Невозвратимое

скачать книгу бесплатно

Через несколько лет их кровавого шествия он стал самым влиятельным человеком от Северной Каролины до Калифорнии. Более половины развлекательных заведений, игорных домов и борделей по всей Америке принадлежали Луццатто. С годами они добились немалого влияния в Европе и Азии. Теперь отец, которым Луццатто так восхищался, казался ему мелким гангстером по сравнению с тем, чего достиг он сам. Но у этого величия была и темная сторона… О ней Луццатто думать не хотел.

Он тяжело вздохнул, возвращаясь в реальность. Нужно звать медсестру, дальше терпеть нельзя. С усилием приподняв руку, он нажал на кнопку вызова, расположенную на бортике кровати. Скоро ему сделают укол, и он забудется сном. Может быть, ему приснится Габриэлла, может быть, он снова увидит его. Но больше всего Луццатто надеялся, что сон – альтер эго смерти – подарит ему тьму без видений.

Прошла минута, другая, но медсестра не появлялась. Луццатто вслушивался в полумрак больничной палаты, отмечая, что больше не слышит разговоров охранников, их шагов, звуков открывающихся и закрывающихся дверей. Весь этаж погрузился в удивительную тишину. Словно Луццатто остался здесь совсем один. Он почувствовал неприятное сосущее чувство страха, разливающееся внутри. Что случилось? Куда все могли исчезнуть? Он повернул голову к двери и увидел огромный темный силуэт. Сердце замерло. На пороге стоял он.

Его друг.

Его правая рука.

Его ночной кошмар.

Книжник.

Луццатто беспомощно смотрел, как он приближается к кровати, и когда тот подошел совсем близко, спросил срывающимся на шепот голосом:

– Как ты попал сюда?

– Здравствуй, Мозес, – вместо ответа тихо проговорил пришедший. Голос был более хриплым и низким, чем помнилось Луццатто. Гость передвинул стул для посетителей, на который обычно садились те, кто приходил допрашивать больного, поближе к его голове и сел. Обвел взглядом высохшее тело и спросил: – Как ты себя чувствуешь?

– Я умираю.

– Печально слышать.

– Как ты попал сюда? Здесь всюду полно охраны, – Луццатто уже знал ответ, но не мог в него поверить.

– Здесь уже никого нет.

– На первом этаже есть агенты среди персонала. Я не знаю, сколько их, слышал разговоры…

– Персонала тоже больше нет.

– Ты убил их? Ты убил врачей?

– Да.

– Господи, Хельмут! Среди них были настоящие врачи!

– У меня не было времени разбираться.

– Зачем же ты пришел?

– Я пришел проведать старого друга.

– Хельмут… – тихо сказал Луццатто. Помолчав, произнес более привычное для них обоих имя: – Книжник… Я предал тебя, друг мой. Я предал вас всех.

– Я знаю, Мозес.

– Они не оставили мне выбора. Они выслеживали всех нас долгие годы, искали возможности, слабые места. Твои им найти не удалось. И пока ты не уехал, у меня тоже не было слабых мест.

– Я не мог остаться. Ты знаешь.

– Знаю. Но когда ты ушел, все начало разваливаться. Я лишился своего главного козыря. И тогда они пришли за мной. Я долго держался, Книжник. Правда долго. Но они взяли Орсино на границе с Мексикой. Он перевозил товар для крупной сделки, и они поймали его, – по лицу Луццатто покатились слезы. – Я не мог позволить им его посадить. Габриэлла не пережила бы потерю второго сына.

– Не волнуйся больше об этом, Мозес. Орсино свободен. Он сейчас с матерью на побережье Сан-Рафаэль в Португалии.

Луццатто закрыл глаза. Слишком много потрясений для его измученного болезнью разума. Он чувствовал головокружение и понимал, что скоро не сможет продолжать разговор.

– Книжник, – начал он, – я хочу сказать тебе кое-что важное. Это может не иметь значения для тебя, но я хочу, чтобы ты знал. Я выворачивался наизнанку каждый раз, когда сдавал своих людей. Мне приходилось заново ломать себя, чтобы предать каждого из них. Но только не тебя. Тебя я предал с легким сердцем.

