скачать книгу бесплатно
Его руки гладили Ее лицо, бесстыдно блуждали по Ее разгоряченному телу. Его пальцы с дрожью касались расплавленного шелка Ее кожи. Каждая часть Ее тела пьянила Семеныча до безумия. Его губы ласкали Ее поцелуями вновь и вновь. И все его тело любило Ее.
Ей казалось невероятным такое растворение в нем. Она не чувствовала границ двух тел, словно они стали одним. И имя ему было желание и страсть. Желание близости еще и еще. Не останавливаясь, но замирая ненадолго, растягивая момент наслаждения, Она любила его.
Семеныч будоражил и волновал кровь, которая с немыслимой скоростью разгонялась по своему кругу, и Ее бросало в жар, откуда вновь выбрасывало, только для того, чтобы с вновь в него провалиться.
Это было удивительно: каждое его движение как будто отражалось Ее телом, подхватывалось и удесятерялось в своей нежности. Семеныч целовал Ее и гладил Ее упругое, упоительное тело, моментально ласково отзывавшееся на любое его мимолетное прикосновение. Она с томительным трепетом откликалась прерывистым дыханием, судорогой раскинутых рук и ног… И эти страстные ненасытные поцелуи, которые не прекращались ни на секунду во время восхитительного слияния…
Трогать Семеныча для Нее оказалось также приятно, как и смотреть на него. Хотелось запомнить его руками, ногами, губами, кожей, ощущениями, сердцем. Хотелось запомнить это наслаждение надолго, сохранить эти мгновения в памяти – настолько это было великолепно…
Ее руки проскользнули под его ладони, и он сжал Ее пальцы своими, жестом говоря в ответ, что ему также хорошо. Семеныч понимал и предугадывал все Ее движения. То он приникал к Ней с силой, то отстранялся, оглядывая наслаждающееся в неге тело.
Они не могли остановиться. И их тела, и простыня под ними были полностью мокрыми. Они будто обезумели, словно превращались в единое сверхъестественное существо. Точно они образовывали его своим желанием и укрепляли своей энергией, а оно было им признательно за свое появление, и в благодарность дарило такое наслаждение, которого прежде не довелось им испытывать…
Но им пришлось остановиться. Их остановил самый сладкий момент разрыва всех нервных окончаний – когда в исступлении исчезает мир; исчезают мысли, и сердце гулко стучит, отдаваясь в теле вибрацией; дыхание становится глубоким, полным, но невозможно отдышаться; когда два тела перестают двигаться и замирают, слившись.
Она столкнула его руки так, чтобы он полностью лег на Нее всей тяжестью своего расслабленного тела…
Он поцеловал Ее. Она поцеловала его.
Это уже был другой поцелуй. Не первый поцелуй знакомства, это был первый поцелуй любви. Ее любви. Его любви. Их странного союза, который начавшись, как все подобные отношения обычно и начинаются, в результате изменил не только их самих, но и все, что их окружало. И ни один из них, желая этой встречи, не ожидал ничего необычного…
Дыхание Семеныча приходило в норму. Головой он лежал на Ее плече, и Она притянулась губами к его виску, чувствуя еле ощутимую пульсацию. Ночная лампа на столике размытым пятном выхватывала рисунок на темных обоях, играла бликом на стеклянном бокале и неполной бутылке мартини, освещала сползшее с постели белоснежное одеяло на полу, из-под которого стыдливо виднелись брошенные в беспорядке вещи.
Она смотрела в полутемную комнату и неосознанно прижала Семеныча к себе. Еще не приобретя его, Она впервые побоялась его потерять. Такое наслаждение подарил он Ей, что Ей стало безумно страшно.
«Как такое могло случиться, и что теперь делать? Забыть это уже невозможно. Но как жить дальше? А будет ли дальше?» – Ее наслаждение сменилось нехорошей тревогой, и Она соскользнула с постели в ванную.
Семеныч беспокойно проводил взглядом обнаженный силуэт и не сказал ни слова.
* * *
После первого, ни с чем несопоставимого восторга, Она еще долго не давала Семенычу спать, поднимая его на новые высоты волн дикой нежности. Это были другие, не менее восхитительные ласки. Она ласкала Семеныча и от его возбуждения загоралась желанием сама. И вновь разрезало ступни током пополам, а колени сводило так, что Она отстранялась от Семеныча и легонько отталкивала на несколько секунд, одновременно пытаясь пересохшими губами снова прильнуть к нему. Вдыхала удивительный аромат мужского тела и пробовала вкус его разгоряченной кожи, с которой стекали струйки пота, смешиваясь с солеными каплями на Ее влажном теле, когда вот-вот приближается то самое…
Теперь Она владела им: целуя, заставляла закрывать веки, с легкостью проводя нетерпеливыми пальцами по всем его черточкам и изгибам, чувствительно трогая мышцы на руках и плечах. Она изучила всю его грудную клетку, каждый сантиметр его тела, опускалась ниже и поднималась вновь, касаясь его руками, губами, кожей, ощущениями, чувствами. Любя его. Приникая к нему. Наслаждаясь им.
В результате Она выпила его до капли в последний раз, уже на рассвете…
* * *
Неприятный звук застегивающейся молнии на юбке. У Семеныча открылись глаза, и дрогнуло сердце. Он неслышно возник на пороге ванной комнаты и, прислонившись к косяку, смотрел, как Она, умывшись, расчесывает спутанные ночью длинные волосы, подкрашивает губы, подводит уставшие глаза и поправляет мятую блузку.
Увидев его отражение в зеркале, Она обернулась и замерла. Их взгляды опять встретились. В них было недоверие и недоумение. Оба понимали, что произошло то, что происходит, происходило, и всегда будет происходить между мужчиной и женщиной. Но вместе с тем, смутное ощущение того, что что-то пошло не так, не покидало их.
Зазвонил Ее телефон.
Они вздрогнули и отвели взгляды.
– Такси…
Засуетились.
Она спешно собрала с полочки тушь, помаду, расческу, бросила все в косметичку. Семеныч ушел в комнату, подобрал с пола свою одежду.
– Я провожу, – начал одеваться он, натягивая брюки.
– Не надо, – слегка нахмурилась Она.
– Почему?
– Не надо.
…У Семеныча в жизни было много женщин. Он любил женщин, но не ставил целью их «коллекционировать», просто так сложились обстоятельства: частые командировки, естественное и искреннее желание, мужская состоятельность, наличие хорошей внешности и фигуры, природная обаятельность и раскованность, достаточная щедрость и покоряющая женщин галантность.
Она все почувствовала. Это «провожание» показалось Ей завершающим актом вежливости, прощанием, после которого, Семеныч вряд ли Ей позвонит. Она вполне могла обойтись и без «джентельменства», если это был последний час, когда они были вместе.
– Ты по какой – то причине не хочешь, чтобы я проводил тебя до машины? – Семеныч подумал, что Она, являясь замужней женщиной, может иметь все основания для того, чтобы не появляться ранним утром из гостиничных дверей с мужчиной.
Он остановился у входной двери, преградив Ей дорогу. С тревогой попытался заглянуть Ей в глаза, пока Она застегивала сапоги. Бесхитростный вопрос Семеныча теплым и неподдельно ласковым тоном обескуражил Ее.
– Нет никакой причины. Если хочешь, провожай, – Она вновь стала надменной и колючей, точно выпустила невидимые иголки.
Семеныч стремительно накинул рубашку, и, торопливо застегивая пуговицы, всунул ноги в ботинки.
– Денег дать?
Она вспыхнула. Щеки покраснели. Понимала, что Семеныч сказал это искренне, лишь затем, чтобы оплатить Ей такси, но в возникшей натянутости между ними, которой являлась тишина, прерываемая короткими фразами, эти слова прозвучали жутко. Семеныч, даже и не понял, что сказал что-то не то. Но появившуюся обиду в Ее молчании мгновенно почувствовал, отчего смутился.
По лестнице спускались молча, так же как и поднимались накануне. Только настроение было уже прямо противоположным.
Внизу Семеныч остановился, спустившись ниже Нее на одну ступеньку. Теперь их глаза были почти на одном уровне.
– Подожди, – прошептал он и взял в ладони Ее лицо. Коснулся носом Ее носа.
Она обвила его руками и поцеловала. Крепко обняла, на мгновение прижав к себе, и отпустила.
Выйдя из здания, Семеныч достал пачку сигарет и нервно закурил.
– Дай, пожалуйста, номер телефона, – хрипло, словно небрежно, обронил он, прищурившись от ветра, когда Она уже садилась в такси.
– Диктуй, – вместо ответа Она достала свой телефон.
