banner banner banner
Сладкая приманка (сборник)
Сладкая приманка (сборник)
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Сладкая приманка (сборник)

скачать книгу бесплатно


Я посмотрела на него недоумевающе.

– Меня предупредил по телефону подполковник Воротников, что вы… – он кивнул головой в мою сторону, – … отправились в нашу больницу, и просил оказать вам содействие, если ситуация того потребует. Мне кажется, она уже требует. Осталось только выяснить, чего именно она требует.

– Наташк, ты его знаешь, что ли? – спросила Лариса у меня вполголоса. – Симпатичный.

Теперь Литвинов запнулся в некотором недоумении.

– Простите, – спросил он, – вы капитан МЧС Ольга Николаева?

Лариса внимательно прислушивалась к его словам и, едва он замолчал, сказала мне:

– Наташа, у него, кажется, с головой не все в порядке.

Я улыбнулась ей успокаивающе и повернулась опять к главврачу.

– Ситуация действительно требует вашей помощи. Мне трудно разговаривать сейчас, не создавая стрессовой ситуации для одного из присутствующих. – Я показала глазами на Ларису. Не могу же я при ней заявить, что у нее психическая травма и что она ощущает себя девчонкой-школьницей. – …В некотором смысле я, как это ни странно, сейчас Наташа, школьная подруга Ларисы Чайкиной. Хотя то, что сообщил вам подполковник Воротников, полностью соответствует действительности.

В глазах у него появилось какое-то нехорошее подозрение, и я поспешила добавить, надеясь, что ему в отличие от Ларисы знакома психиатрическая лексика:

– Я столкнулась со сложным случаем посттравматического невроза. Потеря идентификации, мемориальные пространственно-временные лакуны, регрессия на предгенитальную стадию психологического развития. Все это осложнено тем, что вы видите собственными глазами.

Я следила за его глазами. Кажется, он меня понял, поскольку взгляд его остановился на Ларисином животе. Лариса же смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она явно не поняла ни слова из того, что я сказала. Вот и отлично, я того и хотела.

– Сложность ситуации в том, что нельзя создавать излишней напряженности ввиду того, что скоро должно произойти то, что обязательно должно произойти.

Он кивнул головой – понял, что я говорю о предстоящих вот-вот родах.

– В роддоме мы с ней… – Я выразительно на него посмотрела, чтобы он понял, что я рассказываю, как Лариса видит сложившуюся ситуацию. – …Оказались случайно, после того как убежали с урока химии. Рожать мы с ней никого не собираемся и вообще знаем обо всем этом понаслышке.

Он даже сморщился. Я поняла, что до него дошла сложность психологической ситуации, в которой оказалась Лариса.

– Сейчас мы идем домой.

– Не смею задерживать… – пробормотал он, уже явно перестав понимать, что говорит.

Я улыбнулась…

– Проблема в том, что мы потеряли ключи от своих квартир. Это, конечно, не беда, мы остановимся у кого-нибудь из наших друзей.

Я давно уже сообразила, что далеко от больницы нам уходить нельзя, значит, ко мне домой я Ларису отвезти не смогу, так как живу на другом конце Тарасова. К ней домой я ее отпустить тоже не могу, мне трудно представить поведение ее родственников и их реакцию на ее теперешнее состояние. Остается одно – вспомнить, кто из наших живет недалеко от больницы. Ну, конечно же, Игорек. Отсюда до его дома можно дойти минут за пять.

– Разрешите воспользоваться вашим телефоном.

Литвинов рассеянно кивнул. Я набрала телефон управления и услышала голос Григория Абрамовича.

– Если вам нужна помощь, прежде всего сообщите свой адрес, – произнес он ритуальную фразу.

– Это я, узнали? – Я старалась не называть ни себя, ни его, чтобы не выводить Ларису из того относительного психологического равновесия, в котором она сейчас находилась.

– Николаева? Оля? – сообразил Грэг. – Что там у тебя? Наша помощь нужна?

– Да. Но не столько помощь, сколько ключи от квартиры Игорька…

– Что? – услышала я в трубке приглушенный, но явно возмущенный голос Игорька. – Это еще зачем?

– Подожди, Оленька, – сказал Григорий Абрамович. – Сейчас мы с ним договоримся.