– Почему?

– Потому что ты такой… Не могу подобрать слова. Говорят, ты родился в этой стране… Так вот… Ты похож на Россию, Книжник. Тебя никто не может победить. Ты огромен и силен, и тебя ненавидят, потому что боятся. Тебя хотят уничтожить, потому что никто не сможет противостоять тебе, если ты захочешь напасть. Никто никогда не поверит в истинность твоих добрых намерений, потому что, обладая твоей мощью, каждый захотел бы править миром, – Луццатто торопился высказать все, что долгие годы копилось в его душе. – Ты был мне хорошим другом, Книжник, но я всегда боялся, что ты захочешь занять мое место. Ты всегда был немногословен. Первое время я думал, что ты не очень умен, как часто бывает с чересчур здоровыми ребятами. Как же я заблуждался… Ты всегда оказывался на шаг впереди. Каждый раз, когда я думал, что знаю о тебе все, ты чем-то удивлял меня. Ты во всем превосходил меня – умом, коварством, жестокостью. Твое превосходство абсолютно. Такого превосходства просто не должно существовать, понимаешь? В той комнате в нашу первую встречу я чувствовал себя дьяволом, искушающим человека. Но дьяволом там был не я. И, предавая тебя, – Луццатто снова расплакался, – я знал, что они ничего не смогут сделать тебе. Я многим тебе обязан, но как бы я хотел никогда не встречать тебя, Книжник. Хельмут Хансен, Ричард Дарго – я ведь даже имени твоего настоящего не знаю.

Долгое время Книжник молчал.

– Я никогда не хотел занять твое место, Мозес. Мне достаточно было своего, – наконец произнес он. – Ты тоже сделал для меня очень многое.

– Ничего такого, с чем бы не справился ты сам. Я же никогда не достиг бы своего положения без тебя.

– Ты очень помог мне. Тогда.

– Я бы все отдал, чтобы этого не произошло, Книжник.

– Я тоже. Спасибо. Я кое-что принес тебе.

Книжник вложил в руку Луццатто какой-то предмет. Ощупав его, тот улыбнулся:

– Я думал, ее забрал кто-то из уличного сброда, что вечно ошивался рядом.

– Нет. Ты выронил ее, когда я ударил тебя головой. Я заметил, куда она упала, и, когда ты освободил меня, незаметно подобрал. Я собирался убить тебя, как только встану на ноги. Но ты неожиданно повернулся ко мне спиной. И я понял, что наш договор не был твоей уловкой. Ты доверился мне, и я решил подождать, посмотреть, что получится. Ты любил эту вещицу, поэтому я принес ее тебе. И мне жаль, что ничего не могу сделать для тебя.

– Ты сделал очень… очень многое. Больше, чем я заслуживаю. Я умру, зная, что Орсино на свободе, с Габриэллой – я и мечтать об этом не мог. Я благодарен тебе. Ты всегда делал то, что я считал невозможным… Правда, для этого многим приходилось умирать… А сейчас умираю я. Хочу вернуть обратно свою жизнь, свою молодость. Хочу быть на солнечном пляже с женой и детьми. Хочу повернуть время вспять, но даже ты не в силах сделать этого, – голос Луццатто совсем ослабел, он чувствовал, как сознание затягивает серая пелена. – Я не хочу просыпаться, Книжник, – еле слышно прошептал он, прежде чем сознание окончательно померкло. – Помоги мне.

– Спи спокойно, Мозес, – тихо ответил Книжник. Посидел немного, прислушиваясь к ставшему таким спокойным дыханию умирающего, потом достал пистолет и выстрелил Луццатто в голову.

Вышел из палаты и быстро направился к выходу на лестницу. Ему предстоял долгий путь. Утром он покинет эту страну и снова исчезнет. Теперь уже навсегда. Все его дела здесь завершены, и возвращаться в Россию ему было незачем.

