скачать книгу бесплатно
Мама стояла рядом и одобрительно кивала, а на столе лежало содержимое этого мешка, целая гора конфет, баранок, сладостей, домашних булок и копченого мяса.
Дуня затряслась от удивления.
– Да как же? Ведь я вчера вернулась почти с пустым… – только и смогла проронить.
Подумала еще и ее сразу же осенило. Встала с кровати и принялась рыться в конфетах. Но, не найдя ничего, продолжила искать под подушкой. И лишь только в перине обнаружился крылатый лев, с которым вечером и заснула. В пасти у него торчала небольшая свернутая в свиток бумажка. Развернула ее и прочла тот же корявый почерк старушки:
«Прошу у Тебя, чтобы Дуняше не зря ходить на засевание, мешок у нее пустой совсем!»
Девочка открыла рот от удивления и захлопала ресницами:
– Во-от оно что-о-о! Рабо-о-отает! Чудеса-а-а! – прошептала девочка и сразу же, громче добавила, – Мам, а знаешь? Та старушка, что возле Ерофеича живет, она не такая и страшная, как рассказывают.
Весь следующий день Дуня размышляла о заветном желании, но не знала, как поступить, поэтому решила спросить у мамы совета:
– Мам, а ты вот с папкой, когда познакомилась, вы сильно друг друга любили?
– А как же дочка. И сейчас души не чаем друг в друге, вот приедет он из лесу, сама у него спросишь, – ответила мама.
Вечером был разговор с отцом.
– Понимаешь доча, любовь она разная. Один любит, а скрывает, не может показать свои чувства, а иная, наоборот выпячивает, а у нее и капельки любви нет, только деньги или другой интерес, – размышлял вслух отец, – только у настоящей любви всегда есть признаки – она все переносит, не завидует, она терпелива и покрывает недостатки другого, готова принести даже жертву если нужно.
Следующим утром девочка написала записку и вставила в пасть льва.
Целую неделю совсем ничего не происходило, Дуня даже сходила ко двору Ерофеича, проверить не случилось ли чего. За забором, Борька, как обычно помогал отцу, рубил дрова, а тот складывал свой товар в сани, для очередной ярмарки. Не решилась позвать парня и вернулась домой.
– Может, я что не так делаю? Попробую другую записку вставить, вдруг получится? – размышляла вслух.
«Прашу, разреши мене узнать мое будущее, лет через десять, какой я буду, палучица у миня, то, о чем мичтаю?!» – написала и заменила старую бумажку на новую внутри пасти льва.
Сразу же мама позвала во двор и попросила принести воды из колодца с соседней улицы. Пока Дуня возилась с ведрами, совсем забыла о льве, о просьбе. Тащила полнешенькое ведро до краев, еле шла по протоптанной дорожке, по зимнему деревенскому саду. На ветках еще висели крупные ягоды рябины, а ближе к вершине деревца, прыгали снегири.
– Какая же красота под снегом мерзнет! – подумала и потянулась к ягодке. В тот же миг, не удержавшись на дорожке, поскользнулась и шлепнулась прямо на лед, ведро тоже полетело кувырком, окатив Дуню морозной водой с ног до головы.
Пришлось вернуться к колодцу. Набрала полное ведро, а пока шла назад продрогла насквозь, даже волосы покрылись инеем, а одежда встала колом.
Уже к вечеру Дуняша слегла, ни горячий чай, ни припарки, что делала мать, не помогали, знобило и трясло от сильного жара. Все звала она Борьку в бреду, пока не уснула.
В глазах плыло, сквозь мутный туман заметила, как кто—то рядом ласково гладит ее волосы, приоткрыла глаза и узнала старушку – бабу Веру.
Хотела привстать, да сил не осталось.
– Ну вот и свиделись, моя хорошая, сейчас все тебе покажу, чего искала! – проскрипела старушка.
Бабушка качала головой:
– Я предупреждала, когда просишь, чего, обдумай все хорошенько, так ли это тебе нужно, на пользу ли? Когда в одном месте прибудет, в другом обязательно убудет!
– Давай вместе почитаем твою первую просьбу.
«Прашу устроить все с Борей, чтоб он также ка мне атнасился, как я к ниму».
Слава Богу, ты просила ничего точного, а потому Борька сейчас стесняется подойти. Только тайно вспоминает о вашей встрече, как он спас от Чернушки тебя.
Старушка посмотрела в глаза и добавила:
– Только не для тебя он! Этот паренек как камень, что годится для обтачивания! Да ты не поймешь, пока не увидишь, потерпи… – А по второй твоей просьбе, ты попала сюда. Знать будущее всегда болезненно!
Дуня приподнялась и заметила, что лежит она в своей домашней кровати, а на траве, под высоким деревом, на котором шевелятся зеленые листья, а старушка сидит на пеньке, рядышком.
Дуня даже ощупала траву:
– Ух, как настоящая!
Бабушка улыбнулась и указала рукой вдаль. Там, у деревца стоял невысокий ветхий домик, внутри которого что—то происходило, даже издали слышался шум.
Теперь пойдем, – баба Вера взяла девочку за руку, и они подошли ближе.
Дуня заглянула в оконце. Внутри стояли две трухлявых лавки и стол. На грязной скатерти валялся огрызок хлеба и опрокинутая бутылка. На печи шевелились две головы: одна – девицы с опухшими веками и грязными жидкими волосьями, вторая – небритая морда, тоже припухшая, морщинистого постаревшего Борьки. Эти двое страстно целовались взасос, катаясь в обнимку по грязной печи.
– Бабушка, да что же это… – побледнела Дуняша.
– Смотри, все сама поймешь, – ответила старушка.
Издали к домику топала сутулая баба, замотанная в платок. Тащила она коромысло с двумя тяжелыми ведрами. Зашла в дом и поставила ведра на скамью, вытерев лицо рукой. К ней немедля подбежали двое замурзанных ребятишек и бросились пить, заглатывая воду прямо из ведер.
– А—а—а приперлась? Накрывай уже на стол, жрать пора. Все шляешься! – хриплым голосом крикнул Борька с печи, натягивая рубаху на голое тело.
Баба в платке поглядела на него и перекрестилась, затем разломила кусок хлеба, разделив между детишками, и отправила их на двор.
– Хоть бы детей постеснялись, нелюди! – прошипела баба.
– Ниче, скоро сами разберуть, чего и кто! А ты знай свое дело, щи да хозяйство, ответил мужик, слезая с печи.
Вытащив здоровую бутылку из-под стола, налил до краев в мутную стопку, выпил и смачно крякнул:
– Кхе—а—а—а! Та—ак, Лизавета, слезай! И тебе пора!
Лизавета вяло сползла и стала одеваться, не стесняясь хозяйки дома. Мужик налил ей, она тоже крякнула и пошатываясь поплелась на улицу, одеваясь на ходу.
Дуняша наблюдала за всей этой сценой, щеки ее горели от стыда и неприятного удивления. Она совсем не понимала, что же здесь происходит. Единственного, кого она смогла узнать, был – Борька, только он значительно исхудал, зарос и казался совсем непривлекательным, противным мужиком, от которого хотелось бежать как можно дальше.
– Бабушка, можно мне назад вернуться, не хочу его таким видеть? – обратилась Дуня.
– Нет, внучка, обратного хода уже нет. Сейчас поймешь, смотри, – ответила старушка.
Морщинистая баба копошилась в ящике, вытаскивая остатки еды из шкафчика, чтобы накормить Борьку. Тот наливал себе стопку за стопкой и бормотал, что-то совсем несвязное.
Баба подняла тяжелый чугун, а мужик схватил ее за платок и сорвал, бросив на пол, крикнув, что-то очень обидное. Чугун упал, рассыпав содержимое по полу. Тут-то Дуняша и заметила у бабы в мочках ушей, крошечные сережки, что ей самой, в прошлом году подарил любимый отец, на Рождество.
Она не верила своим глазам. Баба растирала кашу тряпкой по полу, а слезы молчаливым ручейком капали вниз. Что-то знакомое ей показалось в движениях хозяйки дома, в волосах и фигуре. Но как Дунины сережки могли попасть к этой измученной жизнью женщине?
– Бабушка Вера? – только и смогла произнести девочка.
– Ты сама все поняла, – опустила взгляд старушка.
Теперь пройдемся немного.
Дуня шла, подавленная, не понимая, за что ей такое будущее, жалела она, что связалась с этой старухой, а горечь жгла сердце как ледяная вода из ведра.
– Отбрось плохие мысли, у тебя еще многое впереди, внучка. Сейчас ты пережила урок и будем надеяться поймешь его и осмыслишь. А теперь снова, смотри да слушай! – хитро улыбнулась старуха.
За кустами камыша сидел молодой, симпатичный рыбак, аккуратная бородка шевелилась на ветру, а на щеках поигрывал румянец. За спиной у него играл мальчуган, разглядывая улов в ведре, полном от рыбы.
– Сынок, аккуратнее, не упади! Чтобы, не как в прошлый раз. Мамка нас с тобой заругает! – засмеялся рыбак.
Мальчик улыбнулся и показал на удочку. Рыбак дернул сухую палку—удилище и вытащил средних размеров карасика.
– О—о, теперь и домой не стыдно показаться!
Мужичок и сын отправились к дому, а Дуня с бабушкой тихо пробирались следом, чтобы не выдать себя.
Снова подошли к домику, и опять Дуня прильнула к окошку. За стеклом висели чистые вышивные занавески, поэтому рассмотреть обстановку комнаты было сложнее. Не вызывало сомнения, что хозяйка очень ждет гостей. Обед на столе уже приготовлен и накрыт, на печи кипели во всю чугунки. Комната казалась прибранной, новенькая скамейка, на которой дремал довольный трехцветный кот.
Хозяйка хлопотала и заметив входящих в дом сына с мужем, повернулась и поправила прическу.
Дуняша набрала воздуха полную грудь и ахнула, мгновенно узнав в молодой женщине саму себя. Именно такой и представляла она себя в мечтах, красивую, стройную и улыбчивую.
– Мишка! Ну как, поймал что? – спросила взрослая Дуня у мужа.
– Мам, мы полное ведро притащили, карасей! – хвастался сын.
– Теперь всем гостям хватит. Так ведь, хозяюшка? – добавил муж, приобняв взрослую Дуняшу.
К воротам домика подъехали телеги, и веселая компания с радостными приветствиями прошла внутрь.
– Нам пора уже! – проскрипела старушка. – Пора… скоро, совсем скоро уже… тебе решать Дуняша…
В мыслях помутнело, лоб обдало холодком, и Дуня открыла глаза. Жар, видимо спал, а на голову мама положила влажный кусочек ткани.
– Слава Богу очнулась! Напугала, ты нас доченька! Три дня как лежишь, не приходя в себя, и доктора мы звали, и молилась я две ночи напролет! Ой напугала! – причитала мама.
Дуняша обвела комнату взглядом:
– Мам, а Борька не приходил?
– Нет, доченька, мы с папкой одни. Правда… Мишка вот только ушел, сутки парень не спал, все волновался о тебе, да сидел рядом.
– А ты доча, все просила бумагу вставить какую-то, во льва, говорила, что поможет. Я и не знаю, куда бежать и как тебя вылечить… Так вставить ее или как? – мама вопросительно посмотрела на дочку, держа свиток возле льва.
Дуня поглядела на маму, протянула руку к записке и разорвав на мелкие кусочки бумагу, ответила:
– Нет, мамочка, пусть, все идет своим чередом, не нужно торопить события и настаивать на своем!
Исповедь шептуна
На пригорке, возле кладбища, рядом с забором ветхой, деревянной церквушки, толпился народ. Несмотря на глубокую ночь, люди что-то живо обсуждали. Метель колыхала пламя факелов в руках собравшихся. Пареньки крепко держались за вилы, словно стояли не по пояс в сугробах, а прибыли на осеннюю уборку сена. Бородатые мужички поигрывали острыми топориками ожидая, чего-то, что вот-вот случится. Даже бабка Евдоха притащила черную кочергу, такую же жесткую и изогнутую как сама жизнь старухи.
Внутри запертой церкви, возле аналоя, стояли два человека. Молодой священник – отец Николай, которого недавно назначили в деревенский приход и склонивший голову, худой как мумия-старик по имени Захар. Оба вымокли, будто хорошо пропарились в бане или прожарились, растапливая дровами печь. Только иконы, скамейки, да церковная утварь еще с вечера обросли налетом белого инея.
– Так ты говоришь с детства, началось? – перекрестившись, обратился священник.
– Да. Так и есть. По рассказам покойной крестной знаю. Сосал я тогда грудь, у мамаши своей – на телеге ехали. Кроха еще совсем был – к бабке-ворожке вез нас отец. Лекарь не помог мне-младенцу, – руками развел, а я криком кричал уж неделю как. Сил, видать, у маменьки не оставалось терпеть. Землю тогда поливало с неба, словно открылись небесные хранилища, телега намертво застряла в грязи, а лошадь от погоды такой вырвалась и след ее простыл, остались мы посреди поля. Молния сверкала крепкая, нас и убило с маменькой в тот день.
– Батька погоревал, оплакал, и хоронить собрался. Тогда я и очнулся, выжил…
– Правда, недолго папаша радовался, до первого случая со мной, – Захара стало трясти, он оскалил зубы и зашипел словно змея, затем плавно приподнялся в воздух, оторвавшись на ладонь от пола.
Священник живо накрыл его епитрахилью и принялся вслух читать молитвы. Старик рыкнул пару раз, весь скукожился и опустился назад.
– Ну, Захар? Продолжай, – батюшка пробежал взглядом по окну, за которым разгорался яркий костер, отдавая блики на шевелящиеся скулы старика.
– Так вот, я и говорю, с тех самых пор со мной странности начали происходить. Как-то, меня батька на крыше сарая нашел, когда я ходить, не умел еще, потом обнаружил на краю колодца с ведром. А как подрос, я и сам припоминаю все. Пошли однажды летом с ребятишками на пруд. Плавал я не очень, выдохся вскоре и тонуть стал. Полез меня один из мальцов вытаскивать, боролся за мою жизнь, только зря – сам потонул. Да и папка покойный, вскорости под телегой помер, задавила вместо меня… да вы ж отец знаете небось, разболтали деревенские.
– Я-то знаю, а ты рассказывай. Это тебе самому нужно, глядишь и отойдет нечисть, очистишься…
Старик продолжил:
– Совсем один я остался – сирота. А как вырос и возмужал, начал в лесу ловить зверей диких, да ягоды, травы собирать – чтобы пропитаться. С годами люди добрые уразумели, что дело нечисто, сторониться меня стали, а некоторые гнать и запугивать пытались, да где там… Уж нет их давно на земле – кто удавился, кого корова растоптала. Демьяна-юнца, что за мою душу молиться принялся, в колодце нашли с вывернутой шеей. А я, что могу? Эта сила сама действует, меня не спрашивает…
– Горько мне в то время стало, запил в одиночестве. Обозлился на бывших дружков, да на соседушек, и решил мстить. Тут он мне и явился… – старик закашлялся, и его грудь стала быстро вздыматься вверх-вниз.
Священник прислонил крест к голове Захара, отчего тот заругался, как последний пьянчуга из кабака и задышал, часто-часто – лошади даже так не дышат после галопа.
– Сидел я один, как всегда, дома, да беленькую потягивал, сильно захмелел. Дай думаю, пообщаюсь с силой той – что всю никчемную жизнь, погубить меня желает.
Говорю в пустоту:
– Вот вы негодники, людишек пужаете, меня на пороге смерти держите, а ведь народ дурной у нас в деревне, мстить будут! Дайте мне лучше силушку, а я вам послужу как смогу, чтобы не зря мучался. Сидел я в тишине, да из горла лакал, башку закрутило совсем. За горячей печкой шорох начался странный, вижу – раздвинулась моя старая печь на две половины, а из нее, как из огня, выходит рогатый. Размером с быка, как у Евдокии, правда, лысый весь, только копыта мохнатые. А в лапах у него бумага свернутая. Я почти протрезвел сразу, встал и назад попятился, а он на меня рычит:
– Стой, Захар! Звал меня? Я скор на призыв, нет во мне терпения – говори! Только я, итак, наперед все знаю, потому как дана мне власть над тобою! – Вышел он из огня, а печь назад съехалась, кирпичик к кирпичику. Я еще подумал: «Если у него власть надо мною, что ж он сразу не погубит, а только пужает столько лет?»
Затрясся я весь, мысли делись куда-то, ответил ему:
– Да что говорить, больно страшен ты. И сам все знаешь… люди боятся меня, а совесть моя чиста, никому я зла не делал отродясь! Справедливости жажду!
Протянул он мне свиток и говорит:
