скачать книгу бесплатно
– Да, пожалуй, даже бравировал: «Меня все знают, и тачку мою тоже, зачем мне сигнализация». Поэтому об отсутствии сигнализации знали многие.
– Кому надо знать, знали. И все же ясно, что это не мелочь пузатая порезвилась. Похоже на войну, дай бог, чтобы я ошибся. Отойдем…
Переместившись на приличное расстояние, оперативники продолжили разговор.
– Непонятно вот что, Миша, – начал Громов. – Если это война, выходит, первыми выступили славяне, а им это вроде бы и ни к чему. Во-первых, смертельных обид им последнее время не наносилось, а во-вторых, Маршал завтра выходит, зачем им в такой момент начинать, они же знают его отношение к подобным делам. Следовательно, провокация. Любимая шутка для тех, кто ищет повод для большой драки. Вспомни, почти все войны начинались с провокаций. Но чтобы азеры взорвали своего, да еще с семьей, нет, на них непохоже. Непонятно.
– А по-моему, как раз наоборот, слишком понятно, – без излишней дипломатии продолжил Каменев. Он был всего лишь майором.
– Раз так, говорю открытым текстом: нам с тобой это дело не по зубам! – Игорь тоже отбросил дипломатические изыски. – Или ты вчера на свет родился? Вроде непохоже. Надо идти на самый верх, только оттуда можно организовать операцию нужного масштаба. Иначе это будет подковерная война среди своих, а этого нельзя делать, сам понимаешь. А чтобы идти наверх, нужны факты, имена, доказательства. Посему продолжай, как договорились.
– Чтобы действовать с толком, нужны люди, и не с бору по сосенке, а лучшие из лучших, на хороших колесах. Собирать факты, тем более документальные, на профессионала – сам знаешь, чем пахнет… Середнячки здесь не подойдут, нужны асы.
– А вот с людьми плохо, – полковник помрачнел, – ты прав, любого не поставишь, суть даже не в квалификации, тут годится только тот, кому веришь, как себе, а сейчас времена такие, что и себе не всегда поверишь… Нет, ни одного подходящего человека под это дело у меня пока нет.
– А Сергея Сомова куда забрали? У меня ведь на нем вся разработка этого бандита держится, поскольку он молодой и пока незасвеченный, мою-то лысину, считай, все московские бандиты знают…
– Ну уж и все… Гордыня – главный грех у христиан, не забывай. А Сергей с утра отозван на суперсекретное обеспечение безопасности каких-то мероприятий по линии министерства. Скорее всего, организация охраны народных избранников от избравшего их народа. Вернется, боюсь, не скоро.
– Черт, – не сдержался Каменев. – Выходит, я пока один?
– Можешь отказаться и продолжать работать по автостоянке.
– Значит, один, – тоскливо повторил майор.
Они двинулись к машине Каменева, работы возле взорванного автомобиля и четырех изуродованных трупов для них не было.
– А кто это у тебя за рулем? – Игорь разглядел Саню Пушкарева. Тот сидел бледный, лоб влажный, рот страдальчески перекошен, ботинки в разводах – с них что-то пришлось очищать, обоняние однозначно подсказывало, что именно.
– А-а, – усмехнулся майор, – практикант из Высшей школы. Что, Саня, не утерпел, поинтересовался? Вон, в ларьке кока-кола есть, пойди хлебни и быстро назад, ехать надо.
– Я в порядке, уже хлебнул, – Саня попытался лихо усмехнуться.
– Ну вот видишь, какой кадр у тебя, и уже хлебнул. Считай, прошел обкатку, так что вы теперь самостоятельная боевая единица, важно ввязаться в бой, а там и подкрепление подойдет! Да, и вот такой момент – завтра из тюрьмы выходит Маршал. Ты же его хорошо знаешь, пожалуй, он как раз самая нужная здесь фигура. Только осторожнее с ним, вор есть вор, и место его – в тюрьме, как известно. Ну, езжайте. Помни, вечером у меня…
На Шаболовку возвращались молча. Каменев обдумывал, с чего начать непростое и непривычное дело, а Саня не решался его беспокоить.
– Саня, – тихим голосом начал разговор Каменев. – Тебя чего ко мне-то прикрепили?
– Сказали, вы опытный…
– Понятно, – майор вздохнул и снова замолчал.
