скачать книгу бесплатно
– Вроде бы Ярослав даже не знал об этой встрече, – подала голос Елена. – Он сегодня такой встревоженный примчался, очень переживает. Сказал, что раньше завтрашнего дня не собирался возвращаться в город.
Отметив это в своей памяти, я неожиданно для себя передала эстафету Марине.
– Инга Львовна, хотелось бы знать, всегда ли до этого случая Ярослав Сосновский был в курсе дел своего непосредственного начальника? Кстати, вообще он раньше приходил к вам домой или работал с вашим мужем только в офисе?
С облегчением выдохнув, я гордо отметила про себя: «У Мариночки налицо профессиональный рост – глупых вопросов уже не задает, всячески поддерживает нашу репутацию».
– Насколько я помню, Ярослав у нас никогда раньше не бывал, – пожала плечами Владимирцева. – Он и сегодня не входил в квартиру – Леночка встретила его внизу у подъезда, все объяснила, и он поехал сразу в офис, чтобы проследить за документами. Конечно, он прекрасно знал наш телефон и адрес, часто заезжал за мужем вместе с шофером. Но дома Гена обычно никаких особых дел не вел, только иногда копался в каких-то бумагах, поэтому секретарь ему не требовался. Впрочем, они иногда перезванивались в выходные.
– Елена Николаевна, а что вы думаете о Сосновском? – повернулась я к Кавериной.
– В общем-то положительный молодой человек, – неопределенно пожала плечами она. – Честно говоря, я его мало знаю, так что исчерпывающую характеристику дать не могу. Гена знал его гораздо лучше, – замялась она, – и профессиональные его навыки оценивал довольно высоко. Женщинам он, конечно, нравится: красивый, умный вроде бы и очень аккуратный – на его столе никогда не бывает беспорядка и пыли. Не то что у Геннадия…
Некоторые из этих качеств я и сама сумела подметить, так что ничего нового Елена мне не открыла. Впрочем, ответ был получен очень содержательный, поэтому про секретаря я больше ничего не стала спрашивать и взглядом выразительно попросила о том же Марину, которой просто не терпелось продолжить эту тему. Понимая, что мы и так слишком щедро пользуемся гостеприимством Владимирцевой, я решила беседу заканчивать:
– Инга Львовна, ваш муж болел чем-то хроническим или, может быть, в последнее время жаловался на сердце?
– Нет, – испуганно, но без тени сомнений ответила она. – По-моему, Гена вообще был очень здоровым человеком. Даже работая сутками напролет, он достаточно редко страдал от переутомления, а на головную боль и вовсе не жаловался.
– Я тоже ничего такого за ним не замечала, – подтвердила Каверина, когда я взглянула на нее.
У меня в уме сразу сложилась определенная картинка: вряд ли Владимирцева была не в курсе самочувствия собственного мужа. «Если же он и правда был болен и Инга об этом знала, то лжет она довольно правдоподобно, – решила я. – И Каверина в этом случае очень умело ей подыгрывает». Правда, в последнее мне как-то не очень верилось – уж слишком благоприятное впечатление произвела на меня Елена, которую наш фотограф уже успел окрестить Прекрасной. «Самое интересное он уже пропустил», – с сожалением успела подумать я, прежде чем сам Виктор появился в дверях комнаты.
– Простите, Елена Николаевна, – в который раз удивил он меня своей болтливостью в этот день, – вы в ванную заходили?
– Зачем? – удивленно спросила Каверина.
У меня тоже готов был сорваться тот же вопрос, потому что я совершенно не понимала, какое отношение может иметь подруга вдовы к этому делу и почему вдруг моего коллегу заинтересовала ее чистоплотность. Так как на поставленный вопрос Виктор отвечать совершенно не собирался, Елене Прекрасной пришлось говорить самой.
– Н-нет, по-моему, я туда не заходила. А в чем дело? – так же удивленно спросила Елена. – Что-нибудь не так?
