скачать книгу бесплатно
Дым впервые не получил того, к чему стремился, испытав боль, принижающую гордыню, но душа не возвысилась, и результат обнулился. Где любовь? Любовь, которая от бога, которая взаимна или, по крайней мере, находит живой отклик. Ничего. Мара уловила фальшь в чувствах Дыма, ощутила то, чего не осознал он сам. Находясь в тепле и уюте своего дома, Дым жаждал обладать этой недоступной красотой, обладать на глазах у всех, чей удел знать и завидовать, воображение рисовало фантастические картины, впрочем, без излишнего разнообразия, где он – повелитель звёзд, хозяин света, а они – восторженная толпа, тупая в своём восхищении… От резкого звука, словно железом по стеклу, заныли зубы, Дым открыл глаза и приподнялся на кровати:
«Ничего необычного, верно, почудилось», – но чувства и мысли уже попали в резонанс диссонирующего аккорда.
Странное вмешательство немного спутало заказанную игру, Дыму не полагалось знать своё истинное отношение к Маре, своё желание её тела, гипертрофированное, легко принимающееся за подлинное чувство. А теперь он вспомнил, как нёс её на руках, как задумал унести куда-нибудь подальше от окружающего мира, чтобы насладиться ею – беззащитной, прекрасной и притягательной, но слишком ограничено пространство, и слишком скоротечно время. Да, всё упростилось, приманка потеряла часть привлекательности, но это не остановит запущенной череды событий, как маленькая победа не прекратит большой войны.
– Димуля, пора вставать! – он вздрогнул, его мать всегда появлялась неожиданно, даже когда он ждал её прихода. Заглянув в комнату сына, она добавила: – Я тебе блинчиков нажарила, поешь, пока горячие.
– Иду, – он разыграл пробуждение.
Завтракали спокойно, Дым с удовольствием поглощал блины (оказались с творогом), а мать что-то бубнила о пользе образования и необходимости жить дома, в своей семье, на что сын, периодически, согласно кивал – зачем портить аппетит бесполезным спором. Затренькал телефон (звонила одна из кумушек матери), напомнивший Дыму вчерашний очень странный звонок, будто кто-то терпеливо ждал его возвращения домой, а, дождавшись, не дал времени даже переодеться в домашнее. В результате обыкновенного обмена информацией выяснилось, что собеседников связывают общие знакомые и интересы (ничего необычного), далее прозвучала лестная характеристика скромных способностей Дыма (пора засомневаться в искренности говорившего), а в завершение разговора – предложение встретиться и обсудить одну халтурку, несложную, но вполне денежную (явная опасность, учитывая схему построения беседы). Договорились на сегодня, на первую половину дня – с учётом дороги – пора выезжать.
Сказав матери, что отправляется в институт, чем добавил ей радости, Дым поехал в другом направлении. Выйдя на станции «Китай-город», он направился к гостинице, где размещался офис названной ему фирмы, у согласованного вестибюля ждал провожатый, попросивший Дыма следовать за собой. Поднялись на третий этаж и побродив по длинным ломаным коридорам, остановились около стандартной двери гостиничного номера, на которой висела скромная табличка с искомым названием. Дым вошёл.
– Заходите-заходите, Дмитрий, здравствуйте, – знакомый бодрый голос принадлежал немолодому господину с физиономией швейцара, но в дорогом костюме. – Понимаю-понимаю, моё лицо многих расстраивает но, знаете ли, у материальности свои минусы.
– В смысле? – промямлил сбитый с толку Дым, от неожиданности он забыл поздороваться.
– Ах, оставьте-оставьте, давайте лучше по рюмочке за встречу, – и, не дожидаясь согласия, швейцар указал на две наполненные рюмки, стоящие на невысоком столике между двух кресел. Будто спохватившись, он добавил: – Да вы присаживайтесь-присаживайтесь.
Выпили, после чего Дым сразу перешёл к делу, собираясь быстрее покинуть это место:
– Какую работу вы хотели мне предложить?
