скачать книгу бесплатно
Платье Надежды, или Минор свинг для двоих. Пьеса-квартирник
Игорь Арсеньев
Время действия пьесы – начало XXI века. Сергея, инженера-технолога со стажем, проработавшего на заводе более сорока лет, «сокращают». Надя, как может, поддерживает семейный бюджет: тайно от мужа торгует розницей в электричках, к тому же скрывает своё увольнение из библиотеки, в которой прошла вся её молодость.Пьеса ранее была опубликована в сборнике «Любовь да будет непритворна».
Платье Надежды, или Минор свинг для двоих
Пьеса-квартирник
Игорь Арсеньев
© Игорь Арсеньев, 2021
ISBN 978-5-0053-4225-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
26 дек. 2019 г., 11:45 (из письма актрисе Ольге Волковой)
Дорогая Ольга Владимировна!
Я знаю, Вы были в Питере. Я честно ждал вашего звонка, чтобы передать свое видение пьесы «Платье Надежды». Отдельные сцены читались в Доме ветеранов сцены на пару с актрисой Галиной Гудовой. И уже тогда (почти сразу) сложилась, я бы сказал, исповедальная шукшинская интонация. Однако если представить, что по ходу сюжета можно задействовать музыкантов вживую, а в придачу к ним юную танцевальную пару (как альтер эго Сергея и Нади), то, думаю, без боязни можно пускаться в любое плавание!
Ведь, Ольга Владимировна, согласитесь, «квартирник» не нуждается ни в особенных театральных костюмах, ни в сложных, дорогостоящих декорациях, ни в каком-то особенном сценическом свете; «квартирник», если угодно, можно играть при свечах, однако непременно с душой, и талантливо, и, разумеется, с великолепным чувством юмором, которого Вам не занимать. А если это (Бог даст) когда-нибудь произойдет, то для определения наиболее выразительной тональности пьесы (что очень важно!) я настоятельно рекомендую просмотреть документальный фильм «Прогулки с Бродским» (режиссер Елена Якович (1994)), в особенности с этого места: «Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно – в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но, в конце концов, у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: „да кто он такой?“ И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: „да кто ты такой?“ Одним из проявлений этого неуважения друг к другу являются эти самые шуточки и ирония, предметом которой является общественное устройство. Самое чудовищное последствие тоталитарной системы, которая у нас была, является полный цинизм или, если угодно, нигилизм общественного сознания. Разумеется, это и удовлетворительная вещь, приятно пошутить, поскалить зубы. Но все это мне очень сильно не нравится. Набоков однажды сказал, когда кто-то приехал из России и рассказывал ему русский анекдот, он смеялся: „Замечательный анекдот, замечательные шутки, но все это мне напоминает шутки дворовых или рабов, которые издеваются над хозяином в то время, как сами заняты тем, что не чистят его стойло“. И это то положение, в котором мы оказались, и я думаю, было бы разумно попытаться изменить общественный климат. На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало… Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Не вижу этого ни в политической жизни, ни в культуре. Это тем горше, когда касается культуры, потому что, в общем-то, самый главный человек в обществе – остроумный и извивающийся. Я говорю издалека. Думаю, что, если мы будем следовать тем указаниям или предложениям, которые на сегодняшний день доминируют в сознании как интеллигентной части населения, так и неинтеллигентной, мы можем кончить потерей общества. То есть это будет каждый сам за себя. Такая волчья вещь».
Действуют:
СЕРГЕЙ, инженер.
НАДЯ, его жена.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
НАДЯ (словно во сне). Улыбаюсь, как в детстве. В сорочке, отороченной маминым кружевом, я выпорхнула на крыльцо старого дома. Осторожно, боясь оступиться, я осторожно сошла в сад. Босиком просеменила по мокрой прохладной траве, и, не касаясь земли, я лечу – мелькаю межу миллиардами цветных ветров, где все уточняется, становится объемным и ярким, притом невероятно возвышенным! Но я оглянулась! Я ахнула! Я чуть не задохнулась от смеха! Дом, в котором я родилась и взошла, – дряхлый, точно изъеденный мухомор! «Боже мой, – подумалось мне, – его тайна раскрыта!» И я, я… будто сплетена из тончайших серебряных нитей – вся, вся, вся… устремилась ввысь!
