скачать книгу бесплатно
– Мне ещё надо в магазин заскочить. Мать огроменный список составила, что надо купить. Пока, завтра увидимся, – Эдик махнул рукой Степану и открыл входную дверь.
– Надо так надо. Хотел вам одну игру предложить, – Степан всё пытался развеселить товарищей.
– Хватит нам твоих игр, – недовольным голосом вставил Эдик, оборачиваясь уже в дверях.
– Чего вы такие пугливые? Это обыкновенные стрелялки. А насчёт рулетки – не бойтесь. Пятьдесят лет спокойной жизни я вам точно гарантирую, – обиженным голосом ответил Степан, закрывая за ними дверь.
Вернувшись к себе в комнату, он допил пиво из своей бутылки, потом, убрав её, сел за стол и открыл ноутбук. Произошедшее не сразу отпускало. Стуча по клавишам, набирая очередную программу, продолжал думать о ребятах.
Вымотался, пока их уговорил. Не думал я, что все такими трусами окажутся! А ведь я их только проверить хотел. Программа – это обыкновенный вирус и привязан к слову “ удалить программу “, мою программу, разумеется. Стоит нажать это слово хоть раз – сразу активируется. Но всё равно – медленно будет раскручиваться. Запись выдаст о смерти, конечно назойливо, устрашающе. Часы будут отсчитывать минуты, но никакого уничтожения содержимого не будет. Я программист, для меня “внутренности” – это святое. Так что, пусть не трогают мою программу. Я столько времени в неё вбухал! Не будут уничтожать, – вирус ни за что не активируется. А насчёт мести… Хитрые какие! Почему это я один должен бояться? Вообще-то они вместе со мной находились. Никто из них дверью не хлопнул и не ушёл в знак защиты Кольки.
– Так что, всем и отвечать, – саркастически усмехнулся Степан. – Если что, в психбольнице все вместе окажемся!
Потихоньку Степан увлёкся написанием программы и, втянувшись, уже полностью погрузился в неё, забыв обо всём на свете.
Глава 3
Дома Петю у порога встретила мама. Он был единственным сыном в их профессорской семье, и если задерживался по вечерам, то мать, волнуясь, частенько встречала его прямо у двери, – очевидно, чтобы скорей убедиться, что с ним всё в порядке.
– Здравствуй, дорогой, – мать ласково обняла сына. – С тобой всё в порядке?
– Ну конечно! У Стёпки был, как всегда заболтались.
– Решали глобальный вопрос по поводу жизни на Марсе? – из кухни донёсся доброжелательный голос отца Петра, профессора физики.
– Не совсем так, но тоже кое-что глобальное, возможно даже расскажу, – ответил Пётр из прихожей, где снимал обувь.
– Привет, пап, – прежде чем пройти в ванную, он заглянул сначала на кухню.
Пётр был откровенен с родителями, но о том, что сегодня произошло дома у Степана, он решил им не рассказывать и, вернувшись на кухню, сел за стол и начал есть. Родители сидели рядом и обсуждали какие-то свои выступления на учёном совете. Ещё вчера он влез бы в разговор и поинтересовался их делами, но сегодня ему не хотелось этого делать. И вовсе не потому, что родители вдруг стали ему безразличны, наоборот, почему-то только сегодня он почувствовал, насколько сильно их любит, и как они дороги ему. Придя сегодня домой, он, наверное, впервые заметил и волнение в глазах матери, и почувствовал вкусный запах ужина, и вообще – даже простой свет в прихожей показался ему настолько родным, уютным, что у него больно защемило в груди от мысли, что он может потерять всё это.
Внутренним чутьём он понимал причину своего резкого просветления: впервые в жизни задумался о смерти и даже испугался её. Слёзы подступил к горлу, стало даже трудно дышать. Он ниже опустил голову к тарелке, чтобы родители не заметили его волнения. Но потом ему вспомнилось, что Степан им гарантировал пятьдесят лет жизни, а это, надо сказать, срок немалый. Пётр успокоился и даже как-то возгордился, что нашёл в себе мужество на очень смелый поступок.
Однако мысль, что недавно произошедшее – лишь огромная глупость, которая, по сути, позорит их всех, упорно всплывала в его мозгу, но он гнал её и настойчиво оправдывал себя, веря, что Степан всё же прав, и теперь и он, и все остальные резко мобилизуются и интенсивнее будут работать. Обуреваемый такими мыслями он сидел на кухне, ел свой суп, не желал ни с кем разговаривать и тихо радовался, что родители беседуют между собой, не трогая его.
Но отмолчаться всё же не удалось. Отец вспомнил, что сын обещал что-то рассказать, потому, прервав разговор с женой, спросил.
– Так какие вопросы вы сегодня решали у Степана? – видно было, что отец интересуется вполне искренне.
– О смерти говорили, – Пётр придвинул к себе тарелку со вторым.
– Вон оно что! И по какому случаю столь странное любопытство? Кто-то болен? – взволнованно спросила мама, убирая пустые тарелки со стола.
– Вовсе нет, просто Степан выдвинул теорию, что чем дольше живёт человек, тем это более расслабляет его. То есть, якобы он не спешит стать творцом, полагая, что времени предостаточно. Я не согласен с этой теорией, – Пётр говорил и одновременно ел.
Отец с матерью, не перебивая, внимательно слушали сына.
– Мне кажется, – продолжил Пётр, – созидать – это потребность человека. Также как, к примеру, есть или спать. И срок жизни тут совершенно не причём. Вы со мной согласны?
– И да, и нет, – отец положил ложку и откинулся на спинку стула. – Как мне кажется, желание творить, созидать не относится к врождённым инстинктам – таким, которые ты упомянул. Я имею в виду – желание есть и спать. Умение творить и созидать – эти качества, приобретены человеком в процессе эволюции. В борьбе, так сказать, за лучшую жизнь. И в какой-то мере Степан прав. Чем продолжительнее жизнь человека, что, бесспорно, означает наличие в среде обитания благоприятных условий для жизни, тем меньше хочется созидать и творить. Чего понапрасну сушить мозги, если жизнь и так хороша? Но с другой стороны – нет предела совершенству. Человек захочет лучшего и вновь начнёт творить, но конечно, не с тем рвением, как если бы ему требовалось бы построить жилище, чтобы элементарно спрятаться от дождя.
– Убедили. Спасибо, пойду я, – Пётр встал из-за стола, ему совсем не хотелось вступать в дискуссию. Две прошедшие бессонные ночи дали о себе знать, он с трудом держал глаза открытыми, ибо очень хотелось спать. Чмокнув маму в щёку, Пётр прошёл в свою комнату.
Честно сказать, разговор с отцом ещё больше успокоил его. В их семье творчество было культом, а значит, то рвение, с каким он отныне намерен стремиться к победам, будет только приветствоваться ими, и не важно, что явилось причиной. С хорошим настроением он дошёл до кровати и, раздевшись, счастливый лёг спать, заранее вкушая радость побед, ожидавших его. Он ни на минуту не сомневался, что добьётся их.
Эдуард открывал дверь своим ключом. Уходя к Степану, он уложил мать спать и сейчас, возвращаясь, надеялся, что она всё ещё не проснулась. Войдя в прихожую, инстинктивно нашарил на стене включатель. Секунда – и зажегся светильник, но маломощная лампа едва осветила порог комнаты. Эдуард любил свет, яркость, но ограниченность их семьи в деньгах не позволяла ему установить двухсотваттную лампочку, как хотелось бы.
Пакет с продуктами Эдик устало опустил на полку и стал разуваться. Тут же, взяв тряпочку, лежащую на обувной полке, аккуратно протер снятые туфли от пыли и стал их внимательно осматривать. Подумалось: “Слава Богу, ещё сезон прохожу, если конечно лето не будет дождливым”. Убирая обувь на полку, вздохнул от мысли, что лето скорее всего будет дождливым. Выключив бра, взял пакет с продуктами и прошёл на кухню.
По дороге домой он зашёл в продуктовый магазин и сейчас из пакета на кухонный стол вытащил два пакета молока, две булки хлеба и чекушку водки. Её Эдик не стал долго держать в руках, а быстренько спрятал в тайник, о котором знал только сам. Пока грелась вода, на цыпочках подошёл к комнате матери. Тихонько приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Мама, укрывшись одеялом, лежала на кровати и спала.
«Спит, ну и слава Богу!», – успокоенный, он так же тихонечко закрыл дверь и вернулся на кухню. Налив в чашку молока, изрядно разбавил его горячей водой и, отрезав несколько кусков хлеба, сел ужинать. Эдик откусывал хлеб, запивал молоком, но всё это делал машинально, ибо мысли его были в другом месте, а именно в комнате Степана. Эдуард, в который раз – до мельчайших подробностей, вспоминал сегодняшний вечер, особенно то, что касается вероятности выпадения номера квартиры каждого из друзей. Ему пришли на ум слова Степана: “Не переживайте вы так, успеете пожить, это я вам точно гарантирую”, – но вроде бы обнадёживающие слова друга сейчас вызвали в нём раздражение.
Он нам точно гарантирует! Как же! А что он мне ответил, когда я напрямую спросил у него, в чём тогда смысл его затеи, если до старости все доживём? Мяться стал, нести всякую ахинею. Ничего вразумительного я от него так и не услышал. А всё потому, что на самом деле квартира каждого из нас может выпасть хоть завтра, как карта ляжет, и ничего тут не поделаешь.
Дурак я, что поддался на его авантюру. Вот дурак! О матери не подумал. Идиот! Что же делать? Позвонить и отказаться. А что я ему скажу? Что мать стало жалко? Он меня точно за идиота примет. У них у всех матери есть. Будет смеяться, скажет: струсил, а матерью прикрывается. Да не трус я!
Эдик разнервничался и, встав, подошёл к окну.
Не трус я. Своей жизни мне не жалко, просто мать без меня не сможет. Этого она точно не переживёт. Ради меня только и держится, а я ей такую подлянку устроил.
Ещё некоторое время простоял у окна, не видя за ним ничего, так как на кухне горел свет, а за окном было темно. Но отсутствие видимости Эдика ничуть не беспокоило, он продолжал думать о своём. Постепенно мысли переключились на работу.
Эдуард был хотя и молодым, но весьма перспективным учёным. Собственные разработки по созданию «самозаживляющегося» полимера, которые он хотел представить, как кандидатскую, вполне тянули на докторскую. Он предлагал внедрять в структуру материала сеть микроканалов по которым к повреждённому участку, восстанавливающее вещество может доставляться в любую точку поверхности. Он был влюблён в химию полимеров, в которой чувствовал себя по-настоящему творцом, ну прямо волшебником. Ажурные сеточки многоатомных соединений, которыми он вертел как хотел в поисках нужного свойства, завораживали, вселяли в душу какую-то особенную силу, власть. Мечтал построить целый город и даже что-то такое неземное, грандиозное, вечное, из материала, которому время будет не страшно. Правда, пока не представлял, что за материал это должен быть, как должен выглядеть, но что ему по силам его сделать – чувствовал. Время, необходимо лишь время! При этом слове у него на глазах всегда наворачивались слёзы. Времени для творчества катастрофически не хватало.
Они жили вдвоём с матерью, которая после трагической смерти отца сломалась, потеряла всякий интерес к жизни, начала пить. Его работа, как учёного, оценивалась государством совсем низко, зарплата была маленькой: после выплаты коммунальных услуг почти ничего не оставалось. Пристрастие матери к выпивке вынудило Эдика заняться репетиторством, что, конечно, добавило семье денег, но при этом отбирало значительную часть времени у любимого дела. Эдуард спал по пять часов в сутки, но это мало что меняло.
Была у Эдуарда мечта, одна единственная. И мечтал он не о науке, – в ней он добьётся всего сам. Мечтал он, чтобы с неба – или ещё откуда – на него свалилось много денег: они были нужны для матери, – чтобы он сам, ни на что второстепенное не отвлекаясь, мог спокойно заниматься своими любимыми полимерами.
Глава 4
Николай открыл дверь своим ключом. Разувшись в прихожей, окликнул мать, и поняв, что её нет дома, прошёл в свою комнату. За целый день у него не было и крошки во рту, но услышанное от Степана о собственных способностях отбило желание есть. Он плюхнулся в кресло и задумался о друзьях.
Вместе они дружили более восьми лет. До сего времени в них, вернее, в каждом из них, он был уверен, как в самом себе. Ради каждого из них был готов на любой поступок и был уверен, что и они готовы ради него на всё. И тут такое! Оказывается, он им не подходит! Они – умны, он – дурак, и вообще – ему не место на этой земле. Он им не нужен! Эта реальность была сродни ножу, вонзённому в его сердце по самую рукоятку.
Если бы он был женщиной, возможно, сейчас плакал и рвал на себе волосы от душевной боли, но будучи мужчиной, лишь время от времени скрежетал зубами, когда боль становилась не выносимой. Николай просто сидел и боролся с болью. Весьма успешный врачеватель человеческих душ, сейчас был бессилен. Он мог понять и объяснить многое в поведении человека, но случившееся с ним не поддавалось ни каким критериям и было за пределами его понимания жизни. Позже вспомнил, что мать ещё вчера говорила, что у Семён Николаевича день рождения и поедет к нему. “Сегодня он её точно не отпустит и оставит у себя”, – Благодарность судьбе за то, что может побыть один, теплотой окатило душу. Он не слышал, как звонил телефон, не вёл счёт времени, а просто сидел, слушая образовавшуюся пустоту в своей душе, и боролся с болью. Если бы мог сейчас умереть, то с радостью бы это сделал, – так сильно болела душа! Не сомкнув глаз, всё так же в кресле просидел всю ночь. А когда наступило утро, и зазвонил телефонный будильник, Николай встал с кресла, умылся и пошёл на работу.
Двухэтажная, построенная много лет назад психиатрическая больница с её некрасивой краской фасадных стен, с разбитыми во многих местах ступеньками центральной лестницы, выглядела весьма удручающе. Ей требовался по меньшей мере ремонт, но администрацию, это вовсе не волновало. Внутреннее убранство больницы ничуть не уступало по уродству внешнему. Длинный коридор, хотя хорошо освещался, но всё равно казался мрачным. Тягостный тёмно-синий цвет его стен, привинченные к полу синие скамейки способствовали ещё большему помутнению рассудка несчастных пациентов, бессмысленно бродивших по этому коридору значительную часть дня. Комнаты, где обитали больные, находились по обе стороны коридора. В каждой палате лежало по шесть человек. Из удобств – раковина с горячей и холодной водой, но туалет на весь этаж – один. Он располагался в конце коридора, рядом с кухней и столовой. Скудного бюджета больницы едва хватал на еду для больных и на лекарства первой необходимости. Оттого кормили плохо, но высокий профессионализм врачей творил чудеса. Лечение больные получали хорошее и этот факт сглаживал все бытовые неудобства. Жалоб на больницу не поступало, по причине этого с ремонтом не торопились.
Николай работал врачом-психиатром в этой больнице уже пять лет. Сюда он пришёл сразу же после ординатуры. Врачом стал под нажимом матери. Они жили вдвоём: отец много лет назад ушёл из семьи, но мама второй раз замуж не вышла. Одинокий разведенец – Семён Николаевич – давно ухаживал за ней, предлагая руку и сердце, но мать всё никак не решалась выйти за него. Она работала лаборанткой в химической лаборатории при Академии наук, и, хотя не питала к химии никаких чувств, не уходила оттуда из-за сына, который, напротив, был одержим этой наукой. Всеми правдами и неправдами она поставляла ему всякого рода пробирки, колбочки, некоторые реагенты. В прошлом мать мечтала стать врачом, но обстоятельства сложились так, что она не смогла выучиться. Свою любовь к медицине она навязала сыну, уговорив его поступить в медицинский университет.
Но, даже учась на лечебном факультете, Николай увлечённо занимался химической фармацевтикой, посещая всевозможные кружки, против чего мама тоже возражала, считая фармацевтику не мужским делом. Когда необходимо было выбрать специализацию, Коля выбрал психиатрию. Эта наука была ему близка: он любил копаться в глубинах человеческих душ, хорошо в них разбирался, умел найти подход к каждому больному. И теперь, по прошествии нескольких лет, был даже благодарен матери за привитую ему любовь к медицине. Психиатрия нравилась ему все больше и больше.
– Николай Владимирович, у вас что-то случилось? Вы на себя не похожи, у вас совершенно седые виски, – это первое, что он услышал от коллег, входя в здание больницы. Они с участием смотрели на него, старались разговорить, вывести на откровения.
– Да просто всю ночь не спал, – он пытался отшутиться, но улыбнуться не получилось.
Николай не пошёл на планёрку, а отправился сразу же к себе в кабинет, чтобы начать приём больных. Ему хотелось побыстрей окунуться в дела, чтобы отвлечься от произошедшего. Среди больных почувствовал себя немного лучше, и они даже стали ему роднее. Слушая их выдуманные рассказы о себе, он, как никогда ранее, понимал их, отчётливо видел причины, вызвавшие расстройства их психики, ибо подобное ощущал сейчас и сам.
Вас, как и меня, предали или не поняли. Вам, как и мне, кто-то близкий, родной наплевал в душу, вонзил просто так, ни за что, нож в спину и попал в самое сердце. Вы, как и я, не можете понять, за что, и потому начался разлад в ваших душах. Ваше внутреннее «я», вступило в борьбу с вашим сознанием, которое уверяет вас, что такова реальность, что в мире нет ничего постоянного, что дружба, любовь – пустой звук, что вы одни в этом мире и полагаться вам не на кого. Близкие люди – это те самые монстры, готовые в любую минуту нанести вам удар. Что поделать? С этим надо жить. Вам тяжело, ваши старые ценности разрушились прежде, чем вы научились жить по-другому, оттого и возникла болезнь. Какое неправильное слово! Это вовсе не болезнь. Это альтернатива прежней жизни. Вы ведь должны были куда-то спрятаться, чтобы переждать, прежде чем научитесь жить по новым правилам. Да, да, именно так. Переждать, …переждать. А что остаётся делать? Как жить, когда тебя не принимают, тебя не слышат?.. Остаётся пережидать, пока как-то не удастся приспособиться: жить без дружбы, без любви, без надежд, а, значит, и без потерь.
И чем больше он слушал истории, тем отчётливее понимал, что душевная доброта повинна во всём. Жестокость и бессердечие – спасение от разлада в душе, а значит – спасение от болезней. Уходил Николай с работы совсем другим человеком. Он ясно понял, как надо жить, чтобы не было больно. ” Я им отомщу”, – это последнее, что подумал он о друзьях, прежде чем забыть эту историю и погрузиться в совсем другие мысли.
По дороге домой он забежал в магазин и купил краску для волос. Он надеялся, что мать куда-нибудь отлучилась, и он успеет покрасить волосы, прежде чем она увидит его таким. Его ожидания не оправдались: мать вышла навстречу, как только услышала поворот ключа во входной двери, и уже включила свет в прихожей.
– Здравствуй, родной, – мать нежно обняла его. – Почему ты вчера ничего не поел?
– У Стёпки поел досыта, больше не хотелось, – сказав это, сделал попытку быстрее прошмыгнуть в ванную, но мать схватила его за руку.