«Ох, Саня, Саня… Куда же мне тебя деть?» – думал Михаил Петрович. Работа по установлению тайных связей криминального авторитета резко осложнила жизнь, и без того непростую. Ввязывать Саню нельзя категорически, это чревато катастрофой и для работы, и для Сани. Надо любыми средствами возвращать в строй лейтенанта Сомова.
Москва, вечер 23-го.
Квартира Громова
– Ну, будем… – Каменев опрокинул стопку отечественной «Смирновской» на можжевельнике. В меру охлажденная, она прошла, как говорили когда-то, соколом. Закуска – маслины, маринованный чеснок, рыночные помидоры «бычье сердце» и селедочка с маслом и луком. Кто-то, может, поднимет бровь: а почему не семужка слабосоленая? Семужка, конечно, хорошо и даже прекрасно. Однако, во-первых, на ментовскую зарплату семужкой можно баловаться по редким праздникам, а во-вторых, хорошая жирная селедочка пряного посола, аккуратно разделанная, с лучком и свежим маслицем – да не уступит она семужке, и уж точно оставит позади сухую, жилистую и обычно пересоленную холоднокопченую осетрину или стерлядку. Особенно под водочку.
Громов, на правах хозяина ограничившись полустопкой, с удовольствием наблюдал за Михаилом, смакующим закуску. Их встречи на квартире у Громова, случавшиеся раз в две-три недели, а то и реже, стали традицией. Оба холостяки (Громов так и не был женат, у Каменева жена умерла несколько лет назад), они устраивали себе тихие праздники и получали от них большое удовольствие, хотя люди были совершенно разные.
Громов должен был родиться по крайней мере графом лет полтораста назад, и не обязательно в России, но ухитрился появиться на свет в приснопамятном 37-м году на Кропоткинской улице в Москве, отец – архитектор, мать – музыкант-аккомпаниатор. Он с детства любил хорошие вещи, хорошие книги, хорошую еду, когда стал постарше – интересных женщин; полковник подпускал к себе очень немногих людей. Игорь неплохо владел английским, хотя осваивал его самостоятельно: спецшкол тогда не было, а на платных курсах шла та же долбежка грамматики. Громов совмещал полезное с приятным: читал английские детективы в подлинниках, слушал живую речь на учебных грамзаписях, которые мать привозила с зарубежных гастролей.
Английские детективы, приобщив отрока к языку, имели тяжелый побочный эффект, похоже, именно они подтолкнули его к роковому решению пойти на юрфак, а оттуда в милицию. Родители делали вид, что уважают выбор своего повзрослевшего чада, тая в душе обиду, если не отчаяние. Особенно огорчалась мать, ведь Игорек легко, без принуждения окончил детскую музыкальную школу, позднее с удовольствием часами фантазировал за пианино (ноты он не раскрывал с того дня, как окончил музыкалку), а в студенческие годы увлекся гитарой, став душой компании тащившихся от музыки.
Музыка превратилась в хобби, Игорь же стал хорошим ментом и мог бы сделать куда более впечатляющую карьеру, если бы не отвращение к обязательной в такой ситуации норме поведения: постоянное взвешивание своих поступков, слов, предпочтений, готовность стелиться перед начальством и такая же готовность вовремя подставить начальство, если его кресло закачалось; восприятие соседа по кабинету как конкурента… К подобным вещам Игорь инстинктивно относился так же, как к грязным ботинкам.
– Миша, оставь местечко для главного номера программы. – Игорь, улыбаясь, глядел на приятеля, дожимавшего селедочку и помидоры. Кулинария, высокое искусство, не терпящее спешки и неряшливости, стало вторым хобби полковника.
– Не боись, Игорек, разве я когда обижал тебя отказом? – Нигде Каменев не предавался чревоугодию с таким сладострастием, как у Игоря. В ресторане так не приготовят. И потом в ресторане ты не столько ешь, сколько отбываешь мероприятие, даже если собрались сугубо своей компанией. Сама обстановка – посторонние, официанты, запах вчерашнего сигаретного дыма и позавчерашнего сыра, терзающая уши музыка – лишала еду вкуса. А дома у майора еда была на десятом месте. Он жил в трехкомнатной квартире с дочерью и двумя внучками. С мужем дочь рассталась по обоюдному согласию два года назад: неплохо устроившись ради хороших денег и престижа в фирму, торгующую компьютерами, тот счел, что дочь мента для него – мезальянс, стал попивать, погуливать, тестя-милиционера в упор не видел, короче, все вздохнули с облегчением, когда молодые разбежались, разменяв квартиры, а дочь съехалась с отцом.