Внезапно Книжника отбросило к стене. Он почувствовал разливающуюся тяжесть в груди и животе и ощутил во рту привкус крови. Опустив голову, увидел, как по рубашке расплываются пятна крови. Потянулся к пистолету и почувствовал, как пули снова врезаются в тело, украшая белоснежные стены кровавыми брызгами. Книжник тяжело опустился на пол. Он смотрел, как его жизнь уходила, растекалась красной блестящей лужей по гладкому полу, и ни одной ее секунды ему не было жаль.

Глава 3

12 января 2016 года

Затхлый воздух пах пылью и чем-то странно знакомым, почему-то напоминавшим Субботину о детстве. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрел на темнеющий экран смартфона. Заряда батареи едва хватило, чтобы позвонить жене и закончить нелегкий для них обоих разговор. Они попрощались, прежде чем успели сказать друг другу что-то важное. Способное если не возродить былое, то хотя бы расстаться хорошими знакомыми, изредка с теплом вспоминающими друг друга.

Все, что их связывало, осталось в прошлом. Равнодушие сменило нежность и страсть, неуловимо забрав из отношений теплоту и близость. И никто из них не мог ответить, куда все ушло. Долгое время они чувствовали себя счастливыми, и лишь в последний год их отлаженная жизнь изменилась. Возможно, они наконец перестали закрывать глаза на очевидные недостатки своего брака или, проснувшись утром, вдруг обнаружили, что ничто больше не связывает их друг с другом. Причин было много, следствий еще больше. Отношения угасли, исчерпав свой чарующий смысл.

Развод дался ему нелегко. Тяжелее, чем он готов был себе признаться. И все же Субботин чувствовал облегчение. Так ощущает себя выздоравливающий после ранения человек. Память о боли еще свежа, и тело страшится ее возвращения, но глубоко внутри ты понимаешь, что уже практически здоров.

Субботин вздохнул, потер лоб и убрал в карман окончательно разрядившийся телефон. Пора возвращаться. По его ощущениям, он отсутствовал около получаса и надеялся, что Измайлов не слишком разозлится. Майор был человеком семейным, и Субботин рассчитывал на его понимание. О своих неурядицах с женой коллегам Субботин не рассказывал и всегда уходил разговаривать по телефону подальше от возможных свидетелей. За полгода, что тянулся развод, он изучил все укромные уголки онкологического центра и точно знал, в какое время каждый из них будет абсолютно безлюден. Сегодня он нашел пристанище в подсобке, где уборщицы хранили ведра и швабры.

Ночи обычно проходили спокойно. И дождавшись окончания вечерней проверки, он спустился на первый этаж. То, что фактически он покинул свой пост, волновало его несильно. Субботин был уверен, что сегодня, равно как и вчера и как во множество предыдущих ночей, просто не могло произойти ничего необычного. Он собрался с духом, набрал номер и сообщил теперь уже бывшей супруге, что готов подписать документы на развод.

Темнота подсобки погружала в уютную тишину и, нажав отбой, Субботин некоторое время просто сидел, стараясь освободить голову от тягостных мыслей. Когда на место комфортной расслабленности пришло ощущение бессмысленной потери времени, он поднялся и вышел в коридор. На стенах переливались сверкающие огоньки. Праздничные дни закончились, но персонал не спешил расставаться с разноцветной мишурой и гирляндами. Они хоть немного разбавляли гнетущую атмосферу, неизбежную для этого места, где, несмотря на усилия врачей, постоянно умирали люди.

Откуда-то несло холодным воздухом, и Субботин заторопился к лифтам. Проходя мимо дежурного поста, он увидел, что дверь открыта и в маленьком помещении никого нет. Дверь запиралась изнутри и во время смены всегда оставалась закрытой. Покидать пост у главного входа было строжайше запрещено, и если у дежурного возникала такая необходимость, кто-нибудь обязательно занимал его место. Отсюда велось наблюдение за внешним периметром и внутренними помещениями онкологического центра. За длительное время многие правила претерпели изменения, но это оставалось одним из тех, что всегда выполнялись неукоснительно. Субботин удивленно огляделся по сторонам. Он подошел к двери, осмотрел замок и убедился, что тот открыт изнутри, а не взломан. В комнате стоял равномерный гул – по количеству электроники помещение напоминало серверную. Субботин видел пять больших мониторов, на экраны которых выводились изображения с камер наблюдения. Несколько минут он изучал мелькающие картинки, но ничего подозрительного на мониторах не видел.