– Все в порядке, – спокойно «закрыл» вопрос Виктор.
– Он просто хотел проверить чисто женскую страсть к созерцанию в зеркале собственного изображения, – нашлась я, стараясь сгладить неловкость момента.
– У меня в комнате тоже есть зеркало. По-моему, Леночка раздевалась там, – вставила Инга. – Для этого не обязательно заходить туда…
Видимо, образ ванной комнаты неразрывно связался в ее сознании со страшной картиной смерти собственного мужа. Про себя я разносила Виктора в пух и прах: «Надо же, все шло так хорошо, ровно и спокойно, но тут явился он, и Инга сникла, занервничала!» Чтобы не усугублять создавшегося положения, мы сделали несколько снимков, попрощались и уже собрались уходить.
– Не провожайте нас, – остановила я Каверину. – Побудьте с Ингой Львовной. Если можно, я вам позже перезвоню, чтобы выяснить еще кое-какие детали. А насчет репортажа не беспокойтесь – в любом случае вы обязательно прочтете его до публикации.
– Да-да, конечно, – рассеянно кивнула она.
– Елена Николаевна, и посоветуйте милиции, когда она снова приедет, осмотреть ванную комнату повнимательнее, – вдруг произнесла Маринка, переглядываясь с Виктором. – Там ничего страшного нет, но заходить туда пока не стоит – мойте руки на кухне, – говорила секретарша с расстановкой, будто переводя с чужого языка самые обычные слова.
Я мгновенно поняла, кто является инициатором этого «сурдоперевода». Но добавила фразу уже от себя:
– Желательно пока никому ничего не рассказывать – ни коллегам, ни друзьям, ни даже самым близким.
В совершенном недоумении относительно похода Виктора в ванную я спускалась по лестнице вслед за Мариной. Виктор, как обычно, открыл перед нами дверцы машины, и вскоре мы уже ехали по направлению к редакции.
– Что ты там такое нашел? – наконец не выдержала я. – Тело милиция забрала на судмедэкспертизу, следов крови не обнаружили…
– Волосы на раковине.
– Какие? – не поняла я.
Виктор молча протянул мне на первый взгляд пустой полиэтиленовый пакет. Приглядевшись, я обнаружила там два обыкновенных человеческих волоса. Не слишком длинных, черных.
Я посмотрела на эту единственную, почти прозрачную улику и пожала плечами:
– Ну, кто-то, видимо, расчесывался?
– Вот именно, – радостно подтвердила Маринка, но тут же осеклась: – И этот «кто-то» скорее всего – убийца.
* * *
Кряжимский очень внимательно выслушал мой отчет о проведенной операции, но так ничего и не сказал. Мне уже надоело сидеть и ждать, когда он наконец выскажет свою точку зрения, но на мои робкие попытки завести разговор он никак не реагировал. Да, наш аналитик в последнее время преподносил нам один сюрприз за другим: то знакомство с Еленой Прекрасной, то есть Кавериной, то вот это непонятно сколько длящееся молчание…
– Ну и пусть! Я сразу поняла, что он тебе не понравился! – услышала я возбужденный голос Марины, доносившийся до меня из приемной. – Думаешь, все должны кирпичи руками разбивать, как ты?
«Похоже, ссорятся, – усмехнулась я. – И когда только эти двое успевают найти камень преткновения!» Меня порой даже удивляла способность болтливой Маринки и молчаливого Виктора на пустом месте умудриться не сойтись во мнениях. Причем такое наблюдалось, только когда они были вдвоем – в моем присутствии или при посторонних они во всем друг с другом соглашались. «Интересно, что на этот раз?» – вздохнула я, припоминая их прошлогодние трения по поводу размера и конфигурации бумажных снежинок, которыми мы оклеивали окна, стараясь придать интерьеру офиса праздничную нотку.
