скачать книгу бесплатно
– Давай лучше приберём комнату, если из отпуска привезём жён, пусть не знают о нашей службе ничего плохого.
– Надо сжечь всё рабочее, куртки, брюки ватные, валенки и рукавицы. Всё надо уничтожить, от них на километр пахнет бензином, никакая жена не согласится жить здесь.
Так и сделали. В печку круглую, что стояла в комнате, воткнули всё. Поднесли спичку, а пламя, как на зло, не появилось. Тогда облили керосином. Загорелось со взрывом, пламя выскочило из печки и опалило Егору руки, послышался не гул, а буквально рёв. Казалось, что печку разорвёт взрывом, ребята выскочили из комнаты. Пришли, когда всё стихло. Посмотрели на печку и удивились. Она стояла не чёрная, а пегая от сгоревшего лака, дым лез в глаза и горло. Открыли форточку и дверь.
– Куда поедешь? – спросил Борис.
– В Рузаевку к Любушке, потом к матери.
– А я в Пензу.
Оба получили проездные документы. Девятого апреля Егор был в Рузаевке, а 12 апреля стал днём бракосочетания Егора и Любы. Молодой жене рассказал об авиации, ничего не стал таить, рассказал, как идёт служба, что она не перспективна, не светит быстрым повышением.
– Пусть потом не раскаивается, что вышла замуж за техника, – решил Егор.
Они были счастливы, что нашли друг друга. В Районном Отделе народного образования, где работала Люба после окончания педагогического училища, их поздравили, выбор Любы одобрили. Она рассчиталась с работой, поехали к отцу Любы, Фёдору Макаровичу. В 1928 году он был репрессирован, как церковный служитель. В Сибирь его не сослали, так как вскоре его реабилитировали, и после смерти жены Татьяны Прокофьевны он жил в семье старшей дочери Евгении в селе Большие Березники.
Приехали ночью, в сенях и комнате было темно. Дверь открыла сестра, стала зажигать керосиновую лампу.
– Здравствуй, папаня! – сказала Люба, – я не одна, со мною муж.
Люба обняла его, Егор тоже подошёл, поздоровались.
На третий день все поехали в Соколов Гарт. Весна была в полном разгаре, снег сошёл, и появилась молодая травка, стали подсыхать после половодья дороги. Ехали на телеге долго. Картина встречи с матерью Егора была такая же. Мать не ожидала, что этот момент наступит так быстро. Родственники познакомились, у них было о чём поговорить, а молодые пошли в лес. Он пробуждался от зимней спячки, нежно распускались молодые листочки, показались подснежники. Было легко дышать, бегать, целоваться.
Отпуск незаметно и быстро подходил к концу. Встречались друзья по школе, тепло поздравляли.
Проводы за околицей были такие же, как раньше, только теперь не одного Егора, а с молодой женой. Время торопило, длительных стоянок не делали.
В Липово приехали почти одновременно с Борисом. Ему пришлось перейти в другую комнату. При встрече все поздравляли Егора, он же не совсем верил своему счастью, оно вначале так хрупко, может разрушиться от первой же неприятности. Молодожёнов пригласил к себе в гости сам командир 12-й КОИАЭ майор Денисов. Для Егора это было полной неожиданностью. Робко переступили порог просторной квартиры, гостей радушно встретила Надежда Марковна, супруга командира. Алексей Александрович души не чаял в своей супруге и называл её ласково «мамочка». Люба в этой обстановке казалась Егору маленькой девочкой, робкой и стеснительной. Командир стал расспрашивать её о жизни в Мордовии, она охотно отвечала. Тёплая обстановка, богатое застолье снимало напряжение молодожёнов. Выпили по маленькой рюмочке, и командир сказал:
– Больше вам не налью. Не положено.
Егор подумал, командир имеет в виду, что не положено командиру распивать с подчинёнными спиртное, но Надежда Марковна наедине с Любой объяснила, что молодожёнам пить нельзя, это может повредить потомству. Хозяева по-отечески пожелали молодым мира и согласия. Командир подарил примус, непомерно щедрый подарок того времени. Любе подарил красивую испанскую кофточку. На прощание он сказал:
– А я ваш земляк, моя родина – русское село Петровка Дубёнского района Мордовии.
От такого сообщения Любушка совсем осмелела, подошла к нему и поцеловала, как родного отца.
Егор стоял оробевший от счастья. Командир, видя его смущение, крепко пожал ему руку.
– Берегите друг друга, – душевно напутствовал молодых людей командир.