СЕРГЕЙ (зрителям). Нулевые! Хаос в стране! Хаос в квартире! Одним словом: ремонт!.
НАДЯ (им же). Сергей в замешательстве, – перед ним большая клетчатая сумка, – в фирменной упаковке он обнаружил новые мужские носки, колготки, перчатки, платки…
В дальнейшем актеры читают ремарки по умолчанию – произвольно.
НАДЯ (зовет). Сергей!
СЕРГЕЙ. Надя!.. (Он нелепо, по-клоунски прикрывает находку газетным листом; притворился, якобы читает…) Я здесь.
НАДЯ (входит). Интересно?
СЕРГЕЙ. Что?
НАДЯ. Что пишут.
СЕРГЕЙ (не сразу). Пока не понял. А что?
НАДЯ. Замотался, как ёжик в газету и спрятался, да, милый?
СЕРГЕЙ. Да… (Смущенно.) Дети – рисуют… Деду Морозу…
НАДЯ. Естественно – предновогодние дни.
СЕРГЕЙ (зрителю). Я загодя снял с антресолей всю «коллекцию обстоятельств».
НАДЯ (ему же). И пусть за окнами нашей квартирки сгустилась страшная темень…
СЕРГЕЙ. Мы раскатываем, кроим, режем на части старые, но все еще новые и даже нераспечатанные рулонные остатки обоев прежних времен, а тут…
НАДЯ. А тут… (Суетится, помогает мужу.) Дети – рисуют!
СЕРГЕЙ. Надя, а знаешь, хорошо, что ты пришла сегодня немного пораньше.
НАДЯ (так же). Конечно, Серёжа, конечно, хорошо.
СЕРГЕЙ. Честное пионерское, я бы справился один, но с тобой как-то веселей.
НАДЯ. Конечно, справился, конечно, веселей. (Зрителю.) Все ее бесит, все раздражает. (Сергей спотыкается, чуть не падает, она кидается к мужу.) Сережа!
СЕРГЕЙ. Видела, видела, видела?!
НАДЯ. Что – видела?
СЕРГЕЙ. Палуба дрогнула. (Ищет причину.) Как тебе эта проделка, этот кунштюк?
НАДЯ. Слава богу, не расклеил носа. Уф! Что теперь?
СЕРГЕЙ (постепенно приходит в себя). Эти – режь кромку.
НАДЯ (приглядывает за мужем). Серёжа, а ты синиц покормил?
СЕРГЕЙ. Не успел.
НАДЯ. Что так?
СЕРГЕЙ. Да… поздно уже. За окном темнотища. Не видно ни зги…
НАДЯ. Пичуги как пить дать сидят где-нибудь там и ждут твоих благодеяний.
СЕРГЕЙ. Возможно, тем более, что вчера прилетали две новые.
НАДЯ. Ну да! А впрочем, хорошо быть добрым, когда это не трудно.
СЕРГЕЙ. Надя, ты сейчас на что намекаешь?
НАДЯ. Не на что, а на кого.
Еще немного – и ты начнешь понимать птичий язык.
СЕРГЕЙ. Преувеличиваешь, как всегда. (Забирается на подоконник, открывает форточку, насыпает в кормушку семян.) Мать честная!
НАДЯ. Сергей, что случилось?
СЕРГЕЙ (удивленно). Комар залетел!
НАДЯ. Комар? Где?
СЕРГЕЙ (наблюдает). Обжился – наглец.
НАДЯ (удивленно). Комар – в декабре?
СЕРГЕЙ. В декабре.
