Елка и картофель

Алия Барыева

Елка и картофель

Декабрь 1944 года. Смоленская область. Морозы стояли почти за сорок, трескучий воздух обжигал легкие, а сугробы, толстым, безжалостным одеялом окутавшие деревню, казались выше самых низких крыш. Здесь, в этих местах, война оставила свой самый страшный след. Фашисты, отступая, не просто разорили дома; они выгребли все запасы, забрав последнее, что могло спасти от голодной смерти. Деревни стояли, как призраки былой жизни, а их жители цеплялись за каждый шанс выжить.

По заснеженному, замерзшему картофельному полю, что простиралось недалеко от деревни, медленно брел маленький, почти невидимый среди бескрайней белизны, силуэт. Это был Ваня, мальчик лет семи, утонувший в огромной, давно не по росту фуфайке, которая доставала ему почти до колен. В руке он сжимал крепкую палку, ставшую инструментом его ежедневной, отчаянной борьбы за существование. Он копался в мерзлой земле, кроша заледеневшие комки, в надежде найти хоть одну, забытую немцами картофелину.

Надежда эта таяла с каждым днем. Фашисты выкопали картофель еще ранней осенью, и с каждым обмороженным комком земли, который Ваня переворачивал, он понимал, что шансов почти нет. Холод пронизывал до костей. Снег, просочившийся в старые, прохудившиеся валенки, давно превратил пальцы на ногах в безжизненные ледышки. Ваня шмыгал носом, пытаясь отогреться, и едва мог передвигать ноги, онемевшие от стужи.

На улице уже почти стемнело. Серый сумрак разливался по небу, предвещая темную и холодную ночь. Подумав, что уже слишком поздно, что сегодня удача вновь отвернулась от него, Ваня с горечью бросил палку в сторону. Завтра. Завтра он снова придет. Он повернулся и медленно побрел домой, туда, где его ждали такие же голодные, но родные люди.

Дорога домой была тяжелой. Ваня, чтобы хоть как-то отвлечься от пробирающего холода и сосущей пустоты в животе, ел кусок снега и пинал замерзшие комки земли. Один из таких комков, попав под его валенок, покатился, рассыпался на части, оставив за собой грязный след на белом снегу. Ваня, по привычке, подбежал, чтобы очистить его, и вдруг… Внутри рассыпавшегося кома, грязная, но такая желанная, лежала картофелина.

Сердце Вани забилось колоколом. Он не верил своим глазам. Позабыв о холоде, об усталости, о промерзших пальцах, он схватил свою счастливую находку и быстро помчался домой.

Его дом стоял в самом краю деревни, приземистый, ветхий, окруженный низким забором из тонких, неустойчивых палок. Рядом с домом ютился единственный старый сарай – здесь раньше держали скот, но сейчас он был пуст, как и большинство деревенских хлевов.

Ваня добежал до дома, его легкие горели от бега на морозе. Уставшими и заледеневшими руками он несколько раз дернул за ручку толстой и тяжелой двери, которая обычно была наглухо закрыта изнутри. Дверь неожиданно распахнулась, и Ваня, потеряв равновесие, рухнул на землю. Картофелина выскользнула из его онемевших пальцев.

Ваня поднял глаза и увидел перед собой своего двенадцатилетнего родного брата Степана, стоявшего на пороге. Степан, мгновенно заметив на земле рядом с Ваней оброненную им картошку, среагировал быстрее молнии. Он схватил эту бесценную добычу и, не проронив ни слова, забежал домой. Ваня оглянулся, понял, что обронил свое сокровище, и бросился за ним следом, сердце его сжималось от предчувствия беды.

Степан понес картофель маме, которая, склонившись над печкой, разжигала дрова, пытаясь хоть немного согреть промерзшую избу. Увидев в руках старшего сына картошку, ее изможденное лицо озарилось непередаваемой радостью. Она быстро вытерла руки о фартук, с благоговением взяла драгоценную находку и, с любовью поцеловала Степана в лоб.

В этот миг что-то оборвалось в Ване. Несправедливость, боль и отчаяние смешались в его детской душе. Все его усилия, весь его холод, вся его отчаянная надежда, воплотившаяся в этой картофелине, растворились в одном лишь материнском поцелуи, предназначенном не ему. Не выдержав, он подбежал и, не говоря ни слова, что-то оборвалось в нем, оттолкнул брата.

– Ваня! – крикнула мама, не понимая происходящего.

– Это я нашел картофель, а не он! – возразил Ваня и снова толкнул брата. Между ними, в промерзшей избе, вспыхнула отчаянная драка.

Мама схватила каждого из сыновей за ухо и, пытаясь удержать их вместе, закричала:

– Как вы можете ругаться в такой период?! Вы же братья!

– Он украл мой картофель! – крикнул Ваня, указывая на Степана, который лишь криво усмехнулся, осознавая свою победу.

Голос матери напомнил им о главном.

– Будьте терпеливы друг другу! Я сейчас сварю нам суп с картофелем, Ваня, принеси соломы из сарая, а ты, Степан, наберешь снега в бочку. Идите, и не ругайтесь!

Братья тихо вышли из дома, но Степан, не удержавшись, толкнул Ваню в снег и, хмыкнув, скрылся за домом. Ваня зарычал и показал кулак в сторону брата. Стиснув зубы, он встал, отряхнул с себя снег и направился к старому сараю. Он из-за всех сил и накопившийся обиды открыл лихую дверь от себя и та, с неохотным скрипом поддавшись, вдруг отскочила и, ударившись о стену, повалила Ваню с ног.

Лежа на полу, Ваня оказался внутри сарая. Воздух здесь был наполнен густым запахом сена, которое они с отцом собирали еще летом, когда мир был другим, довоенным. Подняв охапку соломы, мальчик вдруг заметил странный блеск в углу. Любопытство пересилило обиду. Быстро отбросив солому, Ваня принялся рыться в стоге сена, и его усилия были вознаграждены. В руках у него оказалась железная, нераспечатанная банка. Очистив ее от пыли и соломы, он прочитал заветные слова: «Тушенка из конины». Да, это была она! Та самая, которую они ели каждое воскресенье до войны .

Осторожно выглянув из-за двери, чтобы убедиться, что брата нет поблизости, Ваня нашел старый деревянный ящик. Спрятав в него драгоценную находку, он забросал ее соломой, вышел во двор, неся новую охапку, и бережно закрыл дверь сарая, унося с собой тайну и едва уловимый аромат прошлого.

За окном бушевала вьюга, рисуя на стеклах ледяные узоры и завывая в трубах старого дома. Холод пробирался сквозь стены, но внутри, в уютной комнате, горел свет и царило манящее тепло. Мама и двое ее сыновей, Ваня и Степан, собрались за столом, чтобы разделить простой, но такой желанный ужин.

На столе дымился наваристый суп. Аромат, казалось, прогонял зимнюю стужу из каждого угла. Однако у супа была своя особенность: из-за замороженной картошки он приобрел непривычный сладкий вкус. Для кого-то это могло бы стать неожиданностью, но не для Вани. Он, казалось, был в восторге. С истинным аппетитом Ваня выловил из тарелки две нарезанные вареные картофелины и до последней капли выпил бульон.

– Можно мне еще? – попросил он у мамы и протянул ей тарелку.

Степан не удержался от смешка над братом, но, сам не стесняясь, облизывал свою тарелку до такой чистоты, что можно было и не мыть.

– Я оставлю немного на завтра! – И мама выпила бульон, в котором не было ни единой картофелины.

С грустным вздохом он забрался на холодную печку, застеленную ватным одеялом и старыми вещами.

– Я обязательно весной посажу как можно больше картошки, чтобы зимой есть ее каждый день. – Ваня мечтательно облизнул губы. – Я обожаю картошку!

Степан, присоединившись к нему и придвинувшись поближе, не упустил случая поддразнить брата:

– А где ты возьмешь столько картошки, если мы её всю съели? – посмеялся Степан и лег рядом с ним. – Двигайся!

Но Ваня не сдавался.

– Я заработаю денег и куплю! – гордо ответил Ваня и потянул на себя одеяло.

– Сначала подрасти, дуралей! – засмеялся Степан и перетянуть на себя одеяло, заставляя его трещать по швам. – Сам ты…

Вспыхнувшая словесная перепалка была прервана мамой.

– Ну-ка, прекратите оба, вы опять деретесь?! – ругалась она.– Поберегите свои силы, ложитесь спать!

Усталая, но любящая, она наблюдала за ними, понимая, что эти маленькие стычки – лишь часть их братской связи. Мальчики тихо легли, и, незаметно толкая друг друга под одеялом, наконец, уснули. В воздухе витал промозглый холод, проникающий сквозь щели старого бревенчатого дома.

Утро началось с последних остатков супа, который Ваня доел, чувствуя, как внутри разливается хоть какое-то тепло. Но истинное сокровище он хранил в тайне: сбегав тайком в сарай, он убедился, что небольшая тушенка, на месте. Лишь после этого, с легким сердцем, он присоединился к старшему брату Степану, который уже ловко рубил дрова. Работа спорилась, и вскоре часть поленьев оказалась дома.

Ваня бросил свою ношу у печки и поднял глаза на маму. Она медленно, почти невесомо, вытирала стол, и каждый ее жест казался непомерной тяжестью. Глубокий вздох сотряс ее худые плечи, и она покачнулась, с трудом удержавшись на ногах. В этот момент Ваня вспомнил – мама сегодня не завтракала. Сердце сжалось от тревоги.

Он, не говоря ни слова, тихонько принялся помогать ей с топкой, хотя никогда прежде сам не разжигал печь. Мать присела на кровать, наблюдая за его неуклюжими, но старательными движениями. Ваня чиркал одну спичку за другой, пытаясь высечь хоть искру огня. Ее взгляд переместился с сына на скудные поленья, лежавшие у печи.

– Дрова заканчиваются. – прошептала она, и голос ее был почти неслышен. – До конца весны бы протянуть. Получается, Новый год встретим не особо радостно, ни елки, ни еды.

– А когда будет Новый год? – спросил Ваня, его детский ум не сразу связал эти слова с их мрачным значением.

– Сегодня наступит, мои мальчик!

Но Ваня, с присущей детям непосредственностью, увидел в этом лишь возможность:

– Мама, я могу сходить за елкой и еще раз осмотреть поле. Будет нам и еда, и елка! – с сияющим лицом предложил он.

На ее бледном лице мелькнула тень тревоги.

– Валенки у тебя мокрые со вчерашнего дня, простудишься…не ходи на поле! – тихо прошептала она. Затем, словно силы разом покинули ее, она откинулась на подушку и медленно закрыла глаза.

– Мама, что с тобой? – Ваня испуганно подбежал к ней.

– Я отдохну немного, мои мальчик, что-то устала я! – с трудом выговорила она, и ее дыхание стало тяжелым, прерывистым. Ее бледное, изможденное лицо, впалые щеки говорили о том, что она давно не ела, отдавая последнее своим сыновьям.

– Мама, мама! – Ваня отчаянно тряс ее, но она не могла подняться. Паника охватила его, но затем в голове промелькнула мысль.

– Я сейчас вернусь, жди меня, мама, не засыпай! – выпалил он, уже бегом направляясь к выходу. Стоя на пороге, он обернулся и, сияя внезапно обретённой надеждой, крикнул:

– Мама, я вчера кое-что нашел в сарае, я тебе принесу! Я хотел его в Новый год открыть, но тебе сейчас он нужнее! Жди меня! Хорошо, мама?

Мать пробормотала что-то себе под нос, и он, не застегивая фуфайку, мигом побежал в сарай. Но дверь сарая была открыта, и когда он вошел, то увидел страшное зрелище. Это был не призрак, не чудовище, а его собственный брат Степан, который сидел на охапке сена, спиной к двери, и, не таясь, безжалостно уплетал что-то прямо из блестящей банки. Драгоценную тушенку.

– Что ты наделал? – Закричал Ваня, голос его дрожал от возмущения, он ринулся вперед и выхватил у Степана банку.

Пустая. Совершенно пустая, лишь влажный жирный налет на дне. Ярость накрыла Ваню с головой. Он набросился на брата с кулаками, позабыв обо всем на свете.

– Я её нашел, а я! А ты всё съел! – к кричал Ваня, забивая кулаками по лицу Степана.

Степан с трудом оттолкнул разъяренного Ваню и ответил ему:

– Кто успел, тот и съел! – пробормотал он, отплевываясь. – а было там всего-то несколько капель.

– Я хотел маме его дать! Фашист! – Ваня снова рассердился и еще раз ударил его.

– Угомонись, дуралей! – Крикнул Степан, пытаясь защититься, но Ваня все сильнее бил его, вкладывая в каждый удар всю свою боль и отчаяние. Внезапно, словно по щелчку, Ваня остановился. Тяжело дыша, он резко выбежал из сарая.

Степан понял. Он понял, что Ваня побежал жаловаться маме. Страх заставил его броситься вслед за братом. Оба, запыхавшиеся, ворвались в дом. Ваня, не снимая валенок, плюхнулся рядом с матерью, которая также лежала на кровати.

– Мама, мама, Степан съел подарок, я хотел её тебе подарить! – пожаловался Ваня, чуть ли не плача, и стал теребить ее за рукав, пытаясь разбудить.

– Я же не знал! – оправдывался Степан, пытаясь оттолкнуть Ваню от матери.– Вот ябеда!

– Мама, мама ты слышишь? Он съел всю банку!

Мальчишки глянули на маму, ожидая ее реакции, ее слова, ее защиты. Но она не могла им ответить. Ее бледное, изможденное лицо посинело, и она тяжело, прерывисто дышала, каждый вдох давался ей с неимоверным трудом.

– Вот видишь что ты наделал? – Голос Вани вдруг стал надломленным, полным ужаса.. – Мама итак из-за нас ни одной крошки не ела, а ты мог бы поделиться с ней! – Он ударил Степана по плечу, но в этом ударе уже не было ярости, лишь отчаяние.

– Но я же не знал…я …– растерялся Степан. Он встал, его глаза расширились от ужаса, когда он посмотрел на обессиленную мать. – Может, она спит?

– Она умрет…что мы будем делать без нее? – Ваня зашмыгал носом, слезы текли по щекам, и он вытер их рукавом грязной фуфайки.

Степан, стоящий рядом, глянул в окно, а потом не проронив ни слова, он резко обернулся и выбежал из дома, оставляя дверь нараспашку, словно и не замечая пронизывающего сквозняка, что тут же завихрился по их маленькой избе.

Ваня с трудом оттолкнул скрипучую распахнутую дверь, затворяя ее и отгораживаясь от острой зимней стужи. Тишину дома нарушало лишь прерывистое, слабое дыхание матери. Он торопливо схватил железный ковшик и зачерпнул воды из деревянной бочки, стоящей у печи.

– Мама, пей! – умолял Ваня, его голос дрожал от отчаяния, когда он поднес ковшик к ее бледным, иссохшим губам, пытаясь напоить ее и дать ей хоть немного силы.

Мама слегка приоткрыла рот. Несколько капель, словно роса на пустынной земле, смочили ее сухие, обветренные губы. Это был крошечный глоток, но для Вани он значил целую жизнь. Он бережно укрыл маму старым, побитым молью одеялом, поправляя его, чтобы хоть как-то удержать тепло в ее истощенном теле. Убедившись, что она, кажется, немного успокоилась, он нехотя вышел из дома. Его взгляд метнулся в сторону картофельных полей, где земля обещала хоть какое-то пропитание, и, глубоко вдохнув морозный воздух, он уверенно направился туда.

Спустя час уже стемнело окончательно, и ветер все сильнее усиливался, завывая над бескрайними просторами. Ваня прошел довольно большое расстояние от деревни, его валенки шаркали по мерзлой земле, но он продолжал упорно искать в поле картофель. Кроме булыжников и твердой, как камень, земли, он пока ничего не нашел. Но он не сдавался, его детское сердце билось упрямо, подгоняемое мыслью о матери.

Когда его ноги замерзли до костей, пальцы онемели, руки покраснели от холода, и даже толстая фуфайка не могла уберечь его от пронизывающего мороза, он в изнеможении упал на колени. Из его груди вырвался тихий, надрывающийся плач. Наконец-то реальность настигла его: он прекрасно понимал, что не сможет найти картофель в темноте, промерзшими до окоченения руками. Его лицо было мокрым от слез, смешивающихся с соплями и стужей, ему стало невыносимо холодно.

Сидя на снегу, он поднял взгляд. Среди белых, неохватных сугробов он вдруг заметил тонкую, но настойчивую зеленую еловую ветку, торчащую из снежного покрова. Подойдя на коленях по сугробу, он нырнул в снег, пытаясь ухватить ее и потянуть к себе. Но елка была скользкой и выскользнула из его руки, оставив царапины на оледеневших пальцах. Мальчик спрятал руки под рукава, пытаясь хоть немного согреть их, и еще раз потянул. Молодое дерево крепко цеплялось корнями в землю, и он не мог его вытащить. Он встал и попытался сломать ее, но ее молодое тело выгибалось, как резина, упруго сопротивляясь. Ваня попробовал двигать ее в разные стороны, из последних сил, но силы его покидали. Тогда он сдался и снова сел на корточки в снег.

Когда он глядел на маленькую елочку – единственное маленькое утешение в канун Нового года, когда все вокруг казалось пустым и безнадежным, ему стало невыносимо грустно. Он вспомнил обессиленную мать, ее бледное лицо, ее едва слышное дыхание. А затем перед его глазами встал образ жадного, заносчивого брата Степана, который бездумно покинул их, оставив одну дверь нараспашку. В этот миг отчаяние сменилось чем-то иным – яростной, обжигающей решимостью. Ваня встал на ноги, его губы дрогнули в упрямой гримасе, и со всей силы наступил на основание ели. Раздался резкий, сухой треск, словно ломающийся лед. Ваня, собрав остатки сил, рванул ее к себе, и она выскочила из-под снега, уступая его железной воле. Он с неожиданной, горячей радостью, несмотря на все пережитое, потащил зеленую красавицу домой.

Сильный морозный ветер дул Ване в лицо, обжигая каждую клеточку. Ноги еле волочились по сугробам, проваливаясь глубоко в пушистый, но леденящий снег. Валенки набились снегом, отчего ноги стали тяжелыми и непослушными, и, потеряв последние силы, Ваня без сил рухнул спиной на снег.

Решив немного отдохнуть, он посмотрел на темное, беззвездное небо. В его свете, почти невидимом сквозь плотную облачность, танцевали, кружась в причудливом вальсе, мириады снежинок. Время шло, тело постепенно остывало, а глаза, отяжелевшие от усталости и холода, медленно закрывались. Ваня уснул.

Спустя некоторое время он сквозь сон услышал шаги, похрустывающие по снегу и неуклонно приближающиеся к нему. Затем ощутил, как кто-то бережно приподнял его вместе с маленькой елочкой, которую он все еще крепко сжимал замерзшими руками. Затем он лег во что-то мягкое и колючее одновременно, а тот, кто присаживался рядом с ним, сдвинулся с места. Эта была телега, поскрипывая по снегу, и ее тащила лошадь, мерно ступая сквозь метель.

