скачать книгу бесплатно
– Кто бы сомневался, что придёшь именно ты, Карл. Тот умирающий старик давно пытается подозвать меня к своему одру. Но я не пойду.
Он прищурился, рассматривая лезвие.
– Зачем ты пришёл, точно какой-нибудь посыльный? Карл Смелый! Или вернее было бы сказать: Карл верный? Или Карл послушный?
Герцог, сцепив зубы, переступил порог и прикрыл за собой гладко обструганную дверь.
– Ты забыл добавить «любящий».
– Как, как? Любящий?!!
Закинув голову Бургундец расхохотался, рывком сел на сундуке, широко раскинул ноги и, воткнув кинжал в крышку, оперся на него рукой.
– Любящий говорил бы сейчас не со мной, а с тем, что осталось в больном старике от прежнего герцога Филиппа.
– Ему стало хуже.
– А я это и так понял, как только увидел тебя! – Коротышка опустил голову. – Хуже… Ему теперь, что ни день, всё хуже и хуже, но я туда предпочитаю не ходить. Вот ты, раз уж такой любящий, ответь на простой вопрос: тот, кто тебя сюда отправил, действительно прежний Филипп, или ослабевший умом умирающий, за которого говорит его болезнь?!
– Он твой отец.
– Мой отец – Филипп Бургундский! И я снова спрашиваю тебя, Карл, там, в покоях моего отца – по-прежнему он, или это уже другой, ничем на него не похожий старик?
Карл Лотарингский досадливо поморщился, но Бургундец истолковал выражение его лица по-своему.
– Вот видишь! – воскликнул он. – Ты тоже понял, что Филипп Бургундский мёртв. А его тень, говорящая языком боли, учить нас с тобой уже не может. Так что не трать понапрасну слов, выполняя его просьбы. Лучше давай забудем старые обиды, объединимся и пожмем друг другу руки, хотя бы ради памяти моего отца.
Не слезая с сундука, Жан протянул герцогу тёмную от загара пятерню, но тот в ответ лишь покачал головой.
– Я не подам тебе руки, уж извини.
Коротышка сощурился.
– Это почему же?
– Твой отец и в болезни остался мудрым. А ты, как и раньше, будешь упираться и стоять на своём, даже когда неправ. Бургундии не стать отдельным государством, как ни старайся. При разоренной Франции и она, рано или поздно падёт, или станет…
– Ну, хватит!
Жан соскочил с сундука и встал против Карла. Рука, которую он протягивал для рукопожатия, сжалась в кулак.
– Можешь не продолжать. Всего этого я уже наслушался! Хотя твои имперские амбиции мне тоже хорошо известны. Ты и свою Лотарингию сдашь, лишь бы слепить один большой кулак с французами или германцами. Но я другой, Карл! И своего упрямства не стыжусь. С детства, не от кого-нибудь, а от своего отца только и слышал: «Бургундия, Бургундия!» – и нет для меня другой империи, кроме этой земли! Так что, слепись хоть вся Европа в одну кучу, моя Бургундия станет в этом кулаке вот таким вот неудобным пальцем!
И, сложив увесистую фигу, Жан сунул её герцогу под нос.
Карл невольно отступил на шаг.
– Ты забываешься, Жан!
– А не надо было выводить меня из себя.
Бургундец вернулся к сундуку и сел на него уже боком.
– Я всю свою жизнь почитал отца. Спроси любой: «Кто первый после Бога?», и я бы не задержался с ответом. Но теперь мне надо заставлять себя войти в его комнату. Болезнь победила, а видеть Филиппа Бургундского побеждённым для меня невозможно! Ты ведь тоже говоришь, что любил его, Карл, поэтому обязан понимать, что именно ради отца я продолжу то, что делал он, только более решительно!
Карл Лотарингский тихо вздохнул.
Собственно говоря, а чего он ещё хотел? Жан оставался Жаном, и ждать от разговора с ним какого-то иного исхода было глупо. Но долг перед умирающим Филиппом следовало исполнить до конца, поэтому, как можно миролюбивее, оставляя то ли себе, то ли Жану последний шанс, герцог спросил:
– Чего же ты, в конце концов, хочешь?
Коротышка радостно осклабился.