Дочь, естественно, пошла работать, от внучек пребывание в детсаду требовало не меньшего напряжения, чем от взрослых служба. Образом жизни был перманентный цейтнот, обходились колбасой, яйцами и пельменями. Каменев о женитьбе, а дочь о замужестве пока не думали.
– Давай тарелку, Миша. – Друзья сидели на кухне – она была достаточно просторной, все было под руками. Главным номером программы Игорь занимался перед самым приходом друга не меньше получаса: два огромных, толщиной почти в три пальца, куска говядины, слегка обжаренных на сухой сковороде и затем долго тушившихся между слоями овощей и ломтиками черного хлеба с горчицей, залитыми полубанкой светлого пива, дошли до готовности точно в срок. Бутылка «Смирновской» опустела, когда гора еды еще лежала в тарелке, но майор знал – открыть вторую хозяин не позволит, как не позволит и начать разговор о делах до кофе, к которому по традиции переходили спустя 15–20 минут после завершения обеда.
– Сомова я все же верну заниматься делом, – гость закурил любимые «LM». Из кухни друзья перешли на застекленную лоджию, расположившись с кофейником за крохотным столиком у открытого окна.
– Миша, не пори горячку, и парня подставишь, и сам выговорешник схлопочешь.
– Не, я по-умному, я уже с ним договорился.
– И как, если не секрет?
– Почему секрет, все законно. Приступ этого… кгм… аппендицита, или еще чего, пусть сам думает, у него участковая врачиха – ну, очень хорошая знакомая, даст бюллетень, а то и в больничку наладит. В конторе он не появится, будет вести этого бригадира, связь – телефонная.
– Ну смотри. Чтобы об этом никакой болтовни, и я ничего не знаю, естественно.
– Само собой. У нас ведь как: чтобы дело не делать, а то и вред приносить, вплоть до воровства – это запросто, закон тебя здесь защитит, народ поймет и не осудит. А если кто дело делает, так по морде схлопотать первый на очереди, и все смотрят, как на дурака…
– Ну, Миша, завел свою любимую песню. Давай лучше о деле.
– Я как раз о деле. За Сережку Сомова побаиваюсь. И не того побаиваюсь, что его какой-нибудь мудак из наших бюрократов засечет – плевал я на них, а вот как засекут его те, кого он водит. Эти его чисто уберут на следующий день, с концами и без вариантов, вопрос только – отправят на тот свет быстро или же поизгиляются сначала. Он ведь один, машины, правда, меняет, но и они не дураки, здесь только дело времени, рано или поздно его вычислят обязательно… Нужны еще люди, Игорь.
– Миша, я понимаю. Откуда я их возьму, ведь мы же работаем по этому делу нелегально, официально я никого послать не могу, тем более просить у Пахомыча… Надо искать добровольцев на стороне, найти, в принципе, можно, из наших же старых кадров, но хорошим спецам надо хорошо платить, а где я возьму? Все же найду и людей, одного-двоих, и бабки, однако на это нужно два-три дня. Ну не могу я тебе их из кармана вынуть, вижу, что надо, но у меня нету вот прямо сейчас.
Николай Пахомович Орликов, в обиходе Пахомыч, был главой РУОПа, непосредственным начальником Громова. Вступивший уже в пенсионный возраст, но крепко сидящий в своем кресле благодаря аккуратному и экономному расходованию сил по принципу: лучше не получить орден, чем получить пулю от бандита или пинок от начальства. В управлении давно сложился негласный расклад – начальник определяет стратегию, обеспечивает контакты с многочисленными вышестоящими чиновниками, дает ценные указания и не лезет в повседневную оперативную работу, для этого у него есть замы. Громов, самый работящий и потому самый нагружаемый, нередко брал на себя то, что должен был бы делать Пахомыч, кроме распределения людей. Кадровые вопросы Орликов решал сам, и, если кто-то из замов превышал в этом отношении свои полномочия, демонстративно менял решения подчиненных на обратные, не обращая внимания на пользу дела. Такое статус-кво всех более или менее устраивало.