«Видимо, относительно этого джентльмена из журнала мод, – фыркнула я про себя, услышав из приемной очередную Мариночкину фразу. – Этот Ярослав раз десять галстучек поправил, пока с нами разговаривал, да еще по пути в зеркало заглянул, как кисейная барышня. Неудивительно, что Виктора это раздражает».
– А ты… А ты…
Похоже, у Маринки закончился словарный запас, а это уже был тревожный сигнал – надо было принимать срочные меры.
– Что у вас тут происходит? Из-за чего сыр-бор? – грубо вмешалась я в светскую беседу, открывая дверь и выходя в приемную.
Я прекрасно знала, что, если пропущу нужный момент своего появления, наша редакция еще пару недель будет делиться на два враждующих лагеря. Поэтому допустить размежевание в пока еще сплоченных наших рядах именно сейчас я просто не могла. Выяснять, «кто первый начал», было бесполезно: Маринка никогда не признается, а Виктор просто будет молчать, как пойманный партизан. Поэтому я стала действовать более решительно.
– Миритесь немедленно, или отстраняетесь от дела, – скомандовала я, наступая на больную мозоль обоих.
На лице Виктора, который начал сегодня свой первый рабочий день после Нового года, вмиг обозначились было бурные эмоции, но, зная мой непреклонный характер, он что-то буркнул в сторону секретарши. Видимо, это и означало извинение, потому что Мариночка сразу удовлетворенно улыбнулась и даже промурлыкала, что тоже была не права. Едва сдерживая приступ смеха, я села в кресло и приготовилась выслушать причину столь бурных эмоций.
Вообще-то, вводя в обиход прямо-таки детский способ примирения, я с самого начала не верила в успех предприятия и воспринимала все это как игру. Но потом, как-то сама собой, детсадовская привычка прижилась и стала почти единственным способом избежания серьезных конфликтов между взрослыми людьми.
Я молча сидела в кресле и ждала, когда моих сотрудников захлестнет волна сознательности.
– Оль, он меня весь день достает, – жалобно начала Марина. – Не успел Ярослав мне позвонить, так он его уже пижоном обзывает.
«Пижон и есть», – безапелляционно подтверждала ее слова невозмутимая физиономия Виктора.
То, что ему Сосновский с первого взгляда не понравился, мне уже и так было ясно. Но, как оказалось, Маринка все же не зря настояла, чтобы мы обязательно взяли ее с собой на редакционное задание, – хоть встреча с депутатом и не состоялась, зато с интересным мужчиной она все-таки познакомилась. Наша секретарша прямо растаяла, когда увидела высокого красавца, который очень толково объяснил нам все подробности неприятного происшествия с его шефом. Конечно, я тоже обратила внимание, как он гордился своей картинной внешностью, постоянно смотрелся в зеркало, поправлял галстук и расчесывал роскошную шевелюру.
«Но не виноват же человек в том, что красив, – снисходительно подумала я. – Конечно, вполне возможно, внутри он – пустой, как пробка. Но все-таки свои обязанности он выполнял хорошо и аккуратно, поэтому абсолютным дураком его нельзя назвать».
Впрочем, причины сегодняшних разногласий коллег я видела не в самой внешности ни в чем не повинного секретаря, а в том, что он уж очень понравился нашей Мариночке. Впрочем, нашу секретаршу тоже не стыдно людям показать. Конечно, ревностью здесь и не пахло – просто мы все старались заботиться друг о друге, поэтому скорее всего Виктор просто решил пощадить чувства влюбленной Мариночки в том случае, если Ярослав не оправдает ее надежд. «Но не таким же образом», – подумала я про себя.
Как люди взрослые, мы не нуждались в обязательном проговаривании вслух всех этих деталей, поэтому и Маринке, и Виктору было достаточно и моего строгого приказа в ближайшее время никаких ссор и склок не устраивать.
– Нам сейчас важно написать статью и разобраться в деле со смертью депутата, – наставительно произнесла я приговор над склоненными головами провинившихся коллег. – Запомните, против его секретаря мы ничего не имеем. Так что давайте жить дружно и заниматься работой.
– Ольга Юрьевна, я вот подумал про находку Виктора… – показался из-за двери Кряжимский, который, похоже, только что обнаружил мое отсутствие в кабинете. – Может быть, сам Владимирцев расчесался перед тем, как принять душ?
Я задумалась: мы как-то сразу свыклись с мыслью, что найденные Виктором в ванной черные волосы – неоспоримая улика, которая поможет нам обнаружить след преступления и вычислить кого-нибудь. Но врач же определил причину смерти – «сердечный приступ»…
– Исключено, – вдруг прервала Маринка мои умозаключения, начинающие выстраиваться в логическом порядке. – Убитый был блондином.
«Ничего себе!» – вздрогнула я, как от выстрела, и, обернувшись к ней, спросила:
– И как ты об этом догадалась?
– Так ведь по всей квартире фотографии развешаны этой Инги с каким-то мужчиной. Ясное дело, с чужим дядей никто не будет так часто сниматься, тем более обвешивать его изображениями стены собственного дома, – с удовольствием объяснила мне наблюдательная секретарша.
Логика была железная: я и сама заметила обилие фотографий, но воедино это все как-то не связала.
– Выходит, Виктор действительно нашел улику, – подвел итог Кряжимский. – Но это не значит, что в квартире Владимирцевых на самом деле был убийца, спровоцировавший сердечный приступ. Может быть, просто к нему в отсутствие жены приходила… хм, женщина. Потом ушла, он закрыл дверь и спокойно пошел в ванную, где, собственно говоря, и произошла трагедия.
Честно говоря, пока никакой женщины-брюнетки, кроме Елены Кавериной, я не знала. «Она красива, умна, легко вхожа в дом… – строила я свои рассуждения, но вдруг осеклась: – Это уже из репертуара Виктора. Что ж теперь, если она красивая, так обязательно – убийца, хотя бы потенциальная, на основе одной-единственной косвенной улики?»
Хм, что-то слишком часто в последнее время в моей жизни находил отражение пресловутый закон Мебиуса, со странной постоянностью возвращающий меня на то же самое место, откуда я старалась уйти. Едва я пыталась отступить от шаблона, искусственно навязанного нашим фотографом, как подсознательно отрабатывала этот вариант развития действия снова и снова. Нет, такой поворот дела допустить было просто нельзя, поэтому я решила переключиться на что-нибудь другое.
– Скажи, ты специально вылил на себя горячий кофе, чтобы только попасть в ванную?
Виктор в ответ неопределенно пожал плечами. Из этого жеста я могла сделать единственный вывод: для достижения цели все средства хороши. Даже в ущерб собственным штанам. Спрашивать, сфотографировал ли он место происшествия, я даже не стала, только спросила:
– Фотографии с уликами скоро будут готовы? Когда у нас на руках будут веские доказательства, милиции от расследования дела уже не отвертеться.
– Улики? – удивилась, в свою очередь, Маринка. – Разве их было много?
Вопросы обоймой летели в спину фотографу, который уже ушел заниматься своей непосредственной работой. Зато через час мы смогли собраться в моем кабинете в том же составе и продолжить начатый разговор.
– Видимо, улики все-таки были. Первым делом – эти самые волосы на раковине. Наверное, кто-то там расчесывался, и они случайно упали. Виктор аккуратно их в пакетик упаковал, поскольку тоже успел заметить, что погибший депутат был блондином, – начала я распутывать логическую цепочку.
– Очень хорошо, что Виктор обратил внимание и на эти провода, вроде бы совершенно ненужные, – поддержал меня Кряжимский. – Здесь видно, что из-под ванны они подходят прямо к крану душа. Кстати, почему ты обратил на них внимание? – повернулся Сергей Иванович к фотографу.
– Пыль, – последовал короткий ответ.
То, что у всех обычных людей, особенно в отсутствие жен, под самой ванной всегда пылища, мы знали не понаслышке. Но даже на фотографиях было прекрасно видно – под ванной Владимирцевых пыль была аккуратно вытерта.
Я удивилась такой мужской наблюдательности и лихорадочно начала вспоминать, когда сама в последний раз заглядывала под ванную. Чувствуя себя жуткой неряхой, в этот момент я так ничего и не смогла придумать в свое оправдание. Впрочем, Виктор на мои терзания совершенно никакого внимания не обратил.
– Конечно, на месте некогда было разбираться, – обратился Кряжимский к Виктору, – но теперь, в спокойной обстановке, желательно подумать об этих проводах серьезно.
Все это время я продолжала с любопытством рассматривать два черных волоса – нашу единственную пока еще улику, которая наводила на определенные мысли.
– Как вы думаете, Кавериной они подойдут? – наконец спросила я то, о чем все думали, но никто не решался открыто высказать вслух.
Полиэтиленовый пакет с минуту путешествовал из рук в руки. Задача осложнялась еще и тем, что полиэтилен преломлял свет, поэтому тонкие волосы видны не так четко. Когда очередь дошла до Кряжимского, мое сердце тревожно сжалось: конечно, профессионализма ему не занимать, но в этом вопросе я не могла ручаться за его непредвзятость.
– По-моему, у Елены Николаевны волосы тоньше по фактуре, – спокойно заметил он, и у меня отлегло от сердца.
– Кстати, они немного другого цвета, – вдруг поняла я, пристально оглядев волоски со всех сторон. – При всем моем уважении, господа, она – не натуральная, а крашеная брюнетка, – торжественно произнесла я, ставя точку в этом вопросе.
Я даже обрадовалась, что именно мне выпала честь докопаться до истины: в познаниях по окраске волос я была не слишком сильна. Впрочем, любая женщина согласилась бы со мной – цвет нашей находки был совершенно натуральным. Тем более что у Кавериной вдобавок ко всему волосы были тонкие и пушистые – это я запомнила, а этот – жесткий и немного покороче.
– Отпадает? – переспросил Виктор, явно намекая на непричастность Елены Прекрасной к преступлению.
– Однозначно, – в тон ему ответила я и для пущей убедительности кивнула.
– Никаких важных улик у нас нет, – напомнил Кряжимский. – Кроме того, у нее – депутатская неприкосновенность, которая действует до тех пор, пока не будут найдены абсолютные и неоспоримые доказательства ее участия в уголовном деле. Кстати, с остальными депутатами нам в этом отношении тоже будет трудновато: обычного подозреваемого можно сразу трясти, а этих ни в коем случае нельзя трогать, пока веских улик и причин для ареста нет.
– Но вопрос остается в силе: какая женщина была в квартире? – гнула эту линию Маринка.
– «Шерше ля фам», как обычно, – усмехнулась я и приуныла: все так хорошо шло, и вот снова возвращаемся на исходную позицию.
* * *
После непродолжительного, но плодотворного общения у каждого из сотрудников редакции газеты «Свидетель» появилось широкое поле для раздумий. Кряжимский молча ушел в свой кабинет с тем самым пакетом, в котором хранилась наша улика. Виктор уединился в святая святых – своей фотолаборатории, чтобы проявить уже отснятые кадры пленки. Только Мариночка осталась на рабочем месте в абсолютном бездействии.
Точнее, это была только видимость безделья, на самом деле она успела рассортировать почту, сварить свежий кофе и приступить к неизменному времяпрепровождению всех секретарш – телефонному разговору. Конечно, может быть, стоило сделать ей выговор за перегруженную линию, но беседовать с кем бы то ни было мне сейчас не хотелось, так что легкомысленная Маринка даже оказала нам услугу, заняв хотя бы один телефон. Кроме того, после великолепного кофе, которым она не преминула поделиться со всеми сотрудниками редакции, мы просто не в состоянии были на нее сердиться за что бы то ни было. Кстати, она сама прекрасно это знала и пользовалась этим напропалую.
