скачать книгу бесплатно
Произнося свою речь, он увеличивал изображения того, о чем говорил. Голографические картины занимали почти все пространство в центре комнаты, создавая у слушателей впечатление, что они находятся внутри пейзажа.
– Там есть все необходимое для производства одежды, пластмасс, стали, топлива и, конечно же, нашего жидкого золота – воды. На сегодняшний день Марс практически не населен, но в скором будущем все изменится. Сейчас там работают четыреста двадцать два человека, а скоро их будет… – Ламонт обвел взглядом комнату. – Скоро их будет четыреста тридцать восемь. Эти люди живут в одном-единственном комплексе, размером примерно с торговый центр.
В центре комнаты включилось объемное изображение прозрачного купола в разрезе. Несколько уровней-этажей. Жилая квартира с видом на каменистую сухую пустошь, над которой встают две луны. Кинотеатр. Бассейн. Картинки сменяли друг друга. Ровные грядки с капустой под кевларовым куполом высотой под сто метров. Женщина, склонившаяся над грядкой. Улыбающаяся пара с младенцем на руках.
– С начала программы на Марсе заключено четырнадцать браков, и на данный момент за пределами Земли родились девять детей. Этот аспект очень важен, и вы были выбраны для участия в программе, помимо прочего, и с учетом психологической совместимости. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что мы надеемся, вы уживетесь друг с другом.
Адри нервно заерзала на стуле. Она ненавидела уживаться с кем бы то ни было.
– Вы строите будущее человечества, и это поистине грандиозное будущее. Когда-нибудь мы преобразуем состав атмосферы на Марсе, чтобы человек мог свободно ходить и дышать без скафандра. Когда-нибудь мы снимем шлемы и выйдем из-под защиты жилых куполов. И это будет и ваш вклад тоже. Я встречусь с каждым из вас лично. Дату и время индивидуальной беседы вам сообщат дополнительно. После этого собеседования мы примем окончательное решение, подтвердим обоюдные обязательства и подпишем контракт. В ближайшие два с половиной месяца вам предстоит пройти интенсивную предстартовую подготовку и получить дополнительную специальность. Сейчас вы посмотрите небольшой информационный ролик, а я пока с вами прощаюсь.
Он запустил видео – первый голографический кадр: космический корабль на старте – и вышел из комнаты. В фильме не было ничего нового, все это Адри уже знала: техническая информация о перелете, химический состав атмосферы Марса, его недр и поверхности, общие принципы работы жилых куполов, дальнейшие планы по освоению Марса и превращения его в планету, пригодную для жизни.
Когда фильм закончился, включился свет, но в центре комнаты задержалось объемное изображение леса, который когда-нибудь будет посажен на Марсе. Адри будет скучать по лесам. Она только теперь поняла, что на Земле остается много всего, с чем ей жаль расставаться.
Собравшиеся не спешили расходиться. Они разговаривали друг с другом, шутили, смеялись. Адри застенчиво примкнула к группе, направлявшейся к выходу, но они замешкались в дверях, не желая прерывать беседу, и Адри пришлось неловко встать с краю. Вроде как она с ними, а вроде сама по себе. Потом какая-то девушка – кажется, Саба – обернулась к ней и улыбнулась.
Адри отчаянно пыталась придумать, что сказать. Она категорически не умела говорить ни о чем с незнакомыми людьми, но знала, что надо знакомиться, взаимодействовать, уживаться. А как иначе? Она взглянула на голографический лес и пробормотала, схватившись за соломинку:
– Я люблю живую природу.
И тут же смутилась и покраснела. Я люблю живую природу?! Это надо же такое ляпнуть!
Саба растерянно заморгала, и Адри сделала вид, что ей скучно.
– Ладно, увидимся, – пробурчала она и принялась пробираться к выходу сквозь толпу.
Адри решительно заявила, что сама сядет за руль на обратном пути. Навигатор в машине Лили не работал, и на выезде из города они заблудились. Они трижды проехали мимо заповедника вымирающих видов животных, который Лили упорно именовала зоопарком, и мимо комплекса зданий городской администрации. Наконец ей удалось вырулить в пригород: очень приятный зеленый район старых частных домов.
Лили смотрела в окно, тихо напевая себе под нос и явно о чем-то размышляя.
– Что? – раздраженно спросила Адри. Злилась она на себя. Она все еще не успокоилась после неловкой и неудачной попытки вступить в беседу с Сабой.
– В голове не укладывается, как вы могли на такое решиться, – сказала Лили. – Не понимаю, зачем вам на Марс.
– Лично мне хочется сделать что-то полезное. – Адри сама поняла, что ответ получился каким-то уж слишком резким. Она сделала глубокий вдох и добавила: – Возможно, уже в скором времени людям придется переселиться на Марс.