– Я рад, что ты захотел узнать мои планы, и охотно ими поделюсь, тем более, что после смерти отца мне никто и ничто не помешает. И тебя с твоим германским тестем я, кстати, тоже не боюсь. Прежде всего, Францию я губить не собираюсь. Только поставлю её на место. Бургундия уже почти государство – нравится тебе это или нет. И я – прямой потомок Жана Доброго – сумею сделать её даже более могучей, чем была подыхающая ныне Франция! Кто ещё вольёт живую силу в древо Валуа? Правящая ветвь династии отсыхает, и мой полоумный кузен Шарль тому прямое доказательство. Про кузена Луи даже не говорю! Провидение подарило ум и силу нашему роду. Отец вынужден был смириться с положением второго человека в государстве, но мне выпал шанс жить и править в такое время, когда довольствоваться положением второго просто преступно! Наконец, я единственный изо всех моих недоумков братьев, кто умеет управляться с армией. Я многому научился у Баязета, когда жил в плену… Да, Господи, зачем тут много перечислять?! Кому ж и править, как не мне?
Опершись о край грубо сколоченного стола, кое-как прикрытого старой попоной, Карл Лотарингский наблюдал за Жаном со смешанным чувством презрения и досады.
Всё ясно, бесполезный этот разговор ни к чему не приведёт.
Но в задрожавшем словно от страха свете единственной свечи фигура Бургундца приобрела вдруг что-то зловещее – то ли от взлетевшей к потолку огромной тени, то ли от красных отблесков, заплясавших в глазах Жана, и герцогу Карлу стало не по себе.
– Много на себя берёшь, – заметил он, стараясь казаться спокойным.
– А кто мне теперь здесь помешает? – вскинул брови Жан. – Кузен Луи? Его любовница королева? Или, может быть, король?
Он сипло засмеялся, обнажив порченные в турецком плену зубы.
– Королеву я быстро пристегну к своему поясу, как только получу права опеки над дофином, и своего любовника она сама мне отдаст со всеми потрохами. А мальчишка дофин ещё слишком мал, будет делать то, что я скажу. И вместе мы – для начала – остановим войну.
– Это как же?
Жан презрительно скривил губы.
– Думаешь, так трудно договориться с англичанами? Сэр Генри сейчас воюет с Шотландией, ему не до нас. Но на тот случай, если глядя на наши распри он снова решит попытать здесь счастья и нарушит перемирие, я кое-что приготовил. Вот, взгляни.
Он легко соскочил на пол, подошёл к тёмному от времени ларцу на ступенях оконной ниши и, открыв его, вытащил широкую золотую цепь с большим изумрудом в центральном звене.
– Видал, какая редкость! Камень принадлежал ещё Робберу Набожному, и мой отец заказал цепь специально под него. Но как только старик умрет, и всё здесь станет моим, я отправлю сокровище в подарок принцу Генри Монмуту. Если слухи о болезни английского короля правдивы, править не сегодня-завтра будет он. И этот символ будущей дружбы придётся как раз кстати. Не захочет помогать – чёрт с ним! Говорят, английские таверны держат его так же крепко, как безумие держит нашего короля.
– А если нет?
– И тогда договоримся. Получит кое-какие территориальные уступки, заткнёт ими рот парламенту и будет пьянствовать дальше.
– Тебя распнут за эти уступки, – процедил сквозь зубы Карл.
Жан Бургундский подбросил в руке тяжелую цепь и хитро засмеялся.
– А я отдам земли Орлеанского дома. Точнее – не я, а дофин. Или от его имени королева. Здорово получится, правда? Так что распинать будут их, а я под этот шум разверну Бургундские знамена, брошу клич, соберу всех – и друзей, и вчерашних врагов – и все отданное отвоюю обратно. Я – Жан Бесстрашный, которому за такую победу преподнесут и эти земли, и многое другое! Вот тогда, друг мой, на этой голове, – Жан постучал себя по лбу, – корона Франции станет лишь дополнением Бургундской короны.
Карл выпрямился.
– Я под твои знамёна не встану, – сказал он, глядя прямо в чёрные глаза коротышки.
Тот молча повел шеей, как будто раздвигал тугой ворот. Потом, с тяжелым грохотом, в ларец упала цепь. Следом захлопнулась крышка.
– Значит, не встанешь…
Жан выдернул из сундука свой кинжал, заставив герцога на мгновение похолодеть, и подошёл почти вплотную.
– Не хочешь со мной – твоё дело. Но и мешать не вздумай. Когда отец умрёт, я стану очень опасным врагом, Карл. Так что, не лезь в мои дела помехой. Дорого обойдётся.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Даже теперь, спустя годы, при этом воспоминании мессир Карл с досадой оборвал сам себя.
Да, он действительно готов был поступиться суверенитетом своей Лотарингии ради мощной империи, не подрывающей себя изнутри мелкопоместными распрями. Однако здесь, во Франции, союзников в этом деле ему не было: все занимаются только собой и собственными делами. Король Шарль безумен, королева – распутна, да и брата короля, этого красавчика Луи Орлеанского, разумным и добродетельным, никто бы не назвал. Заключение с ним какого-либо альянса было для герцога Карла так же неприемлемо, как и союз с Жаном Бургундским.
Хотя…
Хотя, как посмотреть. И если нет другого выхода, то из двух зол надо выбрать меньшее. Когда-то, ради создания своей империи и Карл Великий не брезговал пожимать руки всяким ничтожествам, потому что от ничтожеств беды надо ожидать в первую очередь. Жан Бургундский, хоть и уперт и хамоват, но все же личность, одержимая идеей, и это герцог Лотарингский мог понять. А Луи Орлеанский, этот беспутный щёголь, никем теперь не ограниченный – то самое ничтожество и есть! И, как ни странно, но пожатие ЕГО руки – это меньшее зло! Пусть даже не в союзе, а только рядом с ним, в Королевском совете, в должности, к примеру, коннетабля, но там, у власти, чтобы отбирая из людей разумных, создать помеху варварским планам Бургундца!
Да, при такой перспективе можно было Луи Орлеанскому руку пожать… Однако, Господь Всемогущий, как же это противно для него – Карла Смелого!
И тут то ли Судьба, то ли провидение, а, может, и чья-то воля разом избавили герцога от всех сомнений.
После смерти Филиппа Бургундского, почуяв себя единоличным правителем королевства, Луи вдруг стал осмотрительным и решил укрепить свои военные позиции на случай каких-либо посягательств со стороны Жана. Тут бы ему и улыбнулась удача, поскольку нацелился он на область Рейна, в частности, на Лотарингский городок Нефшато, что было стратегически верно. Но свое требование к герцогу Карлу «не препятствовать вводу его войск» облёк в такую наглую форму, что тому не оставалось ничего другого, как – прорычав: «выродок!» – ответить решительным отказом и бросить скомканное послание в лицо побледневшему посыльному.
Стало ясно, что без боя Нефшато не взять.
Однако в одиночку Луи Орлеанский не решался идти на такого сильного противника, учитывая стоящего за спиной герцога тестя – германского императора Рупрехта, и собственные – весьма скромные – способности военачальника. Поэтому для начала в боевую готовность были приведены юристы. С их помощью всем грозила нудная, выводящая из себя тяжба. Однако мессир Карл и тут был готов к обороне, поскольку ничего не стоило доказать, что Нефшато к части вассальных владений не относится.
И вдруг, год назад, в Париже быстро и активно составилась целая коалиция против Лотарингского герцога. Причём, одним из первых, вступивших в эту коалицию, числился герцог де Бар – родной дядя Иоланды Анжуйской – и его давние союзники: графы фон Сальм, фон Юлих, а также епископ Верденский.
Вот тогда-то его светлость окончательно и вышел из себя!
Едва стало известно, что войска коалиции собраны и готовы двинуться на Лотарингию вместе с Луи Орлеанским, он тоже развернул боевые знамёна и поставил под них всю свою армию, отозвав даже ту её часть, которая, по договору с Рупрехтом, отошла для укрепления германских границ.
…Нельзя сказать, что сражение под Нанси было каким-то особенно яростным или кровавым. Луи Орлеанский, как и ожидалось, показал себя не самым блистательным полководцем, да и войска коалиции действовали как-то вяло, слишком быстро и охотно признав свой полный разгром.
