Негоциант

скачать книгу бесплатно

Негоциант
Анатолий Анатольевич Подшивалов

Господин изобретатель #6Попаданец (АСТ)
Попаданец, что-то помня из школьной химии и фармакологии, с которой сталкивался по работе, изобретая и воюя в Абиссинии (видимо, первым из попаданцев), все же добивается успеха, несмотря на всяческое противодействие автора, посылающего ему невзгоды и испытания. Заключительная глава выглядит трагически, но это не окончание книги, а всего лишь очередное испытание, через которое суждено пройти главному герою.

Анатолий Подшивалов

Негоциант

Уважаемые читатели!

Поскольку предлагаемое вашему вниманию произведение относится к жанру «Альтернативной истории» поведение и личностные характеристики реальных исторических личностей являются вымыслом автора и вариантом их поведения в другой реальности, равно как и сходство второстепенных героев с реально существовавшими людьми является случайным, и автор за это ответственности не несет – это же фантастическая художественная литература.

Данное произведение написано от первого лица и представляет собой дневниковые заметки главного героя. С определенного момента повествование будет идти от третьего лица, но привязка ко времени и местности сохранится.

Глава 1. Авиамодельный кружок ЕИВ Михаила Александровича

15 января 1893 г., Петербург

Ну вот, наконец-то можно перевести дух и вспомнить, что творилось в течение этих безумных недель. На Новогоднем балу в Зимнем Маша блистала и ее постоянно приглашали танцевать. Я же стоял вместе со старичками, которые косились на мой странный мундир: не то тайный советник, не то действительный статский, ясно, из новопроизведенных, построить новый мундир не смог, только лишнюю розетку добавил. А собственно, так оно и было, я кинулся к старому портному, но он за два дня сделать ничего не мог, только разве что звездочку-розетку на воротник с шитьем добавил, я договорился о построении нового парадного мундира, но уже только после праздников, на шинель и тужурку, то есть сюртук, достаточно было нашить новые петлицы, что мне портной тут же и сделал, но не пойду же я в сюртуке на бал, это как в трениках на заседание райкома заявиться.

Зимними предновогодними вечерами мы прогуливались с Машей недалеко от дома. Она каждый раз здоровалась с грифонами, смахивая варежкой снег с их морд. Особенно хорошо было на улице после того, как свежевыпавший снежок припорошил грязь и копоть из десятков тысяч труб, которые коптили минимум два раза в сутки, делая снег серым. Дворники убирали улицы, каждый у своего дома, за этим следили городовые и могли оштрафовать хозяина. Грязный снег с навозом – извозчики не так стеснялись, как летом, хотя штрафы за нагадившую в центре лошадку никто не отменял, сбрасывали прямо в канал. Ефремыч следил за работой дворника Василия, и у нас претензий от полиции не было, да и Вася оказался добросовестным мужиком, чистил снег во дворе везде, где доставала его лопата.

Жалованьем прислугу я не обижал, каждый получал приличную зарплату, да и, приехав после Рождества в Питер, попросил Ефремыча всех собрать и вручил конверты с премией – всем по 50 рублей, а Ефремычу и Хакиму по сотне (напомню, что в месяц приходящая прислуга получала в Питере 5–7 рублей, а живущая на хозяйских харчах – и того меньше). Ефремыч вел хозяйство, все записывал и отчитывался мне, я вручал ему несколько тысяч вперед, и пока этого хватало на квартал. Отдельно я выделил своему дворецкому денег на обновки и теперь он выглядел очень солидно, Хакиму купил серебряные газыри к черкеске (их у него было две – парадная и повседневная) и серебряный наборный пояс для кинжала.

Пригласил своего телохранителя выбрать себе оружие из оставшихся эфиопских подарков, раз царь разрешил мне их забрать себе. Хаким долго выбирал и остановился не на самом красивом кинжале (который я собирался ему подарить, но раздумал и решил – пусть воин сам выберет себе оружие), а на более простом, правда, тоже в серебре, но лезвие, как объяснил мой телохранитель, у него было из старого булата, таких теперь днем с огнем не сыщешь. Еще бывший ассасин выбрал себе две шашки дамасской стали: одна с травленым изречением из Корана на лезвии, другая попроще. Потом я увидел, как он ловко с ними обращается, с двумя сразу, когда вращающиеся со свистящим звуком клинки сливаются почти что в круг.

С холодным оружием к такому бойцу вообще подойти нельзя, причем Хаким, похоже, мог вращать клинки сколь угодно долго, а потом нанести неожиданный удар, сначала одним, а потом другим, часто с поворотом, как бы уклоняясь от удара противника. По утрам на заднем дворе мы теперь вместе делали зарядку – он по своей системе, я – по своей, украдкой наблюдая друг за другом, что это сосед там творит. Конечно, в этом чаще был замечен я – мне было просто интересна работа телохранителя с холодным оружием – это что-то такое, что передается из глубины веков и я даже не пытался просить научить меня «приемчикам». Единственное, в чем я мог посоревноваться с Хакимом – в стрельбе из пистолета, но после первых же стрельб к нам пожаловал городовой и объяснил, что соседи пожаловались на стрельбу, тогда мы (вернее – Хаким) оборудовали тир в подвале.

Подвал, как и обещали, вычистили и побелили, но, чтобы не было рикошетов, пришлось один угол заложить мешками с песком и по бокам метров на пять сделать то же самое, тогда можно было пришпиливать мишени на деревянную стенку впереди мешков и палить в свое удовольствие. Хаким привык к «смит-вессону» и попросил купить ему это оружие, я дал ему пострелять из нагана, но бывший ассасин все же остановился на более тяжелом револьвере. Тогда мы поехали в оружейный магазин, и я купил на свое имя «смит-вессон» армейского образца с кобурой и патронами и вручил его Хакиму.

