Самый лучший день

скачать книгу бесплатно


В это мгновение запищали все колонки, линии на мониторах стали дёргаться чаще. Увидев испуг в моих расширенных от ужаса глазах, он успокоил меня, ещё не знающую здесь ничего:

– Не бойся, это я подвигался. Сейчас станет тихо, – моему мальчику четыре с половиной, но отнюдь не ребёнок произносил слова, а тем более не мой сын – я не узнавала его. Сейчас в роли взрослого был он, а не я. Осторожно, чтобы не задеть никакой проводок, наклонилась к нему и осторожно, невероятной нежностью укрыла сыночка. Чтобы не доставить ему неудобство и ничего не задеть, я невесомо повисла над ним и прикоснулась лишь к его щёчке. Так мы встретились. Это была самая счастливая минута, о которой я вспоминаю всю жизнь.

Присев на рядом стоящий стул и не выпуская Женину левую ладошку из своих рук, продолжала осматривать сына. Он был очень горячий, еле-еле слышен царапающий и хриплый голос, в полуоткрытых глазках виднелись лопнувшие кровяные сосудики, под кроватью – утка со спускающимся мочевым катетером. Своим редким дыханием я боялась выдать тот ужас, который предстал передо мной: цвет кожи как у покойника, зеленовато-коричневого цвета; приподняв край простынки, чуть не выдала криком испуг – выпирал тугой, сильно вздувшийся, как будто «беременный», животик. Медсестра поймала мой взгляд:

– Это печень, у нас сильно большие проблемы из-за этого, да и из-за другого тоже, – уклончиво ушла от разговора, видимо, жалея о том, что начала вообще что-то говорить. Но я и спросить не могла ничего при нём.

Кровать была с ремнями для закрепления конечностей, а Женя лежал свободно. Снова посмотрела на медсестру.

– Женя нам очень помогает, сам поправляет сваливающиеся датчики и маску. Нам удобнее держать его свободным. Мальчик умный и спокойный, как только объяснили причину, почему его пристегнули, пообещал, что не будет часто двигаться, – поэтому и расстегнули ручки и ножки.

Пытаясь дышать ровнее и скрывая шоковое состояние, я постигала сейчас ещё одну тайну: мой сын САМ боролся за свою жизнь. Это не значило, что я не нужна ему, но это осмысление было дано ему свыше.

На тумбочке стояла переданная мною маленькая иконка пресвятого Евгения и бутылочка со святой водой. Мне подали ватный тампон, чтобы я смочила губки сына водичкой. Я так и сделала. И тут увидела салфетку с обычным песком.

– Это со своим другом поделилась наша малышка, – тут они оба обратили моё внимание на бокс для младенцев, в котором лежал, весь в трубочках, маленький комочек, – малышка родилась недоношенная, всего 1100 граммов, мы ей помогаем набрать вес, правда, Женя? – продолжала медсестра, как будто разговаривала не со мной.

– Мама, она уже килограмм с половиной весит, мы её каждый день взвешиваем, она растёт и даже скоро начнёт плакать, – медленно прохрипел Женя. Я просто обомлела: и правда, такого я ещё не слышала да не видела.

– Родственники родителям девочки передали из Иерусалима святой земли, и мы – конечно, с их разрешения – частичку положили Жене, – улыбаясь, добавила медсестра, – пусть Божья благодать поможет этим детям, – закончила она.

– А как к этому относятся врачи? – вспоминая, что заведующий отделением отправлял нас в церковь.

– Не запрещают. Мы все уповаем на Бога, врачи осознают, что их руками творятся Божьи чудеса. Здесь не одно чудо произошло, не раз врачи видели невозможное и пока ещё не объяснимое наукой.

Конечно, я старалась вести себя как можно естественнее, стала рассказывать о бабушках и дедушках, о Тане и папе, что все ждут нас дома. И что скоро обязательно у нас будет собака. Женя, сдвинув маску (он всё время надевал её, как только замолкал, делал это без напоминаний), спросил:

– Правда? Сразу-сразу?

– Ну, подожди, – заторопилась я, – давай летом, чтобы с ней можно было гулять?

– Давай! – послушно согласился он.

Я пробыла у него больше часа, и тогда, когда он стал закрывать глазки, медсестра обратилась ко мне:

– Завтра короткий день, приходите пораньше, уже после четырёх здесь никого не будет, – я услышала это как уже решённый вопрос, что буду ходить сюда всё время. Моя надежда наконец улыбнулась мне. Я это чувствовала. С Женей мы договорились, что завтра приду с новыми сказками, которые купил папа.

– И ещё, – продолжила женщина, – во-первых, вам надо сдать кровь на станции переливания – любой группы, обязательно скажите, что сдаёте для областной детской больницы. Во-вторых, Женю начали кормить, сегодня мы обошлись бульоном, всего-то две-три ложки, а вы купите овсянку-экстра. На первом этаже в ЦУМе точно есть, молоко нельзя, будем варить на воде, у нас есть плитка.