Лили вежливо кивнула. Кажется, эта тема была ей совершенно не интересна.
– Да, наверное, – пробормотала она.
– Как будто мы заново создаем мир, – сказала Адри. Ей почему-то хотелось, чтобы Лили поняла и прониклась. – Только на этот раз мы подойдем к делу с умом. И все сделаем правильно.
Лили надолго задумалась.
– Просто мне интересно, ради кого ты спасаешь мир. Как я поняла, ты не любишь людей.
Адри взглянула на нее, на секунду оторвав взгляд от дороги.
– Просто это действительно большая жертва, – задумчиво проговорила Лили. – Акт наивысшей любви.
Адри долго молчала, подбирая слова.
– Взаимодействовать друг с другом это в наших же интересах. Любовь – механизм выживания. Инструмент эволюции.
Лили закатила глаза.
– О боже.
Адри раздражало, что Лили не понимает: все завидуют колонистам. И колонисты достойны всеобщей зависти.
– Тут есть свои плюсы, – сказала она, сосредоточенно глядя прямо перед собой. – Я буду жить несколько сотен лет.
– Пф. Кому захочется жить так долго? Я бы не согласилась даже за миллион долларов. – Лили взмахнула руками, словно отталкивая невидимый подарок.
– И хорошо. Туда набирают только молодых, – не сдержалась Адри.
Лили лукаво прищурилась, словно ее забавлял этот спор.
– И что такого хорошего в молодых? – спросила она.
– Например, – сказала Адри, – мы не испоганили нашу планету, как вы. Я имею в виду, старшее поколение.
Лили опять отмахнулась, но в этот раз было заметно, что она внутренне напряглась.
– Я знаю, что вы, молодые, как-нибудь разберетесь. Все не так плохо на самом деле.
– Да, там нет Майами, и вряд ли есть Бангладеш и белые медведи, – натянуто проговорила Адри. – Человечество тратит миллиарды долларов, чтобы создать колонию на Марсе, потому что нам нужна стратегия выхода. Что должно произойти, чтобы ты поняла, насколько все плохо?
Лили долго молчала, и Адри вдруг стало стыдно. Она вела себя как идиотка. Набросилась на старую женщину с обвинениями, попыталась задеть ее чувства, даже не зная, зачем ей это надо.
– Ты мне солгала, – сказала Лили, глядя в окно.
– В чем? – спросила Адри.
– Ты та еще сволочь.
Они опять долго молчали. Адри переваривала услышанное. Это было обидно, но, вероятно, правдиво. А потом Лили легонько ущипнула ее за плечо.
– Но это не страшно. Я люблю сволочей. Они колоритные.
Адри сердито нахмурилась.
– Можно я буду тебе писать? Когда ты улетишь? – спросила Лили.
– Конечно, можно. У нас будет видеосвязь. Мы же не в девятнадцатом веке. И я не принимаю обет молчания.
Лили улыбнулась.
– Конечно. Все так быстро меняется, я не успеваю следить. Я всегда думала, это так хорошо… Жизнь меняется. Но, кажется, я ошибалась. – Она невесело усмехнулась.
Они подъехали к дому. Лили вышла из машины и огляделась по сторонам.
– Моя мама была оптимисткой. Наверное, это у нас семейное. – Она покосилась на Адри. – Она любила эту ферму. А теперь не осталось почти никого, кто ее помнит.
Адри посмотрела в сторону домика черепахи. Лили проследила за ее взглядом. Галапагоса смотрела на них и жевала большой лист салата.
– Вот она помнит, – сказала Лили. – Как те очки в «Великом Гэтсби». Она видела все, но никому ничего не расскажет.
Адри не читала «Великого Гэтсби».
– Ты на нее очень похожа, – сказала Лили. – На мою маму. Она тоже была как стихия, как сила природы.
Адри не знала, что на это ответить, и поэтому промолчала. Она не любила выслушивать комплименты, они ее только смущали. И еще она искренне не понимала, почему Лили так безудержно и настойчиво с ней мила.
Лили в тот вечер пошла спать раньше, и Адри решила опять поискать письма – без особой надежды. Это был странный, необъяснимый порыв, не понятный даже ей самой. Может быть, ей хотелось найти эти письма, чтобы отдать их Лили – в качестве извинений за грубость. Адри осмотрела все комнаты – кроме той, где спала Лили, – заглянула во все шкафы и все ящики, поднялась на чердак (она в жизни не видела столько хлама, собранного в одном месте). И наконец в библиотеке, за рядом книг, в зазоре между стеной и покосившейся полкой обнаружился толстый конверт из плотной бумаги. Внутри лежал блокнот в тканевом переплете с обтрепавшимися краями. На внутренней стороне обложки было написано от руки: «Дневник Кэтрин Годспид». Адри даже не верилось, что она нашла этот дневник, столько лет пролежавший за книжной полкой.
Первая страница блокнота была исписана сверху донизу мелким, убористым и неразборчивым почерком. Когда Адри хотела открыть дневник на последней странице, из него выпала пачка почтовых конвертов и открыток, разлетевшихся по полу. Бумага пожелтела от времени, чернила выцвели, но надписи еще читались. Все открытки и письма были адресованы Бет Эбботт (а более поздние – миссис Бет Годспид). Отправителем значилась Ленор Олсток, Форест-Роу, Англия.
Сложив все бумаги в неровную стопку, Адри сунула их обратно в блокнот и унесла в свою комнату.
Годы спустя, даже когда Адри удалось собрать всю информацию, которую только можно было найти, она всегда вспоминала тот вечер в доме Лили как первое и поэтому самое ценное прикосновение к своей истории.
Усевшись на кровати и скрестив ноги, она открыла первую страницу дневника и принялась разбирать мелкий почерк.
Сегодня утром опять была буря. Пыль налетела словно из ниоткуда. Как серая туча, мчавшаяся не по небу, а по земле.
Она читала всю ночь до рассвета.
Кэтрин. Часть I
Дневник Кэтрин Годспид
Ханаан, Канзас
20 мая 1934 года
Сегодня утром опять была буря. Пыль налетела словно из ниоткуда. Как серая туча, мчавшаяся не по небу, а по земле. Я вышла из сарая и увидела облако пыли на северо-восточной границе участка. Бежать в дом было поздно. Пришлось схватиться за изгородь, чтобы меня не сбило с ног, и тут налетел вихрь. Прошелся по коже песком, как наждачкой. Пыль забилась в глаза и горло. А потом все прошло, и небо вновь сделалось беспощадно безоблачным.
Теперь все покрыто тонким слоем песка. Мамины книги в библиотеке припорошены мелкой пылью. Тост за завтраком скрипел на зубах, яичница тоже. Но на этой неделе нам еще повезло. Бывает, что пыльные бури не стихают по несколько дней.
Мне снится дождь и мокрые листья, даже когда я не сплю. Хочется лечь на клочок свежей зеленой травы и никогда не вставать.
Я нашла эту открытку на дне ящика маминого комода, когда искала монетки, которые мама могла отложить, когда с деньгами было не так туго.
Я перечитала открытку раз шесть и все равно ничего не понимаю. У нас нет никого из знакомых по имени Ленор, и мама ни разу не упоминала о ком-то, кого так зовут.
Я вижу маму в окно. Она копается в огороде, который нас кормит. Я вижу Эллиса, нашего помощника, у сарая. Эллис слушает по радио трансляцию бейсбольного матча и кладет сено в кормушку нашей единственной тощей коровы. Галапагоса барахтается в грязи – там, где когда-то был пруд, – и пытается поймать муху. Бизи в прихожей кашляет на собаку.
Мне хочется расспросить маму об этой Ленор, но мама, как никто другой, умеет превращаться в камень. Можно говорить с ней часами, и она не произнесет ни слова. Всю жизнь я пытаюсь научиться считывать ее сигналы. Она любого затянет в свое молчание.
Сегодня утром она сказала, что почувствовала в сухом ветре запах дождя. Мы все переглянулись и согласились, что дождь уже на подходе. Но согласились лишь на словах. Наши глаза говорили другое.
Наш дом полон секретов. Главный секрет: нам всем страшно.
Двадцать четыре солнечных дня подряд. Куда подевались облака?
25 мая 1934 года
Утром в церкви мы молились о дожде и о здоровье президента Рузвельта. Почти всю службу я следила за Бизи, чтобы она не ковырялась в носу и не вгоняла нас в краску своими размышлениями вслух вроде того, что Иисус не особенно-то и страдал, если заранее знал, что отправится прямо на небеса. С виду Бизи маленькая и хрупкая, но она та еще озорница, и все это знают. В то же время меня почти никто не замечает. Даже мама называет меня своим серым воробышком: я некрасивая и неприметная. Но Эллис говорит, что я никакой не воробышек, а гриф или коршун, если судить по тому, как я нарезаю круги по дому по вечерам. Я беспокойная, неугомонная, не могу ни минуты усидеть на месте.
Именно Эллис посоветовал мне завести дневник. В церкви Эллис сидит на краю нашей семейной скамейки, и каждый раз, когда я на него смотрю, он неизменно разглядывает свои руки, низко склонив голову. Когда мне становится скучно во время службы, я представляю, как Эллис спит у себя в амбаре – и мысленно бужу его поцелуем.