Я тоже сидела в полном одиночестве перед компом и бессмысленным взглядом смотрела на экран. Собранных сведений оказалось не так-то много, чтобы написать приличную статью. К тому же дело осложнялось кое-какими неясными моментами: при обнаружении улик все дело смотрелось в новом свете.
Конечно, я понимаю, люди смертны, они болеют и умирают. Но в данном случае явно не все чисто – не мог же просто так, без всяких причин, умереть человек, еще вчера здоровый, бодрый и полный сил, к тому же занимающий довольно видное место в иерархии Думы. Ставить под сомнение слова Инги Владимирцевой насчет здоровья ее мужа я не решилась, но проверить эти сведения у докторов все же было необходимо. «Кстати, надо спросить об этом и у Ярослава», – вспомнила я еще об одном действующем лице нашей пьесы.
Уже несколько раз прокручивая в голове телефонный разговор с Владимирцевым, я с каждым разом все более убеждалась: он был настроен по отношению к нам очень дружелюбно и серьезно. Впрочем, как человек деловой, он скорее всего не должен был переволноваться до такой степени, чтобы скончаться от сердечного приступа буквально через несколько минут после нашей с ним последней беседы. «Ну, в самом деле, не стал бы он нервничать так из-за встречи с нами до того, как отдал богу душу, – рассуждала я. – Не мы же, в самом деле, его так напугали». «А кто?» – сразу возник следующий вопрос. Ответить на него я пока не была готова, но все же подумать над этим стоило. На все сто процентов я была уверена, что в ближайшие планы Владимирцева совершенно не входила собственная смерть, по крайней мере сегодня. Сомневаться в серьезности его намерений по отношению к нашей редакции я не могла: вряд ли Каверина ставила перед ним такую задачу. К тому же никакой авторитет не заставил бы депутата разговаривать с журналистами против его воли, значит, кому-то другому эта предстоящая встреча с представителями прессы очень не нравилась.
«Но кому?» – опять спросила я себя. Ведь, по нашим сведениям, даже личный секретарь Владимирцева не был поставлен в известность о ней. «И что же такого не должен был рассказывать нам Геннадий Георгиевич, если его, допустим, так оперативно убрали недоброжелатели?» – подумала я и сама удивилась. Оказывается, в мыслях я уже давно смирилась с тем, что все-таки смерть Владимирцева не была случайной и естественной.
– Марина, попроси зайти ко мне Кряжимского, – нажала я кнопку селектора.
– Все-таки решила статью написать? – сразу же заинтересовалась секретарша. – Вот и я так думаю – не каждый же день депутаты умирают от сердечных приступов. Слушай, Оль, можно же написать сенсационную статью на основе журналистского расследования! – восхищенно тараторила она, пока я пыталась вставить хоть одно слово в ее монолог. – Да мы такую операцию проведем!..
Окончательно поняв, что Мариночка в своих мечтах унеслась уже далеко, я отключила селекторную связь. Наверное, по характерному звуку она все поняла, поскольку немедленно дверь моего кабинета распахнулась и я увидела… Нет, не Кряжимского.
– Эврика! – почти по слогам произнес Виктор, вываливая на мой стол кучу еще влажных, только что отпечатанных снимков.
– Это что? – уставилась я на него, перебирая фотографии, на которых мне не было понятно совершенно ничего: человеческих лиц не видно, а предметы выглядели как-то странно для далекого от техники человека.
– Очень интересно, – склонился Кряжимский над столом. – Насколько я понимаю, это ванная комната? И электрические провода? Очень занимательно… – бормотал он, перекладывая снимки.
Маринка тоже очутилась рядом и изо всех сил старалась рассмотреть, что же все-таки изображено на загадочных фотографиях. Мы с нею удивленно переглянулись.
– Объясните, наконец, что здесь происходит! – потребовала я на правах главного редактора. – Нам надо радоваться или огорчаться?