Полутемные коридоры были пусты – ночью в здании оставались лишь дежурные врачи и охранники. Ярко освещался только четвертый этаж, где находился Мозес Луццатто – человек-легенда, подмявший под себя половину криминального мира Европы и Соединенных Штатов. Как Луццатто оказался в России, Субботин не знал, но поговаривали, кто-то сверху решил, что в этой стране связей у итальянца практически нет и организовать побег ему будет сложно. Слухами, впрочем, Субботин никогда не интересовался и о Луццатто имел лишь общее представление.

Субботин оторвал взгляд от сменяющих друг друга изображений и еще раз огляделся. Причин, побудивших дежурного оставить пост, он не видел и выяснять его местонахождение не собирался. Его беспокойство носило формальный характер и было продиктовано скорее привычкой дотошно относиться к мелочам, чем опасениями реальной угрозы. Сейчас он поднимется на четвертый этаж, доложит обо всем майору Измайлову и спокойно доработает остаток смены.

Субботин вышел, прикрыл за собой дверь и вновь направился к лифтам. К нему возвращалась легкость, и он мысленно перебирал все преимущества нового свободного положения. Удовольствия, которые может себе позволить одинокий молодой мужчина. Впервые за несколько дней его настроение улучшилось, и в мысли проник незатейливый мотивчик какой-то веселой песенки.

А потом он увидел руку.

Изящную тонкую руку с короткими аккуратными ногтями, покрытыми светло-розовым лаком. Рука лежала на пороге приемного отделения. Она принадлежала медсестре Анастасии Кирилловой – Настеньке, которую Субботин хорошо знал. Всегда улыбчивая и приветливая девушка нравилась ему, и Субботин не упускал случая поболтать с ней при встрече. Он осторожно приблизился к приоткрытой двери. Заглянул в коридор и отпрянул. Настенька лежала на полу лицом вниз с наполовину снесенным черепом. Вся внутренняя сторона двери была в крови и ошметках ее мозга, медленно стекающих на пол. Неподалеку от ее тела лежал еще один труп в белом халате, по всей видимости, принадлежащий дежурному врачу.

Дыхание перехватило, по венам жидким азотом растекся страх. Субботин не мог поверить своим глазам – от шока он почувствовал слабость в ногах, на лбу выступила испарина. Ему показалось, что стены сузились, а из густой темноты неосвещенных участков за ним следят колючие глаза невидимых соглядатаев. Почти парализованный нахлынувшим ужасом, он пытался трезво оценить ситуацию. Больше всего его пугала неприятная тишина – Субботин не слышал ни выстрелов, ни криков, ни каких-либо других свидетельств того, что на центр совершено нападение. Убийцы действовали быстро и абсолютно бесшумно. Субботин не представлял, как такое возможно. Он всегда считал подобное киношным вымыслом, фантастикой из области сюжетных допущений и не предполагал, что однажды ему придется столкнуться с такой ситуацией в реальной жизни.

Субботину захотелось поскорее оказаться рядом со своими товарищами. Рука потянулась к рации, но мысль о том, что убийцы все еще находятся в центре, остановила его. Он может выдать себя и того, кто ответит на вызов. Надо поскорее подняться наверх. Мысль о замкнутом пространстве лифта вызывала панический ужас и он двинулся к двери, ведущей на лестницу. Его не покидало ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Страх ползал под кожей тысячей мелких насекомых, вызывая озноб и заставляя постоянно оглядываться. Дойдя до лестницы, Субботин снова прислушался. Ни единого звука. Опасливо шагнув вперед, он начал медленно подниматься.