– Просто работу, – ответил тот. – Кстати, как вам показался коньяк?
– Очень приятный, но мне достаточно.
– О, вы читаете мои мысли, – притворно восхитился швейцар. – Недаром-недаром мне рекомендовали именно вас.
– Я так понимаю, вы хотите поручить мне тестирование новой игры, – Дым почти бежал к сути, пренебрегая элементарными правилами приличий.
– Вы совершенно правы, совершенно правы, но не торопитесь. Может, закурите? – и опять, не дожидаясь ответа, обходительный господин (зачем обижать его сравнением со швейцаром) поставил перед Дымом элегантную металлическую пепельницу (платиновую, но выглядевшую как серебряная – особый шик, учитывая личность говорившего и свойства металлов).
Сигареты отсутствовали, поэтому Дым достал свои и, закурив, откинулся в кресле, при этом он ничего не говорил, добиваясь цели молчанием. Его визави вздохнул, что-то пробормотал и, наконец, извлёк конверт из ящичка секретера, стоящего здесь же.
– Вот оплата, думаю, вас устроит, – конверт лёг на столик.
– Сумма немаленькая, – Дым изучил содержимое конверта. – Какие будут условия?
– Ничего необычного, ничего необычного, вот диск, – на тот же столик легла чёрная пластмассовая коробка без каких-либо надписей. – И, убедительная просьба, сделайте работу быстро.
– Есть ли специальные требования или что-то требует особого внимания, и вообще, какого плана игра?
– Без комментариев. Деньги платятся и за это, просто играйте и фиксируйте прохождение, – немного помолчав, заказчик добавил, опережая вопрос Дыма. – Позже я вам позвоню, до встречи.
На улице по-прежнему морозно, но Дым не испытывал холода, он удивлялся легкости, с которой получил приличные деньги. Обычно аванс в их деле не платился – сначала работа и отчёт – а нынешний наниматель не боялся рисковать, впрочем, чему удивляться, когда знаешь, что являешься порядочным человеком, никогда не кидающим заказчиков. Величина полученного вознаграждения лишила Дыма способности анализировать, а зацепиться было за что, собственно, вся ситуация состояла из зацепок и противоречий, выпадая из рамок реальности, затуманивая сознание и пытаясь проникнуть глубже, пытаясь дотянуться до самого сокровенного. А работа как таковая заботила Дыма мало, очередная игра, каких он видел-перевидел, ему важнее, насколько игра интересна, ведь окажись она скучной и длинной, работа из лёгкой и приятной превратится в подобие каторги, но Дым рассчитывал на лучшее.
Доехав до своей станции метро и выйдя на улицу, Дым отправился в супермаркет – зачем отказывать в удовольствии побродить по магазину, имея в кармане изрядное количество денег. Присмотрев кое-какие мелочи, Дым купил лишь одно – накладной дверной замок, который он установит на своей двери во избежание лишних стычек с матерью.
Со времени ухода из дома прошло около трёх часов, поэтому мать Дыма крайне удивилась раннему возвращению сына из института. Дыму пришлось врать. Дело нехитрое, он на ходу сочинил историю о быстрой и успешной сдаче одного зачёта (без демонстрации зачётки, которая… – здесь следовала ещё одна сказка, но обязательно со счастливым концом) и переносе второго (история номер три) на более поздний срок. Исчерпав возражения, Дым удалился в свою комнату. Маме понравился мини-сериал, и, забыв первоначальные подозрения, она вернулась к домашним заботам.
«Браво! Аплодисменты!»
Первым делом Дым поставил замок, парировав справедливое замечание матери, пришедшей на шум, необходимостью предельной концентрации при дальнейшей подготовке к сложным зачётам и экзаменам. Фокус прошёл. Для закрепления успеха Дым полистал учебники и тетради при открытой двери (как бы подготовка перед занятиями), потом отобедал и, под одобрительный взгляд родительницы, заперся в комнате.