– Есть у меня вариант… – Каменев замолчал.
– Ну давай, не тяни, хотя я знаю твои варианты.
– Этого еще не знаешь, и боюсь, ты меня не поймешь. Надо сообщить Маршалу. А он найдет людей, бабки и меры примет сразу. И снимет проблему так, как снимал ее когда-то товарищ Сталин – быстро и окончательно.
– Ну вот. Я так и знал. Может, ты еще с ним, с вором в законе, совместное предприятие учредишь по очистке бандитских и ментовских рядов от чуждого элемента – перерожденцев и матерых двурушников? Он Маршал, ты у него генерал-майором станешь, и звание выше, и в зарплате прибавка…
– Игорь, ты не язви, а подумай головой. Я все…
– Это ты, друг ситный, подумай головой, – перебил Громов. – Он вор, и если ты настолько глуп, что готов с ним вести общие дела, то он не такой дурак, чтобы вести общие делас тобой. Ты для него мент поганый, ему с тобой говорить западло, не то что общие дела делать. Он сразу это определит как провокацию и будет верить своему бригадиру больше, чем раньше. А если что и узнает, тебе так просто не отдаст, твое идиотское дон-кихотство нашей Конторе боком выйдет. А сам сорвет заслуженные аплодисменты воровского сообщества, и смеяться над нами, над тобой, будет вся воровская Москва. Так?
– Не знаю, Игорь, может, и так. Однако в душе я считаю иначе. Ты понимаешь… Вот я смотрю на шустриков сегодняшних. На тех, кто сейчас в политике и экономике ворочает. В том числе нами, ментами, руководит на высоком уровне. Скажи, у них есть, ну… Понятие о чести, говоря высоким штилем, а? Есть хоть какие-то моральные заповеди, которые нарушать нельзя не из страха, что погоришь, поймают за руку, а из внутренних убеждений? Нету у них таких понятий. Даже у попов теперешних нету.
Какие-то устои сохранились, вопреки всему, у среднего звена среднего возраста, кто пашет последние годы перед пенсией, вроде нас с тобой. А самый строгий моральный кодекс сейчас знаешь у кого? Да у воров в законе. Правда, и у них пошел разброд, этот кодекс не чтут, как было в эпоху Беломорканала. Но он есть, этот кодекс. Лично обогащаться – западло. Мокруха без воровского приговора запрещена. За свои слова держи ответ. Скурвился, потерял честь – потерял все. Вот тебе и построили демократию: строго чтут свой закон, свою идею только воры-профессионалы.
– Миша, прекрати, ты же сам не веришь в то, что несешь.
– Ну, в общем-то, я преувеличиваю, конечно. Вор есть вор, и место ему в тюрьме. И все же обидно. Почему вор свое воровское достоинство блюдет строже, чем наш средний честный труженик, так сказать… Ты бы посмотрел, как наш брат с Маршалом общается – чуть ли не как с настоящим маршалом.
– Ладно, честный труженик, хватит вести подрывные речи, пошли посуду мыть. Или ментовское достоинство не позволяет? И о выходе на Маршала забудь. Пока, по крайней мере. С тем, что у тебя на его бригадира сейчас есть, ты просто будешь терять то самое ментовское достоинство. Согласен?
Майор промолчал – начальник был, как всегда, прав.
Москва, утро 24-го. Следственный изолятор № 2, в просторечии Бутырка
Одиночная камера особого блока
– Георгий Константинович, заказы и пожелания будут на сегодня? – в окне-кормушке возникла круглая физиономия молодого контролера. В СИЗО Маршала называли по имени-отчеству. По иронии судьбы, он был полным тезкой маршала Жукова.
– Нет, Юра, я же выхожу сегодня, – законник занимался водными процедурами, раздевшись до пояса у раковины.
Контролер мягко закрыл «кормушку» и недоуменно пожал плечами. В конце концов, он всего лишь сержант, маршалам видней, кто когда выходит.