На всю жизнь Егор запомнил уроки доброты, справедливости, бережного отношения командира к своим подчинённым, и когда в конце службы ему довелось стать командиром воинской части, так же относился к своим подчинённым.
Никто в гарнизоне не узнал, что командир с Егором земляки, хвастать было не принято.
Надежда Марковна при встрече с Любой интересовалась их жизнью и успокаивалась, что всё хорошо.
Абдулах Мажидович Тхакумачев, Саша, тоже ездил в отпуск и женился. При возвращении из отпуска, ехал в пассажирском вагоне и рассказывал жене о жизни в гарнизоне. Юная кабардинка, очень красивая и стеснительная, всё время волновалась, ей казалось, что не сможет привыкнуть к военным и жизни в гарнизоне. Саша, увидев её страх, решил подшутить и с увлечением рассказывал:
– Всех привезённых жён знакомят со всем личным составом. Для этого выстроят всех перед зданием штаба, мужа и жену поставят перед строем и командир скажет: «Все видите жену Тхакумачева? Смотрите и запоминайте, а потом везде её пропускайте, куда бы она ни захотела пройти».
Горная кабардинка дрожала от страха от одной мысли, что ей надо будет стоять перед строем военных. Саше надо бы сказать, что он пошутил, но не сделал этого. Приехав в гарнизон, молодая жена сидела дома дня три, никуда не выходя. Саша, забыв про шутку, стал её спрашивать, не заболела ли. Она призналась, что боится выходить на обозрение перед всем гарнизоном. Долго ему пришлось уговаривать её выйти, даже пришлось просить соседей объяснить, что это шутка.
Был лётный день, учебно-боевая подготовка была запланирована обширная. Звено старшего лейтенанта Смирнова отрабатывало бомбометание. Накануне собрали последние самолёты И-153 («Чайка»). Лётчики и техники были довольны новой материальной частью. В отличие от старых самолётов, новые были с большим преимуществом: убирались шасси, улучшен центроплан, это уменьшало лобовое сопротивление, увеличивалась скорость, маневренность. Техникам легче было запускать двигатель за счёт сжатого воздуха. Всё шло нормально, и вдруг несчастье – разбился лейтенант Ильюхин. Он отрабатывал максимальный набор высоты, поднялся на высоту 3000 метров, позабыл включить кислородное питание, потерял сознание от кислородного голодания и разбился вместе с самолётом. Полёты были прекращены.
На сигнал «ЧП» приехал из Ленинграда инспектирующий ВВС КБФ. Он присутствовал на очередном лётном дне. Было запланировано бомбометание на полигоне, инспектор находился там, возле полотнища оповещения.
Чтобы получить «добро» на бомбометание, лётчик смотрел на большое полотнище в виде буквы «Т». Если полотнище разъединено, то есть верхняя часть отделена от нижней, бомбометание производить нельзя, можно только в том случае, если буква «Т» целая. Инспектор с командой, находясь в зоне бомбометания, забыли разъединить полотнища. Александр Скачков заходил на бомбометание, увидел, что полотнища соединены и произвёл бомбометание. От прямого попадания инспектор погиб на месте. Полёты прекратились.
Лётчик Скачков едва оправился от ранений во время войны, позже всех приступил к учебной программе и теперь на его голову такое несчастье! Он был отстранён от полётов, на него было заведено уголовное дело. При доказательстве вины семье угрожало бедственное положение.
– Надо заготовить дров, – сказал он жене, – трудно будет тебе заготовить их одной на зиму.
– Сходи к мотористам, попроси помочь, – сказала жена.
Скачков пошёл в казарму, Василий Тимарёв охотно взялся помочь. Поехали в лес, Василий управлял конём, Скачков сидел на телеге, склонив голову от тяжёлых дум.
– Что будет, что будет! – повторял он про себя.
Всё шло нормально, но вот наехали на ледяное покрытие, конь был не подкован, упал, разбил губы, сильно ушиб селезёнку и пал.
– Горе не приходит одно, – сказал Скачков и пошёл заявлять начальству. Шёл медленно, еле держался на ногах, на лоб скатилась мокрая прядь волос.
Василий Тимарев тоже пошёл в казарму, поделился горем с ребятами, ему посочувствовали. Подошёл друг, Кирилл Голубенко, глубоко вздохнул и сочувственно сказал:
– Вася, если бы конь разбил только зубы, можно было бы поставить ему искусственные, за твой счёт, конечно.