Дым запустил диск, как и ожидалось, включился «autorun», пришлось прервать, так как перед установкой Дым просматривал директории самого диска, не обнаружив ничего сверхординарного, Дым начал установку. «Setup» занял немного времени, выкрасив экран непроницаемо-чёрным цветом, а по окончании произошла перезагрузка. В результате этих действий на «рабочем столе» появилась новая картинка – чёрный квадратик, а под ним две буквы «ББ», но Дым не спешил кликать этот квадратик, вначале он разберётся с составом папок и файлов, относящихся к игре.
«Всё как обычно, похоже, игра ролевая», – Дым любил «эрпэгэшки», кроме того, сохранилось подозрение, что игра русская, на что сразу навели эти «ББ».
Смущала только одна вещь – небольшой размер (особенно для RPG), а значит, игра или очень короткая, или плохо прорисована, что не слишком вязалось с платой за тестирование:
«Хуже, если она сляпана по старинке».
Дым поймал себя на мысли, что начинает раздражаться, конечно, ведь он находился дома и готовился использовать шлем и двойной джойстик (в каждую руку), а не всякая игра поддерживает подобное оборудование. В общежитие Дым их не брал, понимая, что там и похоронит.
«Ну, ладно, приступим», – Дым экипировался и стартовал.
Фильм отсутствовал, и сразу после загрузки появилось окно генерации персонажа. По обыкновению Дым сделал усреднённого бойца – не слишком сильного и не слишком тупого – надеясь на дальнейший upgrade, оно и понятно: сложно создавать образ, не зная ни целей, ни противника, ни особенностей игры. Дым определил, что игра из серии фэнтезийных и рыцарских (по типичному набору предметов, которые демонстрировались), поэтому и уделил всем параметрам примерно равное внимание. Пока всё работало: и шлем, и джойстик – что положительным образом отразилось на настроении Дыма, и он нажал – «Начать игру».
Игра
1
Перед глазами чернота стеной из страха, из того доисторического кошмара, в который вверглись прошедшие раньше. Несколько секунд ничего не менялось, и вдруг вся эта монолитность будто прыгнула на него, оказавшись легко проходимой, и Дым уже по другую сторону, но обернись он сейчас – увидит не черноту, а нечто прозрачное, похожее на стекло, но не такое твёрдое. Он не обернулся. А впереди блеснуло синью небольшое озерцо. Это шанс посмотреть на себя, шанс, потому что отражение – удовольствие не дешёвое. При генерации персонажа игрок выбирал пол и характеристики, что-то усиливая, что-то ослабляя, а внешность, одежда, оружие и другие мелочи создавались игрой в момент перехода и зависели от созданного типа. Сминая невысокую травку, Дым подошёл к воде и посмотрел на отражение.
«Да, иногда рисуют и получше», – он разглядывал своё нынешнее лицо – тупое, заросшее волосами, но без следов неизлечимого дегенератизма, что вселяло надежду.
А тело ему понравилось – литое и послушное, не то, что у реального Дыма – вялое и истощённое, живущее собственной, весьма эгоистической, жизнью. Одежда вызвала презрительную усмешку, поскольку не предлагала свежих решений, тот же стандартный набор из шкур и грубой ткани, свойственный подобным играм. Повернувшись к воде боком, Дым увидел свой профиль, мельком, ибо не это заботило народившегося героя, он искал предметы (как минимум оружие) и предполагал найти их в заплечном мешке (в разных вариациях присутствующем в огромном количестве игр), который находился на месте, за спиной. Следом всплыла «иконка» доступа к мешку – сначала увидеть, потом использовать. Первым делом Дым изучил клинок, не слишком длинный и не слишком острый (выглядевший в руках не страшнее поварского ножа), крепившейся на поясе, в деревянных ножнах, но в начале игры он вряд ли потребуется и дан для уверенности, а не для защиты или нападения. Второе, что привлекло внимание, – сапоги, простые и старые, но это мелочь, главное, у персонажа возрастёт скорость перемещения. Дальше – интереснее.
