа детского писателя[182 - Более подробно о Маршаковской премии см.: Литературная премия имени Самуила Маршака // Региональный сайт детских библиотек. https://www.deti.spb.ru/catalog/book/prem_mar (дата обращения 31.07.2023).]. К другим важным наградам относятся премии учрежденного в 2000?х годах Международного конкурса имени Сергея Михалкова, которыми награждаются лучшие художественные произведения для подростков. Первое награждение состоялось в 2007 году, его вручали совместно Российский фонд культуры и Совет по детской книге России, поддерживаемое государством отделение Международного совета по детской книге (IBBY). Среди первых лауреатов были Светлана и Николай Пономаревы, авторы необычных подростковых произведений, за одно из которых, «Фото на развалинах», они и получили премию[183 - Жюри не награждало первой премией во второй и третий годы конкурса, но тем не менее присуждало второе и третье места. Однако самая интересная повесть Пономаревых «Боишься ли ты темноты?» (2010) так не получила никакой премии, вероятно, из?за мрачного тона и затронутых в ней трудных тем.]. Перед началом сезона 2014 года жюри Михалковского конкурса объявило новые правила, где были представлены новые цели премии:

1) привлечение внимания широкой общественности к детской литературе;

2) возрождение лучших традиций отечественной литературы для подростков; выявление и продвижение талантливых авторов, пишущих для читателей 12–17 лет на русском языке;

3) формирование у подростков духовно-нравственных ценностей, патриотизма, ответственной гражданской позиции, верности традициям отечественной культуры, исторического сознания, бережного отношения к природе.

Эти ценности отчетливо выражались в предложенном Михалковым девизе: «Сегодня – дети, завтра – народ»[184 - В 2014 году премию получили авторы исторической прозы Ирина Дегтярева, Татьяна Корниенко и Михаил Логинов (псевдоним Михаила Карчика), см.: О литературном конкурсе // Литературный конкурс имени Сергея Михалкова. http://www.svmihalkov.ru/konkurs/competition/first_history/#4 (дата обращения 31.07.2023).]. Премиями стали награждаться произведения, отражающие ностальгию по советскому прошлому и стремление к особому русскому национальному идеалу.

Другой важной премией стала «Крапивинка», Международная детская литературная премия имени В. П. Крапивина – известного писателя, автора множества произведений, среди которых особенно хорошо известна повесть «Мальчик со шпагой» (1974). Премия была основана в 2006 году Ассоциацией писателей Урала, а с 2010 года ее учредителем стала независимая писательская организация «Содружество детских писателей»[185 - См.: Международная детская литературная премия имени В. П. Крапивина // http://lit-parus.ru/o_premii.htm (дата обращения 31.07.2023).]. Эта премия демонстрировала важность системы конкурсов для поощрения самых разных авторов и самых разных произведений. Например, из десяти финалистов «Крапивинки» 2014 года у шести книги были уже опубликованы; четверо других подписали контракты с издательствами «КомпасГид», «Время» и «Клевер» прямо в процессе награждения[186 - Жвалевский А. Обзор российских детских литературных премий // KidReader. 2013. 23 сентября. http://kidreader.ru/article/1784 (дата обращения 31.07.2023).]. Среди финалистов была Ольга Громова, автор книги «Сахарный ребенок» – одной из самых значимых публикаций для детей в 2014 году.

Некоторые конкурсы спонсировались местной администрацией и служили для поощрения региональных авторов, например премия имени Чуковского, которую вручали на ежегодном фестивале «Чукфест»; Международная литературная премия имени П. П. Ершова, вручаемая в городе Ишиме; Всероссийская литературная премия имени П. П. Бажова, присуждаемая в Екатеринбурге; премия имени Александра Грина, учрежденная администрацией городов Кирова и Слободского[187 - До 2017 года председателем жюри премии имени Чуковского был Эдуард Успенский (см.: Премия имени Корнея Чуковского // Фестиваль Чуковского. http://chukfest.ru/award/ (дата обращения 31.07.2023)). Премия имени Ершова чаще всего присуждалась региональным авторам, а премия имени Бажова – авторам из Екатеринбурга и других городов Урала и Сибири. Премия имени Александра Грина (не следует путать с премией «Алые паруса», которую проводило Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям с 2003 по 2008 год) существовала в регионе долгое время. Более подробно о значении детских книжных премий см.: Рудишина Т. Литературные премии, которые нам нужны // Папмамбук. 2012. 29 февраля. http://www.papmambook.ru/articles/134/ (дата обращения 31.07.2023).]. Отдельные города и книжные фестивали также учреждали свои конкурсы. Во время ежегодной Московской международной книжной ярмарки (ММКЯ) Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям выбирало «Книгу года». В 2006 году приз за лучшую детскую книгу получил поэт и переводчик Григорий Кружков, а в 2012?м – Сергей Белорусец за поэтический сборник «Парикмахеры травы». Другими важными книжными фестивалями, где также вручались книжные премии, являлись июньский Московский международный открытый книжный фестиваль, Красноярская ярмарка книжной культуры (КРЯКК), проходившая при поддержке Фонда Михаила Прохорова, и Всероссийский фестиваль детской книги, организуемый Российской государственной детской библиотекой в Москве[188 - Последний Московский международный открытый книжный фестиваль прошел в 2014 году; начиная с 2015 года его сменил книжный фестиваль «Красная площадь».].