Я перестала вообще что-нибудь слышать. Деликатный Григорий Абрамович явно зажал трубку ладонью. Ответил он мне секунд через двадцать. Спокойным и как всегда уверенным тоном.

– Жди там, минут через пятнадцать он сам привезет.

И повесил трубку. Я облегченно вздохнула. Главное удалось. Теперь нужно создать для Ларисы ту обстановку, которая ей кажется наиболее спокойной. Квартира Игорька для этого вполне подойдет. Вот только врача для постоянного дежурства с Ларисой нужно выбить из этого Литвинова.

К моему удивлению, сделать это оказалось гораздо проще, чем я предполагала. Литвинов сказал: «Конечно, конечно…», попросил оставить адрес и клятвенно пообещал через час прислать квалифицированного врача. Он еще заверил меня, что у него сейчас много свободных врачей. Я удивилась, не поверила ему, но не придала этой фразе особого значения и промолчала.

Минут пять мы с Ларисой ждали на улице у приемного отделения, Игорек приехал точно, как и обещал Григорий Абрамович… Он не сказал мне ни слова, лишь улыбнулся грустно и обреченно. Я не стала расспрашивать, чего это он так улыбается… Надо будет – сам скажет… У меня сейчас так голова была занята Ларисой Чайкиной и ее проблемой, что я даже про террориста, которого нам поручили найти, немного подзабыла. Очень, конечно, соблазнительно было бы расспросить Ларису, что же она все-таки видела. Но разве я смогу сейчас с ней об этом заговорить? Видно, придется обходиться без ее помощи.

Игорек вез нас до своей квартиры не торопясь, я подозревала, что пешком мы дошли бы быстрее. Но он очень боялся, что машину тряхнет и Лариса родит прямо в нашем «рафике». Поэтому плелся еле-еле, делая не больше двадцати километров в час.

Жил он на четвертом этаже, но лифт работал исправно, и я не боялась теперь, что у нас возникнут сложности, если придется Ларису срочно транспортировать в больницу. Я представила Игорька Ларисе как знакомого мальчишку из соседней школы, у которого родители уехали в командировку, квартира свободная, и там можно спокойно отдохнуть, пока я пойду искать ключи от ее дома. Лариса его приняла и через несколько секунд обращалась к нему без всякого смущения, называя его при этом почему-то Витей. Ну да ладно, Витя так Витя. Но я чуть не рассмеялась, когда увидела его реакцию на эту искаженную Ларисину реальность. Игорек словно подавился чем-то и никак не мог вдохнуть свободно. Ему потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к своей новой роли и отвечать Ларисе свободно и непринужденно.

Я уложила Ларису на Игореву постель и пошла к хозяину дома на кухню, дожидаться с ним обещанного Литвиновым врача.

– Объясни мне, Ольга, – спросил он меня, наливая мне крепкого чая, поскольку кофе не любил и дома его не держал, – почему, как только мне начинает казаться, что у меня с кем-то получается что-то серьезное, так каким-то странным образом вмешиваешься ты, и все рассыпается в какую-то смешную суету?

– О чем ты, Игорь? – Я, честно говоря, плохо его слушала, он любит распространяться о своих чувствах.

Раньше он говорил о том, как ему без меня плохо, теперь все чаще о своих отношениях с другими женщинами рассказывает. Как близкому другу… Дурачок! Не замечает, что мне это просто скучно. Ну и что, что я психолог! Не могу же я день и ночь только и делать, что решать чьи-то психологические проблемы… Для Игорька я, например, делать это просто отказываюсь. Не хочу помогать ему ни удержать какую-то женщину рядом с собой, ни оттолкнуть ее. Пусть он все это делает сам. Мне почему-то очень хочется видеть в нем мужчину, а не пацана, ищущего помощи у женщины, пусть даже и психолога.

Но сейчас он, как выяснилось, вовсе и не собирался посвящать меня в очередную свою любовную историю. Он хотел… на судьбу мне, что ли, пожаловаться. Или на меня саму, я так и не разобралась толком. Оказывается, он уже недели две ходил вокруг одной красавицы, с которой познакомился, когда лежал в больнице после булгаковского ранения. И как раз сегодня собирался проявить активность и привести ее к себе на ночь. А тут я со своей просьбой, которая в результате обернулась приказом нашего командира. Григорий Абрамович умеет так попросить.