Но даже сейчас, когда они отступили к Пон-а-Му, герцог Карл понимал, что ничего ещё не кончено. Держал лотарингскую армию в боевой готовности, а сам каждое утро лично поднимался в сторожевую башню где, стоя у северной амбразуры, ждал малейшего сигнала, чтобы приказать трубить общий сбор.
И вот в такой-то момент, нежданно-негаданно, появляется посланник от герцогини Анжуйской с самым обычным, но от этого особенно подозрительным письмом!
«…Не вижу никого более способного внушить идеалы подлинного рыцарства моим сыновьям, кроме Вас – единственного, могущего вызвать в них уважение после их отца…». Звучит, конечно, красиво, и для любого другого вполне убедительно, особенно после одержанной победы. Но, учитывая личность этой дамы, Карл не давал себе обмануться. И вместо того, чтобы обдумывать, как лучше ответить – высокомерным согласием или лицемерным отказом – он без конца размышлял над тем, какой расчёт строит на нем герцогиня? Особенно теперь, в самый разгар вражды с её дядей и его союзниками?
Да, несколько лет назад они встречались в Дижоне. Её светлость поразила тогда мессира Карла глубокими познаниями в таких областях схоластики и мистики, о которых не каждый мужчина имеет представление. И удивило герцога в первую очередь не то, что она их имела, а то, что ЗАХОТЕЛА иметь.
Беседа велась в драгоценной библиотеке Филиппа Бургундского, где он любезно позволил «похозяйничать» своей гостье. Перебирая древние свитки и фолианты, мадам герцогиня очень ловко переходила от темы к теме, завлекая своего собеседника в извилистый лабиринт умозаключений и выводов, которые она сделала, изучая Историю, как тайную так и явную.
По мнению мадам Иоланды всё более-менее значимые события связаны между собой единым замыслом Провидения, который представляется ей нитью с нанизанными на неё бусинами. Взору непросвещенному и непосвященному эта нить не видна, но есть избранные, которым дано проследить её направление не только в глубинах прошлого, но и в будущем, абсолютно скрытом от простого ума.
Примеров тому приводилось великое множество, от пророков времён Пиппина до астрологов короля Генри Короткая Мантия, но увенчало всё пророчество Мерлина о Деве, которая придёт, чтобы спасти гибнущее королевство. И поскольку по предсказанию прийти она должна из Лотарингских земель, пример этот был весьма уместен именно в беседе с Карлом.
– Не кажется ли вам, ваша светлость, – как бы между прочим спрашивала герцогиня, сосредоточенно рассматривая гравюру на рукописном издании «Кодекса Манесса», – что все события во Франции и за её пределами складываются именно так, а не иначе как раз для того, чтобы это пророчество свершилось? Все эти войны, эпидемии, браки и смены правителей… Даже безумие нашего короля! Не видите ли вы во всем этом лишь шахматные ходы, которыми Провидение убирает одни фигуры и выдвигает другие, медленно но верно подводя их к той единственной, появление которой можно приравнять ко второму Пришествию?
Она взглянула на герцога и улыбнулась, давая понять, что высказывает одно только предположение. Но мессир Карл досадливо поморщился в ответ.
Он не любил эту тему.
В Лотарингии только ленивый не предрекал время от времени, что вот-вот, ещё немного – и Дева явится, чтобы разом избавить их ото всех бед и напастей. Выезжая на охоту, герцог то и дело натыкался на кресты, поставленные его рабами для молитв о её скором приходе, и давно уже устал от бесконечных донесений, что где-то в каком-то приходе родилась очередная чудо-девочка, у которой или сияние вокруг головы, или ладошки в золотой пыльце, или на теле родимое пятно в виде короны, окруженной звёздами. Потом, естественно, оказывалось, что ничего такого не было, и все сияния померещились, как и родинки, в которых, при желании, можно было усмотреть что угодно, хоть даже и адскую собачью голову! Зато оставался горький осадок разочарования.
В юности и сам Карл хотел верить в приход Спасительницы. Перечитал все пророчества, сделанные на её счёт после Мерлина, включая сюда и самые ненадёжные, вроде откровений какого-то слепого испанского монаха… Кстати, тот много странствовал и, как говорят, осел где-то на родине этой мадам Иоланды. Уж не у него ли набралась она всех этих идей?