Ваня очнулся от шума и смеха. Он открыл глаза и, к своему величайшему удивлению, увидел, что лежал на своей теплой печке. Ноги его были окутаны в мягкую фуфайку мамы, а сам он был укрыт под двойным, тяжелым одеялом. На голове ощущалось что-то холодное и влажное – влажное полотенце. Повернув голову, он увидел возле стола маленькую ель, ту самую, что он нес, а за столом – знакомые лица. Степан сидел, облизывая кусок сахара с липких пальцев. Мама стояла возле окна, и она уже не казалась такой обессиленной и слабой, а ее лицо озаряла спокойная улыбка. Она разговаривала с незнакомым для него мужчиной, который сидел спиной к Ване.

– Он проснулся! – вдруг заметил Степан и показал на Ваню липкими от сгущенки пальцами.

Мама тут же подошла к нему, ее тонкая нежная рука легла на его лоб.

– Жар спал! – радостно и спокойным тоном сказала мама, улыбаясь ему и убирая полотенце с его лба.

К нему подошел мужчина, тот самый незнакомец: с темными усами и узкими глазами, удивительно похожими на глаза его мамы.

– Ну здравствуй, боец! Как ты? Пальцы на ногах чувствуешь? – спросил он грубым, но добродушным голосом и подмигнул Ване.

– Познакомься, Ванюша, это твои родной дядя Егор Михалыч! – с улыбкой представила его мама.– Он, мои родной брат, приехал к нам из города Смоленск.

– Какой же он Ванюша, он – Иван! – гордо произнес дядя Егор и похлопал по плечу Вани. – Если бы не его сила воли, так бы и не нашли бы вашу деревню!

Ване стало интересно, каким же образом он помог.

– До меня дошел слух, что ограбили вашу деревню немцы, и я, насобирав у добровольцев в городе сколько можно еды, поехал к вам, сначала на машине, а потом через сугробы на санях. Вокруг леса, поля, одна сплошная голая роща, – начал свой рассказ дядя Егор и поставил под себя табуретку, усаживаясь поудобнее. – И вот, два дня мы рыскали и искали вашу деревню, не единой зацепки, ехали через сугробы, дороги замело и не видать ничего. Хоть бы кто был по пути. В итоге заблудились. И тут мы решили вернуться, и… и что мы видим? Видим, следы чьи-то в лесу, идущие с поля. Мы уже хотели проехать мимо леса и по полю, и вдруг, как вижу, что-то темное среди кустов и рядом сломанная елка, и хорошо, что мое чутье не подвело. И тут я тебя нашёл, Ваня. И твою ёлку. Затем рядом с деревней твоего брата Степана!

– А я просто расстроился, что съел всю тушенку и не оставил маме.– Тихо произнес Степан, краснея. – И пошел просить у соседей еды, а когда мне дали немного зерна и одну морковь, занес домой, увидел, что тебя дома не было, кроме мамы, пошел искать тебя.

– Ты, Степан, тоже молодец, встретил нас и показал свои дом.

– Смотри, что он нам привез! – похвастался Степан, протягивая в руках сырой красный картофель и банку тушенки – настоящие сокровища в это голодное время.

– И не только вам, а всей деревне, ведь делиться тоже нужно! Останусь-ка я с вами до весны, помогу вам посадить картошку, и обратно в Смоленск. Я буду вам помогать, И Ваня тоже! Мы посадим столько картошки, чтоб есть его каждый день. Да, Ваня? – И подмигнул Ване.

Ваня впервые за долгое время по-настоящему улыбнулся. Он кивнул, и мама, обняв его за плечи, принялась кормить. Из маминых рук суп показался намного вкуснее. В нем плавало мясо от тушенки и картофель, которого было намного больше, чем прежде. Каждый глоток был наполнен не только теплом, но и вернувшейся верой в то, что даже в самые темные времена свет обязательно найдется, а вместе с ним – и путь к спасению.

Ваня наелся досыта и спокойным сном, не замечая разговоров в теплом доме, уснул. Это был особенный и удачный Новый год!