Добравшись до второго этажа, Субботин приоткрыл дверь и заглянул в широкий коридор. Здесь находились хирургическое отделение, операционная и кабинеты различных диагностик, в названии которых Субботин ничего не понимал. Было темно, лишь в отдалении тускло светилась настольная лампа на посту дежурного врача. Субботин тихо прикрыл дверь на лестницу и, стараясь не шуметь, стал приближаться к свету. Через минуту он увидел и самого дежурного. Павел Антонович сидел за столом перед кипой бумаг, и его невидящий взгляд был устремлен в пустоту. Из маленькой дырочки во лбу стекала тонкая струйка крови, а сзади, на стене и на стуле, расплывался кровавый фейерверк. Субботина замутило. Он отвернулся и в глубине коридора увидел еще двоих человек. Один полусидел, прислонившись к стене спиной, другой лежал рядом с кофейным аппаратом. И оба они были мертвы. На этаже стояла та же неприятная тягучая тишина, словно Субботин оказался в морге.

Он вернулся на лестницу и поспешил наверх. Необходимость увидеть рядом живых стала невыносимой, он задыхался от подступающей паники и едва сдерживался, чтобы не закричать. Третий этаж он миновал, решив как можно быстрее добраться до своих товарищей. Поднимаясь, Субботин заметил, как полная темнота сменяется полумраком. Значит, дверь на четвертый этаж открыта, и свет из коридора освещает лестницу. Быстро преодолев два лестничных пролета, он свернул на последний и чуть не упал, споткнувшись о чьи-то ноги. Подняв глаза, он почувствовал, как изнутри всплывает темное отчаяние. На ступенях лежал человек, и он мог не приглядываться, чтобы понять, кто перед ним. Субботин смотрел на труп майора Измайлова. Крови он не видел, но голова была неестественно вывернута – по всей видимости, майору свернули шею и тело выбросили на лестницу. Убийцы даже не забрали его оружие – пистолет так и остался в кобуре, пристегнутой к поясному ремню. Субботин с трудом расстегнул кожаный чехол – руки тряслись и плохо слушались – и достал пистолет. С оружием в руках он почувствовал себя увереннее, но страх не исчез. Он лишь притупился иллюзией защищенности.

Тишина, воцарившаяся во всем здании, рождала нехорошие предчувствия. Словно он остался здесь совсем один. Словно вокруг не осталось больше живых. Субботин гнал от себя жуткие мысли – четвертый этаж был самым охраняемым местом во всем центре. Охранники отбирались из опытных, хорошо обученных полицейских, прошедших не одну подготовку. Каждый из них обладал отличной реакцией, имел опыт боевых действий и знал, как действовать в нестандартной ситуации. Они были командой, единой охранной системой, успешно выполняющей свою функцию в течение длительного времени.

И тем не менее Субботин чувствовал, что все они мертвы. Знал это, хотя и не хотел признавать. Игнорировал, как и мысль, что навязчиво всплывала внутри с той самой секунды, как он увидел мертвых врачей на первом этаже. Понимание того, что он сегодня умрет.

Оставаться на лестнице было бессмысленно и, собравшись с духом, Субботин снял оружие с предохранителя и осторожно выглянул. Пусто. На полу лежали два тела, но больше ни живых, ни мертвых он не увидел. Стараясь двигаться бесшумно, полицейский выскользнул в коридор и направился к ближайшей палате. Внутри застывшие, словно манекены, за столом сидели четверо мертвецов. По расположению тел Субботин понял, что налетчики действовали молниеносно – охранников убили раньше, чем они успели осознать, что на них напали. В пальцах одного из них до сих пор оставались карты, другой сидел, уставившись в телефон, экран которого теперь заливала кровь. В углу разноцветными огоньками мигала наряженная елка. Субботин с ужасом смотрел на тела своих товарищей. Всего несколько часов назад он видел их живыми. Они разговаривали, смеялись, строили планы. А теперь никто из них никогда не вернется домой. Он двинулся дальше и заглянул в соседнюю палату. На полу лежали еще два трупа с зажатыми в руках пистолетами. Вероятно, какой-то звук насторожил полицейских, и они встретили смерть лицом к лицу. На Субботина смотрели широко распахнутые мертвые глаза, в которых навсегда застыло удивление. Он стоял на пороге, не в силах пошевелиться, и медленно сходил с ума. Тишина давила на разум, рождала причудливые иллюзии. Ему слышался неясный шепот, будто совсем рядом с ним кто-то тихо разговаривает.

Он потряс головой, чтобы стряхнуть наваждение, но шепот не прекратился. И в нем, к немалому удивлению Субботина, стали проявляться слова. Сделав несколько шагов вперед, он убедился в своих подозрениях. В палате, где лежал Мозес Луццатто, кто-то был. Субботин замер и прислушался. Надрывный плачущий голос словно в чем-то каялся, исповедуясь невидимому для Субботина собеседнику. Он различал обрывки фраз, но не мог понять их значения. Потом все стихло, и в коридоре снова повисла тягучая тишина. Затем другой голос разорвал безмолвие, заставив Субботина вздрогнуть. Надменный, холодный и очень низкий – в нем странно сочетались снисходительность и сочувствие. Он что-то коротко проговорил, и снова послышался голос Луццатто.

Субботин стал медленно отступать назад к лестнице. Ему хотелось спрятаться, скрыться от этих голосов, бежать из этого мертвого здания, но он не мог. Он должен вызвать группу быстрого реагирования, должен встретить их и рассказать о случившемся. Рассказать, что оставил свой пост. Объяснить, почему остался в живых. Что сидел и жалел себя, пока его друзей убивали. Что если бы ему было дано повернуть время вспять, он предпочел бы умереть рядом с ними. Что никогда не испытывал такого страха и отчаяния, как в эти минуты. Он нырнул в темнеющий дверной проем, спустился на несколько ступеней и присел рядом с телом майора Измайлова. Нащупал рацию в кармане форменной куртки, но вытащить не успел. По коридору быстрым шагом шел огромного роста человек. И увидев его, Субботин вдруг отчетливо понял, что у него не осталось больше времени. Как только этот человек поднимет глаза, он увидит полицейского, и все будет кончено. Субботин поднял пистолет и несколько раз выстрелил в стремительно приближающуюся темную фигуру. Оглушенный нестерпимо громкими звуками выстрелов, полицейский на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что убийца пытается достать пистолет. И тогда он выстрелил снова.

Глава 4

30 января 2016 года

Москва. Центр исследования аномалий

По полу ванной комнаты скользила большая черная мокрица. Сбитая с толку ярким светом, она беспорядочно ощупывала стыки кафельной плитки в поисках отверстия, через которое попала сюда из вентиляционного канала. Она искала единственный верный путь в огромном пространстве направлений, каждое из которых оканчивалось тупиком. Наблюдая за ней с немалой долей отвращения, Вяземский не мог отделаться от ощущения, что находится в похожей ситуации. Он закрыл воду, наскоро обтерся полотенцем и вышел из душевой кабины. Вырвавшийся следом пар водяной пылью осел на полу и стенах, мутной пленкой ослепил зеркало.

Вяземский всегда мылся очень горячей водой. Почти на грани терпимости. «Дармовая энергия», – так он говорил, если кто-нибудь выражал удивление. И действительно, чувствовал, как молекулы, разогнавшиеся до скорости тысяча восемьсот километров в час, заряжают его, наполняют тело теплом.

На полу комком лежала грязная одежда. Представив, что всего десять минут назад эта одежда была на нем, Вяземский поморщился. Нельзя так опускаться, никак нельзя. Со времени последнего инцидента он совсем потерял счет дням. Спал не раздеваясь, питался на скорую руку, пил слишком много кофе. Дни и ночи слились для него в единый отрезок, за который он пытался решить сложную задачу. Каждый ушедший день был непоправимой потерей. Время таяло.

Вяземский провел рукой по запотевшему зеркалу и уныло посмотрел на собственное отражение. Потухший взгляд, мешки под глазами, серое усталое лицо. Как сильно он изменился за последние годы.

