скачать книгу бесплатно
Не знаю почему, но ее присутствие тяготит, мне с ней неуютно. Наверное, потому что у нас редко бывают посторонние люди. Ладно, пусть переночует. Может, пару дней поживет, пока оправится от случившегося, а потом я дам ей немного денег, и на этом наши пути разойдутся.
Я провела Кэт в гостевую спальню на первом этаже, которая всегда пустовала.
Сейчас я подумала, что еще ни разу за два года у нас никто не ночевал. А кто к нам мог приехать? Мои институтские друзья давно разбрелись по жизни. Они люди творческие, ранимые, с тонкой душевной организацией. Почти все не устроены. Художник должен быть голодным – был такой негласный девиз. Считалось, что недоедать, пить, курить, носить неопрятные вещи – это китч. А если человек искусства сыт и доволен жизнью, он не может создать шедевр. Тот, кто откололся от голодной братии, те предатели и отщепенцы – я была из их числа.
Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я училась на четвертом курсе. Это был страшный год моей жизни: в один миг я стала сиротой, потеряв самых дорогих, самых любимых людей. Тогда мне было очень плохо. Меня вытащил папин друг Вениамин Петрович. Он навещал меня, заботился, помог с похоронами, позже оформил наследство. Если бы не он, я бы, наверное, осталась без квартиры: мне бы обязательно попались какие-нибудь мошенники – они таких как я за версту чуют. Когда появился Кока, Вениамин Петрович приезжал посмотреть на «зятя». Мы тогда накрыли стол, прибрались в квартире – в общем, расстарались. Он изучал Коку, о чем-то с ним поговорил, не стал есть и ушел. Когда я провожала его, он сказал:
– Смотри, Лисонька (он меня так иногда называет)! Тебе с ним жить.
– Он вам не понравился? – огорчилась я.
– Главное, чтобы он нравился тебе, – уклончиво ответил он.
Два года назад Вениамин Петрович приезжал на новоселье в этот дом. На тот раз я получила большее одобрение.
– Молодец, Лисуха! (Так он меня называет, когда у него хорошее настроение.) Повзрослела, моя умница. Хороший дом! Перестроила его грамотно. Места много. Красота! Будет детишкам где бегать. Когда же ты меня дедом сделаешь?
– Ну, не знаю! – замямлила я.
– Или ему, – он кивнул в сторону Коки, – и этим лень заниматься?
Это была первая фраза, выражающая его отношение к моему мужу.
– Я еще не готова, – заступилась я за Коку.
– Ты никогда не будешь готова. Немного умерь свой пыл. Искусство вечно! А у тебя жизнь одна. Не приноси себя в жертву.
– Да я не приношу, – оправдывалась я.
– А то я не вижу! Сколько картин за этот год наваяла?
– Ваяют скульптуры! А я пишу, – разъяснила я.
– Да знаю я! Ты неисправима!
– Спасибо вам за все! – поблагодарила я его.
– Если бы знал, что так обернется, не стал бы помогать тебе с выставкой!
Это Вениамин Петрович организовал мою первую персональную выставку, с которой и началась моя карьера.
– Но почему? Вы не рады?
– Ты молодец! Пчелка! Все трудишься, по капельке свой талант развиваешь. А этот… – он неодобрительно посмотрел в сторону Коки.
– Я все знаю. Не говорите, – остановила я его.
– Эх… – он вздохнул и пошел к машине. Потом набрал полную грудь воздуха, шумно выдохнул: – Ну до чего же хорошо здесь!
Уже садясь в машину, он долго колебался. Потом все же сказал:
– Лисонька, первый и последний раз скажу тебе: бросай своего трутня и найди нормального парня. Иначе это тупик.
– Все, все, – я закрыла уши, – ничего не слышу. Приезжайте, когда захотите! – пригласила я.
– Угу, – он захлопнул дверь машины и сказал водителю: – В офис!
Я показала Кэт ее комнату на первом этаже, достала постельные принадлежности, выдала халат, зубную щетку, тапочки. Кэт сняла шорты и легла в кровать.
– Располагайтесь! – предложила я.
– Тебя как зовут? – спросила Кэт.
– Алиса.
– А-а, – протянула она.
– Спокойной ночи! – пожелала я.
Она повернулась на другой бок. Я пожала плечами, закрыла дверь и вышла.
Странная все же женщина! Происходящее принимает как должное. Рядом с ней я чувствую себя прислугой.
Ночью мне снились кошмары. Наверное, сказался шок от пережитого днем. Как я и предполагала, во сне меня посетил парень с изуродованным лицом. Он гнался за мной и кричал: «Постой!» Я его ужасно боялась и убегала что есть мочи. Фу! Я проснулась и вышла на балкон подышать. Полная огромная луна зависла над самым нашим домом. Она была такой яркой, что четко освещала все предметы. Было ясно, как днем. Только днем тепло и радостно, а от луны сегодня мне стало не по себе. А может, я не успела стряхнуть с себя сон? Вдруг я отчетливо услышала рычание: жуткое, хищное, свирепое. Наверное, нас посетил лесной зверь и спрятался совсем рядом, потому что рык я слышала близко и отчетливо. У меня на голове зашевелились волосы, а по телу пробежала дрожь. Днем – кошмар, ночью – кошмар. Скорее бы утро! Я осторожно пробралась к себе в постель и зарылась в одеяло. Уснуть не получалось, а встать и спуститься на кухню выпить молока не могла: боялась даже ногу высунуть – вдруг ее кто-то цапнет. Почти под утро, вдоволь настращав себя, я уснула.
Думаю, что спала я недолго. Я проснулась от громкого возгласа: «Хоп!» Это что еще за звук?! Может, это лесного зверя кто-то дрессирует?
«Хоп!» – разнеслось снова. Сейчас я была куда храбрее. Или за ночь исчерпала весь запас страха, поэтому спокойно вышла на балкон?
Кэт посреди двора делала зарядку. Но какая необычная это была зарядка! Вместо «ноги вместе, руки шире!» Кэт отжималась: отжим, хлопок в ладоши, отжим, хлопок в ладоши. И так много-много раз. Вместе с хлопком она выдыхала: «хоп!». Потом она перешла к боксированию невидимого противника, затем – к отработке на нем каких-то замысловатых приемов. Как грациозно и красиво у нее это получалось! Как у профессиональных каратистов! Видела когда-то по телевизору. Виртуоз!
Я развернулась, чтобы уйти. И тут увидела высунувшегося из окна Коку. Он был сонный, мятый, с голым и рыхлым торсом. Но в лице читалось вожделение. Он смотрел на Кэт не мигая. Его сонная физиономия постепенно просыпалась. Он откровенно распалялся, даже начал растирать свою грудь.
– Гм-гм! – покашляла я, чтобы прервать эту единоличную вакханалию.
Кока вздрогнул, увидел меня и исчез.
«Трус!» – подумала я.
Поведение Коки беспокоит меня. Эта женщина рождает в нем фантазии. И он из умного, начитанного мужа превращается в трепещущего от эротических желаний и плохо контролирующее себя существо. Кока откровенно деградирует. Никогда за ним не замечала подобного низменного проявления эмоций. Нужно избавиться от Кэт, пока мой муж окончательно не разложился. Она уйдет, и мы вновь обретем привычный покой.
«А может, я все-таки ревную?» – спросила я себя. Прислушалась… Нет! Не ревность это. Это – нежелание что-то менять. Нам ведь так хорошо и спокойно жилось, а Кэт своей сексуальностью легко может разрушить наш мирок. Я все знаю о недостатках своего мужа. И, как видите, не питаю иллюзий. Но еще один недостаток, до сих пор мне не известный, может перевесить чашу терпимости в сторону разочарования.
Я спустилась вниз. На кухне уже хлопотала Галина. Она испекла много тонких и вкусных блинчиков, выставила из холодильника красную икру к ним и заварила душистый чай.
– Здравствуйте! – приветствовала она меня. – У вас гости?
– Здравствуйте, Галина! Да, как видите. Гости. Вы не могли бы на сегодня еще зажарить гуся?
– Алиса Павловна, я не успею. Я собралась сегодня навестить дочь. А с гусем мороки много. Нужно убить, ощипать, распотрошить…
– Я могу все это сделать, – сказала незаметно подошедшая Кэт.
Галина вопросительно посмотрела на меня. Я кивнула.
– Хорошо. Я приготовлю завтрак и схожу за гусем.
Спустился виноватый Кока. Я посмотрела на него и похлопала по плечу, что означало: «Ладно, дружок! С кем не бывает?!» Но Кока еще больше сжался и за завтраком не поднимал на меня глаз.
Кэт вновь продемонстрировала отменный аппетит и крайний эгоизм, уничтожив всю банку икры. Блины она не особо жаловала. Не царское это дело – печеное тесто есть, если икра на столе!
После завтрака пришла потная и раскрасневшаяся Галина. Она принесла огромного шипящего гуся.
– Вот! Еле дотащила. Самый большой, но злющий, гад.
– Что ж ему не быть злым?! Мы ведь собираемся его зажарить, – оправдала я гуся.
– Все руки исклевал, зараза! – потирала руки Галина. – Куда его?
– Давайте за мастерскую. Там можно привязать к забору.
– Я отнесу, – предложила Кэт. – Где мастерская?
Галина посмотрела на нее с благодарностью и указала на флигель. Кэт, схватив гуся за шею, поволокла туда птицу. Огромный гусь выглядел таким беспомощным в ее руках, что мне даже стало его жаль.
– Постойте! – окликнула я ее.
Кэт не остановилась. Я поспешила за ней: хотела предложить покормить гуся перед смертью. Уважить, так сказать, его право на последнее желание. Догнав, я увидела корчащегося гуся в руках Кэт – она закрутила ему шею и сломала ее. Мне стало плохо от увиденного. Я тихо отошла от места экзекуции и села на ступеньки мастерской. Немного отдышавшись, решительно поднялась. Все, довольно! Эта женщина пугает меня. Пусть уходит, сегодня же! Я зашла за угол флигеля и увидела Кэт, содрогающуюся в конвульсиях. Лицо ее при этом выражало блаженство. Странно. Что это? Может, она больная? Похоже на эпилептический припадок, или это что-то другое?
Я подошла к ней:
– Что с вами?
Ее глаза постепенно прояснялись. Она сфокусировалась на мне и бодро сказала:
– Все отлично! Мне нужен нож и кипяток, чтобы разделать и ошпарить гуся.
– Откуда вы знаете, как это делается?
– Жизнь длинная… – объяснила она.
Опять мне ничего о ней не удалось узнать.
Я попросила Галину дать Кэт все необходимое, а сама ушла в мастерскую. За работой я смогу отвлечься от негативных мыслей и домыслов.
Во флигеле я начала привычные манипуляции: протерла кисти, проверила, хорошо ли натянут подрамник, наточила карандаши, подготовила краски, шпатели, тряпки. Обычно после этих процедур я бываю готова творить. К этому времени я обычно понимала, чем буду заниматься: делать набросок будущего полотна или сразу же бралась за смешивание цветов. Так как иногда, получив новый интересный цвет, я под него придумывала сюжет. Сегодня же у меня не было ни одной идеи: мысли непроизвольно возвращались к Кэт. Я осознаю, что она человек из другого мира, и, конечно же, не похожа на меня, поэтому мне трудно ее понять. Я отдаю себе отчет, что не могу и не должна осуждать ее за то, что она другая, но не могу не обдумывать и не анализировать ее поступки. Думая о ней, я все же начала выводить на бумаге линии, что-то штриховать, растушевывать. Очнувшись от мыслей и вглядевшись в рисунок, я увидела на нем лицо Кэт. Но не с правильными чертами, как в жизни, а с искаженными моим предубеждением к ней. Она была уродливой, даже страшной, хотя черты лица были теми же. Это был не документальный портрет человека, а отражение его внутреннего состояния. Вернее, таким, каким я его себе представляла.
– Это я? – прозвучало у меня за спиной.
Она вновь бесшумно подошла и напугала меня. От неожиданности я возмутилась:
– Сюда, – с натиском сказала я, – никому нельзя входить!
Она опять внимательно всмотрелась в мое лицо и неожиданно согласно кивнула:
– Понятно! Больше не войду.
Я так удивилась, что простила ее. Тем более, она уже была здесь.
– Вам нравится? – спросила я ее, указывая на портрет.
Мне интересно было узнать ее мнение, потому что рисунок был очень необычным.
– Похожа, – сказала она.
И это все. Кажется, ее не смутило уродство портрета. А может, его замечаю только я. Я сняла лист с подрамника и отправилась к Коке.
Кока возлежал на шезлонге под зонтом и не читал, и не спал как обычно. Он о чем-то грезил, глядя прямо перед собой в одну точку. Если так будет продолжаться, то скоро у него разовьется бессонница. Бедняга! Совсем выбился из привычного ритма.
Кока не замечал меня. Я подсунула ему под нос портрет Кэт. Кока вздрогнул:
– Что это? – спросил он.
– Кэт, – коротко ответила я. – Похожа?
– Ужасный портрет! Убери его! Ты никогда так не рисовала.
– Знаю, – согласилась я, – сама удивлена. А разве она не такая?
– Она красивая, – протянул Кока.
Кажется, мой муж находится под чарами этой женщины и не замечает ее странностей.
– Представляешь, – сообщила я ему, понизив голос, – она задушила гуся, скрутив ему шею!
– И что?
– Это было очень жестоко.
– Галина тоже часто убивает птиц. Тебя же это не смущает.
– Да, но Кэт это сделала с особой жестокостью.
– А ты видела, как это делает Галина?
– Нет.
– Так о чем тут говорить?
