Граф, Юннат и Катафот

скачать книгу бесплатно


С опаской пристроившись позади Графа, Маринка крепко прижалась к нему, обхватив его руками за талию. Даже сквозь толстую кожаную куртку Граф чувствовал крепкую девичью грудь и млел от восторга. Его пьянило тепло юного тела, его волновал нервный трепет бархатных рук и горьковатый запах духов, заглушить который не в силах были даже вонючие выхлопы полуживой «Явы». В тот момент девушка показалась Женьке такой слабой и беззащитной, что, будь его воля, спрятал бы он ее у себя за пазухой, поближе к сердцу, и носил бы так всю жизнь… Больше всего ему сейчас хотелось остановить, заморозить время, хотелось задержать миг, чтобы он длился вечно. Но, увы… Миг длился всего три минуты: ровно столько заняла дорога от станции до дома Маринки.

У подъезда Женька с сожалением заглушил двигатель мотоцикла.

– Уффф… – облегченно выдохнула девушка, расцепив тесные объятия и неловко сползая с сидения, – не страшно, говоришь? У меня аж ноги подкашиваются!

– Это с непривычки, – авторитетно заявил Граф и, собравшись с духом, предпринял очередную попытку задержать Маринку и не дать ей уйти просто так: – Марин, пойдем завтра в кино! – и как приговор услышал в ответ категорический отказ:

– Завтра я не могу.

– А послезавтра? – словно за соломинку ухватился парень за очередную возможность, чувствуя, как почва уходит из-под ног. – В клубе фильм с Бельмондо. Пойдем, а?

– Понимаешь, Женя, – начала объяснять Графу Маринка реальное положение дел, втолковывая ему, как капризному ребенку, прописные истины, – у меня забот по горло: учеба, Новый год на носу, а у нас дома даже елки нет. Времени на все катастрофически не хватает, так что извини!

– Ну, елку-то я тебе принесу! – ни с того ни с сего вдруг ляпнул Женька первое, что пришло в голову.

– Зачем? Мы сами купим.

– А я все равно принесу! – упрямо повторил горе-влюбленный, после чего наступила неловкая пауза, нарушаемая только противным поскрипыванием входной двери.

– Ладно, пойду я, пожалуй, – наконец выдавила из себя смущенная настырностью ухажера девушка, – а то что-то холодно стало, – и быстро, не дожидаясь ответа, зашла в подъезд.

Женька почувствовал себя обманутым и оскорбленным. Он так долго ждал этой встречи, а вместо награды за ожидание получил болезненный щелчок по носу. Когда два дня назад он спорил с Пряником о своих шансах на успех, то и в мыслях не держал, что Маринка сможет устоять перед его исключительным обаянием и мужественной красотой. А получилось так, что она его даже не восприняла всерьез, отбрила, как последнего баклана. Самолюбие его было ущемлено до крайности, мысль об удачливом сопернике нещадно жгла душу. Граф просто кипел от гнева и не нашел ничего лучше, чем выместить злобу на ни в чем не повинном тополе, росшем во дворе. Сначала он так яростно дубасил по стволу, что разбил в кровь кулаки, потом стал ломать толстенные ветки, рыча и грубо матерясь. Наконец какая-то бабка, не выдержав, заорала, высунувшись в форточку:

– Кончай хулиганить, бандит, сейчас милицию вызову!

– Заткнись, карга старая! – истерично крикнул Женька ей в ответ, но первый заряд злости уже иссяк, оставив после себя только пустоту. С разбега запрыгнув в седло мотоцикла, парень ожесточенно крутанул ножку кикстартера и, дав газ, на бешеной скорости помчался в темноту засыпающего города, провожаемый злобным лаем бродячих собак и гневными проклятиями торчащей в окне старухи.

Глава 5.

Холодный, пронизывающий насквозь ветер и скользкая ночная дорога быстро привели Графа в чувства. Впрочем, успокоившись внешне, внутри он пребывал в состоянии глухой ярости, решительно отказываясь понимать произошедшее. На некоторое время он был выбит из колеи, но ненадолго – благодаря природному оптимизму и гипертрофированному самомнению. В результате он, чтобы успокоить себя, предпочел назвать неудачи этого вечера лишь досадным стечением обстоятельств. В конце концов, человек верит только в то, к чему внутренне уже готов, а Женька не был готов к поражению. До сих пор он достигал желаемого легко, без напряжения, и не было причин полагать, что это может когда-нибудь измениться: нельзя же отдельные неудачи превращать в традицию, тем более если дело касается женщин.

