скачать книгу бесплатно
– И что потом?
– Хорошее дело браком не назовут. А ранние браки вообще часто отбивают охоту вступать в новые.
– Мой брак продлился года 3. Тоже поженились в 20 лет. Подумать только, уже столько же прошло.
Я растерялась. Сколько же ему лет, 40? “И когда он успел дожить до 40?” – удивленно подумала я. А потом вспомнила, что мне самой пару месяцев назад исполнилось 30.
Андрей вдруг свернул с дороги и нырнул в лес.
– И куда мы идем?!
– К “Вишневому саду”. А оттуда выйдем к новому озеру.
– Разумные девушки не ходят на ночь глядя в лес с мужчинами. Откуда я знаю, что у тебя на уме, – полушутливо проворчала я.
Андрей обернулся.
– А ведь действительно. Знаешь, никак не могу привыкнуть, что ты уже не мелкая соседская девчонка.
– Как будто мужчинам, которые заманивают девочек в лес, так важен их возраст.
Впрочем, кажется, Андрей не собирается никуда меня заманивать. Между деревьями обнаружилась широкая утоптанная тропа. Пять минут спустя мы неожиданно вышли к симпатичному поселку.
– А я не знала, что до этого “Вишневого сада” всего два шага.
– Подростками мы все друг друга знали, постоянно собирались вместе. Ты правда никогда здесь не была?
– Нет.
– Что же вы, тусили только ребятами из нашего поселка?
Я посмотрела на него чуть не с презрением.
– Андрей, детьми нас никто не отпустил бы шататься по лесу. А подростками мы тусили в городе.
– А мы сидели здесь каждое лето от и до. Все друг друга знали, все между собой дружили. Помнишь Антона? Он женился на девушке с дач по ту сторону железной дороги. У них дочь.
– Подумать только. Женился, завел детей. Давно ли вы орали по ночам песни и не давали спать всем соседям? Давно ли ты разъезжал на мотоцикле по всей округе?
– Недавно.
– У тебя до сих пор есть мотоцикл?
– Да. Для лета самое то.
– А машина?
– Есть, но не люблю. Скучно.
– Ах вот где твоя жажда приключений – в двухколесном транспорте, как в юности.
– Да, на мотоцикле всегда чувствуешь себя, как в 18 лет.
– Как будто в 18 лет жизнь была так уж прекрасна.
– Конечно, прекрасна.
– Она и дальше может быть прекрасна.
– Это уже не то. Все взрослые, серьезные, семейные, никого не соберешь на костер на всю ночь.
– Есть же другие места и другие развлечения.
– Есть. Но эти были самые лучшие.
Я начинала понимать, почему он неделями торчит в этом поселке. Не знаю, что у него пошло не так, но было похоже, что ничто в его жизни не смогло затмить ослепительные моменты юности. Или он сам не хотел, чтобы их что-то затмило, предпочитая вечно предаваться ностальгии по ушедшим годам.
Не буду отрицать: я тоже иногда ностальгировала по своей юности. Думаю, у многих это время осталось в памяти вечным летом. Но оно прошло, и за ним передо мной открылась целая жизнь. Разве и дальше наслаждаться ей – это предательство по отношению к тому, что мы пережили?
Я никогда не могла удержаться от соблазна испытать новое впечатление. В этой жажде исследовать жизнь мне не хватало лишь точки опоры. Я была как ветер: увлечена тем, что впереди и дальше. Да, я была свободна и не знала границ, но иногда я чувствовала себя очень неприкаянной. Ветер вынужден все время куда-то лететь – иначе он исчезнет, и я тоже не знала, как и где мне остановиться.
Иногда я хотела найти нулевой километр, точку отсчета, где начинались бы и заканчивались все мои пути – но, глядя на таких, как Андрей, застрявших в одном месте, я начинала бояться этого.
Мы шли по тропинке, огибая поселок, а справа между деревьями уже серебрилась вода. Еще пара минут, и мы вышли на пригорок, резким обрывом уходящий вниз. Вот ради таких видов меня постоянно и несло на поиски новых мест – ради красоты, сжимающей сердце душащей томительной болью, и ощущения мощи этого мира, когда ты одновременно чувствуешь себя ничтожным рядом с этой силой и великими от осознания, что ты – ее часть.
Обрыв был практически отвесным. Дожди, снега и время еще не сгладили рельеф, и было видно, как ковш экскаватора раз за разом вспарывал земную плоть. От мысли, что несколько лет назад здесь было поле на одной высоте с нами, становилось жутко. Сейчас это была свежая рана на теле природы, напоминающая о бесцеремонном вмешательстве человека.
И все же это было красиво.
Огромный котлован уходил вдаль так, что дачные дома по другую его сторону казались игрушечными. И весь он был заполнен водой: огромное пространство чистой, еще не успевшей застояться воды плескалось у меня под ногами и простиралось до далекого противоположного берега. На другой стороне за такие же грубо вырезанные холмы садилось солнце. Его золотисто-розовый свет отражался в волнующейся воде, делая глазам больно. Вода беспокоилась, нервничала, ударяясь о крутые берега. На острове посреди озера стоял человек. Вот вопрос: как он спустился в воду по таким обрывам? Об этом я и спросила Андрея.
– Ты что, не знаешь людей – дай им озеро, а уж они найдут, как в него залезть. Тем более, с той стороны отличный пляж.
Вглядевшись в противоположный берег, я заметила то, чего не увидела сразу – он был не таким величественным, как наш холм, возвышающийся над озером. На нем был огромный пологий песчаный пляж.
– И что, чтобы искупаться, надо обойти все озеро?
– Нет, – Андрей кивнул налево.
Обернувшись, я увидела деревянный мостик. Судя по цвету дерева, он был новый, и вдавался в озеро достаточно далеко, чтобы можно было с него прыгать. В обрыве рядом с ним были выдолблены покатые глиняные ступеньки.
– А ты прав, люди всегда найдут, как залезть в озеро, – сказала я, с недоумением и восхищением глядя на эту конструкцию. Она смотрелась здесь совершенно чужеродно, ни с того ни с сего выдаваясь из леса и бросая вызов крутому берегу – но, раз кто-то приложил столько усилий, чтобы ее сделать, значит, она пользовалась спросом.
Когда я представила, каково это – в темноте прыгать с этого моста, а потом карабкаться по скользким глиняным уступам, ночное купание перестало казаться мне таким уж привлекательным. Впрочем, до темноты еще было достаточно времени, и я пошла к мостику.
– Будешь купаться? – спросил Андрей.
– Ну а смысл идти на новое озеро, если в него нельзя залезть? А ты?
Вопрос был лишним – Андрей на ходу уже стягивал футболку. Разбежавшись он как мальчишка прыгнул в воду. Я стояла на берегу, раздумывая, что лучше: тоже прыгнуть с мостика и удариться об воду или попытаться сползти по самодельным ступеням.
Ступени казались предпочтительнее. Что за радость: биться об воду, а потом пытаться на плаву поправить купальник на груди. Первый шаг по ступенькам, однако, тонко намекал, что другого способа, кроме как плюхнутся в воду, у меня нет – глина скользила под ногами, ухватиться было решительно не за что, и я рисковала просто скатиться и собрать спиной все ступеньки и камни. По сравнению с этим купальник, сползший с груди, казался пустяком, так что я обреченно поплелась к краю моста.
Когда мы подошли к дому Андрея, уже почти стемнело. Ощущение, что это одна из самых странных прогулок в моей жизни, меня не покидало. Не то чтобы мне не доводилось гулять с мужчинами – доводилось и купаться, и не только на закате, и не только в озерах. Бывали у меня и мужчины старше – но разница заключалась в том, что, знакомясь с ними, я тоже была уже взрослой. С Андреем же между нами все время стояла эта старая стена, отделявшая маленькую девочку от мужающего юноши. Впрочем, совместное купание сильно повредило эту стену: в тот самый момент, когда я прыгнула в воду и мне, естественно, пришлось поправлять купальник, что, естественно, не ускользнуло от внимания Андрея. В его жадном взгляде я не увидела ничего для себя нового. Но в этот раз это был не просто вожделеющий взгляд мужчины, а подглядывание через эту стену, которая стала давать трещины.
Андрей быстро отвернулся и с видом заправского пловца поплылю вперед. Мы доплыли до острова и совершенно выбились из сил, а ведь еще предстоял обратный путь. Мужчина, которого мы видели с берега, оказался предусмотрительнее нас: он плыл к пляжу на той стороне, гребя не руками, а веслами в надувной лодке. Мы же, конечно, решили, что мы – самые лучшие пловцы в деревне. Теперь, с ужасом глядя на расстояние, которое нам предстояло преодолеть, чтобы вернуться на берег, мы в первый раз прикоснулись друг к другу.
Я уткнулась Андрею в плечо, издав притворный горестный вопль, а он приобнял меня за талию и подтолкнул обратно в воду. Нельзя так делать – нельзя в первый раз трогать друга друга, если вас не разделяет хотя бы один слой одежды. Почувствовав его руку на своей мокрой пояснице, я мигом представила, как она спускается ниже – и, судя по напряжению в руке, Андрей прилагал усилие, чтобы это не произошло на самом деле. Сил изображать пловцов у нас уже не осталось, обратно мы плыли медленно и между нами завязался первый легкий разговор.
Какими бы разными мы ни были в юности, детство у нас было одно на двоих – пусть и с разницей в 10 лет. Мы каждое лето проводили на даче с бабушками, учились кататься на велосипедах по одним дорожкам, бегали за мороженым в один магазин и купались в одних озерах. Наши воспоминания о детстве в этих местах объединили нас, и на берег мы выбрались если не лучшими друзьями, то хорошими приятелями. Совместный подъем по скользким глиняным ступеням сплотил нас еще больше, и если мне казалось, что ноги мне сейчас откажут, то томительное ноющее чувство внизу живота только набирало силу.
Я досадливо отмахнулась от него. Конечно, я сидела здесь одна уже несколько дней, скучала, впала в ностальгию и с удивлением обнаружила, что такой недоступный когда-то мужчина легко может стать моим. Флер “Лолиты”, желание почувствовать себя развращенной маленькой девочкой, имеющей власть над мужчиной старше, наши почти раздетые тела, близость к природе – все способствовало тому, чтобы захотеть продолжения. Мы пошли обратно, продолжая болтать, но, чем ближе мы подходили к дому, тем более вялым становился наш разговор.
– Вот мы и пришли, – сообщил мне Андрей, как будто сама я этого не знала.
– Ага.
Мы помолчали. Каждый ждал непонятно чего. Мне это надоело.
– Что ж, спасибо за вечер, я прекрасно провела время. Тогда я зайду завтра, откроешь мне ворота?
– Конечно. Куда хочешь поехать?
– В ближайший городишко, погулять, кофе попить.
– Любишь кофе? – какой дурацкий, бессмысленный вопрос.
– Иногда. Сейчас для кофе явно не время, – вежливо улыбнулась я, разворачиваясь, чтобы уйти.
– Не уверен, что у меня вообще есть кофе. Зато есть вино.
Бесперспективная светская беседа как будто обрела новое дыхание с этими словами.
– Вино звучит неплохо.
– Пойдем?
– Мне бы переодеться. Дай мне десять минут.
Через двадцать минут, когда я вошла в его дом, Андрей выключил воду в раковине и победно вытер руки. Рядом с раковиной стояла еще мокрая посуда, а на столе два бокала и пиала с клубникой – не теми бессовестно-красными глянцевыми ягодами, которые можно найти на картинках в Пинтересте, а настоящей садовой клубникой: неправильной формы, с зелеными проплешинами и, очевидно, разных сортов. Андрей открыл холодильник:
– Красное? Белое?
– Игристое.
– Сегодня что, праздник?
– Да. День игристого вина.