Маша, похоже, пожалела о том, что подарила диадему Ксении, великой княжне царственные родители купят у Фаберже и не задумаются, я же отписал мастеру Исааку, что в счет денег за шелк пусть изготовит примерно такую же диадему, но без рубинов, лучше с сапфирами и, если совсем повезет, с мадагаскарскими звездчатыми (их еще не скоро начнут искусственно выращивать, а рубины – вот-вот и появятся). Потом еще нарисовал колье из бриллиантов, увидел на новогоднем бале на ком-то из жен великих князей красивое украшение, вот нечто подобное пусть и сделает для Маши, в Африку за драгоценностями я Хакима пошлю. А пока диадемами и колье при достаточно ярком электрическом освещении в Николаевском зале Зимнего дворца пусть блистают другие дамы. Маша все равно их красивее – молодость никакие бриллианты не заменят. Говорят, что, когда свечи в Николаевском зале заменили на электролампы, многие аристократические дамы были недовольны, в полумраке свечей их морщины были менее заметны, даже под слоем грима и пудры.

Кстати, про Хакима и Машу: особенно теплой встречи у Маши с бывшим ее телохранителем как-то не произошло, Хаким склонился в низком, до земли поклоне (мне он так никогда не кланялся), а Маша лишь слегка кивнула с надменным видом. Все же в Эфиопии сословная пропасть между господами и слугами еще глубже, нежели в Российской империи. Я потом ее спросил, почему она так с Аглаей не поступает или с Ефремычем. Маша ответила, что Аглая – не служанка, а компаньонка, она получает жалованье дорогими подарками, Ефремыч – мой дворецкий и доверенное лицо, у эфиопских расов это обычно дворяне и не всегда – мелкие баляге. Вот к остальным слугам, кухарке, горничной, дворнику Маша относилась надменно, и они принимали это как должное. Поэтому в Москве Рождество они встречали вдвоем с Аглаей, а слуги сидели на кухне и веселились, и я бы пошел к ним. Видимо, я все же воспитан по-другому, князь я фуфловый и никогда настоящим не буду, Маша – другое дело, хоть и эфиопская, а аристократка еще та.

Она мне тут на днях выговорила (хорошо хоть наедине), что я очень уж запанибрата с Хакимом, я ответил, что это в Африке он был Хакимом, а в России – Христофор, на что она мне напомнила, что он вообще-то – кровавый убийца, и неизвестно, что еще от него ждать, а ты (то есть я) его обласкал и приблизил. И это о чем? А очень просто: во-первых, Маша отказалась быть посаженой матерью на свадьбе Малаши и Хакима (я-то все равно буду посаженым отцом, я же обещал), во-вторых, мне надоело каждый раз искать извозчика и я купил экипаж, подрессоренный, с закрывающимся кожаным верхом и меховым медвежьим пологом, а также с моими княжескими гербами на черных лакированных дверцах. К экипажу были прикуплены пара лошадок каурой масти, которыми вызвался править Хаким (все-таки я его звал так, как-то привычнее, да и телохранитель мой пользовался христианским именем, похоже, только в разговорах с Малашей).

Хакиму была куплена черная бурка (чтобы не мерз зимой, сидя на козлах) и такая же папаха, новая черкеска и алый бешмет, благодаря чему со своей черной бородой он смотрелся абрек-абреком и пугал питерских обывателей одним своим видом. Борода у Хакима росла хорошо, несмотря на то что кожа для новых щек была взята с верхней части груди[1 - «Шагающий лоскут» – сначала срезается одной частью с груди и приживляется на нижнюю часть щеки. Для этого пациент месяца три ходит с наклоненной к плечу головой, потом второй конец с груди отсекается (а первый уже прирос на месте) и приживляется, куда надо.] (а там тоже волос будь здоров), вот он и зарос смешанной растительностью, начиная от густых усов до окладистой бороды, при этом шрамов внизу видно не было. И вот такому живописному жениху я на целый день отдал коляску, чтобы молодые съездили в деревню за благословением Малашиных родителей, а моя жена с Аглаей в этот день «намылились» тратить денежки по магазинам, и вот не тут-то было – коляски нет, а на извозчике мы не поедем… Малаша пока живет вместе с горничной в одной комнате, но после свадьбы переедет к Хакиму, хотя, подозреваю, что она к нему туда и так бегает давно. Она убирает в комнатах, но вот как-то Маша заявила, что Малаша плохо справляется со своими обязанностями и ее надо уволить. Выяснилось, что Маша сделала такое заявление с подачи Аглаи, я ей как-то выговорил за то, что у нее в светелке грязно и беспорядок, мол, могла бы и сама подмести пыль. А Аглая решила вину за собственную грязь свалить на Маланью, но сделала это через Машу, вообразив, что Маша имеет на меня сильное влияние, как аристократка на бывшего купца. И вот опять – нате вам, на извозчике мы не поедем, в посаженые матери не пойдем, нам зазорно, просто интриги мадридского двора…

Я не стал выслушивать нотации, этого еще не хватало, и ушел в Зимний, благо был приглашен приходить когда заблагорассудится и мастерить с Мишкиным авиамодель. Планер мы уже сделали и запустили – он довольно неплохо летал, пока Мишкин не пустил его с крутым набором высоты, подъемной силы не хватило и аппарат грохнулся, сломав центральную рейку. Но это все были ягодки, цветочки наступили позже, когда прикрутили резиномотор. Модель с первой попытки спикировала в пол и разломилась пополам в районе центроплана, разбросав по сторонам крылья. Пришлось идти в дворцовую мебельную мастерскую. Там нам подправили воздушный винт, вернее сточили лишнее – он был слишком перетяжелен и изгиб винта слабо выражен. После доработки винт стал похож на настоящий пропеллер первых аэропланов – краснодеревщик его даже отшлифовал. А вот центральную балку сделали понадежнее и крепление крыльев изменили. Я объяснил Мишкину про подъемную силу и кривизну крыла, из-за чего эта сила и возникает. После еще пары неудачных попыток, впрочем, не закончившись столь катастрофическими, как первая, наша модель пролетела законные тридцать метров.

На следующие полеты пришли глянуть царственные родители. Я исполнял обязанности авиамеханика, крутя закрутку резиномотора, потом держал винт, а Мишкин кричал: «От винта!», я отпускал винт, и прямо с его руки модель взмывала в воздух. Восторгам не было предела, но через некоторое время Мишкин заявил, что самолет – это хорошо («А олени – лучше», – подумал я), но ведь я обещал ему воздушный корабль. Пришлось строить корабль, я сказал Мишкину, что сначала надо организовать конструкторское бюро. Нарисовали сигарообразный корпус, в нем – три баллонета с водородом (хорошо бы с гелием, но где его возьмёшь). Впрочем, с точки зрения безопасности приземление дирижабля на открытый огонь исключено – свечей в Зимнем уже несколько лет нет. Воздушный винт сделаем побольше и разместим впереди, а резиномотор пройдет вдоль корпуса и будет спрятан под обшивкой.