Кирилл горько вздохнул от безысходности, что дело не поправить. В кубрике долго стояла тишина. Но вот каждый представил себе коня с искусственной челюстью, это показалось так смешно, что в кубрике от смеха задрожали стёкла окон. Не смеялись только двое – Василий и Кирилл.
Гарнизон был в трауре, все переживали за семью Скачкова и убитого инспектора. Позднее приехал следователь и объявил, что лётчик Скачков в гибели инспектора не виновен, во время учения полотнище не было разъединено по инструкции, что позволило лётчику произвести бомбометание. Инспектор должен был обратить на это внимание. В дисциплинарном порядке была наказана вся команда полигона, уголовное дело на Скачкова было прекращено.
Среди лётчиков и техников Егор Буранов значился женатым. Уходил на службу из дома в чистой одежде, на службе переодевался в рабочую, после работы тщательно мылся, переодевался в форменную, даже одеколонился, чтобы заглушить запах бензина, и приходил домой чистым. В раздевалке оставлял пару чистого белья, а грязную относил стирать в деревню. Всё шло по плану, но однажды его молодая жена узнала, что он носит стирать бельё в деревню.
– Зачем ты это делаешь? – спросила она.
– У многих от запаха бензина болит голова, – оправдывался Егор.
– Больше этого не делай, я тебя люблю всякого, и чистого и грязного. Понял?
Вечером сходили в кино, легли спать, а рано утром их разбудило тревожное завывание сирены.
Чёрный репродуктор на стене громко оповещал: «Боевая тревога! Боевая тревога!». Егор быстро соскочил с кровати, мгновенно оделся, поцеловал жену и выбежал. Перепуганная Люба, не зажигая света, смотрела в окно на бежавших лётчиков и техников. Её всю трясло от страха. Выйдя в коридор, она постучала в соседнюю квартиру, где жила семья начтеха В.Н.Букреева. Дверь ей открыла мать Букреева.
– Ирина Ивановна, что это такое? – спросила Люба дрожащим голосом.
– Привыкай, милая, это учебная тревога. Их часто проводят, отрабатывают быстрый сбор лётчиков и техников. Успокойся, всё будет хорошо. Нелёгкую ты выбрала жизнь, – продолжала Ирина Ивановна, – мой сынок служит давно, а у них вещей почти нет, в два чемодана всё помещается. Частые переезды и тревоги, тревоги – вот и вся их жизнь. Невестка Наташа работает на телефонной станции, детей у них нет, Бог не дал.
– Спасибо, Ирина Ивановна, вы меня успокоили.
– Приходи, милая, всегда буду тебе рада.
С этих пор между ними завязалась тесная дружба. Ирина Ивановна оказалась хорошей наставницей для молодой девушки, её дружеские советы очень были кстати. Люба на весь день оставалась одна в комнате. Ей, не привыкшей сидеть дома без работы, было скучно и как-то тревожно. Школы в гарнизоне не было, и она по совету Наташи Букреевой пошла в штаб, куда её взяли на работу телефонисткой.
Утром Егор завтракал в лётной столовой, нарком К.Е.Ворошилов утвердил бесплатные завтраки для лётчиков и техников, обедали лётчики тоже бесплатно, а техникам вместо обедов выдавали дополнительный паёк, масло, мясные и рыбные консервы. Егор всегда обедал дома, приходил счастливый, ведь дома ждала его любимая жена. В комнате стояла всё та же железная кровать, стол, стулья, патефон, примус и швейная машинка – приданное Любы от отца. Среди друзей они считались не бедными, у других и этого не было. Очень выручал примус, подарок командира. Однажды придя на обед, Егор застал Любу в слезах, сидящей на полу с корытцем и тяпкой.
– Что случилось, голубка моя?
– Палец порезала, хотела мясо порубить и сделать тебе котлет.
– Успокойся, бывает и хуже, а это что такое? – Егор показал на дорожку из теста, идущую от печки.
– Это пирог, хотела испечь, но тесто убежало.
– Не плачь, всему постепенно научишься, не всё сразу делается.
Егор пообедал консервами, попил чай и убежал на службу. Вечером их пригласил старший техник Лепетёнок на свой день рождения. Егор и Люба зашли в комнату и смутились, что пришли первыми. Они были немного моложе хозяев.
– Мы больше никого не приглашали, садитесь за стол, будем чествовать юбиляра, – сказала хозяйка, – водку пить не будем, угощу вас вишнёвой наливочкой.