«Что с вами стало, профессор? – спросил он самого себя. – Что случилось с великим Вяземским?»

Слишком много впустую потраченных дней. Слишком много набранных килограммов. И бесконечный ужас перед угрозой, которая нависла над человечеством.

Вяземский опустил взгляд, поискал глазами мокрицу. Допустил нелепую мысль, что, если ей удалось выбраться, может быть, и у них есть шанс на спасение. Но вместо мокрицы увидел на полу черное влажное пятно. Вылезая из душевой, он случайно раздавил ее ногой.

«Выхода нет, – обреченно подумал Вяземский. – Ни для кого из нас. Мы все подобны этой мокрице. Живем бессмысленно и исчезнем, так и не успев понять, что нас убило».

Тщательно побрившись, надев чистый костюм и пригладив волосы, он стал снова похож на себя прежнего. Каким его привыкло видеть большинство коллег и знакомых. Уверенный в себе, властный человек. Но в зеркало смотреться на этот раз он не стал. Солидный и жестокий глава Центра исследования аномалий никогда не нравился Петру Сергеевичу Вяземскому.

Он торопливо вышел из дверей исследовательского центра и спустился этажом ниже, где располагалась его приемная. Однако за длинным столом его дожидались совсем не те, кого он рассчитывал увидеть. Высокий худой человек с пшеничного цвета волосами был ему незнаком, другой же – пониже ростом и явно взволнованный – вызывал в памяти неясные ассоциации.

– Где Бельский? – не здороваясь, спросил Вяземский, переводя взгляд с одного на другого.

– Генерал не смог приехать, – от профессора не укрылась снисходительная улыбка «пшеничного». – Непредвиденные обстоятельства, требующие его непосредственного участия. Но он прислал нас, – он улыбнулся еще шире.

– Мне кажется, я ясно дал понять, что ситуация не терпит отлагательств…

– Вы объявили «красный код». Да. И тем не менее генерал не приедет.

– Кто же вы, в таком случае?

– Меня зовут Алексей Иванович Сорокин, и я уполномочен генералом Бельским провести небольшую проверку. Прояснить, так сказать, некоторые моменты.

Вяземский перевел взгляд на второго гостя, и тот поспешно представился:

– Сергей Дмитриевич Вершинин, физик-теоретик.

– Мне кажется, мы встречались раньше, – проговорил Вяземский.

– Все верно, Петр Сергеевич. В 2009 году на Конференции по связям времени с движением элементарной материи.

– Припоминаю, – Вяземский не припоминал, но решил, что выгоднее будет сделать вид, что вспомнил Вершинина. – Вы тоже уполномочены меня проверять?

Вершинин покраснел и начал что-то отвечать, но его перебил Сорокин:

– Сергей Дмитриевич здесь затем, чтобы проанализировать данные и оценить угрозу. И при необходимости помочь вам. Ваши последние отчеты весьма сумбурны, и генералу необходимо мнение кого-нибудь более… трезво мыслящего.

– Вы полагаете, что я сошел с ума?

– Мы полагаем, что вы устали, профессор, – гаденько улыбаясь, ответил Сорокин. – Вам нужно отдохнуть, сделать перерыв в исследованиях.

– Нет у меня времени на перерывы! – с трудом сохранявший спокойствие Вяземский взорвался. – И у вас нет! Вы не понимаете! Не можете понять, что время уходит. Действовать нужно сейчас. Иначе станет слишком поздно.

– И все же, я думаю, вы слишком драматизируете, – Сорокин словно искал на лице Вяземского признаки безумия – смотрел пристально и изучающе.

– Драматизирую? Напомню вам, что количество аномалий растет. Исчезают люди. В последний цикл пропало более двухсот человек, – понимая, что своей несдержанностью он только усугубил ситуацию, Вяземский старался говорить спокойно. – Я показывал Бельскому прогнозы, эти цифры будут только расти.

– Это ни о чем не говорит. Только в России за год без вести пропадают около двадцати тысяч человек. И никто не видит в этой статистике конца света.