Император с интересом наблюдал за работой нашего КБ и разрешил пользоваться услугами дворцовой мастерской в полном объеме. Поэтому, составив техническое задание и чертежи, мы с Мишкиным отправились на экспериментальный завод – так теперь назывался дядя Вася, который делал сигарообразный аппарат. Надо сказать, что мастер Василий так увлекся идеей воздушного корабля, что даже приволок откуда-то моток каучуковой «лапши», из которой получился неплохой резиномотор. Баллонеты заправили у продавцов воздушных шаров (собственно, баллонеты и были такими воздушными шарами).

Внизу сигарообразного корпуса закрепили грузы, уравновесив подъемную силу аппарата, так что он просто висел в комнате на высоте полутора метров. Грузы сделали в виде как бы перевернутых надстроек и башен корабля с орудиями, а впереди поставили капитанскую рубку. Наконец слегка завели резиномотор и, привязав крепкий шнур, пустили корабль в свободное плавание. Мишкин с гордостью водил на шнуре свой «летучий крейсер». За эти занятием нас и застал император. Я объяснил ему суть воздушного корабля и как он сделан.

– Скажи, купец, это тоже из твоих снов? Ведь это грозное оружие, как представлю армаду таких кораблей над Петербургом, страшно становится.

– Государь, как ни странно, но гораздо более грозным оружием, которое убьёт таких воздушных монстров, будут самолеты, модель которого ты видел. Конечно, в действие их будут приводить не каучуковые нитки, а бензиновые моторы, а на крыльях стоять пулеметы, они просто продырявят и взорвут воздушных гигантов, превосходя их в скорости и маневренности.

– А сейчас можно построить такой корабль или самолет?

– Нет, государь, таких моторов еще нет, но скоро они появятся, точнее уже появились, но пока они – беспомощные младенцы, но скоро, очень скоро, они наберутся сил, и надо быть готовым к этому. Хорошо, если Россия поймет это первой из великих держав.

Мишкину надоело носиться по огромному залу, и он подбежал к нам, таща за собой дирижабль с остановившимся винтом, как пойманную рыбу. «Папа, – закричал он уже издалека, – князь Александр научил меня строить воздушные корабли! Скоро у нас будет свой воздушный флот, и я стану его первым адмиралом!»

Пришлось объяснить, что все не так просто, на резиновом двигателе большой корабль не полетит, значит, нужен мощный и легкий мотор, который будет работать на жидком топливе. Но это как-то Мишкина не вдохновило. Тогда зашел с другой стороны.

– Слушай, Михаил, вот сейчас ты пойдешь заниматься с преподавателями. Спроси у учителя физики, как рассчитать, сколько нужно водорода, чтобы поднять десять тонн груза, и какой они занимают объем – тогда ты поймешь размер самого маленького воздушного корабля, который понесет свой вес, вес экипажа, оружия и боеприпасов. Или если это гражданский лайнер, сколько пассажиров с багажом он возьмет, если вес его собственной конструкции, моторов и топлива будет занимать от половины до двух третей от требуемого.

– Потом спроси у преподавателя химии, как получить водород для гражданского лайнера и сколько это стоит. Вот тогда ты будешь знать, во что тебе обойдется флот из десяти кораблей. А потом расскажешь об этом мне, когда я приду в следующий раз.

Мишкин ускакал на занятия, а император сказал, что он вроде бы увлекся решением этой задачи, и попросил заходить меня к великому князю, надо же поддерживать этот интерес.

– Заходи с женой, она может с Ксенией пообщаться и пошушукаться и с Олей поиграть.

Потом я сказал, что вместе с профессором Ивановым собираюсь к Георгию, а потом, возможно, придется съездить за границу, в Германию.

– А туда тебя нелегкая понесет, вон, дружок твой Агеев без руки вернулся, говорят, что это ты его на немецкого полковника поменял.

– Да, было такое дело, государь. Только вот затеял я тяжбу с немецкой компанией, что переманила у меня ведущего химика, а он открыл синтетический хинин.

– А это что за зверь? А тебе обидно, что он не у тебя его сделал?

– Государь, не то что обидно, хотя и это тоже, дело в том, что у него был со мной письменный договор, что он пять лет после работы у меня не имеет права работать на заграничную компанию, чтобы секреты за рубеж не утекали. Так вот, химик этот не уволился и не попросил даже его отпустить, а просто самовольно покинул Россию – немцы его сманили. А хинин немцам нужен, чтобы воевать и жить в Африке, иначе их там малярия будет косить. Да и не только немцам он нужен – малярия везде есть и в России тоже. Так что я оценил убытки в полмиллиона марок и требую патент передать мне.

– Ну, купец, ты и крутенек, да кто же его тебе отдаст, патент этот?

– Дело в том, что химик не уволился, а значит, работает до сих пор у меня, а по договору, все, что он сделает, работая у меня, принадлежит мне, я ему только шесть тысяч премии выплачиваю за патент…

– Ну ладно, удачи тебе, будешь рассказывать, как ты немцев прищучивать будешь.

После того разговора не прошло и пары дней, как я получил ответ от Шмидта. Юрист писал, что подавать иск придется в России, так как Вознесенский – русский подданный и ущерб он причинил русскому подданному. Ответил: «А как же тогда иск к Фарбениндустри, ведь убытки я понес от нее, и она сманила у меня работника». После этого ответа Шмидта (деньги за дело Виккерса я ему отправил полностью, а он, собака, даже не поблагодарил, только подтвердил получение) у меня сложилось впечатление, что доктор Гельмут не хочет портить отношения с немецкой единокровной компанией, мол, пусть русские сами выскребаются из своей грязи. Я ему написал, что в таком случае его гонорар уменьшается на величину гонорара русского юриста и судебные издержки, что я понесу в России, по-моему это справедливо, а так что, смотреть, как немец-перец палец о палец не ударил, а его клиент сам все делает.

Пришлось нанять юриста по ведению гражданских коммерческих дел со знанием международного права. Он меня тут же предупредил, что дело сложное, и он не гарантирует положительного исхода: если Петю еще можно засудить, что ему будет лучше вообще на родину не возвращаться, то выбить деньги с иностранной компании – дело глухое. Тем не менее иск в Коммерческий суд, рассматривающий жалобы и тяжбы фабрикантов и купцов, я подал.

С такими мыслями я собрался и поехал на вокзал, по дороге на пару дней заеду в Москву.

19 января 1893 г. Купавна

Подъехав к поселку, заметил, что начали рыть котлованы под фундаменты для большого цеха по производству лекарств и для корпуса поменьше – лабораторного. Они располагались недалеко от здания управления, куда я и зашел первым делом. Переговорил с управляющим по поводу финансов и спроса. Как и ожидалось, спрос на лекарства вышел на плато, на СЦ слегка снизился, зато вырос на ацетилсалицилку – сезон, и доктора распробовали, назначают. Поблагодарил за оперативную отправку шелка в Африку, распорядился, чтобы того, кто внес наибольший вклад в оперативную отправку, назначили начальником отдела сбыта и работы с клиентами – с него теперь и спрос будет.

Встретился с патентным поверенным, сказал ему, чтобы он внес в реестр полученные российские привилегии на перо непрерывного письма, гусеничную самоходную строительную машину – трактор и автоматическое ружье оригинальной конструкции с перезарядкой пороховыми газами. Дал ему снять копии с привилегий и заверить у нотариуса, сказав, что потом их заберу. Поинтересовался, как идут дела с подачей заявок на эти патенты за рубежом. Оказалось, что Франция одобрила все три заявки, и тамошний поверенный, нанятый по контракту, приступил к оформлению патентов, остальные страны пока молчат. Понятно, видимо, все же царь дал указание посольским протолкнуть изобретения, а, поскольку Франция сейчас особо заинтересована в расположении к ней Российской империи, то французы чинить препятствий не стали и быстро все провернули. Посмотрим теперь, как быстро оформят сами патенты.

Разобравшись с патентами, встретился с новоиспеченным начальником лаборатории Николаем Перепелицей. Работа в лаборатории кипела, без дела никто не сидел, и это мне понравилось. Николай сообщил, что нанял еще восемь химиков и шесть лаборантов, четверо взяты на испытательный срок. Пока строится здесь еще один чисто лабораторный корпус, часть людей сидит в красильном цеху, тем более там рабочих немного, почти все перепрофилированы на производство лекарств, уволили только самых бестолковых.

Поздравил его с новым назначением и премией в размере двух тысяч рублей за разработку пишущей пасты и сказал, что мы срочно налаживаем производство перьев непрерывного письма. Спросил, есть ли какие задумки по лекарствам, оказалось, что лаборатория продолжает поиск сульфаниламидных соединений, но надо испытывать их на животных, в штате есть один химик-биолог, он говорит, что нужно ставить опыты на мышах, так мы сразу будем отсекать потенциально токсичные продукты для человека. Составили заявку на штаты и оборудование для биолого-токсикологической лаборатории, я подписал ее и попросил Николая самостоятельно дать ей ход у Парамонова, если будут возражения (а я думаю, их не будет, Мефодий – человек умный), то разрешаю обратиться сразу ко мне напрямую и вообще, если что-то будет новое и перспективное, сразу докладывать мне.

Потом поехал в Александровку. Там строительство продолжалось, невзирая на зимнее время – рубили срубы для школы и больницы, такие же рубленые двухэтажные дома предназначались для рабочих – когда коляска подъехала поближе, явственно ощутил приятный запах смолистого свежего дерева, да и вид новых домов радовал глаз. Заметил, что новый цех все же перекрыли, а окна и двери заколотили, так хоть снег не попадет. Парамонов встретил меня на строительстве – молодец, не сидит в кабинетике, а шевелит народ. Поздравил его с премией в две тысячи рублей за разработку пишущего узла по моей идее, сказал, что перо запатентовали и есть спрос, надо срочно строить цех.

Посоветовались, где его строить, и все же решили, что в Купавне, там основная химия, а медные работы мы уж как-то перенесем. Попросил дать задачу мастеру, изготавливающему пишущие узлы, наладить их производство в возможно большом объеме – не менее двух тысяч в первые два-три месяца с увеличением вдвое каждый месяц и доведением до тридцати двух тысяч штук в месяц. То есть в этом году мы должны продать не менее двухсот-трехсот тысяч штук наших перьев, иначе затея не окупит вложений. Я рассчитываю на продажу в полмиллиона перьев, на этот объем надо закупать сырье и станки и нанимать людей.

– Цена завода должна быть не более 80 копеек за перо, причем себестоимость не должна превышать сорока копеек – сюда входят все издержки на материалы, оборудование, стоимость зданий, транспорт, зарплату рабочих и мастеров, ну ты и сам лучше меня должен знать, как рассчитать себестоимость и маржу. Подумай о выпуске не только дешевых ручек в деревянном корпусе, но средних по цене, но уже в металлическом корпусе из латуни и дорогих, в серебре, – я вытащил из кармана одну из подарочных ручек в серебре и вручил ее директору:

– Вот, Мефодий, владей и всячески ее демонстрируй на переговорах с партнерами, подписывай бумаги и вообще, когда директор пользуется своим изделием – значит, оно того заслуживает.

24 января 1892 г. Севастополь – Ливадия

Крым встретил меня довольно холодной и ветреной погодой, даже неприятно было ехать по Приморскому шоссе в Ливадию, подняв воротник шинели и сунув ноги под кожаный фартук коляски с поднятым по случаю ненастья верхом. Море было серым, по нему бежали серо-стальные волны с белыми барашками. Такие же темно-серые дождевые облака надвигались с моря на сушу. Моросил мелкий противный дождь, который ветром заносило под верх коляски. Вот вам и Крым, всесоюзная здравница, может, надо было Георгия в Италию, на Капри отправить – жил же там Горький-Буревестник, не тужил, хотя тоже туберкулезником был.

Георгий был не в духе, сидел у окна и смотрел на мокрые дорожки и голые ветви сада. Спросил его про самочувствие и передал письмо родителей. Великий князь ответил, что самочувствие – так себе, и погрузился в чтение письма. Прочитал, поинтересовался, тяжело ли болел отец. Я ответил, что нет, все было вовремя сделано, смотрели императора аж четыре доктора и я рядом стоял.

– А вот отец пишет, что вы, князь, ему жизнь спасли! И что это вы там запускали с Мишкиным?

– Да что вы, император преувеличил мои заслуги, лечили и спасали доктора, я лишь препарат свой принес. А с Мишкиным мы построили самолет и воздушный корабль.

Дальше я повторил все, что рассказывал Мишкину про полеты и нарисовал наши модели. Георгий внимательно слушал, но больше всего его заинтересовали рисунки, и он просто замучил меня вопросами, для чего и зачем и как оно будет летать?

– Скажите, князь, откуда вы все это знаете? Отец пишет о ваших новых изобретениях, гусеничной машине, автоматическом ружье совершенно необычной конструкции и внешнего вида, про бомбомет и огнесмесь… Не может обычный человек за короткое время придумать столько новых изобретений, да еще вот и перо это непрерывного действия, отличная ведь вещь, ни в одной стране ни у кого такой нет. Даже жюльверновские инженер Сайрус Смит из «Таинственного острова» и капитан Немо вам, как говорится, в подметки не годятся. Может, вы и «Наутилус» можете построить?

– Пожалуй, и «Наутилус» смогу, через 10–15 лет, когда будут мощные двигатели внутреннего сгорания на жидком топливе и хорошие аккумуляторы для электромоторов. Такие двигатели и аккумуляторы уже есть, правда, они пока маломощные, но инженеры, их создавшие, постоянно их совершенствуют и скоро доведут «до ума». Вот тогда и подводные лодки, и настоящий самолет можно будет построить, и воздушные корабли полетят, хоть гражданские лайнеры, хоть военные крейсера.

Дальше началось рисование дирижаблей, самолетов и подводных лодок с объяснениями и разъяснениями, что позволило замять очень неприятный для меня вопрос «откуда я все это знаю?», иначе пришлось бы плести очередную сказку про «видения» и «сны про будущее». Но каков контрразведчик наш Георгий, прямо: «Пал Андреич, вы шпион?» и пришлось бы объясняться: «Видишь ли, Юра, то есть Джоржи»[2 - Герой иронизирует над собой на тему культового советского фильма «Адъютант его превосходительства».].

– Александр Павлович, да, извините, забыл поздравить вас с очередным чином, а что это за гусеничные машины и скорострельные ружья?

Нарисовал трактор, танк и самоходную артиллерийскую установку. Рассказал про дизельные двигатели, которые уже запатентовал Рудольф Дизель, но пока этот дизель еще младенец, придется ставить старую добрую паровую машину. Зато когда дизель «повзрослеет», у нас будет готовое шасси для его установки, а может, что и отечественные инженеры изобретут (Тринклер только в этом году в Технологический институт поступит). Сказал, что в будущих войнах будут воевать моторы, и победит тот, у кого они мощнее и надежнее. Что, если мы не хотим, чтобы Россия стала второсортной державой, о которой все кому не лень вытирают ноги, надо уже сейчас строить государственные конструкторские бюро и заводы, а самое главное, готовить тех, кто на них будет работать.

А в этом деле без образования народа никак. И все – как только прозвучало слова «образование» и «народ», в голове у Джоржи как переклинило, похоже, у всех Романовых там стоит предохранитель, который включает защиту при произнесении этих слов. Лицо у Георгия стало скучным, и он свернул разговор. Ну что ты поделаешь! Даже Сандро с его авантюризмом и независимостью суждений, как только слышал про образование народа, то сразу делал такую физиономию, как будто съел кислый лимон (это когда я ему в Эфиопии рассказывал, что, мол, с моей подачи, негус ввел всеобщее светское образование и через десять лет у него будут свои инженеры и офицеры). А уж про государя императора с его твердым убеждением, что нельзя «кухаркиным детям» в университетах обучаться, и говорить нечего. Поэтому «левши» у нас только испорченную аглицкую стальную блоху подковать могут, то есть выполнить заведомо ненужную работу, а вот исправить-починить или, не дай бог, лучше сделать – это пусть немец думает, он умный.

На следующий день приехал профессор Иванов с ассистентом, который умел делать микроскопию мазка мокроты. Сделали мазок, и палочек в нем оказалось чуть ли не вдвое меньше, но я настоял, чтобы сделали еще два мазка, и там микобактерий было почти как в том, что сделали два месяца назад. Стал убеждать профессора делать всегда три мазка и брать среднее значение. А он принялся возражать, мол, зачем все это – симптоматика улучшилась, больному и так легче, он сам так говорит. Иванов аргументировал тем, что в клинике ВМА всегда делают один мазок, зачем еще два? Пришлось повторить прописную истину о том, кем является наш пациент, о том, что если умрет пациент из рабочих в клинике ВМА, то, может быть, ординатора пожурят немного и на следующий день забудут, а здесь, если такое случится, то уважаемый профессор может поставить жирный крест на своей карьере и прослужить в одном и том же чине еще двадцать лет в больнице для бедных. Пугал, конечно, вон в реальной истории тот же Алышевский после своих экспериментов с холодными душами и сквозняками стал статским генералом и Анну и Станислава первых степеней ему повесили на широких лентах через плечо, как же, ведь он был с бедным Джоржи до конца…

В конце концов, удалось всех уговорить делать как надо, тем более что мы переходим на тубецид. В связи с приемом нового препарата задержался на неделю, чтобы убедиться в том, что больной его хорошо переносит, после чего отправился прямиком в Петербург, соскучился.

Глава 2. Производительные силы и производственные отношения

4 февраля 1893 г., Петербург

Вот просто не уезжай – как уедешь, сразу завалят бумагами и неотложными делами. В Коммерческий суд из «Фарбениндустри» никто не явился, зато прибыл второй советник германского посольства, который заявил, что иск к германской компании ничем не оправдан и является незаконным, так как «Фарбениндустри» не знала об отношениях Вознесенского с его работодателем. Ага, если не знала, то почему вывезла его из России по подложным документам – юрист раскопал в Управлении Пограничной стражи, что никакой Петр Вознесенский границу Российской империи не пересекал. На это немец заявил, что это еще доказать надо, что немецкая компания к этому причастна, мол, бегство Петра Вознесенского было от бесчеловечных условий труда и беззастенчивой эксплуатации его таланта.

Одним словом, «Фарбениндустри» вывернулась, а Петю теперь в Россию ни за какие коврижки не заманить, как выразился советник посольства: «Мы знаем, что ему грозит каторга в Сибири, поэтому, если он попросит подданства Германской империи, она ему это предоставит».

Ну вот, подумал я, узник совести и жертва бесчеловечной эксплуатации молодого дарования. И ведь как в воду смотрел: назавтра несколько газет либеральных взглядов напечатали статейки о талантливом химике, которому пришлось бросить престарелых родителей и бежать, спасаясь от жестокого гнета безумного купца-самодура. Могу поспорить, что немецкая пресса напечатает то же самое, только еще больше сгустит краски.

Так что, похоже, что процесс проигран. Попросил коммерческого юриста подсчитать его расходы, и я с ним рассчитаюсь сразу же после того, как суд отклонит иск.

В бумагах обнаружилась куча чеков из модных магазинов. Посмотрел, что же Маша напокупала, и удивился, если туфли – то две пары одинаковых, если перчатки – то тоже две пары и так – все удвоенное. Да еще шесть ниток жемчуга! Общая сумма за все составила почти двадцать тысяч. Ого, у меня жена – сороконожка, да еще с двумя головами, судя по шапочкам и шляпкам! Попросил Машу объяснить: все оказалось достаточно просто – удвоенное количество – это и для Аглаи тоже… Ну ладно, обеспеченный муж должен баловать свою жену нарядами, но баловать эту кикимору Аглаю почти на десять тысяч рублей, это уже слишком.

Вызвал кикимору и приказал сдать барахло в лавки завтра же (ну, за исключением чулок и белья, которых тоже хватит на женский ударный батальон, весь жемчуг отдать Маше – его еще заслужить надо): взять Хакима и Ефремыча и вместе с ними развезти все по торговым точкам, деньги будет платить дворецкий за вещь в единственном экземпляре, никаких дублей! Это же надо, с учетом мехового манто на годовое генеральское жалованье наклянчить! Спросил Аглаю, сколько раз они ходили с Машей с театр? Оказалось, что ни разу. А что они читают в данный момент? Ничего-с! Велел кикиморе не по лавкам с хозяйкой шастать, а заниматься с Машей письменным русским, читать русскую классику и писать изложения и сочинения. Буду проверять, и не дай бог мне не понравится – отправлю обратно 3-м классом и найму нормального учителя словесности, который не будет клянчить жемчуга и шляпки.

Потом был в Гатчино у царской семьи, передал письмо Георгия и объяснил, почему при обследовании брались три мазка и почему мы перешли на новый препарат. Сказал, что все идет по плану, Георгий серьезно относится к лечению и перспективы у нас хорошие. Гуляли с царем по парку, он стал выглядеть лучше, появился румянец на щеках и постепенно состояние явно улучшается. Ходит Александр Александрович все еще неспешно, за ним охрана носит стул, и царь всегда может сесть и отдохнуть. Будем надеяться, что фатального исхода у этой простуды не будет. Когда вернулись с прогулки, меня ждало неприятное известие – в Купавне взорвался цех по производству лекарств, есть жертвы. Началось расследование причин взрыва, и мне надо срочно быть на месте. Император отпустил меня, дав, как обычно, поезд в мое распоряжение.

8 февраля 1893 г., Купавна

Сегодня похороны погибших, у свежевырытых могил 11 закрытых гробов. Священник с причтом читают молитвы, обходя новопреставленных рабов божьих. Собралось около тысячи человек, все заводчане, многие с женами. Это первая массовая катастрофа на заводе, хотя на опасном производстве они должны случаться просто по теории вероятностей, но людям этого не расскажешь. Взрыв произошел ночью, во время работы ночной смены, всего в цеху было 88 человек, но непосредственно у реакторов – только те, кто контролировал их работу. Взрыв произошел на ректоре, который производил тубецид – там температура была более 180 градусов и давление в 9 атмосфер. Вырвало патрубок, который с силой снаряда пробил стену и угодил в паровой котел котельной за стеной. Сначала взорвался паровой котел, потом ближайший к стене реактор, а потом – все пошло по «эффекту домино».

Возник пожар и помещение наполнилось дымом и парами кислоты и, пожалуй, чем-то вроде фосгена, мне говорили в свое время, что промежуточный продукт синтеза тубецида – это и есть тот самый удушающий газ, который использовали в Первой мировой, но в реакторе он вступал в дальнейшие превращения и фактически в норме его не оставалось, а вот на момент взрыва в реакторе он был… Люди бросились спасаться, но на беду был открыт только черный, аварийный выход через котельную, куда рабочие ходили греться и покурить. А основный выход-вход закрыл, уходя с работы, начальник цеха, чтобы лишний народ туда-сюда не шастал и тепло из цеха не выпускал, потому что по русской традиции негоже за собой дверь закрывать – пусть котельная отапливает Вселенную и плевать на температурный режим в охлаждаемом сквозняком с улицы реакторе. Но вернемся во взорвавшийся цех – тот самый свободный выход через котельную теперь полыхал вовсю, рабочие кинулись спасаться через окна, но они были высоко и не всем удалось туда забраться, я те, кому повезло, просто вывалились наружу, переломав себе руки-ноги. К счастью, кто-то приземлился удачно и кувалдой сбил замок с двери, выпустив наружу уцелевших, а так все бы сгорели. Всего погибло десять человек, тридцать девять получили ранения, семеро – тяжелые, один из них уже умер через день, еще двое – практически безнадежны, вся заводская больница забита ранеными, даже после того как всех тяжелых и часть имеющих ранения средней тяжести увезли в Москву.

Налицо вина начальника цеха, но и руководства завода тоже, по крайней мере, в качестве свидетеля меня допросили: кто и как строил такое здание и по какому проекту. Какой проект, это старый красильный цех, куда поставили химические реакторы! И вот теперь, после похорон, бричку окружила угрюмая толпа и требует ответа, как это произошло и кто ответит?

Начал с того, что принес соболезнования родным погибших, руководство завода и я лично позаботится о семьях погибших и пострадавших. Сказал, что производство у нас опасное и хвала господу, пока ничего не происходило, но рано или поздно на таких заводах гремят взрывы и бушуют пожары, в которых гибнут люди. Именно поэтому я плачу здесь более высокое жалованье всем, а кто непосредственно занят на опасных работах – у тех жалованье выше и есть надбавки за условия труда.

– Вы знаете, что я забочусь и о ваших семьях: строю школы, больницы, дороги, даю бесплатное жилье. Все это от того, что здесь работать опасно, и я знаю, что это такое – опасность: и под пулями бывал, и в пожаре горел, и в море с акулами плавал. Только царь мне за опасность чины и ордена дает, а я вам – деньги и жилье. Хотите, можете создать страховой фонд и вносить туда по малой копеечке с получки, а случись чего – вам не только ваши деньги, но и сверх того товарищи ваши заплатят. Если будет такое желание – выберите уважаемых людей и подойдите к управляющему – он распорядится вам в кассе место выделить для сбора взносов. Вообще-то это уже почти профсоюз, который, как известно, «школа коммунизма», но я как-то не боюсь, что профсоюз меня, эксплуататора, разорит и похоронит.

– Хозяин, ты давай не темни и скажи, кто отвечать будет?

– Будет суд, он и назначит наказание виновным.

Из толпы стали раздаваться крики, как теперь детей кормить, цех-то полностью сгорел, работы нет. Сказал, что сейчас требуются люди в Александровке, и на строительстве, и в цехах, поэтому можно будет работать там неделю, а неделю быть дома. Тут появился управляющий, и народ накинулся на него: опять про заводскую лавочку, да про штрафы… Но «пар был выпущен», а тут и полиция подоспела.

Поехал в управление, подождал Карлыча там, обсудили вопросы компенсации семьям погибших. Предложил потерявшим работу работать вахтовым методом в Александровке, пока не будет готов новый цех. Карлыч ответил, что после указа царя о переселении старообрядцев на Амур уже двенадцать семей уехало из Купавны и еще не менее тридцати собираются просить расчет, так что высвободившиеся после взрыва цеха рабочие частично решат проблему нехватки кадров. Но в любом случае компания понесет убытки и значительные…

Пока ехал домой, перед глазами стояла молчаливая толпа, окружившая бричку, взгляды исподлобья, сжатые кулаки, осталось только кому-нибудь сзади крикнуть: «Бей ирода!» и я за себя и трех копеек бы не дал. Управляющий рассказал мне, что накануне такая вот толпа из пары сотен рабочих разгромила домик начальника взорвавшегося цеха. Ворвались внутрь, все перебили и разломали, выволокли хозяина дома во двор и стали избивать на глазах жены и детей, которые кинулись спасать мужа и отца, и им тоже досталось. Начальнику цеха, тихому и интеллигентному выпускнику Питерского технологического института, вышибли глаз, сломали челюсть и несколько ребер и вообще бы убили, не подоспей полиция, которая дежурила в поселке с момента взрыва. Теперь трое зачинщиков расправы задержано, начальник цеха и его старший сын в московской больнице…

12 февраля 1893 г., Петербург

Сижу, просматриваю биржевые сводки в западных газетах. Появилась у меня мысль сыграть на бирже, пользуясь своим послезнанием. Не сегодня-завтра разразится англо-бурская война, здесь она тоже года на три будет раньше: просто уже созрел нарыв противоречий между амбициями дядюшки Пауля (президента Трансвааля) и английскими золотодобывающими компаниями – концессионерами на территории бурских республик. Все у нас как-то очень любят буров, забывая о том, что они считали кафров (так они называли чернокожих) чуть выше зверей, которым можно платить за тяжелый труд ровно столько, сколько надо, чтобы они не умерли от голода. Вот и составляло жалованье чернокожего рабочего на золотых шахтах, где хозяевами были «белые и пушистые» буры, ровно один шиллинг в день, индусам платили два шиллинга, а англичане на своих приисках платили всем по пять шиллингов в день. Вот поэтому и бежали рабочие от буров к англичанам.

Сначала дядюшка Пауль обложил «ойтлендеров», то есть иностранных владельцев шахт, непомерным налогом, но те как-то и с ним справились – богатейшие жилы разрабатывали, и себе немало оставалось после того, как жадным бурам налог заплатили. Тогда буры решили просто выгнать англичан и все их имущество забрать себе, поэтому и начали войну. Сначала им улыбалось военное счастье, регулярных войск в Капской колонии почти не было, а буры накопили тьму оружия, покупая его за золото, что им платили англичане за право добычи на рудниках. Но вот Кейптаун они в моей истории взять не смогли, и скоро туда начали прибывать транспорты с войсками из метрополии, Индии и Австралии. И все – буров погнали, а потом и вовсе разбили. Поэтому я хочу дождаться момента, когда акции английских рудников упадут до стоимости бумаги, на которой они напечатаны, и скупить их. Все равно бурам против Британской империи не устоять, максимум пять лет и им кирдык.

Конечно, пока ничто не предвещает краха британской золотой промышленности в Южной Африке, но мне захотелось посмотреть текущую стоимость акций. И вот, просматривая предложения, наткнулся на акции швейцарской компании «Сандоз». Действительно, второй партнер господина Эдуарда Сандо, химик Альфред Керн, в марте этого году умрет от сердечного приступа, а сейчас он, серьёзно заболев, продает свою долю – треть от стоимости компании. Когда-то он вложил сто тысяч франков, а теперь пакет выставлен за четыреста, и я могу его купить! Что же это Агеев мух не ловит! Я же его просил отслеживать ситуацию на швейцарском фармрынке. Срочно пишу телеграмму Агееву с просьбой связаться с Сандо и Керном и выкупить акции.

Просматриваю почту дальше – письмо от Норденфельта. Торстен сообщает, что готов показать действующий макет гусеничной машины и прототип автоматического ружья. Просит прибыть, и в случае положительного решения мы организуем компанию с уставным капиталом два миллиона крон (около миллиона рублей), как и обещал, я внесу половину капитала, Торстен – четверть и на четверть выпустим акции. То есть контрольный пакет в пятьдесят процентов плюс одну акцию будет у меня. Если меня что-то не устроит, я оплачиваю стоимость работ и на этом наши деловые отношения заканчиваются. Но, пишет Торстен, вряд ли я буду разочарован. Гусеничная машина резво бегает по раскисшей от влаги почве и берет такие подъемы, что никаким конным упряжкам и не снились. Наша модель с двадцатисильным двигателем уверенно пашет прицепленным к ней маленьким двухлемешным плугом, тащит груженую тележку и вообще творит чудеса. Ружье неплохо стреляет, есть проблемы с подачей патронов из круглого магазина, но при рожковом магазине, расположенном сверху, проблем нет.

Еще было письмо от Толстопятова из Сан-Франциско. Старатели добрались до места, мои советы пригодились и оправдались полностью. Купили экипировку, палатки и оружие: винчестеры с перезаряжанием скобой Генри и револьверы Кольта. Инструменты у старателей были свои, но они их не показывают и для всех пришельцы – артель охотников, отправляющаяся бить морского зверя. К ним пристали еще семь человек с русскими корнями, предки которых жили в Форт-Россе и Русской Аляске, которые говорят и по-английски и по-русски, а двое, с канадских территорий – еще и немного по-французски. Взяли проводника-индейца, он родом с Юкона и бывал на Клондайке, а в Сан-Франциско его занесло с китобоями, к которым он нанялся на работу и которые его, в конце концов, обманули, и теперь он хочет вернуться домой. Договорились с капитаном каботажного судна, что ходит вдоль берегов и забирает охотников с добычей, что он их высадит как можно ближе к начальной точке маршрута, а потом они пойдут на лыжах до фактории Доусон через перевал Чилкут. На месте можно будет купить ездовых собак, которые повезут основной груз артели, с собаками будут управляться «русские американцы». Выступать планируют в марте, когда день станет длиннее и не будет холодно, но по снегу еще хорошо идти на лыжах.

19 февраля 1893 г., Цюрих

Перед поездкой перевел из «Купеческого банка» миллион рублей в банк «Лионский кредит» и взял вексель на свое имя на полтора миллиона шведских крон, а также взял наличными десять тысяч германских марок. Агеевы переехали в новую квартиру, которая занимала второй этаж особняка в центре Цюриха, вот почему Агеев мне ответил, что денег на его счету, что я ему оставил, не хватит на оплату акций «Сандоз».

Маша-маленькая подросла, но располнела и была в ней какая-то нездоровая одутловатость. Я вспомнил признаки миксидемы[3 - Отечность и одутловатость при недостатке гормонов щитовидной железы, если это происходит в детском возрасте, то обычно сочетается с дебильностью.] и то, что в Швейцарии не хватает в пище йода, и рекомендовал есть побольше морепродуктов, так как в них содержится йод, связанный с органическими молекулами, а также показать ребенка врачу психиатру, кажется, что есть задержка умственного развития. Лиза даже обиделась на меня, какая, мол, задержка, Маша очень умная девочка, но вот что-то эта умница все еще толком не говорит… А тут еще собака, что завел Сергей, задрала ногу и напрудила мне на брючину, в общем за стол сели не в настроении, Сергей, почувствовав это, достал бутылку коньяка, а на замечание Лизы, что, мол, сейчас Филиппов[4 - Рождественский пост.] пост, ответил, что он находится на вражеской территории, а в период боевых действий русскому офицеру и в пост выпить дозволяется. Оказалось, что Лиза после окончания обучения хочет остаться в Цюрихе и работать на кафедре химии медицинского факультета местного университета, для этого она хочет принять швейцарское гражданство, так как иначе ей места не видать. Агеев хочет оставаться русским подданным и вообще-то был бы не прочь вернуться в Россию. Масла в огонь подлил подарок в виде двух перьев непрерывного письма, что напомнило Сергею его неудачные поиски состава пасты. Он стал орать, что, мол, мне всегда везет, а он никому не нужный инвалид. Выпил всего две рюмки и так развезло… Видимо, пьет много и уже наступила 3-я стадия алкоголизма[5 - 1-я стадия – запойное пьянство и амнезия наутро (что пил, где и с кем – загадка…), 2-я стадия – приобретение нечувствительности (толерантности) к алкоголю – может выпить бутылку-две и остаться на ногах, чем очень гордится, 3-я стадия наступает незаметно, и алкоголик под стол падает сначала с двух, а потом и с одной рюмки, значит, скоро зверек придет.] – потеря толерантности к алкоголю, когда могут под стол упасть с одной-двух рюмок, значит, жди прихода белочки. Все это мне не понравилось, и я ушел ночевать в гостиницу.

На следующий день я встретился с Сандо и Керном у них на заводе. Завод мне понравился, чисто, все в полном порядке, как и полагается в фармацевтическом производстве. Единственное, что площади завода небольшие, но Сандо сказал, что планирует расширяться и очень надеется на лицензионное производство моих препаратов. Ответил, что это возможно в случае получения швейцарского патента, в чем Эдуард Сандо обещал помочь и сделать все быстро.

Подписали контракт и скрепили его своими подписями, после чего выписал Альфреду Керну чек на требуемую сумму и сказал Эдуарду, что хотел бы открыть при заводе исследовательский центр перспективных препаратов, для чего вношу для начала еще полмиллиона франков. Это оформили отдельным контрактом, и поскольку я – инвестор проекта, Эдуард предложил назвать центр Александровским, на что я не возражал, но добавил, что в центре должна работать моя тетушка, которая специализируется как медицинский химик и микробиолог, имеет две напечатанных статьи в Пастеровском журнале.

Вернувшись к Агеевым, обрадовал Лизу, что я нашел ей место в своем Исследовательском центре, где она может возглавить свою лабораторию, так что пусть оставшиеся два года учебы посвятит совершенствованию навыков в биохимии и микробиологии.