– Постой-ка, – встревоженным голосом она задержала сына и приподнялась на цыпочки, присматриваясь к его волосам. – Боже мой, да у тебя виски седые! И вокруг глаз морщинки. Что случилось, сынок? – В её взгляде было столько страха, что Николай поспешил успокоить мать.
– Ничего у меня не случилось. Просто старею.
– Да, это в двадцать шесть лет-то?!
Мать пошла вслед за сыном, который отправился мыть руки.
– Сыночек, скажи правду, ну пожалуйста! Вчера с утра у тебя был нормальный цвет волос. Что произошло? Мать не давала закрыть дверь в ванную.
– Я тебе честно говорю: ничего у меня не случилось. Позволь закрыть дверь, я хочу в туалет.
Мать покорно отошла от двери, но уходить не собиралась. Как только он вышел, вновь кинулась к нему с расспросами. Николай, понимая, что она не отстанет просто так, решил соврать.
– Ольгу помнишь? – он сел на своё место за столом в ожидании ужина.
– Скворцову, светленькая такая?
– Да. Она ушла к другому.
– К кому?! …Вы же вроде с ней расстались?
– К одному придурку, ты его не знаешь. А я, дурак, даже о женитьбе начал думать…
– Вот стерва! Ну и очень хорошо, что она до свадьбы раскрылась. Ты правду говоришь?
– Мам, когда я тебе врал?
– И ты из-за этой дуры так расстроился, что поседел? – мать нежно обняла сына. – Плюнь ты на них! Зачем они тебе нужны?
– Я и наплевал. Сначала расстроился, потом подумал – и наплевал. Давай кушать, мам, умираю с голоду. Как поживает Семён Николаевич?
– Хорошо. Спрашивал, почему ты не пришел на его день рождения. Я сказала, что ты очень занят на работе.
– Правильно сказала. Зачем я там вам буду мешать? А поздравление я ему по ватсапу послал.
– Ничего бы ты нам не помешал! Поел бы вкусненького, а то ни на один вечер тебя нельзя одного оставить. Вчера вот голодным лёг.
– Мам, ну что ты! Я совсем не голодный был.
– Сынок, ты действительно из-за Оли расстроился?
– Да. Не столько расстроился, сколько обидно стало. Я к ней с душой, а она…
Мать тяжело вздохнула, раскладывая еду по тарелкам. Она поверила сыну и была огорчена. Когда-то её саму оставил муж, и боль от душевных ран была ей хорошо знакома. За ужином она не утерпела и вернулась к старой теме.
– Такие обманщицы, сыночек, не стоят того, чтобы ради них нервы мотать, – мать наставляла сына, который молча ел суп и думал о своём. Он лишь изредка посматривал на мать, давая понять, что весь во внимании. Поев, Николай встал из-за стола.
– Всё было вкусно. Мам, я тебя понял, из-за этих дур нервы больше мотать не буду. А волосы я покрашу, не переживай.
Николай сдержал обещание. Вечером, выйдя из ванны и высушив волосы феном, он продемонстрировал матери чистые, блестящие волосы, среди которых не было ни одного седого, правда, морщинки возле глаз никуда не делись.
Глава 5
Дни потянулись за днями. Уже прошло больше месяца после начала игры в «рулетку», друзья не встречались, ссылаясь на занятость. Они лишь перезванивались, да и то – не разговаривали подолгу. Между ними возникла какая-то отчуждённость. Вскоре Степан на полгода улетел в Нью-Йорк на творческие семинары. Друзьям он сообщил об этом лишь перед посадкой в самолёт.
Было четыре часа дня, когда Николай шёл в раздевалку, чтобы переодеться и пойти домой. Раздался телефонный звонок.
– Да! – прижимая телефон головой к плечу, ответил, а между тем открыл свой шкафчик и, продолжая разговаривать, начал раздеваться. – Да, да я вас внимательно слушаю. …Я вас понял, сейчас спущусь. Ждите меня во дворе.