Впрочем, думал герцог, в сущности – какая ему теперь разница? Повзрослев и как следует узнав жизнь, которая сменила юношеские радужные цвета на все оттенки чёрного и белого, мессир Карл давно уже понял – появление Девы невозможно. И незамедлительно высказал это герцогине Анжуйской в ответ на её вопрос-предположение.
– Да, да, вы абсолютно правы, – сразу согласилась она, печально покачав головой. – При нынешнем положении дел в Церкви о каком чуде Господнем может идти речь? Разве что появится новый папа, способный отрешиться от мирских разногласий и прозреть недоступные простым смертным духовные сферы.
И тут герцог понял, в какую ловушку завлекает его герцогиня.
«Так вот вы о чем, мадам, – усмехнулся он про себя. – Все эти умные речи сводились к одному – к попытке уговорить меня не препятствовать созыву вашего никчемного собора! А я-то уж было подумал… Но, как бы тонко вы ни подводили меня к нужному для вас решению, все равно это глупо. И раз уж на то пошло, извольте – откровенность за откровенность»
– Так вы считаете, что появление третьего папы это положение улучшит? – спросил он, не скрывая сарказма. – Что ж, на этот счёт я вам сделаю своё собственное пророчество и уверенно предреку, что некий греческий епископ на Священном престоле вызовет смуту ещё большую, чем прежде, в которой я, как и ваш супруг, приму самое активное участие, только с противной стороны. Не сочтите меня грубым, но в отличие от тех, кто готовит Пизанский собор, я вовсе не считаю этого выскочку Филаргоса бусиной на нити Провидения.
– Да полно вам, герцог, – не прерывая своих занятий, беззлобно откликнулась мадам Иоланда, – никто его таким не считает. Но по моему разумению, в отличие от ныне действующих пап, монсеньер Филаргос может стать просто очень удобной вехой, через которую нить Провидения скорее дотянется до нужной цели. И кроме этого, ЕСЛИ ХОТИТЕ, он ни во что больше вмешиваться не станет…
Тогда, переходя от изумления к раздражению и обратно, герцог Карл не увязал в единую цепь миссию Филаргоса и пришествие Девы. Все разговоры о пророчестве он посчитал всего лишь переходом к тому главному, чего хотела добиться от него мадам Иоланда. К тому же, пять-шесть лет назад единственное, чего можно было ждать от нового папы – это прекращение войны, поскольку внутренние междоусобицы своего нынешнего размаха ещё не достигли.
Но сейчас, зная истинное положение дел и понимая, что спасти Францию может только чудо, Карл Лотарингский вдруг припомнил тот давний разговор и призадумался. Что если герцогине действительно нужен тесный союз с ним? Как женщина умная и дальновидная, к тому же близкая ко двору, она не могла не понимать в каком положении находился сейчас герцог. Как и то, что он с самим чёртом готов побрататься, лишь бы в королевстве не стало ещё хуже. И кто знает, не известно ли ей нечто такое, за что Карл не то что с чёртом побратается, но и душу ему продаст?!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Во дворе поднялся какой-то шум.
Герцог остановился и, перегнувшись через деревянные перила галереи, посмотрел вниз.
Большая телега, въехавшая видимо совсем недавно, стояла посреди двора со всех сторон облепленная свободными от караула лучниками и хохочущими служанками с кухни. Что происходило на телеге видно не было, но сквозь грубый солдатский гогот и визгливые подначивания служанок пробивался тонкий девичий голосок, умоляющий ничего не трогать.
– Что происходит? – крикнул герцог.
Запахнув плащ плотнее, он, вместо того, чтобы идти в свои покои, спустился по боковой лестнице во двор.
Челядь мгновенно расступилась, согнувшись в поклонах, и Карл увидел совсем юную заплаканную девицу, почти лежащую на корзинах, укрытых соломой. Подол юбки на девушке был задран, а на тонкой белой ноге виднелись грязные следы от солдатских лап.
– Что здесь происходит? – нахмурившись, переспросил герцог.
– Торговка из Люневиля привезла овощи, мессир, – ответил, не разгибая спины, один из лучников.
Карл снова перевёл взгляд на обнажённую ногу, и девушка быстро одернула подол. Из-под ровных, темных бровей на герцога коротко сверкнули поразительно зеленые глаза.