Я не шла из отделения – летела, внутри всё клокотало, готовое вырваться наружу; единственное, о чём сейчас жалела, – что не могу поделиться своей радостью с мамочкой и Сашей. Да, было много страшного и тревожного, но появился свет. Я представляла, что этот свет не только осветит, но и обогреет наш путь. «Всё будет хорошо! – засыпала я после прочтённых молитв. – Завтра приедет Саша и наступит Новый год, а потом мы поедем домой и у нас появится собака…»

Наступило утро последнего дня уходящего 1999 года. Это был первый в моей жизни год без новогодней ёлки. Дух волшебства, характерный для этого времени, всё равно витал в воздухе, правда, он был особым – от него ждали в клинике одного: покинуть это место навсегда и вернуться домой.

Утром я отправилась в ЦУМ, надо было купить кашу. В троллейбусе я наблюдала за людьми, живущими «нормальной» жизнью: они ехали на работу, в школу, по делам, за подарками, то есть были заняты обычной суетой предпраздничного дня. Но особенно я встрепенулась, войдя в универмаг, украшенный к Новому году. Ритм и краски последних дней были иными: не слышали мы радостных криков, означающих детский восторг от неожиданных подарков, глаза дивились не только разноцветной и блестящей мишуре, но и большому количеству народа в предновогоднем настроении. А про звуки и говорить нечего: после гулкой больничной тишины слух тяжело воспринимал непривычно звонкие и весёлые песни, раздающиеся повсюду. На витринах красиво уложенные товары, аппетитно украшенные рыба, мясо, сладости, фрукты к новогоднему столу, даже слюна смочила горло. Но всё это было не для нас: я внимательно рассматривала упаковки каш в бакалейном отделе и наконец нашла то, что нужно.

Устав от людей в предпраздничном настроении, шума и суеты, с облегчением ввалилась в здание больницы, отнесла овсянку в реанимацию, а в палате поделилась с соседкой ощущениями от выхода в город. Маша лежала с тяжелобольным сыном Ромой. Конечно, с болью и горечью думали о том, что родители всех детей, оказавшихся на Новый год в стенах больницы, и не только этой, загадывали главное желание этой волшебной ночи: чтобы их ребёнок поскорее вернулся домой здоровым – исполнение никаких других желаний сейчас было не важно.

Прервав наши думы о заветном желании, в палату влетел Сергей Алексеевич, он по-прежнему оставался лечащим врачом Жени и каждое утро после осмотра приходил и сообщал о выполненных хирургических процедурах. От него я узнавала страшные диагнозы, поставленные моему сыну: сепсис, острая печёночная и почечная недостаточность, двусторонняя пневмония, обширный абсцесс кишечника, миокардит – не было органа, не затронутого сепсисом. От него я и услышала, что остеомиелит сейчас меньшее из зол в его организме.

– Как хорошо, что вы пришли. Вы мне нужны, – насторожённо промолвил доктор, и мы прошли в ординаторскую.

– Сегодня ночью вашему сыну стало хуже. Срочно нужно помочь сердцу: экссудативный перикардит. Наш кардиолог не на месте. Я могу, если вы доверяете, сам сделать эту процедуру, – как всегда, его речь была стремительно быстрой.

Я же, услышав тревогу в его голосе, пришла в ступор:

– Что это значит? Какая процедура?

Дальше он объяснил мне «человечьим», не медицинским языком: сепсис – гнойное воспаление крови, этот гной с кровью вошёл во все органы, но хуже всего сердцу. Обложив его, гной не даёт работать сердцу ритмично. СЕРДЦЕ ЗАТУХАЕТ. Срочно нужно сделать прокол-пункцию в области сердца и отсосать шприцем скопившийся гной.

– Вы разрешаете мне сделать это? Это может спасти мальчика. Время идёт на часы.

Всё услышанное вернуло меня в реальность, а то какие-то желания и мечты… Я в первый раз должна была САМА принять решение, касающееся жизни моего ребёнка.

– А вы бы сделали это своему сыну? – только и спросила я после паузы, придавившей меня.

– Да, однозначно, своему сыну я уже сделал бы, поймите, сегодня все врачи уйдут на три дня, и что случится за это время, никто не знает, у нас есть шанс помочь мальчику, решайте, – торопил он.

Уверенный тон Сергея Алексеевича Красюка подстегнул меня:

– Я согласна, – подписывала я подготовленные доктором бумаги.

Он сразу же выбежал, а я вернулась в палату. Закрыв лицо руками, я тихо заплакала в подушку. Все мои нарисованные идиллии стёрлись в один момент. Вот это и была реальность: всё очень плохо, и то, что я пыталась закрыть глаза на ужас, увиденный мною вчера, говорило лишь о моей некомпетентности и наивности. У меня опять затрусились руки. Маша не трогала меня, и я была благодарна ей за это. Как подстреленная, я подскочила и стала молиться.

Через час открылась дверь и вошёл Сергей Алексеевич. Глаза его светились радостью, он улыбался.