Закончив разговаривать по телефону, продолжил переодевание. Аккуратно повесил на вешалку белый халат и надел рубашку. Настроение после телефонного разговора заметно испортилось, раздражение нарастало. “Предупреждал же: в больницу не приходить…Что за люди!”. Он не любил заниматься своими личными делами на территории больницы, потому приход этой женщины его несколько беспокоил. Переодевшись, только хотел было закрыть шкафчик на ключ, как вновь зазвонил телефон. Продолжая стоять возле шкафчика и заранее раздражаясь от возможности форс-мажорных обстоятельств, приложил телефон к уху.
– Серёга? Слушаю. …Что, прямо сейчас что ли? Я уже переоделся, до завтра нельзя отложить? …Не психуй! Надо так надо. Сейчас зайду.
“Опять будет уговаривать – что-нибудь написать, а меня там, на улице женщина ждёт, которая мне очень даже нужна”, – ворча и шёпотом ругаясь, Николай всё же вновь открыл дверцу шкафчика и, достав с вешалки халат, надел его прямо на рубашку. На ходу застёгивая пуговицы, быстрым шагом пошёл на кафедру.
Настроение вконец ухудшилось. И совсем не хотелось встречаться с товарищем, упорно навязывавший ему научную деятельность, к которой его совсем не тянуло. Его товарищ, Сергей Воронцов, был кандидатом медицинских наук и работал старшим научным сотрудником на кафедре психиатрии, которая базировалась тут же, в одном из помещений больницы, в которой как раз и работал Николай.
Пойми, не моё это дело, не люблю я светиться, писать там чего-то, отвечать на вопросы, защищаться. Моё дело лечить. Я тебе данные поставляю, статейки изредка пописываю – и достаточно. Больше ни во что меня не втягивай!
Он шёл и обдумывал слова, которые скажет, если Сергей вновь начнёт уговаривать взять тему для диссертации. Но Николая ожидало совсем другое, когда он открыл дверь кабинета товарища и вошел.
Бледный, как простыня, Сергей лежал на кушетке, но, как только увидел Николая, сделал попытку быстро встать, но быстро не получилось, а лишь очень медленно, опираясь о стул. Выглядел Сергей весьма плохо: потухший взгляд, бледное лицо, капельки пота на лбу. Николай, протягивая руку для приветствия, с тревогой спросил.
– Привет, ты чего такой? Заболел, что ли?
– Да, – руки Сергей не подал, мало того, быстро натянул на рот повязку, что висела у него на шее. – Из Таиланда неделю как вернулся. Похоже, подцепил что-то. Я тебя по делу вызвал. Мне некогда, в больницу ложусь, – Сергей прошёл к столу и взял папку, которая там лежала. – Вот, здесь всё написано, – и он протянул папку Николаю. Тот взял её в руки, но открывать не стал, а продолжил встревожено смотреть на товарища, который тихим голосом говорил.
– Я должен был на днях лететь на симпозиум в Америку, но сам видишь, в каком я состоянии. Полетишь ты вместо меня.
– Ты что? С дуба рухнул?! – Николай во все глаза смотрел на Сергея.
– Мало того, ещё и выступишь. Не переживай, я же сказал: здесь всё написано. Придёшь домой, прочтёшь. Там всё понятно, к тому же ты в курсе всех моих наработок, и львиная доля в них – твоя заслуга.
– Не пори чушь!
– Все формальности улажены. Заявка на твоё участие дана. Забери папку, дома держи. Завтра с утра придёшь на кафедру, получишь нужные документы. Поездку тебе оплатят. На кафедре всё объяснят. Билеты на твоё имя уже куплены, гостиница забронирована. К тому же ты не один полетишь из нашего города. В общем, завтра всё узнаешь.
– Вот тебе и на! Без меня – меня женили, – расстроено проговорил Николай, но папку всё же покрепче прижал. – А что, до твоего выздоровления подождать – никак?