Я, конечно, жалеть его не стала, иронически над ним хмыкнула и растрепала ему волосы. Какой он мужчина, хоть и старше меня!

– Все, Игорек, хватит жаловаться, – сказала я ему серьезно и без всякой насмешки. – Я тебе не мама, в конце концов… Давай-ка рассказывай, что там вам Грэг сообщил об этом террористе, что роддом взорвал. А может, это и не он вовсе… Может, это бомба взорвалась какая-нибудь, что со времен войны еще лежала. В Тарасове такие случаи были. Здесь в войну много бомбили.

– У тебя-то с головой все в порядке? – спросил Игорек. – Роддом построили всего десять лет назад.

– Почему десять? – удивилась я. – Я тоже там родилась – во втором, у вокзала.

– Старый роддом снесли десять лет назад, а перед тем как сносить, сожгли вместе со всем оборудованием… Там обнаружили стафилококк, вирусный гепатит и еще кучу какой-то дряни, которая никакой дезинфекцией не выводится. И за год новый построили. Поэтому забудь про бомбы, которые с войны в корпусе здания лежат.

– Значит, террорист? – спросила я.

Я нисколько не была смущена тем, что Игорек «посадил меня в лужу». Дело в том, что я сама в нее села специально для Игорька, чтобы он почувствовал себя уверенно и перестал расстраиваться из-за какой-то глупой любовной истории. Вряд ли у него это серьезно. А если и впрямь что-то важное у него с этой медсестрой намечается, так это судьба, и тогда уж ничто не помешает. Никакая Оля Николаева со своими неожиданными просьбами.

– Я в этом уже не сомневаюсь, – убежденно ответил Игорек. – Грэг нам столько информации про все это вывалил…

– А как же эти сволочи, что хотели детей похитить? – спросила я. – Может быть, Кузнец, который их послал, специально взрыв устроил, чтобы под шумок младенцев выкрасть? За Кузнецовым такие дела числятся, он вполне мог на это пойти.

– Ну нет, Оленька! – возразил Игорь. – Кузнецов поступил бы по-другому. У него свой стиль. Он взрывать не стал бы. Слишком высока вероятность того, что младенцев увезут прежде, чем он успеет вклиниться в это дело. Кузнец пришел бы с пятью автоматчиками, перестрелял бы врачей и забрал все, что ему нужно. Я уверен: врут эти гады, что на Кузнеца работают. Скорее всего это целиком их идея – украсть младенцев, воспользовавшись суматохой во время взрыва. Знают же, сволочи, что много неразберихи в этот момент на месте происшествия. Не узнай Кавээн Степаненко, им бы это удалось.

– Зачем им столько детей? – недоумевала я.

– А затем, чтобы продать их потом. Хоть тому же Кузнецу, по дешевке, а уж он найдет, как выгодно перепродать такой товар. Сейчас на Западе дети из России хорошо идут.

Меня передернуло от такого выражения, хотя по смыслу я ничего возразить не могла. Дети и в самом деле стали сейчас предметом купли-продажи, объектом подпольного бизнеса.

– Ладно, – сказала я. – Раз взрыв – это не их рук дело, давай теперь вываливай, что там Грэг вам рассказал? А то я тут делом занимаюсь, а они там без меня, значит…

– Во-первых, что ему в ФСБ сообщили… – оживился Игорь. – Все началось со странного случая в Тарасовском политехническом. Пять месяцев назад на столе комнаты номер двести пять в одном из его корпусов кто-то оставил коробку из-под блока сигарет «Петр I». Она пролежала там, как удалось выяснить позднее, три лекции, то есть часов пять. Наконец аспирант одной из кафедр с дурацким названием – не то ДДТ, не то ТТД – Владимир Гусев решил проверить, не осталась ли случайно в этой коробке пачка сигарет. Аспиранты, знаешь ли, народ небогатый, и такой находке он был бы рад. В коробке действительно оказалась пачка сигарет. Но когда обрадованный Гусев попытался достать эту пачку, раздался взрыв. Результат – выбитый глаз и изуродованное осколками лицо. ФСБ тут же обнаружила, что у них в архиве уже год лежит нераскрытое дело о взрыве в студенческом клубе Тарасовского педагогического института. Тогда не пострадал никто. На адрес клуба пришла посылка. Директор клуба, некто Сухарев, придя в клуб утром пьяным, получил ее под расписку о доставке от почтальона, решил на ощупь, что это какая-то книга, и швырнул ее от дверей актового зала на сцену, где стоял его рабочий стол. Едва посылочка шмякнулась на сцену, произошел взрыв. Последствий у взрыва было два – Сухарев протрезвел, а ректор пединститута отдал приказ о внеплановом ремонте клуба, который по плану делается там раз лет в пятьдесят. Наши доблестные коллеги из ФСБ обнаружили, что в обоих очень несложных взрывных устройствах использовались примитивные детали.