НАДЯ. Да, но… за бортом минус за двадцать. Сережа, разве зимой комары обитают?
СЕРГЕЙ. Надя, как видишь – еще как обитают.
НАДЯ (осмотрелась). Померещился тебе твой декабрист.
Первая музыкальная пауза
Оба сделали вид, что заняты делом.
НАДЯ. Сергей Никифорович, что с ванной будем на этот раз делать, м?
СЕРГЕЙ. А что?.. Клеенкой оклеим, клей есть…
НАДЯ (возмущенно). Что? Этим старьем? Этим?! Нет! Вот уж нет так нет!
СЕРГЕЙ. Надя, мы же договорились…
НАДЯ. Убогость, нищета и, вообще… скупердяйство.
СЕРГЕЙ. Не скупердяйство, а бережливость, рачительность. Клеенка, кстати, не старая; залежалась немного, а так…
НАДЯ. Сережа, по чесноку…
СЕРГЕЙ. По – чему?
НАДЯ. Тебе самому не противно?
СЕРГЕЙ. Ни грамма. Мы клеили так всегда – это наша традиция.
НАДЯ (будируя). Традиция?! Не нужна мне такая «традиция». Меня из роддома принесли в дом, построенный в стиле конструктивизма, а это – соцреализм! Но это уже не важно; Сережа, мне надоели помойки из дурацких ковров, нелепой посуды, не имеющей ценности мебели.
СЕРГЕЙ. Хорошо, но что ты пытаешься доказать? Ты мечтаешь избавиться от старого, а что взамен? Где, а главное, на что ты хочешь приобрести новое?
НАДЯ. Сережа, под клеенку вечно затекает вода, а там… (Сменив тон.) Ну, цыганенок, цыпленок, нельзя ли придумать что-нибудь… революционное, прогрессивное – в твоем духе?
СЕРГЕЙ (не сразу). Можно, конечно… Но что, например?
НАДЯ. Кафелем ванну отделаем.
СЕРГЕЙ (удивленно). Кафелем? Надя, каким кафелем? Где мы его возьмем?!
НАДЯ. Ну, или каким-нибудь пластиком – под перламутр. (Мерцая ресничками.) Ну, кто у нас голова?
СЕРГЕЙ (удивляясь еще больше). Пластиком?!
НАДЯ. Ну да, цветным. Я видела: во!
СЕРГЕЙ. Надя, ты в своем уме? Каким пластиком? Где он у нас?
НАДЯ. Купим. Закажем…
СЕРГЕЙ. Оклеим клеенкой «под перламутр» – и привет.
НАДЯ. Сережа, я тебя умоляю!
СЕРГЕЙ. Как всегда: потолок размоем, как следует прошпаклюем, прокрасим водоэмульсионочкой – шах, мат, и будет-будет, я тебе говорю!
НАДЯ. Господи! Дай мне терпения!
СЕРГЕЙ. Наденька, не форсируй. Я заранее знаю, что ты мне сейчас спрогнозируешь: «Сережа, дорогой, давай займем денег, поедем и купим кафель – самый дешевый. Милый-дорогой-брильянтовый, ведь стыдно кому показать; мы с тобой давно не студенты…» Так?
НАДЯ. Монотоша! Зануда!
СЕРГЕЙ (примирительно). Допустим… Кто класть будет?
НАДЯ. Класть – что?
СЕРГЕЙ. Да клеить, клеить… Кафель клеить – кто будет?
НАДЯ. Ты, разумеется.
СЕРГЕЙ. А если я не умею.
НАДЯ. Научишься. А не хочешь, давай я сама…
СЕРГЕЙ. Надя, ни ты, ни я этим ремеслом не занимались ни разу.
НАДЯ. И что? Для нас главное – нАчать, а там – догоним и перегоним.
СЕРГЕЙ. Неужели не ясно, – я не могу уметь все. Значит, приглашать, значит, платить. Сколько?