На столе стояли тарелки с винегретом, колбасой и рюмки. Егор предложил тост:
– Нашему дорогому имениннику пусть будет жизнь – как рай, счастья – через край, любви – хоть отбавляй! Доброго здоровья, Филипп Макарович! Счастья, Александра Александровна! Кавказского вам долголетия!
Не успел он сказать эти слова, в комнату без стука вошёл заместитель начальника штаба старший лейтенант Баград, увидел накрытый стол, рюмки.
– Выпиваете? Нехорошо! – сказал и ушёл, хлопнув дверью.
Филипп расстроился, пошёл курить, некурящий Егор за ним, постояли, поговорили.
Филипп был для Егора примером скромности, рассудительности и трудолюбия. В Финскую, в сорокаградусный мороз он не уходил греться в палатку, переходил от одного самолёта к другому – а их было три в звене.
Егор и Филипп переживали, что их вызовут к начальству за застолье, время было беспокойное. Но этого не случилось, или Баград не доложил, или начальство сочло эпизод незначительным.
На душе у Егора было радостно и тревожно, его воспитанники-мотористы сдавали зачёты на механиков. Комиссия была строгая, Егора пригласили в число экзаменаторов.
– Стартех, как вы думаете, я сдам экзамен? – спросил моторист Конгин.
– Выдержите, только отвечайте уверенно и спокойно, – ответил Егор.
Члены комиссии не придирались, но спрашивали строго. Главное, что нужно знать механику – проверка компрессии в цилиндрах, регулировка зажигания у магнето, регулировка флетнера, если самолёт клонит вправо или влево, влияние регулятора оборотов винта «Р-7» на шаг винта и так далее. Зачёты закончились успешно, все мотористы, которые занимались, отвечали правильно, сдали на механиков и остались на сверхсрочную службу.
В выходной день после завтрака Люба вдруг говорит:
– Егор, ты говорил, что мы будем жить на берегу Балтийского моря, а где же оно?
– Это граница, пограничники не разрешают выходить на берег, но если хочешь, пойдём.
Быстро собрались и пошли в лес. По узкой тропинке между соснами и елями они пробирались к берегу. По обочине, как брызги солнца, желтели головки одуванчиков, нежные ландыши склоняли свои бусинки колокольчиков в их сторону. Люба сорвала несколько стебельков и с поцелуем протянула Егору. Ему казалось, что запах ландышей идёт от самой Любы, эти мгновения запечатлелись на всю жизнь, ландыши до конца жизни остались его любимыми цветами, их запах постоянно возвращал его в ту весну.
Вдруг лес распахнулся и открыл лазурную голубизну моря. Огромные волны бились о валуны, белыми барашками набегали на берег и с шумом растекались по мелким камешкам. Величественный шум моря дополнялся криком чаек.
– Это не земное! Это рай небесный, – сказала Люба.
Они стояли, будто завороженные, и не слышали, как к ним подошёл пограничник.
– Как вы сюда попали? Это запретная зона.
– Это я виновата, – сказала Люба, – я никогда не видела моря и уговорила мужа пойти.
– Покажите документы!
Егор достал удостоверение личности и в развёрнутом виде показал пограничнику. Тот посмотрел на фото и на дату выдачи.
– Задерживать вас не буду, но чтобы впредь вас тут не было. Немедленно идите домой.
Домой идти не хотелось, и они пошли гулять по лесу. Набрели на вышку, вверху на площадке никого не было и ничего не было установлено, и они решили залезть на эту вышку.
– Здесь загорать можно, – сказала Люба, – комаров ветер отгоняет.
Егор разделся до пояса, постояли, позагорали и решили спуститься вниз.
– А где же лестница? Как слезать будем? – спросил Егор, посмотрев вниз.
Постояли в недоумении, задумавшись, куда же исчезла лестница.
– Ну что, перепугались? – послышался голос.
Они посмотрели вниз и увидели Женю Складаного и Серафима Фурцева. Оба сдали зачёты на механиков.
Поставили лестницу.
– Слезайте, пленники! – сказал Женя.
Дело шло к обеду, и их пригласили покушать. Пока Люба готовила обед и накрывала на стол, завели патефон и стали слушать пластинки.
– Больше всех мне нравится Клавдия Шульженко, – сказал Серафим.
– Леонид Утёсов разве хуже? А Изабелла Юрьева? Чем не хороша? – возразил Женя.
Автомеханик 12-й КОИАЭ
Складаный Евгений Фомич. 1940 г.
– Все хороши, и хозяева тоже, спасибо за обед, – сказал Серафим, – нам пора уходить.
Гарнизон Липово находился в полном расцвете.