– Игристого, к сожалению, нет.
– Тогда белое.
Андрей достал из холодильника бутылку и поставил на стол. Внутри прозрачного стекла плескалась загадочная золотистая жидкость. С вином ведь как: никогда не знаешь, что от него ожидать – и это не только про вкус. “Что же ты готовишь нам сегодня, Шардоне?”, – подумала я.
На кухне медленно нагнеталось напряжение. Вся ситуация была как губка пропитана духом чего-то запретного. Я видела со стороны, как маленькая девочка ночью пьет вино дома у подростка, пока его родители в отъезде. Много ли ей надо, полбокала – и он может делать с ней все, что захочет. Утром ему будет все равно, а ей плохо и стыдно.
Пикантность ситуации придавало то, что маленькая девочка и подросток были заключены в тела взрослых мужчины и женщины. Нас не сковывала моя неопытность или его подростковая небрежность, мы прекрасно знали, что делать друг с другом, и утром нам не было бы ни плохо, ни стыдно.
Я нетерпеливо поерзала на стуле. Пока Андрей искал штопор, бутылка стала покрываться томной испариной. Капля медленно скатилась по женственному изгибу горлышка вниз. Я представляла, как по изгибу моего горлышка также скользнут мужские губы. Андрей выключил верхний свет, оставив подсветку.
– Не против?
– Свечей не хватает, – я пыталась скрыть неловкость за сарказмом.
Андрей вытащил из шкафа свечу в красивом стеклянном подсвечнике.
Мне было наплевать на свечи. И на свет. Я с вожделением смотрела на бутылку и ждала, пока он ее откроет. Интересно, испытывают ли алкоголики такое же облегчение, которое испытала я, когда пробка наконец с характерным звуком выскочила из горлышка и Андрей плеснул вино в мой бокал.
– Романтика, – протянула я после двух расслабляющих глотков, оглядываясь по сторонам.
– Мне бы такую свободу в 16 лет, я бы водил сюда девчонок по расписанию.
– Что тебе мешало?
– Тогда ведь был другой дом, меньше и проще. И не думаю, что бабушка с дедушкой были бы в восторге, если бы по утрам из моей комнаты выходили девицы.
– А девицы оставались бы прям до утра?
– Почему нет?
– А силенок-то хватало бы?
– В 16 лет? Шутишь?
– Верно, что за вопрос.
Разговор, да и вся атмосфера плавно вернулись в дружеское русло. Мы опять славно болтали о прошлых деньках, о причудах наших родителей, о том, как менялся наш поселок, о соседях, которых оба знали с детства. В какой-то момент Андрей принялся вспоминать всех ребят, с которыми он дружил. Мы с подружками шарахались в сторону, когда видели, что навстречу идет их компания. Они не были хулиганами, но для нас маленьких они были гораздо хуже. Они были симпатичными юношами, в глазах которых мы были детьми, и это заставляло наши детские щечки заливаться краской при встрече.
– Ты даже не представляешь, как мы тогда вас стеснялись. Вам было лет по 18, а нам по 8, – с возмущением сказала я.
– А сейчас ты бы не стала стесняться? – спросил Андрей.
Я бросила взгляд на бутылку, остатки которой он минутой ранее опустошил в мой бокал, и поняла, что этот вопрос задаёт уже не он, а белое сухое. Я могла бы быстро вернуть беседу все в то же дружеское русло, дав Андрею наотмашь прозаичный ответ, что в 30 десять лет разницы уже не кажутся пропастью. Вместо этого я посмотрела ему прямо в глаза, и вино во мне с расстановкой сказало:
– Нет. Сейчас бы не стала.
Атмосфера изменилась моментально и уже неисправимо. Мы смотрели друг другу в глаза и остатки стены, разделявшей маленькую девочку и юношу, рухнули к нашим ногам. Все еще захваченные ощущением порочности и запрета, мы теперь видели друг в друге мужчину и женщину. Мы знали, что нам уже можно, но привычное чувство, что нельзя, все еще было сильно – и от этого кружилась голова.