Одними из самых важных для писателей и издателей стали премии «Заветная мечта» и «Книгуру»[189 - Слово «Книгуру» образовано сочетанием слов «книга» и «ру», что напоминает о кенгуру, а также о Рунете. На логотипе конкурса изображен кенгуру, читающий книгу.]. «Заветная мечта» просуществовала относительно недолго, всего лишь с 2005 по 2009 год, однако эта премия принесла признание некоторым из наиболее известных теперь российских авторов, пишущих для детей и подростков. Лауреатами «Заветной мечты» стали Екатерина Мурашова, которая получила эту премию за повесть «Класс коррекции» в 2006 году и за повесть «Гвардия тревоги» в 2007?м, Дина Сабитова, Юлия Кузнецова, Марина Аромштам, Эдуард Веркин и Николай Назаркин[190 - Обо всех этих авторах мы подробнее поговорим в четвертой и пятой главах.]. До 2009 года Сабитова и Кузнецова были практически неизвестны читателям, теперь они одни из самых высоко ценимых авторов книг для подростков. Дину Сабитову заметили сразу же после того, как она получила премию «Заветная мечта» 2009 года за повесть «Цирк в шкатулке». С этого времени Сабитова опубликовала еще четыре повести, и ее произведения были переведены на французский, испанский и украинский языки. В 2010 году она была номинирована на престижную международную премию памяти Астрид Линдгрен.

Первая повесть Юлии Кузнецовой «Выдуманный жучок» получила премию «Заветная мечта» в том же 2009 году. Вторую повесть «Помощница ангела» Кузнецовой удалось опубликовать после получения премии имени Крапивина в 2011 году[191 - Как пишет об этом Ольга Колпакова, редактор издательства «Центр Нарния» позвонил Юлии Кузнецовой через десять минут после объявления результатов присуждения Крапивинской премии, при том, что рукопись книги пролежала в издательстве несколько месяцев (см.: Колпакова О. Литературная премия имени В. П. Крапивина: Интервью // Детские чтения. 2012. № 1 (1). С. 191–196).]. Третья повесть Кузнецовой «Где папа?» еще не была опубликована, когда удостоилась второго места на конкурсе «Книгуру» 2012–2013 годов; сразу же после этого она была выпущена Издательским домом Мещерякова. Четвертая книга Кузнецовой «Дом П» вышла в престижном издательстве «КомпасГид». Благодаря участию в книжных конкурсах Кузнецова и многие другие писатели превратились в ведущих авторов российской предподростковой и подростковой литературы.

Самая влиятельная детская литературная премия «Книгуру» была учреждена в 2010 году и немедленно помогла добиться признания более молодому поколению авторов, пишущих для подростков; некоторые из них уже обрели известность, другие только начинали писательскую карьеру[192 - Лауреатами «Книгуру» были Ая эН, Юлия Кузнецова, Эдуард Веркин, Светлана Лаврова, Станислав Востоков, Игорь Жуков, Андрей Жвалевский и Евгения Пастернак. См. сайт конкурса «Книгуру»: http://kniguru.info/ (дата обращения 31.07.2023).]. Для «Книгуру» был характерен более легкий, чем для других конкурсов, тон: жюри состояло из детей и подростков в возрасте от 10 до 16 лет. Каждый из них должен был зарегистрироваться на сайте конкурса, оценить по крайней мере пять книг по десятибалльной шкале и написать комментарии по крайней мере к трем произведениям. Самые активные члены жюри сами получали призы (электронные гаджеты). Юные эксперты часто оказывались практически первыми читателями новых книг и их первыми судьями. Другим чрезвычайно важным аспектом конкурса являлось то, что тексты книг были выложены на сайте в открытом доступе. За первые семь лет существования конкурса возникла открытая всем читателям библиотека достаточно большого объема, в которой сосуществовали уже опубликованные и еще неопубликованные тексты. Открытый доступ не расхолаживал издателей, они охотно издавали книги победителей конкурса: из двадцати шести книг – призеров первых шести лет – опубликовано двадцать две. Эти цифры подтверждают необычайный успех премии, целью которой было «найти и представить обществу новую интересную русскоязычную литературу для подростков»[193 - См. сайт конкурса «Книгуру», раздел «О конкурсе»: http://kniguru.info/o-konkurse (дата обращения 31.07.2023). Не все новые конкурсы были столь же успешны, как «Книгуру». В 2013 году Фонд Михаила Прохорова учредил новую премию под названием «Baby-НОС» для награждения лучшей детской книги, опубликованной за последние десять лет. Длинный и короткий списки первого (он же последний) сезона конкурса включали в себя таких известных авторов, как Дарья Вильке, Артур Гиваргизов, Екатерина Мурашова, Наталья Нусинова, Дина Сабитова и Сергей Седов. В конце концов премию получила книга Наринэ Абгарян «Семен Андреич. Летопись в каракулях» (2012), проиллюстрированная Викторией Кирдий. Этот выбор вызвал продолжительную дискуссию именно благодаря высокому качеству поданных на конкурс книг.].