Они избегали смотреть друг другу в глаза. Светящаяся вывеска гостиницы, такси у входа, мужчина, женщина, вежливо отвернувшийся таксист. Все это не раз уже было в их жизни. Но сейчас обычная ситуация почему-то причиняла неуловимое неудобство и неловкость обоим.
Семеныч поднимался обратно в номер и вспоминал Ее мокрое тело. Он трогал Ее везде, и там, где трогать было особенно приятно: ночью Она была не просто влажная, а как будто только что вынырнула из волшебной влаги любви…
«Всё? – спросила Она сама себя. – Доигралась? Не ожидала? Отдалась в первую ночь мужчине, которому отдавались все до тебя, и будут отдаваться после… Ты лишь была очередной. Но как это забыть теперь? Зачем я это сделала? Я жила спокойно и уверено. Всё было, и все были. Никому не отдавая сердца, я жила по инерции, ничего уже не ожидая хорошего от жизни, питаясь иногда маленькими радостями и не очень огорчаясь по мелочам. Только душа была похожа на мертвеца и ждала, пока тело состарится и помрет вслед за ней. Любви ведь нет, а если и бывает ее подобие, то до нового интересного субъекта… которого он пригласит в номер и будет так же жадно целовать. Ой, дура…»
В Ее душе было смятение, в коленках дрожь, глаза предательски защипало. Она прикрыла веки и приложила прохладные ладони к горевшим щекам.
– Девушка, вам плохо? – таксист посмотрел на Нее.
– Нет. Мне очень хорошо, – неожиданно рассмеялась Она. И, подумав, прибавила: – Было.
Достала из сумки наушники и присоединила их к телефону, который так и лежал на коленках с его набранным, но еще не сохраненным номером. Взглянула на экран: «5.45»
«Черт, похоже, домой являться не очень корректно. А я почему-то думала, что сейчас еще нет и полуночи, – подумала Она. – Ладно, как раз доделаю квартальные отчеты».
– Развернитесь. Я поеду в другую сторону.
* * *
Семеныч опустил голову на подушку и сразу же заснул. Появилась Катенок и увлекла его за собой.
Не было солнечного дня с безоблачным синим небом. Но это был день. Другой день. Перед Семенычем возник лес, но не такой, в котором обычно грибники собирают грибы. Лес был окутан вечностью: высокие мрачные деревья загораживали небо. Черные деревья стояли, как голые мертвецы: старая скрюченная кора, безобразно кривые ветки и стволы, точно их нарочно и неестественно вывернули. Мягкий темно-зеленый мох зыбко проваливался и хлюпал под ногами. Вокруг – могильная тишина. Этот лес завораживал и не отпускал, нагоняя тревогу и страх. Время здесь не текло, а двигалось отрывисто, как сердцебиение в замедленном темпе. Оно физически неспешно, но сильно било секундами по всему живому и неживому, по внутреннему и внешнему. Семеныч заметил это по новым резким искривлениям стволов и веток, по неожиданным остановкам своего дыхания, по нарастающим волнам страха, которые облепляли его душу.
Лес, неспешно растворяясь, превратился одновременно и в мегаполис, и в заброшенную деревню, и в крайний север, и в прибрежную песчаную полосу моря. Семеныч не мог описать, где очутился. Он чувствовал эти местности одновременно, в равных долях от целого. Людей Семеныч не видел, зато чувствовал то, что ощущают они телом и душой. Казалось, у Семеныча остался только собственный разум, а все остальное принадлежало не ему. Точно в его тело кто-то вселялся и невольно вынуждал Семеныча чувствовать чужое, как свое: физическую боль, муки неразделенной любви, обескураженность от предательства, горе от потери близкого. Ощущение голода и холода попеременно возникало в теле. Чувство собственной неполноценности выжимало душу, как хозяйка выкручивает белье. Тяжелая тоска безысходности давила на грудную клетку, выламывая ребра изнутри. Неприятно сильные эмоции несостоятельности и неудовлетворенности человеческой сущности ощущались в кончиках пальцев, сжимающих собственное горло, мозг высыхал как у спившегося алкоголика, руки становились грязными, покрывались язвами и дрожали. Любые возможные желания воспринимались абсолютно невыполнимыми, но достаточно сильными, чтобы заставлять сворачиваться кровь.
Страх, подобно эритроцитам, пульсировал по кругу кровообращения, заставляя чернеть и гнить органы, в которые он проникал. Мысли судорожно бегали по нервным клеткам, заставляя их тут же передавать лихорадочные сигналы, от которых сжималось нутро.
Еще немного, и Семеныч рехнулся бы бесповоротно. Но он почувствовал, как поблизости иллюзией возник кто – то родной. На доли неосознанного момента времени. Семеныч понял, что это была Она. И что Она была здесь, как будто заглянула в дверь, но сразу же захлопнула. Тут же появилось тягостное чувство потери. Как будто Она ушла. Не захотела остаться рядом. Она не захотела ему помочь всего лишь своим присутствием….
Вдруг Семеныч увидел надвигающуюся тень огромной черной птицы. Движение тени становилось стремительным по мере приближения. Жуткий холод сопровождал это движение. Но тут же пропал страх, как только его источник идентифицировался. И появилась «злость». Эта «злость» разрасталась и поглощала замершее от испуга окружающее пространство, покрывшееся серым туманом. В нем мучительно извивались стволы деревьев, очертания зданий, призраки непонятных существ, которых до появления «злости» видно не было, но чье незримое присутствие вызывало гигантский страх. «Злость» агрессивным хозяином поднялась над этим странным местом.
Мгновенно и полностью скомкала и разрушила все, что на нем или в нем было.
Черная птица прекратила движение. Она больше не приближалась к Семенычу. Она с удивлением и беспокойством смотрела на происходящее. «Злость» не уничтожила черную птицу, потому что черной птицы не было. Черная птица оказалась лишь предвестником того, что должно было бы произойти, если бы не появилась «злость».
Она ушла специально, потому что, если бы Она осталась, то они с Семенычем погибли бы вместе. Она знала, что только с Ее уходом появится «злость». И уничтожит зло.
Семеныч не мог взять в толк, как он может незримо видеть чувство. А вернее то, что это чувство делает. Семеныч и сам нередко злился и мог даже прийти в ярость, но, кроме учащенного пульса, повышенного давления и желания ударить или накричать на объект своей злости, разве что-либо еще возможно? Семеныч не понимал как чувство может быть отдельно от того, кто его испытывает. Все это промелькнуло у него в голове, пока черная птица еще какое – то время парила в воздухе. Потом птица медленно исчезла…
Семеныч захотел посмотреть на Катенка и спросить, но повернув голову, увидел белую мятую подушку, край тумбочки с лежавшим на ней телефоном, часть стены гостиничного номера.
– Катенок? – позвал Семеныч.
«Так обнажаются чувства, которые становятся живыми и начинают существовать самостоятельно. Осторожнее с ними. Не выплескивай их в пространство. Они могут создать и уничтожить все. Это иной мир», – услышал он в ответ, еле разбирая быстрый шепот. Слова произносились с другой скоростью, как мысли. Возможно, это и были мысли.
Семеныч вновь стал проваливаться в бессознательную темноту, как его тут же вытащил за шиворот тяжелой рукой сигнал сообщения в телефоне.
«Что это было?» – спросила Она.
– Сам не знаю, – сам себе ответил Семеныч. И повторил то, что успел запомнить: – Обнажаются чувства.
– И начинают существовать самостоятельно, – закончила Она, подняв голову. Сделав пару отчетов, Она, после бессонной ночи, не заметила, как уронив голову на руки, уснула. Сон походил на кошмар, и где-то в глубине его Она заметила Семеныча. Но черная огромная тень гигантской птицы напугала Ее, и Она, вздрогнув, проснулась, успев услышать неясный быстрый шепот. Среди чьей-то неразборчивой речи, Она смогла различить и запомнить лишь эти слова.
* * *
После нехорошего сна начинаешь прокручивать то, что можешь вспомнить, а потом медленно осознаешь, что это был всего лишь сон. Плавно закрадывается мысль: «К чему бы это?». И вновь становится тревожно.
Удивительная вещь – настроение. Меняется от какой-то мелочи, до которой не сразу и докопаешься. А может, это не такая уж и мелочь, если она способна менять настроение. Но если понять то, от чего оно изменилось, то это чаще всего это оказывается именно мелочью, просто видится в ней очень многое, как сквозь увеличительное стекло…
– А ты чего так рано? – раскрасневшаяся Маша зашла в кабинет.
– А ты? – протирая глаза, спросила Она.
– Мужу моему надо было пораньше, вот он меня и закинул сюда ни свет, ни заря. Не выспалась жутко. По кофейку?
* * *
Рабочий день встретил их приветливо. Они встретили его враждебно. Все произошедшее казалось сном. Они очень старались не думать друг о друге. И у них получалось. Ровно на долю секунды из каждой минуты.
Семеныч позвонил Ей в обед. От волнения Она толком не слышала, что он говорит. И в свою очередь что-то бессвязно бормотала сама.
Вечером, не договариваясь, они вновь оказались на знакомой улице.
Она шла медленно, присматриваясь к прохожим. Ее настигли торопливые шаги Семеныча. Она обернулась и попала в его руки, тут же обнявшие Ее. Семеныч посмотрел на Нее. Она уткнулась в него, смущенно зарывшись лицом в пальто.
Стало тихо и светло. Свет проник везде и шел от них непрекращающимся потоком в стороны и вверх, как будто распахивал небо, как окна.
Она была такая хрупкая и беззащитная, маленькая и такая милая, что сердце Семеныча, как и ночью, вновь наполнялось, ранее не встречавшейся ему нежностью. Глодавшая Семеныча постоянная тревога стала отступать. Странное чувство сопровождало его в последнее время: будто в груди образовалась «дыра», куда неторопливо, но неизбежно, вытекала вся его жизненная энергия. Но когда Она попала в руки Семеныча, когда он обнял Ее, прижал к себе и начал дышать Ее дыханием – «дыра» в груди Семеныча начинала уменьшаться в размерах. Казалось, еще чучь-чуть, и отверстие закроется естественным образом.
Визг тормозов неподалеку от них вернул мир обратно. Они все также стояли. Трудно было сказать, ощущали ли они что-нибудь, кроме присутствия друг друга. Вновь взгляд. Упрямый с одной стороны, нежный – с другой. Но взгляд один. Из одной пары светлых глаз в другую.
Семеныч поцеловал Ее в губы. Она стеснительно ответила и прижала на миг его ладони к своему лицу, зарывшись в них. Семеныч невольно улыбнулся: так всегда делала Катенок – утыкалась мордочкой в его ладонь.
– Твои руки пахнут счастьем, – сказала Она, оторвавшись. Посмотрела на него и у Нее вырвалось: – Ты такой красивый у меня!
– Ну, – смутился Семеныч, убрав руки. И сказал, как тогда Катенку: – Мужчинам так не говорят!
Она весело рассмеялась. Они пошли каждый своей дорогой. Его ждала жена. Ее ждала семья.
Она приостановилась и посмотрела ему вслед, прижимая руки к губам. Семеныч открыл дверь машины и оглянулся на Нее. Стоял, не двигаясь, и смотрел до тех пор, пока Она, нарочито всплеснув руками, не развернулась и не направилась в сторону своего дома. Только тогда, когда Она исчезла в толпе, Семеныч сел в машину.
От ночного кошмара, который заставил их весь день провести в смутном предчувствии чего-то нехорошего – не осталось и следа.
* * *
Семеныч поставил автомобиль на стоянку и направился к дому, размышляя: «Что происходит? Как будто первая любовь или первая женщина. Все, вроде бы, и как обычно, но почему – то во много раз сильнее, и от этого совсем даже не как обычно. Ладно, я, но как она так легко может уходить от своей семьи на целую ночь? Для чего ей это надо, и зачем я ей нужен? Не понимаю. Я много чего не понимаю. А если взглянуть шире – вообще ничего уже не понимаю. А главное – я не понимаю самого главного: как жить дальше».
Семеныч был уверен, что ничего просто так не бывает. Но во всем, что касалось Ее, все происходило иррационально, без логики, спонтанно, само по себе. Естественно, словно иначе происходить и не могло.
«Кажется, что само по себе. Но, безусловно, что «само по себе» чем – то должно быть обусловлено», – продолжал он и не мог понять, чем именно. И злился от этой своей неопределенности.
* * *
Она плелась к дому по улицам, разглядывая оживший вечерней суетой разноцветный и яркий город. Незаметно для себя оказалась в небольшом магазине около дома. Встала в очередь за свежей выпечкой, и взгляд Ее невольно скользнул в соседний отдел. Недолго думая, точнее, совсем не раздумывая, Она переместилась туда.
На улице было по-весеннему тепло. Вечер окончательно завоевал городское пространство.