Граф давно не был мальчиком. Он решительно отбросил свою невинность уже тогда, когда многие из его сверстников вкушали запретный плод, в лучшем случае часами мастурбируя в туалете на открытки с кинодивами. Впрочем, это была особая история, которую Женька не то что рассказывать, но и просто вспоминать не очень-то любил…

Сколько уже сказано о советских коммуналках, а тема все еще не исчерпана до конца. Да и как ее исчерпать, если большинство тех, кого принято называть средним поколением, на собственной шкуре испытали все прелести «коммунального рая». Подчас забавно читать расплодившиеся в последнее время ностальгические опусы, посвященные тем временам. Мол, трудно жили, зато дружно и весело! Видимо, некоторых память подводит, забыли они гайки в борще и свары на кухне, утреннюю чечетку у запертой двери сортира и томительное ожидание банного дня по графику. А глаза-буравчики в замочных скважинах, днем и ночью бдительно сверлящие соседские спины, внимательно подмечающие каждый осторожный или, упаси боже, неосторожный шаг, они тоже забылись? Бред, такие глаза не забудешь никогда! Откровенно говоря, в коммунальном быте ровно столько же привлекательности, сколько в общественных уборных: иным нравится, но большинство тошнит.

Женьке его коммуналка на две семьи давно была поперек горла. С матерью и младшим братом они прочно осели на двадцати шести квадратных метрах жилой площади без каких-либо перспектив в будущем, в то время как их соседи менялись с удивительным постоянством. «Переселение душ» продолжалось до тех пор, пока в квартире не прописалась Варвара Зотова – тоже, как говорится, всерьез и надолго. Варька была матерью-одиночкой без положения и связей, а значит, и без реальных шансов продвижения в мифической очереди на жилплощадь, повторявшей все изгибы карьерной лестницы, по которой карабкалось вверх местное начальство вместе со своими многочисленными друзьями и родственниками. Впрочем, Варьке подобный вариант казался все равно лучше, чем и дальше прозябать в рабочей общаге, быт в которой даже спартанским назвать было трудно.

Имея облегченный багаж нравственных принципов, Варька особой разборчивостью в связях не отличалась и за несколько лет перед заинтересованным взором Женьки промелькнула, как в калейдоскопе, целая вереница безликих и безымянных ночных посетителей. Кто-то из них задерживался на некоторое время, а кто-то появлялся только на одну ночь, чтобы больше никогда не вернуться. До поры до времени это Женьку никак не трогало, но когда ему исполнилось четырнадцать, все резко изменилось. Почти еженощное ритмичное скрипение кровати, сопровождавшееся громкими сладострастными стонами, стало вызывать у подростка болезненное любопытство, которое постепенно переросло в похотливое возбуждение, туманящее сознание и доводящее до полного изнеможения. Женька стал следить чуть ли не за каждым шагом соседки; он даже украл с бельевой веревки ее трусики, сохнувшие после стирки, и пару дней таскал их в кармане, но потом, устыдившись, выкинул в мусорное ведро, где они самым позорным образом были найдены его матерью. Конфуз списали на переходный возраст и банальное озорство. Разве мог кто-нибудь понять, что нижнее белье Женьку больше не устраивало: теперь он хотел саму его обладательницу!

Женька сравнивал себя с Варькиными ухажерами и в сравнениях этих всегда выигрывал. Его не пугала даже разница в возрасте почти в десять лет, тем более что в его кругу рассказывали множество самых невероятных историй о половых контактах, большая часть которых, скорее всего, была лишь плодом фантазии, происходившей от болезненной подростковой гиперсексуальности. Врали все, и врали весьма изобретательно, чтобы не ударить в грязь лицом перед лопоухими друзьями, пускающими слюни от зависти. У парней физическое развитие всегда опережает умственное, и Женька решительным образом не видел причин, по которым он не мог бы претендовать на место если не в сердце, то хотя бы в кровати соседки. И если что-то удерживало его от последнего, решительного шага, то это была только робость и необъяснимая косноязычность, в самый ответственный момент нападавшая на него при общении с особами женского пола. В мыслях Женька отрепетировал сотню сценариев своего «подвига», но произошло все неожиданно и, как обычно, совершенно не по плану.