Игорек сделал паузу, чтобы закурить сигарету.

– Следующим был мединститут в Волгограде. Информацию об этом взрыве Грэг получил по факсу прямо оттуда, используя наши каналы, а не от ФСБ. Там бомба была прислана тоже по почте. Существенным проколом неизвестного террориста оказалось то, что он не указал не только имени отправителя, что вызвало некоторое подозрение, но и конкретного получателя посылки, в результате чего ее никто не вскрывал три дня. Она была доставлена в пятницу на кафедру генетики, интереса особого не вызвала и пролежала все выходные нераспечатанной. В понедельник заведующий кафедрой, профессор Коновалов, поручил лаборанту Кучкову разобрать почту, тот начал вскрывать посылку, и раздался взрыв. Ему оторвало руку, но он остался жив. После этого террорист впервые избрал объектом своей изуверской деятельности медицинское учреждение… Главврачу поликлиники Заводского района Тарасова вместе с посылкой пришло письмо, в котором сообщалось, что некий преуспевший в делах бизнесмен, родившийся в Тарасове и в детстве лечившийся от различных болезней именно в этой поликлинике, обуреваемый ностальгическими чувствами, направляет в помощь врачам несколько сот ампул новейшего инсулина, произведенного его фирмой на космической орбите, на борту недавно запущенной орбитальной станции. Информация выглядела правдоподобно, станцию действительно совсем недавно запустили, вполне возможно, что уже успели доставить с нее на Землю первую партию веществ, производимых в условиях невесомости… Вероятно, так рассуждал главврач поликлиники. Что такое для врача подержать в руках инсулин, полученный по новейшей технологии, ты, наверное, представить себе не можешь. Каждая такая ампула стоит баснословно дорого…

Игорек вздохнул и затянулся сигаретой.

– В посылке оказалась взрывчатка, много взрывчатки. Главврача Ружевича разорвало на куски. Осталась молодая вдова, на пятнадцать лет его моложе, и двое детей. Маленьких. Кроме него, в кабинете никого не было. Пострадал один находившийся в поликлинике пенсионер: он умер во время взрыва от сердечного приступа. Впрочем, точно не установлено, случилось это до или после взрыва.

– Пока не вижу в его действиях никакой логики и никаких мотивов. Высшие учебные заведения, причем безадресно. Теперь – поликлиника, и тоже безадресно. Ведь посылка не была адресована именно главврачу?

– Она была адресована именно главврачу, но фамилия его указана не была. Думаю, что он не знал, кто ее откроет. Ему было важно, чтобы бомба взорвалась именно в поликлинике.

– Зачем это ему?

Игорек пожал плечами:

– У меня тоже нет пока ни одной более или менее правдоподобной версии. Кстати, на одном из фрагментов корпуса бомбы сохранилась часть букв. Написаны острым предметом по металлу корпуса. Буквы неровные. По предположениям экспертов ФСБ, это скорее всего буквы С, Б и О. Что они обозначают, неизвестно, скорее всего какая-нибудь аббревиатура. Слушай дальше. Месяц назад он точно таким же образом убил профессора математики нашего госуниверситета Мартыненко.

Игорь возмущенно вздохнул:

– Понимаешь, в его действиях должна быть какая-то логика. Не может даже самый последний псих рассылать бомбы наугад! Да еще так искусно их маскировать под посылки. Если мы эту логику не поймем, нам его не найти.

