скачать книгу бесплатно
Вот кто выглядит беззащитным, так это Болотный. Надеется на заклинания? Или на что-то ещё? До чего я пока не допёр? Псина, как всегда, непостижима. Ударит колдовством? Плеснёт в рожу кислотой?
Кисаи зубоскалил, похаживал и похохатывал, молол по обыкновению всякую чушь, зорко поглядывая меж тем на присутствующих.
В кругу друзей, как говорится, не щёлкай клювом, а уж в кругу родичей… Опасны, опасны все как один. И ждать можно чего угодно. Недаром ши-мага жмётся к стене, а рыцарь тискает эфес. Пэйл привычно благожелателен, но встал так, чтобы ему не могли зайти сзади.
Варлорд подсел к некромайтеру.
– Обрати внимание, дружище, – запахло тайнами! Знакомая коалиция!
– Светлые… – процедил сквозь зубы тот.
Когда все они были детьми и жили здесь, в этом замке, то дружили, ссорились, играли, дрались, заключали союзы и обещали поддержку, сообразуясь только со своими чувствами – приязнью или неприязнью; тогда никого не волновало, какого цвета у кого аура. Светлый рыцарь Тристан всюду таскал за собой младшего брата, Тёмного Кса. Огр Борикс, также Светлый, души не чаял в Тёмном шутнике Кисаи; Светлый Эверленн сблизился с Тёмным Лаэром потому, что оба любили природу, а Морер, аура которого была чернее самой чёрной ночи, покровительствовал Светлому малышу Пэйлу… Так было. И обращались в то время принцы друг к другу по детским кличкам, иногда обидным, но беззлобным. Тристан, уже тогда отличавшийся дурным нравом, получил прозвище Дракончик. Варлорда Кисаи именовали не иначе, как Купи-Продай. Прелестный Пэйл звался Незабудкой. Кувалда-Борикс дразнил Эверленна Плаксой, а Гальядо Книжным Шкафом. Морера единодушно обзывали Задавакой, а Кса за вспыльчивость – Не Тронь-Огонь… Лаэр же стал Аптекарем, потому что вечно возился с какими-то порошками и склянками.
С годами всё изменилось. Сделавшись старше, они теперь могли с лёгкостью бросить в лицо: «отродье Тьмы» или «Светлый ублюдок».
Сейчас все Светлые сгруппировались вокруг своего вожака Тристана; прочие же жались к Тёмному лидеру Мореру. И лишь только Гальядо, единственный из братьев имевший ауру серого цвета, остался в одиночестве. Впрочем, он к этому давно привык.
Они ждали. Девять братьев. Девять уранских принцев. Девять наследников.
Время сочилось по каплям, как вода в клепсидре.
– Однако надобно что-то делать.
Эверленн, самый нервный.
– Что, например? – Морер шевельнулся с лязгом.
– Пусть кто-нибудь пойдёт и выяснит, что происходит.
– Вот ты и иди.
– Сам иди.
– Послушайте…
– Тихо!
Внезапно распахнулись двери в дальнем конце Зала Тысячи Шагов, вперёд выступил мажордом и слегка пристукнул церемониальным витым посохом.
– Его величество король Оуэн Первый.
И на середину вынесли кресло, в котором полулежал незнакомый старик с трясущейся челюстью и мутными очами.
Не было ни пения труб, ни свиты в роскошных одеждах, ни парада лейб-гвардии. Только раскладное кресло, а в нём очень усталый и очень дряхлый старец, закутанный в шерстяной плед.
Первым опомнился Эверленн.
– Отец! – этот крик вырвался, казалось, из самой глубины его сердца. Юноша бросился к королю, пал на колени и зарыдал.
– Ничего, ничего, – тот возложил иссохшую руку с отросшими ногтями на золотоволосый затылок эльфа. – Ничего, сынок. Не надо так убиваться. Я умираю… Но, в конце концов, что может быть естественнее? Меня уже причастили и соборовали, так что свои дела с Господом я закончил. Остались лишь вы.
Борикс переглянулся с Тристаном и покачал головой – от цветущего мужчины, что ещё полгода назад сворачивал в крендель каминную кочергу и укладывал на траву горного тура, осталось только имя. Глаза его походили на отверстые могилы, а кожа так обтянула череп, что король напоминал на зангибарскую мумию, которых находят иногда в древних пирамидах. Сквозь кожу даже просвечивали зубы. Оуэн выглядел древним, как ядро Вселенной, словно все прожитые года оставили на нём след. Вероятно, безжалостный старик-Время, что ежедневно и ежечасно откусывает от нас по частичке своим палаческим инструментом, решил здесь окончить дело побыстрее – единым махом.
Старик прочистил горло.
– Подойдите ко мне, дети мои. Подойдите ближе, мне трудно говорить громко.
– Сейчас начнётся раздача медалей и почётных грамот, – шепнул Огненному эмиру варлорд, которого ничто не могло смутить или привести в уныние. – Предпочитаю взять деньгами.
– Ощутив приближение последнего часа, я послал ВЕСТЬ. Вы получили её и все явились сюда, отложив дела…
– Ещё бы, – не унимался Кисаи, – корона-то висит в воздухе!
– Я рад, – продолжал король. – Сейчас я скажу вам несколько слов, после чего можете считать себя свободными.
Он с нежностью обвёл взглядом сыновей, столпившихся у его ложа.
– Все вы у меня получились такими разными… Вы не похожи ни на меня, ни друг на друга, но клянусь, что люблю вас одинаково. Ваши матери… – тут он закашлялся, и слуга поднёс ему чашку вина, из которой Оуэн сделал единственный глоток. – Я не хочу сейчас касаться ваших матерей. Это совсем другое. На ком-то я женился по взаимному чувству, на ком-то из династических соображений, за кем-то взял нужные мне земли. Некоторые нравились мне, кто-то обожествлял меня… Всё это сейчас не важно. Важно то, что все вы равны передо мной, потому что вы плоть от плоти моей, кровь от крови.
Старик сделал знак, и тот же слуга вытер ему глаза уголком платка.
– Тристан, мой первенец. Ты всегда был для меня опорой в трудную минуту, и именно с тобой связаны все мои надежды.
Здесь Кисаи скорчил рожу некромайтеру и многозначительно поднял вверх палец.
– Перестань, – одними губами произнёс тот.
– Ты честен и храбр, Тристан, но резок и нетерпим в своих суждениях. Нельзя видеть в жизни лишь чёрное и белое, сын, мир не так примитивно устроен. Ну да такова твоя натура… Теперь о тебе, Морер. Ум твой равен только силе твоей воли. Однако порой я с ужасом думаю о целях, поставленных тобою в жизни, и о средствах, которые ты изберёшь, дабы достичь этих целей. Но ты – Тёмный, и мы никогда не поймём друг друга. Бог тебе судья. Борикс…
Было странно видеть, как дрожит и кривится звероподобное лицо великана-огра.
– Хоть и вымахал под потолок, а всё равно остался ребёнком, наивным и доверчивым… к счастью для всех, не злым. Могу лишь посоветовать тебе меньше слушать братьев и жить своим умом.
По жесту короля ему вновь вытерли слезящиеся глаза.
– Эверленн, – старик улыбнулся. – С тобой всё просто, мальчик, – душа твоя у тебя на ладони. Она прекрасна, как цветок, и чиста, как алмаз, который является самым твёрдым камнем в мире. Тебя ничто не сможет испортить. А вот наш Пэйл, красавчик Пэйл… Ты всегда был самым способным из всех. Помню, любой урок давался тебе с лёгкостью там, где другие вынуждены были тяжело работать. Все обожают тебя, и ты обожаешь всех. Счастливчик Пэйл! Сердце моё радуется за тебя – хоть кому-то из нашей семьи улыбается Фортуна и осыпает дарами. Но бойся этого своего всегдашнего везения! Лишь только страдание закаляет душу и подготовляет её к трудностям…
– Слушай, Незабудка, ты волосы красишь? – давясь от смеха, встрял варлорд.
– Я тебя самого сейчас так раскрашу…
– Кисаи, самый весёлый из моих сыновей.
Король погрозил ему пальцем.
– Если я ослаб сейчас, то это не значит, что я к тому же ослеп и оглох. Я видел все твои ужимки и слышал, как ты здесь потешался надо мной. Придержи язычок, Кисаи, придержи свой острый язычок, а не то он не доведёт тебя до добра!.. Гальядо. Ты всегда жил анахоретом. Взыскуя многих мудрых наук, презирал пиры, забавы и охоты. Что же, знания – огромная сила, и могу лишь пожелать, чтобы ты употребил её на доброе дело. Теперь что касается тебя, Кса. При всей своей горячности на самом деле ты замкнутый и скрытный, что называется, вещь в себе. Ты молод, но не по годам тщеславен и склонен к неоправданному риску. Остерегайся взращивать в себе эти качества. Если удастся справиться с ними, то тебя ждёт великое будущее, ибо прозреваю я в тебе достоинства великого правителя… Лаэр…
Король надолго замолчал, машинально теребя края пледа. И тут в тишине раздался шипящий голос:
– Вы вс-сегда относились ко мне хуже, чем к остальным, батюшка.
Изумлённые, все обернулись. Братья привыкли, что тихоня Аптекарь если и делает что-либо, то исподтишка, и это его неожиданное выступление против отца повергло всех в шок.
– Да, это так! – громко произнёс Лаэр. – И я не знаю причины. Разве не был я всегда почтителен с вами, отец? Разве не исполнял покорно ваши просьбы и пожелания? Но вы обращали на меня внимания ровно столько, сколько на слугу, приносившего вам трубку! Разве не так?
Оуэн безмолвствовал.
– Но почему? – Болотный возвысил голос. – Не в том ли причина, что мать мою звали санна Ульфрида? Возможно, всё дело в этом, а? Помните ли вы ещё её имя, милорд?
Назвав короля титулом обычного дворянина, Лаэр, разумеется, имел целью подчеркнуть его ничтожество.
– Уж не приходит ли к вам по ночам её призрак, ведь, как известно, души самоубийц не знают упокоения? Гордая санна предпочла покончить с собой, чем подвергаться ежедневному унижению и бесчестию!
От злости Лаэр зачастил так, что его трудно стало понимать.
– Да, она выпила яду по нашим обычаям! А через квадр вы преспокойно взяли себе пятую жену! И это при двух уже имеющихся, которых вы удалили от себя, осыпав золотом святого Папу и выкупив для себя право развода! И они стерпели это! Глупые, послушные овцы! А вы… сластолюбец, тиран и развратник!
Лицо старика помертвело.
– Господи… устами сына моего обвиняешь Ты меня… – он уронил на грудь седую голову.
Братья взроптали.
– Замолчи, Лаэр!
– Побойся Бога, брат!
– Ты лжёшь!
– Заткни пасть, проклятая псина!
Король с трудом поднял руку, и гвалт прекратился.
– Лаэр, сынок… Прости. Да, я… я не безгрешен. Но клянусь тебе в том, что ни в мыслях, ни словом, ни делом никогда не обижал твою мать. Санна Ульфрида ушла из жизни, и я горевал… Однако это наши дела. К тебе, Лаэр, сие не имеет никакого отношения. Ты веришь мне?
Болотный пёс опустил глаза.
– И всё же вы не любили меня так, как других, – уже тише промолвил он.
– Что же… значит, здесь не твоя вина, а моя. Наверно, я должен был уделять тебе больше времени… и проявлять больше ласки. Прости меня ещё раз, Лаэр. Я не знал, что ты таишь в душе… такое.
Лаэр поклонился. «Фальшивый старик! Не верю ни единому твоему слову, – подумал он. – Виляешь и тщишься вымолить прощение даже на пороге смерти! Но всё же моя мать отомщена».
– Теперь подойдите ещё ближе, дети, что-то мне стало совсем худо.
Оуэн тяжело, с присвистом дышал.
– Я сказал каждому из вас всё, что хотел. Но настала пора открыть вам… открыть одну тайну.
Повинуясь знаку короля, слуги покинули зал. Оуэн сделал паузу, собираясь с мыслями. За цветными окнами замка угасал день, и вместе с ним таяла, истекала жизнь старого короля.
– Вы все, наверное, удивлялись моей необыкновенной удачливости, о которой рассказывают истории, моей счастливой жизни, моим успехам и… и… – Приступ страшного кашля прервал его. Он сплюнул в платок, окрасившийся красным, и продолжил: – У меня был Грааль. Я нашёл его очень давно, ещё в юности, и владел им всю жизнь.
– Как? Грааль? Не может быть! Вы не шутите? А правда, что он выполняет желания?
Посыпались вопросы.
– Разве это не есть всего лишь красивая легенда, отец? – замирая от волнения, спросил за всех Борикс.
– Это не легенда, и скоро… да, скоро вы в этом убедитесь. Грааль существует и в самом деле исполняет желания.
– Любые? – поинтересовался Морер.
– Да.
Девять мужчин, девять могущественных владык столпились у ложа умирающего и внимали ему, вытянув шеи и приоткрыв рты, словно ребятишки, слушающие волшебную сказку.
– Почему же тогда… почему вы не пожелали себе… бессмертия, к примеру? – задал вопрос Лаэр.
На него зашикали, но король ответил.
– Видишь ли, друг мой, дело в том, что Грааль мог бы сделать меня бессмертным, в этом я не соврал вам. Но мощь его не безгранична, ибо ничто в мире не может быть безграничным. Грааль обладает… как бы это выразиться… неким ресурсом. Если бы я пожелал себе бессмертия, то Грааль помог бы мне в этом, но больше уж ни в чём.
– Объясните нам, отец! Мы не понимаем! – хором сказали братья.
– Чем труднее просьба к Граалю, тем меньше у него остаётся могущества для исполнения других просьб.
– И чего же вы пожелали, отец? – хладнокровно осведомился Гальядо.
– Процветания моей стране, достатка и благополучия моим подданным. Мира, спокойствия…
Все смотрели на отца круглыми глазами.
– И что же, вы так-таки ничего не загадали для себя? Просто – для себя? – воскликнул Кса.
– Я всё же человек, – в попытке улыбнуться король дернул провалившимся ртом. – Я пожелал… чтобы имя моё… не забылось в веках… чтобы все… помнили… правление Оуэна Первого… помнили… восхищались… считали… примером… и добрые… добрые…
Ему становилось всё труднее говорить.
– Так что… вверяю Грааль в руки ваши… владейте сообща, все вместе. Но прежде поклянитесь!
– На чём же клясться, батюшка? – внутренне усмехаясь, спросил Гальядо, не веривший ни во что в мире, кроме чистой науки. – И в чём?
– Клянитесь, что станете… жить в добре… справедливости… дружно… что не поднимете… оружия… против родича, – просипел Оуэн, хватая ртом воздух. – Клянитесь на крови.
Они переглянулись. Кровь всегда считалась источником жизни, и клятва на крови – страшнейшей из клятв. Древнее поверье гласило, что нарушивший такую клятву не проживёт и септимы.
– Мы согласны, отец! Говорите же, что для этого потребно?