Поздним зимним вечером, месяца за два до своего пятнадцатилетия, Женька сидел на кухне и читал книгу. Мать работала в ночную смену, младший брат, по самые уши напичканный гречневой кашей, тревожно спал, запуганный перспективой экстренного вызова по свою душу Бармаглота, и поскольку свет в комнате был погашен, Женьке ничего не оставалось, как повышать свой интеллектуальный уровень в окружении кастрюль, чайников и сковородок. Все казалось обычным: заурядный вечер, скучная книга, жесткий табурет, развалюха-стол, покрытый выцветшей клеенкой, огромная кружка с крепким цейлонским чаем. Но что-то было не так, что-то мешало сосредоточиться на чтении… Что-то, чего парень не мог понять. Отсутствовал последний тонкий штришок, заключительная нота в музыкальной миниатюре, запечатленная в подсознании. Мучился догадками Женька недолго, ему стало ясно вдруг, что причина всему – непривычная тишина, заполняющая квартиру. Не слышны были ни безумные скрипы кроватных пружин за соседской дверью, ни громкие женские крики, ни тихие мужские стоны, больше похожие на собачье рычание. За последние пару недель это была едва ли не первая такая ночь, и Женька лихорадочно искал необычному факту разумное объяснение. Мысли путались в его голове, но все они почему-то были к нему благосклонны, настороженность сменилась вдруг невесть откуда взявшейся надеждой. Граф не мог понять причину такой смены настроения, но безымянный внутренний голос подсказывал ему, что сегодня всё может произойти! Чутко прислушиваясь к малейшему шороху, доносящемуся из-за дверей Варькиной комнаты, парень ждал, все больше и больше возбуждаясь от лицезрения ярких картин, которые услужливо рисовала ему безумная фантазия.

И вот Варька появилась на пороге кухни. Небрежно застегнутый лишь на пару пуговиц халатик не только не скрывал, а самым провокационным образом демонстрировал ее очень даже неплохую фигуру. Женька, разинув рот, наблюдал, как при ходьбе полы халатика словно случайно расходились, очень высоко обнажая стройные ноги. «Ведь ясно, что она это делает не без тайного умысла!» – убеждал себя Женька, украдкой скользя взглядом по крутым бедрам, тонкой талии и высокой груди молодой женщины. Может, она и не была красавицей, то есть, наверняка не была, но очевидная доступность и большой сексуальный опыт затмевали для юноши все возможные ее недостатки.

Варвара довольно дружелюбно поздоровалась с Графом, что, учитывая их непростые взаимоотношения, тоже являлось фактом многозначительным. Пару минут они вели вполне светскую беседу ни о чем, при этом Варька как будто не замечала пунцовой физиономии, учащенного дыхания и намеренно оттопыренных в известном месте тренировочных штанов, что еще больше убеждало парня в возможности невозможного.

Разогрев газовую колонку, соседка направилась в ванную стирать белье. С некоторых пор город испытывал трудности с водоснабжением, и воду давали строго по часам, поэтому стирка в полночь была делом обычным. На первых порах это раздражало горожан, но раздражение быстро переросло в безразличие, а затем в привычку. Местные остряки даже находили повод для шутки: мол, городок у нас экспериментальный – воды нет, а люди живут!

Посидев некоторое время в одиночестве и набравшись смелости, Женька решительно встал и пошел за Варькой следом. Но решимости его хватило только до дверей ванной комнаты. Здесь, прислонясь к дверному косяку, он неуверенно переминался с ноги на ногу, мучительно размышляя, что делать дальше, и не сводя лихорадочного взгляда с Варьки. Теперь у женщины вряд ли остались сомнения в намерениях юного соседа, однако она сама дала повод дальнейшим событиям, как бы невзначай, даже не отрываясь от полоскания белья взглянув на парня. Еще был шанс все прекратить: Женька сильно трусил, и стоило ей только открыто возмутиться, как он, бросив всё, позорно убежал бы прочь, больше не помышляя ни о каком сексе. Но она молчала.

«Молчит – значит, сама хочет!» – сделал Граф для себя обнадеживающий вывод и, неслышно переступив порог ванной, закрыл за собой дверь на щеколду. Обратного пути для обоих уже не было. Молодая женщина, видимо, пребывая в полном замешательстве, в ответ на столь недвусмысленный шаг только, округлив плечи, еще ниже опустила голову, продолжая судорожно трепать в воде какую-то детскую сорочку. «Молчит, значит, хочет!» – еще раз отметил про себя молодой негодяй и, отбросив последние сомнения, шагнул к своей жертве, широко расставив руки, рыча от похотливого возбуждения и неся какую-то несусветную чушь о своих молодых годах, которые надо бы пожалеть.