Игорек явно намекал, что мне нужно подсказать ему, чем руководствуется этот псих, убивая своими бомбами людей. Я же, мол, психолог! Это моя вроде бы прямая обязанность. Ни черта подобного, Игоряша! Моя обязанность – помогать людям, как Ларисе Чайкиной, например, а не психов ловить. Расскажи ему, чем этот придурок руководствуется, какая там у него в мозгу параноидальная идея засела! Да еще вот так вот, с лёта, выслушав от него несколько рассказов об отдельных эпизодах, о которых и сам он знает из третьих рук. Что-то Игорек торопливый слишком стал, раньше он меня в спину не толкал… Под профессионализм мой, что ли, подкапывается? Да нет, вряд ли – зачем это ему? Мы же с ним в этом не конкуренты. Мы с ним в другом конкуренты… Ну конечно! Он меня как соперницу воспринимает в раскрытии преступлений… Его же в Булгакове подстрелили, не дали фактически ему развернуться, блеснуть своими дедуктивными способностями. Вот, считает он, все лавры мне и достались. Теперь не хочет упускать инициативу из своих рук… Хочет быть первым… Да пожалуйста, Игорек, если можешь, будь.

– Игорь, давай договоримся сразу, что ты не будешь ждать от меня преждевременных выводов, – сказала я ему. – Ты же до конца мне факты еще не изложил, из чего же я его мотивы должна извлекать? Придумывать, что ли? Или тебе интересно послушать мои теоретические рассуждения о паранойе?

Игорь смутился:

– Нет, Ольга, я не то имел в виду. Я же не рассказал до конца, ты права. Так вот, с этим Мартыненко. Он тоже соблазнился. Ему прислали бандероль от имени директора Московского института общественных проблем, академика, известного российского правозащитника Ивана Федосеева, с сопроводительным письмом, подписанным лично самим академиком. Наш Мартыненко человек был хоть и талантливый, но провинциальный. Внимание столь известного человека ему было, конечно, лестно. Тем более что Мартыненко больше талантливый педагог, чем собственно ученый.

– Что было в письме? – спросила я.

– Несколько строчек всего. Оно, кстати, сохранилось, У Грэга есть ксерокопия. Написано, что Мартыненко – выдающийся ученый, выдающийся педагог, что от таких, как он, зависит будущее науки и, самое главное, как сказано в письме, – чтобы это будущее не было похоже на то, каким его изображает автор в своей книге.

– А что за книга?

– В письме не указано. От самой посылки остались лишь клочья упаковочной бумаги, на которых, кстати, вновь обнаружена надпись: СБО.

– Федосеевым много книг написано?

Игорь посмотрел на меня удивленно. Я прикусила язык. Да, свою некомпетентность мне лучше не демонстрировать, Игорек хоть и друг, но соревнуется со мной постоянно, любой мой промах он обратит в свою пользу. Я знаю, конечно, что он не сплетник и не будет распространяться за моей спиной, что человек я, мол, необразованный, многого не знаю, например, об академике Федосееве. Тем более что это не соответствует действительности. Нет, Игорь не интриган. Но на заметку это возьмет обязательно! Подумает про себя. И окажется не прав. Это мелочь, и значение она имеет только для самого Игорька. Так проявляются его стремления, желания, связанные со мной. Ему нужно обязательно одержать надо мной верх. По сути своей эти желания, конечно, сексуальные и агрессивные. Правильно я все же сделала, что в свое время, когда он так активно меня обхаживал, не заинтересовалась им как мужчиной. Пришлось бы заниматься его воспитанием. Намучились бы.

Хорошо, про Федосеева спрашивать не буду. Самой узнать нетрудно. Но мысль у меня мелькнула довольно интересная, хотя и не оформленная до конца. Что-то о том, что та самая руководящая террористом идея, о которой меня допрашивал Игорь, связана как-то с содержанием книги. Почему я так решила? Не могу толком ответить. Может быть, содержание письма меня подтолкнуло к этой мысли?

– Что еще по Мартыненко? – спросила я просто для того, чтобы прервать паузу, поскольку была уверена, что ничего интересного больше нет.

И оказалась не права.

– Один только факт. В день получения посылки у профессора Мартыненко был юбилей – тридцать лет преподавательской деятельности. Вечером его должны были поздравлять, банкет и тому подобное. А утром его взорвал какой-то маньяк.