– Всё хорошо, я теперь спокойно могу идти встречать Новый год. Ждите меня теперь 4 января. Честно говоря, думал, будет кубиков пять, вот принёс вам посмотреть, сам не ожидал, – он вытащил из кармана халата десятимиллилитровый шприц, доверху наполненный мутной жёлтой жидкостью. Много это или мало, я не понимала, но его восторженно-ошарашенное состояние свидетельствовало о большой удаче.

Видя мою пришибленность, он похлопал меня по плечу:

– Вы приняли правильное решение. Всё будет хорошо, – в первый раз я услышала обнадёживающие слова от доктора, лишь тяжёлый выдох покинул моё тело.

Выходя из палаты, прощаясь с Ромкой на длинные выходные, давая наставления Маше, он обернулся к нам и спросил:

– А вы хоть знаете, что у нас смена власти? Включите телевизор: Ельцин подал в отставку. У нас теперь новый президент – Путин В. В.

Он вышел, а мы с Машей дико и истерично рассмеялись: вот уж точно эта новость интересовала нас меньше всего. Мир горя чрезвычайно узок для тех, кто столкнулся с ним. Словно гиганты Атланты, поддерживающие небесный свод, наши близкие держали свалившееся непомерно тяжёлое и страшное горе. А повседневная жизнь за больничными стенами стала чуждой и совершенно незначимой.

Я с нетерпением ждала шестнадцати часов, чтобы спуститься в реанимацию.

Скажу вам, что этот день и вправду был волшебный. Я чувствовала настоящее счастье, находясь рядом со своим мальчиком и осторожно прикасаясь к нему. Мне разрешили сегодня помыть моего сыночка, учили переворачивать, чтобы, не дай бог, не появились пролежни, и всё это надо было делать так аккуратно, чтобы не затронуть медицинские проводочки. А потом я читала сказки, особенно ему понравилась английская народная сказка «Джек и бобовый стебель». Обсуждая отважные поступки Джека, мы мечтали с сыном, что бы мы загадали, если бы у нас оказались волшебные бобы. Это были минуты истинного блаженства. Мне даже показалось, что сегодня цвет кожи посветлел и животик стал мягче. На грудке пластырем было заклеено место в области сердца. А самое главное, меня поражал дух моего мальчика: в его словах не слышала условного наклонения, не звучало «если», он говорил с уверенностью: вот это будет, это случится. Мне тоже всё это придавало сил. Я восхищалась своим сыном. А медсестра, дежурившая сегодня, умилялась нашим отношениям и удивлялась, что бывают такие рассудительные и мудрые не по годам дети. Разве это не было счастьем?

Когда пришло время спать, Женя попросил спеть его любимую песню для них с малышкой. И я спела нашу колыбельную, нежно поглаживая головку своего сынишки:

Ребята, надо верить в чудеса,
Когда-нибудь весенним утром ранним
Над океаном алые взметнутся паруса
И скрипка пропоёт над океаном.
Не три глаза, ведь это же не сон,
И алый парус вправду гордо реет —
В той бухте, где отважный Грей нашёл свою Ассоль,
В той бухте, где Ассоль дождалась Грея.
С друзьями легче море переплыть
И есть морскую соль, что нам досталась,
А без друзей на свете было б очень трудно жить
И серым стал бы даже алый парус!

Тихая мелодия разносилась по реанимационной палате, лишь монотонные звуки медицинских датчиков вклинивались в исполнение. Нам было очень хорошо, медсестра сидела с нами, тихо плакала и тоже, я уверена, была счастлива. Я совсем не открою вам тайну, что все сестрички, дежурившие у Жени, полюбили моего сына. Я чувствовала это, когда стала навещать его, потому что не любить такого искреннего и добродушного малыша – невозможно.

Наверное, каждая мама считает, что её ребёнок уникальный. А я не просто полагала, я это знала. Мои дети – это мои цветы, которые я растила с любовью и нежностью. Как воспитывали нас родители, так научили они относиться к своим детям, что всё в этой жизни для них. Накормить лакомством – это одно дело, совсем другое – насытить духовной пищей. То, сколько времени мы проводили, вместе играя, читая, считая, рисуя, сочиняя, дало свои плоды. Женя в два годика уже знал весь алфавит (сильно его смущали буквы Ъ и Ь), а в четыре начал уже складывать из слогов слова. Он задорно смеялся, когда понимал, какое слово у него получилось. Любимой игрушкой в этом возрасте была книга, и мы никогда не экономили на приобретении новой, яркой, красочной, познавательной (и дорогой!) книги, какие тогда начинали появляться в продаже. Многие заказывала почтой. Мы одушевляли не только игрушки – это делают многие дети, – но мы находили друзей в книгах и часто разговаривали с ними, вводя их в наш мир детства. Например, был у нас такой друг – Мыша (его озвучивала я), с ним спорили, смеялись, играли. Поэтому совсем не удивилась, когда в эти дни сын меня познакомил со своим другом: