скачать книгу бесплатно
В семье с четырьмя детьми Костя был младшим. Жили возле церкви, в зеленом деревянном доме с белыми наличниками и геранью на окнах. Все дети спали в одной комнате возле большой русской печи, а один мог спать прямо на ней. Нередко верхнее место отдавали младшему. Спалось на печи особенно сладко. Все тело прогревалось за ночь, и вставать утром не хотелось.
Вспомнилось венчание в храме родного села. Ему двадцать два года. Он уже окончил семинарию, сменил отца в должности псаломщика и преподает в школе. Ей девятнадцать, она внучка священника, выпускница епархиального училища. Они знали друг друга с детства.
Все венчание она проплакала. Он потом спрашивал ее, почему.
– Костенька, недолго нам вместе быть, – отвечала она, и слезы катились по ее бледным щекам.
Все-таки Бог дал им прожить вместе почти шесть лет. Умерла она при родах, оставив на его руках младенца – хрупкую недоношенную девочку. К тому времени он уже служил священником. Ему пришлось стать для Сони и отцом, и матерью.
* * *
Как и почему он стал священником? Он с детства любил храм, но его мысли не простирались дальше должности псаломщика. Так издревле повелось на Руси: не только духовенство было сословным, но и степени внутри духовного сословия переходили по наследству. Сын священника, как правило, становился священником, сын дьякона – дьяконом, а сын псаломщика – псаломщиком.
Конечно, из правила были исключения, но Константин Любомудров предполагал, что пойдет по проторенной стезе. Поэтому, окончив семинарию, остался псаломщиком в родном селе и законоучителем в начальной школе. Работа ему нравилась, с детьми он ладил.
Все изменилось с появлением нового архиерея. О его назначении сначала узнали из «Епархиальных ведомостей»: до приезда в Ярославль девять лет служил в Америке, потом на Холмщине. Каким он будет? Что изменится в епархии? Нового архиерея одни ждали со страхом, другие с надеждой.
Встречать его собралось все епархиальное духовенство, преподаватели и студенты семинарии и духовных училищ, местные чиновники, простой народ. Несколько тысяч человек, собравшихся на привокзальной площади, с напряжением смотрели на прибывающий поезд. Константин оказался в первых рядах встречающих.
Поезд остановился, машинист отворил дверь вагона. В дверном проеме появилась высокая статная фигура Преосвященного с панагией на груди и посохом в руках. На вид ему было около пятидесяти. С окладистой бородой, длинными волосами, приветливой улыбкой, он благословил народ обеими руками. Все опустились на колени, мужчины обнажили головы. Затем в сопровождении городских властей архиепископ Тихон прошел в здание вокзала. Толпа еще долго не расходилась.
При новом архиерее жизнь в епархии оживилась. Каждое утро он принимал народ, и попасть к нему мог всякий желающий. По приезде он захотел познакомиться с духовенством и епархиальными работниками. Спустя месяца полтора очередь дошла до Константина.
Он приехал в духовную консисторию задолго до назначенного часа. В приемной на столике лежал свежий номер «Епархиальных ведомостей», где он прочитал: «Его Высокопреосвященство просит: анонимных доносов ему не присылать, ибо таковым не только не будет придаваться значение, но они не будут и читаться им; при представлениях не делать ему земных поклонов». Войдя в кабинет после полутора часов ожидания, Константин не стал делать земной поклон архиерею, а поклонился в пояс.
Преосвященный встретил его дружелюбно, даже ласково. Благословил, предложил сесть. Начал расспрашивать о детстве, об учебе, о преподавании в школе. Во время беседы внимательно листал его личное дело.
– Вы вдовец?
– Да.
– Ребенка один воспитываете?
– Да.
– О втором браке не думаете?
– Нет.
– Какие у вас планы на будущее?
– Я хотел бы продолжать служить псаломщиком и учить детей.
Архиерей помолчал, потом сказал твердо:
– А я бы хотел, чтобы вы стали священником.
Константин совсем не ждал такого поворота событий.
– Ну как? – спросил Владыка после минутной паузы. – «Благодарю, приемлю и ничтоже вопреки глаголю»[1 - «Благодарю, принимаю и ничего не говорю против» (слав.) – древняя формула, выражающая согласие на принятие священного сана.]?
Ошеломленный, Константин не сразу ответил.
– Время сейчас трудное, жатвы много, а делателей мало, – продолжил архиерей. – Мне нужны священники, преданные Церкви и способные к просветительской работе. А вы, я вижу, Церковь любите, и отзывы о вас положительные. Итак, каков ваш ответ?
– Как благословите, Владыка, – промолвил Константин.
* * *
Вскоре был назначен день его рукоположения в сан дьякона. Оно состоялось в Рождественском монастыре Ростова Великого. Константин приехал накануне, чтобы пройти исповедь у епархиального духовника и произнести присягу. Архиерей тоже приехал заранее.
Служил Владыка Тихон торжественно, но очень просто, без манерности или театральности. Возгласы произносил громко и внятно, молитвы читал вслух – даже те, которые принято было читать про себя.
Более всего запомнилось Константину первое прохождение через царские врата. Столько лет он входил в алтарь боковыми дверьми, а теперь его ввели, как царя, через центральные двери. Впервые он прикоснулся устами к престолу. Словно в полусне трижды обошел его, потом встал перед ним на одно колено, положив руки крестообразно на угол престола, а голову на руки. И когда архиерей возложил обе руки на его голову, почувствовал исходящее от них тепло.
Как громом поразили его слова архиерея, которые тот произнес полушепотом, склонившись к нему:
– Молись, чтобы Господь дал тебе силу быть достойным служителем Его и быть верным Ему даже до смерти.
После этого архиерей произнес нараспев:
– Боже?ственная благода?ть, всегда немощна?я врачу?ющи и оскудева?ющая восполня?ющи, проручеству?ет Константина, благогове?йнейшаго иподиа?кона во диа?кона. Помо?лимся у?бо о нем, да прии?дет на него благода?ть Всесвята?го Ду?ха[2 - «Божественная благодать, которая всегда врачует немощное и восполняет недостающее, выдвигает Константина, благоговейного иподьякона, во дьякона. Помолимся о нем, чтобы снизошла на него благодать Всесвятого Духа».].
Под тихое пение хора архиерей вполголоса читал молитвы, а рукополагаемый продолжал стоять на одном колене возле престола. Он дрожал всем телом. Ничего подобного он до того не испытывал. Престол казался раскаленным, как натопленная русская печь. Пот лился градом.
Для прохождения дьяконской практики его оставили в том же монастыре. Служить ему нравилось, и он надеялся остаться дьяконом на несколько лет. Даже попросил игуменью поговорить с архиереем, чтобы тот отложил священническое рукоположение. Просьба была передана Преосвященному и отклонена.
Спустя два месяца Владыка Тихон рукоположил дьякона Константина в сан священника. Спасо-Преображенский Севастьяновский женский монастырь, где состоялась хиротония, расположен на северо-западе Пошехонского уезда. Добраться в такую глухомань по бездорожью было непросто. Архиерей приехал на подводе. Встретили его у порога хлебом-солью. Под стройное пение монахинь он проследовал в храм.
Почему-то это рукоположение отцу Константину меньше запомнилось. Встав на оба колена перед престолом, он уже не дрожал, как в прошлый раз, и пот не лился с него. Но та же теплота исходила от рук Преосвященного, когда он произносил молитвы о даровании рукополагаемому непорочного священства.
Зато на всю жизнь запомнил он слова Владыки, обращенные к нему в конце службы:
– Теперь ты уже не Константин Павлович, а отец Константин. И уже не жизнь предлежит тебе, а житие, не работа, а служение. Ты уже не расслабленный, лежащий у купели в ожидании исцеления, а апостол и друг Христов, дерзновенно проповедующий Евангелие народу Божию. Тебе предстоят многие испытания, но сила благодати Божией будет помогать тебе переносить их. Служение священническое превосходит человеческие силы, а испытания, посылаемые священнику, иной раз тоже бывают выше сил. Но ты ничего и никого не бойся, кроме Самого Бога.
Знал ли он тогда, слушая это поучение, какие испытания ждут его? И согласился бы на служение, если бы знал? Да, согласился бы. Никогда впоследствии, ни на одну минуту он не раскаялся, что стал священником. И сейчас, в ожидании смертного приговора, не жалел, что прожил такую жизнь, а не иную.
* * *
Лязг дверной щеколды отвлек его от воспоминаний. Охранник отворил маленькое окно, просунул в камеру миску с баландой.
– Который час? – спросил заключенный.
– Половина второго, – ответил охранник.
Когда окно с грохотом захлопнулось, узник, прочитав молитву и перекрестившись, принялся за еду.
Баланда представляла собой кипяченую воду, в которой плавала гречневая крупа. Отец Константин медленно черпал ложкой из миски. К чувству голода он привык: оно сопровождало его на протяжении всех последних лет, и миска тюремной баланды могла притупить его лишь ненадолго. Но если есть баланду медленно, то иллюзия насыщения будет длиться потом несколько дольше.
Ему вспомнился случай из времени обучения в семинарии. Студенты решили выразить протест по поводу недостаточно сытного, как им казалось, обеда. Жаловаться они ходили к семинарскому начальству, а потом и к епархиальному архиерею. Константин отказался примкнуть к протестующим. А сейчас даже улыбнулся, вспомнив обед, вызвавший возмущение семинаристов: пирог с капустой и яйцом, щи с говядиной, жаркое из баранины, порция белого хлеба с маслом, чай с сахаром.
Именно в семинарии он впервые услышал слово «революция». Некоторые его однокурсники держали под подушкой «Капитал» Маркса. Говорили, что надо свергнуть царя, а власть в стране отдать народу.
Он не понимал – ни тогда, ни теперь, – как можно «отдать власть народу». Ему это казалось обманом. Он с детства запомнил слова из апостольского послания: «Бога бойтесь, царя чтите». Чтить царя было для него так же естественно, как бояться Бога.
* * *
Царя он видел один раз в жизни – в год празднования трехсотлетия Дома Романовых. В солнечный майский день, когда Царская семья посещала Ярославль, жители города от мала до велика высыпали на улицы. Всем хотелось посмотреть на «хозяина земли Русской». Отец Константин к тому времени был настоятелем сельского храма Ростовского уезда. В Успенском соборе Ярославля он ожидал Государя вместе с другими священнослужителями епархии, которых выстроили рядами.
Государь вошел, сопровождаемый членами Царской семьи и немногочисленной свитой. Одетый в парадный китель с аксельбантом, с фуражкой в левой руке, он трижды широко и быстро перекрестился. Прошел к амвону и приложился к лежавшим на аналоях иконам Спасителя и Божией Матери. Отца Константина удивил здоровый загар на лице Государя. Императрица, напротив, была бледна, Великие княжны тоже. А наследник-цесаревич, которого держал на руках здоровенный детина в казачьей форме, выглядел совсем слабым и болезненным.
Произнося приветственную речь, архиепископ заметно волновался. Но голос его звучал бодро и торжественно:
– Благочестивый Государь! Не смолкли еще радостные пасхальные песни, и «празднует вся тварь восстание Христово». А у нас пришел день светлого торжества, и град Ярославль радуется и ликует. Се, грядет в него царь праведный, кроткий и спасающий.
Архиепископ напомнил, что триста лет назад именно в Ярославле было сформировано ополчение во главе с Мининым и Пожарским. Сюда же после избрания на царство прибыл Михаил Федорович – первый Государь из династии Романовых. Отсюда были отправлены его первые указы. Здесь в тиши монастырских келий юный царь размышлял о том, как сделать русский народ счастливым. И сегодня город приветствует Государя вместе с августейшей семьей, молясь о его благоденствии.
Люди смотрели на царя с восторгом и благоговением. Кто мог тогда подумать, что благочестивейшему и самодержавнейшему Государю Николаю Александровичу осталось царствовать меньше четырех лет? Кто мог представить, что уже через год начнется затяжная кровопролитная война, которая приведет к революции? Кто мог предположить, что вся Царская семья, включая тринадцатилетнего цесаревича, будет расстреляна? Кто мог предвидеть гонения, которые обрушатся на Церковь сразу после прихода к власти большевиков?
* * *
Революционные события застали отца Константина в должности эконома Московской духовной академии, располагавшейся в стенах Троице-Сергиевой лавры. Он должен был обеспечивать академию письменными принадлежностями, продовольствием, медикаментами и дровами, следить за ремонтом зданий.
Вскоре после февральской революции в жизни Церкви начались перемены. В мае семнадцатого было принято решение о том, что епископы должны избираться, а не назначаться. Во многих епархиях прошли собрания духовенства и мирян. Архиереев, некогда назначенных Святейшим Синодом, заменили новыми. На Московскую кафедру пришел архиепископ Тихон, которого отец Константин помнил по Ярославлю.
Академия тоже не осталась в стороне от изменений. На смену ученому архиепископу Феодору пришел мирянин Александр Павлович Орлов, избранный профессорами. Устав академии предписывал, чтобы ректор имел священнический сан, поэтому Орлов был рукоположен сначала в дьякона, затем во священника. И сразу возведен в сан протоиерея. Это был человек покладистый, с ровным характером.
А между тем на фоне революционной разрухи выживать становилось все труднее. Финансирование академии стало сокращаться сразу после февральской революции. А после октябрьской деньги на содержание преподавателей и студентов вообще перестали поступать.
Как только новая большевистская власть приняла декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», у академии начали одно за другим отбирать помещения. К осени восемнадцатого в распоряжении студентов осталось лишь четыре учебных аудитории. Остальные были заняты Военной электротехнической академией. Отцу Константину некоторое время приходилось исполнять должность эконома обеих академий – духовной и электротехнической.
Долго так продолжаться не могло, и уже в Великом посту девятнадцатого года занятия для студентов духовной академии перенесли в Москву. Отец Константин был назначен священником церкви Преображения Господня на Большой Ордынке, более известной как храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость».
* * *
Отец Константин навсегда запомнил свой первый день в этом храме. Он вошел в него во время богослужения. Весь левый придел был заполнен людьми. Старенький священник читал акафист перед чудотворной иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Когда запели «Цари?це моя? Преблага?я, Наде?ждо моя?, Богоро?дице», народ встал на колени. А на словах «ве?си мою? беду? зри?иши мою? ско?рбь»[3 - «Ты знаешь мою беду, Ты видишь мою скорбь».] все начали креститься.
Время было трудное, многие голодали, продукты отпускали в магазинах по карточкам. Зимой не хватало дров. Нередко в храме стоял такой холод, что зуб на зуб не попадал. При причащении чаша примерзала к губам, а вода, налитая в кружку, превращалась в кусок льда. Священническое облачение приходилось надевать поверх пальто, но это мало помогало: за два часа Литургии тело промерзало до костей. Потом отогревались горячим чаем в приходском доме.
Жил он вместе с дочерью при храме до тех пор, пока церковный дом не отобрали. После этого приходилось постоянно переезжать: своего угла в Москве не было. За двенадцать лет он сменил место ночлега не менее тридцати раз. Жил и в кельях закрывающихся монастырей, и на квартирах прихожан, и на чужих подмосковных дачах, и в рабочих общежитиях, и даже в заброшенных зданиях. Прихожане, как могли, заботились о священнике, но для каждого жизнь становилась все труднее. Некоторых арестовывали. Частные квартиры изымали в собственность государства и уплотняли новым жильцами. Переезжать приходилось еще и потому, что жить без прописки запрещалось, а прописаться священнику в Москве было невозможно.
В тридцать втором году его в первый раз арестовали. По делу проходило около восьмидесяти человек, в основном священнослужители. Им предъявили обвинение в том, что они «группировались вокруг церквей города Москвы, проводя среди церковных антисоветскую агитацию и распространяя провокационные слухи. Монашками и духовенством была организована широко разветвленная сеть по сбору денег и продуктов среди церковников путем отчисления кружечного церковного сбора для оказания помощи ссыльному духовенству. С указанным духовенством велась регулярно письменная и живая связь».
Пятьдесят два человека получили разные сроки тюрьмы и ссылки. Отец Константин был отправлен этапом в Казахстан, где провел три года.
* * *
Лязгнул дверной замок. Тяжелая дверь открылась, вошел охранник. Из-за пазухи он вынул сложенный вчетверо лист бумаги и огрызок карандаша. Любомудров еще вчера попросил его передать на волю письмо, вложив ему в руку смятую пятирублевую купюру – весь свой денежный запас.
– Вот, пишите, – сказал охранник.
– Сколько у меня времени?
– Немного.
– А конверт дадите?
– Конверта нету. Адрес укажите сверху.
Он знал, кому напишет, но не знал, какой адрес указать. Последний раз он виделся с дочерью два месяца назад в Можайске, где прятался от ареста. Если он сейчас напишет ее действительный адрес, ее могут арестовать вслед за ним. После некоторых сомнений он написал адрес родственников в Ярославле с просьбой передать письмо дочери. Конечно, он совсем не был уверен, что это письмо когда-нибудь до нее дойдет.