Исследовательница Мария Черняк, изучающая влияние премий на успех на детском литературном рынке, отмечала, что

появление такого литературного конкурса, как «Книгуру», где решение, какая книга важна и интересна современному подростку, принимают сами юные читатели, было продиктовано временем. Лишенный премиального закулисья и «взрослых» издательских игр, конкурс сразу же открыл современной детской литературе новые и яркие имена[194 - Черняк М. Эффект узнавания реальности в современной прозе для переходного возраста // Детские чтения. 2013. № 4 (2). С. 140. Эта статья была также опубликована по-английски (см.: Cherniak M. The Effect of Recognizing Reality in Contemporary Prose for Teens // Russian Studies in Literature. Russian Children’s and Young Adult Literature. 2016. Vol. 52. № 2. P. 130–148).].

Черняк подчеркивала тот факт, что премии чаще всего получали новаторские, современные произведения; исследовательница опровергала два слишком долго держащихся стереотипа относительно российских читателей-подростков: «первый, что у нас нет литературы для подростков, и второй, что современные подростки не читают»[195 - Черняк М. Эффект узнавания реальности. С. 141. Говоря о новаторских книгах для подростков, Черняк приводит в пример такие произведения, как «Мне 14 уже два года» И. Костевич, «Библия в SMSках» Аи эН, «Мужчинам до 16 об автомобиле» М. Колодочкина, «Где папа?» Ю. Кузнецовой, «С точки зрения кошки» М. Лебедевой, «Куда скачет петушиная лошадь?» С. Лавровой, «Русская пленница французского кота» И. Жукова.]. Как писала Черняк, книжные премии стали движущей силой литературного рынка, в котором дети и подростки могут сами, свободно и независимо, оценивать книги, и это помогает развитию индустрии и выявлению новых, талантливых авторов. Конкурс «Книгуру» с его детским и подростковым жюри оказался важнейшим элементом нового книжного рынка; конкурс символизировал собой возможности выбора и демократическое, снизу вверх, развитие российской детской литературы начиная с 1991 года, в противовес советской книжной индустрии и советской системе распространения книг.

Очевидно, что и сами издатели были заинтересованы в создании новых конкурсов. «Росмэн» учредил собственную премию «Новая детская книга» примерно в то же самое время, когда появился конкурс «Книгуру»[196 - См. сайт издательства «Росмэн»: http://rosman.ru/new-childrens-book; сайт премии «Новая детская книга»: http://newbook-awards.ru (дата обращения 31.07.2023).]. На конкурс «Росмэна» принимались неопубликованные произведения на русском языке, а премией служила возможность публикации рукописи в издательстве. Первый же конкурс принес издательству невиданный коммерческий успех: лауреат первой премии Наталья Щерба стала автором бестселлера – серии в жанре фэнтези «Часодеи». В 2016 году «Росмэн» наградил участников конкурса в семи различных номинациях, а всего на конкурс было подано более 3150 произведений – это подчеркивало размах, с которым издательство подошло к поиску новых, многообещающих авторов[197 - Среди победителей конкурса 2016 года были следующие книги: «Фея Бориса Ларисовна» Т. Русаковой, «Макабр» М. Юриной, «Совиный волк Бубо» А. Строкиной, «Мироискатели. Паутина старого города» А. Вольских, а также иллюстрации художницы Инны Папоротной. См. сайт премии «Новая детская книга»: http://newbook-awards.ru/новая-детская-книга-7-2015-2016/ (дата обращения 31.07.2023).]. Издательство «Росмэн» быстро поняло, какой движущей силой в смысле продаж является книжный конкурс, привлекающий внимание читателей и к самому издательству, и к уже опубликованным книгам.

Даже краткий обзор показывает, что книжные премии, которые появились за последние два десятилетия, выполняли множественную функцию: они помогали новым авторам в начале их карьеры, привлекали читателей, способствовали продажам книг и укрепляли репутацию издательств. В этом смысле конкурсы сыграли огромную роль в ренессансе российской детской литературы, столь заметном в начале XXI столетия.