Маршал обтерся махровым полотенцем и приступил к бритью. Все это делалось автоматически, предстоящий выход на волю не занимал его мысли. В голове гвоздем сидела фраза Варлама: «Вроде „стучит“ кто-то из наших или ментам, или отморозкам…» Прошедшие две ночи Маршал почти не спал. «Стучали» и раньше, это бывало. Рано или поздно стукачи засвечивались, с ними поступали по закону. Однако то были стукачи не из своей среды, а всякая шушера – базарные алкаши, официанты, гостиничные или вокзальные шлюхи, да мало ли кого менты могли прижать одноразово или держать как сексота: случайно кто-то из них что-то где-то видел или слышал и за ничтожную мзду или отмазку от мелких грехов передавал ментам… В сумме эти утечки давали ментуре немало, но ничего особо важного – за редким исключением. Здесь было другое, что-то такое, за что прикончили Тунгуса. Варлам мог и ошибиться, хотя на него непохоже. Он знал, что после его заявы «деловой мир» вокруг Маршала заживет по-другому, начнется скрытая, но жесткая работа, проверки, подставы, хитроумные ловушки, многие пострадают зря… Теперь у Маршала нет важнее дела, именно он должен задумать и пустить в ход проверки и подставы, а на кого опереться хотя бы в самом начале?
Неожиданно «кормушка» вновь отворилась, и в окошке нарисовался офицер из оперативно-режимной части, по блатному говоря – кум.
– Доброе утро, вот возьмите, – кум протянул в окошко мобильный телефон и исчез.
Разговоров на сегодняшнее утро Маршал не планировал, тем не менее быстро добрился. Через несколько минут раздался звонок и в трубке прозвучал голос Штурмана, одного из наиболее преданных соратников.
– Маршал, это Штурман, творятся поганые дела.
– Давай по существу!
– Два часа назад расстреляли Тараса. Прямо в квартире, вместе с любовницей, – Штурман перевел дух.
– Дальше… – поторопил его Маршал.
– Из автоматов. Говорят, видели около его дверей двух абреков. А про давешний взрыв слыхал? Как Такоева младшего размазали по стенкам со всем семейством?
– Слыхал, – законник вздохнул. – Ну и новости у тебя, Штурман. Еще что?
– Маршал! Ты что, не врубился? Никто из наших не замазан во вчерашнем взрыве, это исключено, я бы знал, а они, падлы, суки черные, на нас его свалили и сделали Тараса. Я повторяю, двух черных видели у его дверей. Это беспредел! Спускать такое нельзя, пацанов не удержать, я сам пойду…
– Вечером обсудим, не забудь: около шести вечера встречайте.
Отключив мобильник, Маршал постучал в окошко и отдал его ожидавшему куму.
Настроение было испорчено вконец. С авторитетом из Саратова Петром Тарасовым у Маршала были давние теплые отношения. Как-никак вместе мотали срок на крытке.[7 - Крытая, крытка (жарг.) – тюрьма закрытого типа для особо опасных рецидивистов.] Два часа назад его не стало. Не стало и его девчонки – девятнадцатилетней фотомодели Татьяны. Полтора месяца назад они все вместе отмечали ее день рождения в ресторане «Клуб Т», на улице Красина. Девушка любила французскую кухню. Маршал надел футболку, улегся на нары. Да, быстро пролетели деньки в «санатории» – на воле предстоят трудные решения. Разбираться с отморозками, начавшими мочилово, и в то же время иметь за спиной стукача, возможно, из самых близких… Думай, Маршал, думай, маршалам нельзя ошибаться, как писал в своих мемуарах его великий тезка, важно разгадать замысел противника, овладеть стратегической инициативой и тактически грамотно расставить силы. Только кто же здесь противник, куда направить инициативу и кто среди своих противник?
Он пролежал примерно до часа дня, мысли лезли нехорошие, и все же решение не приходило, слишком многое оставалось неясным. Наконец накатила тревожная дремота, сказались две бессонные ночи.
– Георгий Константинович, – неожиданно услышал законник знакомый голос.
Открыв глаза, он увидел перед собой своих давнишних знакомых: начальника СИЗО, высокую, худощавую даму средних лет – следователя из ГУВД, и пожилого горбоносого адвоката.
– Георгий Константинович, – тон следовательши был официально-торжественный, – поскольку основной потерпевший отказался от своих показаний и находится сейчас под следствием по обвинению в целом ряде преступлений, а двое свидетелей покинули Россию в связи с переездом на постоянное место жительства в другое государство, уголовное дело против вас закрыто, и держать вас под стражей мы больше оснований не имеем.