– Игорь, тебе не кажется, что нужно ему придумать какое-то имя? – предложила я. – Пока он безымянный, мне, например, трудно представить его внутреннее состояние, а без этого я не смогу понять его мотивы. Мне нужно как бы влезть в его шкуру, стать им на какое-то мгновение.

– Ты сама-то не свихнешься от такой работы? – опасливо покосился на меня Игорек.

– Нет, конечно, – улыбнулась я. – У меня очень сильная психологическая защита. Все будет отлично. Я справлюсь.

И чмокнула его в щеку. Потому что он все же мой друг. Иначе он не почувствовал бы, что при погружении в чужую психику самая главная опасность – не вернуться обратно.

Игорь перестал дуться и улыбнулся мне в ответ. Вот и отлично. Дел у нас еще по горло, не время выяснять отношения.

– Я рассказал практически все. Григорий Абрамович, оказывается, уже сделал запрос в главный банк информации МЧС и получил ответ. Ему удалось накопать еще несколько эпизодов с похожим почерком.

– Стоп, Игоряша, – прервала его я. – Сначала сформулируй мне его, это самый почерк.

– Запросто! Во-первых, бомбы у него самодельные. Делает явно сам – из примитивных деталей, значит, особым металлообрабатывающим оборудованием не располагает. Человек явно небогатый. Богатый просто купил бы гранату.

«А вот и нет, – подумала я, – совсем не обязательно. В этом есть какой-то особый смысл – сделать ее самому. Самодельная бомба – это не оттого, что нельзя заводскую купить, и даже не для конспирации. Это что-то вроде личного присутствия. Убить своими руками».

– Во-вторых, он почти всегда пользуется услугами почты. Если рассуждать с его точки зрения, это очень удобно. Достигается чужими руками точность попадания по выбранной цели. Тот, кому адресовано почтовое отправление, чаще всего сам его вскрывает. Посылки и бандероли у нас ежедневно сдают тысячи людей. Вычислить человека, который ее отослал, нет практически никакой возможности. Особенно если человек не хочет, чтобы его выследили. Всегда можно воспользоваться гримом, переодеться, изменить внешность, воспользоваться вымышленным именем. Третье – этот псих-террорист явно озабочен какими-то идеями, хочет то ли подпись свою оставить, то ли… То ли просто дурак! Я имею в виду эти три буквы, которые он пишет на своих бомбах. Написаны они явно не случайно – по металлу случайно ничего писать не будешь.

«Ну почему же? – опять возразила я про себя. – Если женщины пишут на стеклах. Как там было-то? «… Задумавшись, моя душа, прелестным пальчиком писала на отуманенном стекле заветный вензель О да Е…» Почему бы мужчинам не писать на металле какой-нибудь вензель? Может быть, и вправду эти три буквы – инициалы? Но чьи? Любимой женщины? Чушь собачья! Писать имя любимой на бомбе! Нет, это могла бы сделать женщина, мужчина имя женщины писать не станет. Любовь – женщинам, а мужчинам – что? Политика? Но он же не взорвал ни одного политика. Нет, тут пока ничего не ясно…»

– В четвертых, – продолжал тем временем Игорек, – у него прослеживается определенное пристрастие к людям, связанным с наукой.

– Ты забыл про роддом и поликлинику, – перебила я его. – Какое отношение имеет к науке роддом?

– Никакого, – вздохнул Игорь. – Это пока загадка.

– В этом деле пока сплошные загадки, как я понимаю, – сказала я. – Свалилось оно на наши головы.

– Ну, в этом мы сами виноваты, – возразил Игорек.

Я видела, что он в отличие от меня горит энтузиазмом, ему хочется принять самое активное участие в расследовании. Продемонстрировать свои дедуктивные способности, доказать самому себе, что он талантливый сыщик. Иногда я просто недоумеваю – почему он оказался спасателем, а не следователем в уголовке? Кстати, в этом есть тоже какая-то загадка, то, что называют тайной личности. А у меня, интересно, есть какая-нибудь тайна? Кроме Сергея?

Углубиться в эту тему мне не дал звонок в дверь.

– Врач! – воскликнула я. – Тот, которого Литвинов обещал. Как раз час прошел.