Лудовико Ариосто. Лирика

скачать книгу бесплатно

хоть лёд её пока что покрывает.
Но в то же время страх всегда пугает:
– Скажи мне, если в чувствах вы согласны,
зачем она тобой пренебрегает?

XXIII

О, как мне верить, что ты внемлешь, Боже,
моим молитвам, редким и холодным,
ведь знаешь, что молю о неугодном,
что к радости не будет сердце строже?
Что я тебе противлюсь, то – негоже,
но помоги от чувств мне стать свободным,
пока меня к пределам безысходным
Харон не переправил, в царство дрожи.
Прости же мне, Господь, мои услады,
из-за которых впал я в заблужденье,
не видя меж добром и злом преграды.
Простить просящего о снисхожденье,
и люди могут, но от мрака ада
лишь Ты способен дать освобожденье.

XXIV

О, вздохи, сердца страстные призывы,
о, слёзы, что с трудом я днём скрываю,
о, просьбы, что бесплодно рассыпаю,
о, стоны, повод чей – несправедливый;
о, мыслей неуёмные порывы,
желанье, что никак не обуздаю,
Амур, надеждам чьим себя вверяю,
то близким, то далёким, терпеливо;
когда-нибудь смогу ль освободиться
от вас я, или будете вы вечно
со мной, от вас давно уставшим, рядом?
Не знаю я, но вижу ясным взглядом,
что – в том любовь виновна – бесконечно
сердечное страданье будет длиться.

XXV

Мадонна, вы прекрасны, столь прекрасны,
что в мире нет вам равной красотою;
и две звезды, сиянье чье святое
всегда мне путь указывают ясный,
и нежные уста с их речью страстной,
и волосы, с такою простотою
которыми, как сетью золотою,
Амур меня опутал сладострастный,
и алебастровые грудь и шея,
и руки тонкие – в вас всё прелестно,
чудесны вы, и всем известно это;
но всё же дерзко я сказать посмею,
что только, может, более чудесна,
чем ваша красота, любовь поэта.

XXVI

Счастливая рука и труд блаженный,
блаженный шелк, блаженнейшее злато
и благородный лён – богиней взяты
моей как образец вы совершенный,
чтоб сшить наряд, который бы бесценный
мой мир, моё сокровище богато
украсил, что на земли султаната
иль Индии не променял бы я священной.
Вы счастливы; я счастлив буду тоже,
коль чувствами, делами и словами
любви явлю я образец ей вечной.
Как вознесётся славою над вами
она, когда со мною будет схожа
и в верности, и в нежности сердечной!

XXVII

Те ль это волосы, златые сети,
что, собраны в косу ли, иль ветрами
развеяны, иль лентой, жемчугами
украшены, всегда стремлюсь воспеть я?
Кто допустил, что были пряди эти
разлучены с прекрасными чертами
лица прекраснейшего, кто руками
их разлучил, о, кто за то в ответе?
Врач неучёный! Разве он иное
не мог лечение придумать, пряди
не состригать чтоб эти золотые?
Но, может, Феба то желанье злое,
сурового, не склонного к пощаде:
свои он кудри защищал густые.

XXVIII

Из мрамора какого ль, из слоновой
какой ли кости, или из металла,
из янтаря ли, или из кристалла,
из дерева ли редкого какого,
какой творец сумеет образцово
создать сосуд, чтоб донны в нём лежала
прядь золотых волос и не пытало
чтоб их воспоминанье столь сурово?
Ведь вспоминая о прекрасном лике,
и о глазах, нежнейших в мирозданье,
и о губах, что цвета земляники,
они не смогут утолить страданье
разлуки, словно кудри Береники,
чьё ночью среди звёзд мы зрим блистанье.

XXIX

О локонах златых как часто, много
я думаю, состриженных напрасно,
не по нужде, не по веленью бога,
у той, что так нежна и так прекрасна.
Но только слёзы горю – не подмога,
и гневом я в душе пылаю страстно,
желая наказать те руки строго,
что были золото состричь согласны.
И не накажешь ты, Амур, их коли,
позор – тебе: обрёк за преступленья
Вакх Фракии царя печальной доле;
а ты, сильнейший, терпишь оскорбленья
такие, будто не имея воли,
и не разишь врага без сожаленья.

XXX

Лишь для меня ночною темнотою
наполнен светлый, ясный, день наставший.
всем радостно, а я, от слез уставший,
лишь образ донны вижу пред собою,
которая суровою и злою
болезнью мучается – как, уставшей
от жара, тяжело ей, жертвой ставшей
той доброй милости, что стала злою,
что в небе Прометей, помочь желая
людскому племени, добыл обманом.
Тогда Юпитер, гневом весь пылая,
за то, что был обманут он титаном,
призвал страдания, и, небо застилая,
явились те несчастий ураганом.

XXXI

В пустой надежде коль на милость годы
я потерял все лучшие, бумагу
истратив, написав страданий сагу
своих и красоте великой оды,
и коли до сих пор не видны всходы
ростков любви её, к чему лить влагу
стихов? – не приведут меня ко благу
плоды моей печальной несвободы.
Итак, молчанье лучше песен, донны,
нет пользы в них! Другим мои печали —
источник развлечения бездонный.
Но тех, кто с Фаларидом схожи стали,
мне жаль: за суд жестокий, беззаконный
его огню в его ж быке предали.

XXXII

Увы, и счастье знает увяданье!
Как спал я сладко ночью, безмятежно,
когда не знал, насколько власть безбрежна
любви, когда не ведал горечи страданья;
теперь, не в силах прекратить рыданья,
от слёз я просыпаюсь неизбежно,
но сердца жар не остудить: прилежно
любовь огню в груди дает питанье.
О, страсть любви, безумье! О, свобода,
что не ценил я прежде, без которой
не будет и в богатстве жизнь – в угоду.
Свобода мне всегда была опорой,
любовь грозит ей и сулит невзгоду.