У здания Бутырки Маршала встречали три иномарки. Возле них топталось все криминальное «политбюро»: Штурман – высокий лысеющий атлет с перебитым носом, Болт – один из бригадиров бандитской гвардии и некогда чемпион республики по толканию ядра, и «мозговой центр», он же третейский судья – воровской авторитет Серж-большой, на самом деле маленький, худенький армянин с большими печальными глазами.
Маршал вышел из главного здания тюрьмы вместе с адвокатом. Обменявшись приветствиями, генералы преступного мира быстро расселись по автомобилям и тронулись в путь. Близился вечер.
Московская область, П…ский район.
Особняк Штурмана
– А что менты? – спросил Маршал у Штурмана, внимательно выслушав его доклад о событиях прошедших дней.
– А ничего. – Штурман откупорил вставными зубами очередную банку пива и влил ее содержимое в свою пасть.
– Ментам такие дела на руку, – впервые за вечер взял слово Серж-большой. – Чужими руками нас мочат.
– Менты, конечно, падлы, – решил вставить свое мнение и Болт. – Но здесь дело явно другое – абреки взялись за нас! Простим им Тараса – всех поодиночке передавят и Москву под свой контроль возьмут. Давняя мечта «лаврушников»…
– Кто ж тогда ихнего авторитета с семьей взорвал? – Штурман активно дискутировал, прицеливаясь к очередной пивной банке. Никто не знал, сколько ему надо выпить, чтобы хоть немного захмелеть – пьяным его не видели ни разу.
– Сами и взорвали! – Болт был непреклонен. – Он, между прочим, уже отходил от их дел, в легальные коммерсанты намылился вслед за своим братцем. В общем, мое слово такое: Тараса не прощать.
– Все же неизвестно, кто его убил, – негромко произнес Серж-большой. – Хотя Болт, возможно, прав. Им нужен повод для крупномасштабной резни.
– С Казымом Бакинским мы в приятельских отношениях, – начал заключительную речь Маршал. – Он авторитетный, уважаемый человек. Я думаю встретиться с ним и поговорить. Считаю, войну вполне можно предотвратить. Или кто-то здесь жаждет крови? – Маршал обвел присутствующих ледяным взглядом.
– Мокрухи быть не должно! – процитировал Серж-большой одну из основных заповедей Георгия Константиновича.
– Война нам ни к чему, но и спускать такой беспредел мы не можем, надо разобраться, чьих это рук дело, и предъявить конкретно. – Штурман, поднявшись из-за стола, расправил мощные плечи.
– Подчиняюсь большинству! Против народа не пру! – Болт забычковал окурок в пепельнице и тоже встал.
– Теперь спать! Дел завтра невпроворот! – таким было последнее слово Маршала на 24-е число.
Лежа в постели, он слово за словом, эпизод за эпизодом прокручивал в уме все, что произошло за день. Кто? Кто ссучился? Пока что «базар» был только с самыми близкими, кому верил безоглядно, а теперь приходилось в каждом искать двойное дно, за каждым сегодняшним словом угадывать невысказанную мысль, в каждом взгляде и жесте ловить фальшь… Да что сегодняшняя встреча – надо перепахать все, что засело в памяти, вспомнить, что промелькнуло незамеченным, что царапнуло когда-то душу… Однако память не давала подсказок. Час ночи, два, три… Нет, все же, видать, Тунгус ошибся или что-то недопонял. Или Варлам напутал. В любом случае он, Маршал, ошибиться не имеет права. Надо проверять. И начать придется с тех, кто рядом, кого знал и кому верил многие годы.
Самым давним кентом был Серж-большой. Подозревать его Маршал просто не мог. Это все равно что подозревать себя, даже хуже. Сержа, который был старше его на несколько лет, Маршал держал за равного себе, в чем-то даже неосознанно признавая его превосходство. Кто же тогда? Штурман? Правая рука?
Штурман
Несмотря на простецкую внешность быка для рукопашных разборок, Штурман был человеком неглупым, хитрым и опытным. Погоняло Штурман было не совсем погонялом, ибо еще лет восемь назад Станислав Николаевич Голубев действительно служил штурманом в гражданской авиации.