«Дорогая моя Сонечка», – начал он. Вдруг слезы хлынули из его глаз. Он давно не плакал, а тут его словно прорвало. За несколько секунд перед ним пронеслась вся их совместная жизнь. Он вспомнил, как принял девочку из рук акушерки, как искал для нее кормилицу, как она делала свои первые шаги и училась говорить. «Папа» – первое слово, которое она произнесла. А словом «мама» она обозначала фотографию, висевшую на стене. В младенчестве она была настолько привязана к отцу, что всякий раз, когда он возвращался с работы, просилась к нему на руки. А когда уходил, плакала.
В последнее время они виделись редко. Но когда встречались, он чувствовал, что ближе нее никого на свете у него нет.
Он понимал, что писать можно не все, и тщательно подбирал слова: «Жду приговора. Наверно, мы не скоро теперь увидимся. Что бы со мной ни случилось, помни, что я всегда тебя любил и буду любить. Не забывай молиться обо мне, как я молюсь о тебе каждый день. Обо мне не скорби. Не теряй веры в Бога. С Ним всегда и везде легко. Предаю тебя в руки Царицы Небесной. Пусть Она будет тебе вместо матери и вместо отца».
Охранник зашел за письмом.
– Какое сегодня число? – спросил его отец Константин.
– Восемнадцатое ноября, – ответил охранник.
«Канун памяти Варлаама Хутынского, – подумал священник. – Сейчас, наверно, идет всенощная».
– Вы действительно передадите? – спросил он, поставив подпись и дату.
– Я вам обещаю, – сказал охранник. Впервые в его лице мелькнуло что-то человеческое.
Он взял письмо, сложил в четыре раза, положил в нагрудный карман и вышел, громко захлопнув за собой дверь.
* * *
Снова тишина. По ощущению уже поздний вечер. Можно было бы ложиться спать, если бы не отчетливое предчувствие, что ночью за ним придут.
Он стал читать вечерние молитвы:
– Го?споди, не лиши? мене? небе?сных Твои?х благ.
Го?споди, изба?ви мя ве?чных мук. Го?споди, умо?м ли или? помышле?нием, сло?вом или? де?лом согреши?х, прости? мя… Го?споди Иису?се Христе?, напиши? мя раба? Твоего? в кни?зе живо?тней и да?руй ми коне?ц благи?й…[4 - «Господи, не лиши меня небесных Твоих благ. Господи, избавь меня от вечных мук. Господи, если я согрешил умом или мыслью, словом или делом, прости меня… Господь Иисус Христос, впиши меня в книгу жизни и даруй мне добрую кончину».]
Его мысли были обращены к вечности. Что ждет его там? Впишет ли его Господь в книгу жизни? Сможет ли он оправдаться на Страшном суде? За последние годы он не знал за собой никаких заслуг. Нескончаемые скитания с места на место, долгие недели и месяцы без храма, без богослужения.
В тишине одиночной камеры он произносил знакомые с детства слова. Они падали на дно сердца и таяли в нем, как воск:
– Влады?ко Человеколю?бче, неуже?ли мне одр сей гроб бу?дет, или еще? окая?нную мою? ду?шу просвети?ши днем? Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит Суда? Твоего?, Го?споди, боюся и му?ки безконе?чныя… Но, Го?споди, или хощу?, или не хощу?, спаси мя Аще бо пра?ведника спасе?ши, ничто?же ве?лие; и а?ще чистаго помилуеши, ничто?же дивно: досто?йни бо суть милости Твоея Но на мне гре?шнем удиви милость Твою…[5 - «Владыка Человеколюбец, неужели эта постель станет для меня гробом, или еще раз Ты просветишь мою душу днем? Вот, гроб лежит передо мной, смерть предстоит мне. Боюсь, Господи, суда Твоего и муки бесконечной… Но Господи, спаси меня, хочу ли я этого, или не хочу. Ведь если Ты спасешь праведника, в этом нет ничего великого; и если помилуешь чистого, в этом нет ничего чудесного, ибо они достойны милости Твоей. Но на мне, грешном, яви чудо милости Твоей…»]
Он присел на койку «Умру ли я этой ночью, или меня ждет еще один день?» – думал он.