Как это обычно бывает после воскресной службы, народ не спешил расходиться. Люди толпились на церковном дворе, окликали друг друга, здоровались, делились новостями за прошедшую неделю. Как только мы вышли на Мэйн-стрит, жар солнца обрушился на нас, как кувалда. Как всегда, все подходили перемолвиться словом с Эллисом. Если я серый воробышек, то он – яркий павлин. Черноволосый, пригожий, с неизменной смешинкой в глазах и открытой улыбкой, будто он искренне рад всему миру, и каждый прохожий – его добрый друг. Люди тянутся к Эллису. В городе все его любят.
По дороге домой мы зашли в лавку к Джеку. Пока мама выменивала муку на старый фермерский инвентарь, мы с Эллисом отбирали нужные нам товары и складывали их на прилавок. Я взяла в руки яблоко, подержала секунду и положила на место, потому что для нас это не магазин, а скорее музей сокровищ. По большей части.
– Тут пишут, последняя пыльная буря дошла аж до Нью-Йорка, Бет, – сказал Джек маме, склонившейся над газетой, что лежала на дальнем конце прилавка. Выглядел Джек неважно. Изможденный, поблекший, встревоженный. Как и все в городе. – Пишут, в некоторых районах Техаса пыли нанесло столько, что она даже машины засыпала чуть не под крышу.
– Господь даст нам дождь, – отозвалась мама. У нее так и остался легкий английский акцент, хотя, казалось бы, за столько лет от него можно было избавиться полностью. Мама приехала сюда из Англии, когда была совсем юной. Она всегда говорит, что трава там зеленая, влажная и густая, и деревья покрыты зеленью, сочной, как лаймы.
Мамина вера крепка, а моя утекает сквозь пальцы, как струйки пыли. И мне ее не удержать.
Лайла, дочь Джека, выбежала из подсобки и радостно нам помахала. Как и все девчонки в городе, она по уши влюблена в Эллиса. И, по-моему, он тоже в нее влюблен. Им обоим семнадцать, они на год старше меня. Эллису нравится меня дразнить, называя малявкой, но когда он так делает, Лайла смотрит на него с укором, молчаливо поддерживая меня.
Лайла принялась переставлять товары на полках, стараясь держаться ближе к Эллису. Он оперся о прилавок и постучал пальцами по столешнице.
– Не сделаешь скидку на яблочко? – спросил он, беря в руку яблоко, которое я только что положила на место. Я жутко смутилась, но Лайла улыбнулась, отобрала яблоко у Эллиса и положила в кулек с мукой совершенно бесплатно. Так Эллис воздействует на людей. Я знала, что поделюсь яблоком с Бизи – и, скорее всего, мне достанется только долька, – но у меня все равно стало тепло на душе.
Эллис обернулся ко мне, собрался что-то сказать, но тут наше внимание привлекла яркая афиша на стене позади кассы – мы увидели ее одновременно.
Афиша скромно висела ниже уровня глаз: почти все пространство листа занимала картинка с красивой танцовщицей в длинной золотой юбке и серьгами-кольцами в ушах. На заднем плане виднелись львы, кобра, поднимавшаяся из корзины, мужчина с огромными гирями, колесо обозрения. Поверху шла надпись большими красными буквами: «Цирк «Шурум-бурум». Скоро и в вашем городе!»
– Ух ты! – проговорила я шепотом.
– Ух ты! – эхом повторил Эллис. – Ты посмотри на нее!
Я шлепнула его по руке и покачала головой. Я смотрела вовсе не на танцовщицу, а на маленькую картинку в правом верхнем углу афиши, как будто налепленную поверх в самый последний момент. Две узловатые старческие руки, между ними бьет молния, а написано: «Вы готовы отдать 10 долларов за вечную жизнь? Мы даем вам такую возможность. Только в «Электрике»! Только в полночь!»
– Что такое «Электрика»? – спросила я Джека.
– Как я понимаю, какой-то аттракцион. Они здесь пробудут недели три, если не больше. Заплатили мне два доллара, просто чтобы повесить свою афишу, но… – Он смущенно взглянул на маму. – Наверное, я ее уберу и верну им деньги.
– Это было бы правильное решение, – сказала мама, с сомнением глядя на афишу. Мама – человек робкий и осторожный. Никогда в жизни она не нарушила ни единого правила и очень считалась с общественным мнением, а бродячие цирки общественность не одобряла.
Но по дороге домой эта афиша никак не шла у меня из головы: сморщенные старческие руки, зигзаг молнии.
Однажды Эллис сказал, что если бы можно было взвесить человека вместе с душой, то я состояла бы на два процента из жира, на десять из воды, и на девяноста – из неисполнимых желаний. (Эллис считает, что знает меня лучше всех – даже лучше, чем я сама себя знаю, – но с математикой у него туго.) Он говорит, я так много думаю о дожде, говорю о дожде и мечтаю о дожде, что в следующей жизни я стану лужей, и вот тогда буду счастлива. Каждый раз, когда нам попадаются фотографии из других городов и стран, я говорю ему, что мне хочется там побывать.