«Во, лепят! Таблетки. Здесь уместней баночки-скляночки, а не эта отрыжка цивилизации, – однако присутствие упаковки таблеток оптимизировало их невредимость, ведь они не выльются, не разобьются, да и применяются быстро. – Логично. Где вы видели игры с разбивающимися пузырьками?».
На упаковке отсутствовали надписи и всякие иные обозначения, указывая на самотестирование, если кто не подскажет. Следующий выверт – пластиковая карточка, выглядящая предельно глупо на фоне всего остального (даже таблеток), но опять-таки в угоду достоверности не стоит доходить и до абсурда, когда в иных играх герой таскает на себе сотни тысяч золотых монет, не чувствуя дискомфорта. Дыма передёрнуло от мысли, что его заплечный мешок превратится в банковский сейф – собирать деньги он умел:
«Нет уж, пусть будет карточка».
Одна незадача: сколько там денег, неведомо, но это до первой транзакции.
«Опа, серебряное колечко, если повезёт – окажется волшебным, интересно», – Дым надел найденное кольцо (снова платина, принятая Дымом за серебро).
Ничего не произошло – сил не прибавилось, зрение не улучшилось, окружающий мир не изменился… Ответ подсказало отражение в озере, ещё бы, вместо грязной клочковатой растительности на лице Дым увидел вполне приемлемый образ – чистые волосы, короткая стрижка, аккуратная бородка и усы, при этом взгляд жёстче и гипнотичней. Короче, возросла харизматичность персонажа, по-простому – «харя». Последнее, что находилось в мешке, – маленькая книжечка с непонятными иероглифами на обложке, книжечка не открывалась, будто страницы слиплись до состояния монолита, странно, во многих других играх первоначальная магия (назначение книжки – несомненно) легко активировалась.
Надо двигаться, но Дым не спешил уходить от озера, опыт предыдущих игр подсказывал поискать какого-нибудь секрета, например, нырнув в воду. Размышлять глупо, ведь сколько «за», столько и «против», а потому, сняв одежду и мешок, но не расставаясь с клинком, Дым разбил зеркальную гладь. Глубина небольшая, видимость хорошая, поэтому Дым сразу заметил блестящий ларец с ручкой, стоящий на дне. Секундами позже – Дым на берегу. Одежду и мешок на клинок и прочь от озера (не выпуская ларца). Рассчитано верно (сказался опыт) – на месте озера образовалось некое хищное создание (похожее на растение), жадно протянувшее свои длинные щупальца в сторону Дыма, но не доставшее до него, жуть, что ни говори. В ларце (открывшемся, как и полагается, просто) лежал ключ, удерживаемый двумя подушечками, Дым смекнул, что уже решил какой-то quest, ещё не получив задание, а потому оставил и ларец, и ключ, и подушечки, отправив всё это в мешок.
Встреча с первым монстром навела на мысль о выявлении собственных боевых навыков, чем Дым и занялся, вытащив клинок. Умений немного: рубящий удар (сверху), колющий и колющий с выпадом, в общем, схваток лучше избегать. Покрутившись ещё немного по округе, Дым двинулся в путь, не зная куда, не зная, зачем и, главное, не представляя, что его ждёт впереди. Скоро обнаружилась еле заметная тропинка, по которой и зашагал сей искатель приключений. Окружающий пейзаж не отличался разнообразием – холмистая местность, покрытая зелёным травяным ковром, где-то на горизонте – горы, и ни одного кустика или деревца. Звук столь же скуп, лишь мягкий шелест притаптываемой травы, при полном отсутствии жужжания насекомых и пения птиц. А над головой – синее небо и неяркое солнце.
Через некоторое время однообразного пути Дым увидел деда, совсем белого и совсем старого, сидевшего на огромном сундуке под покосившимся зонтом, сделанным из больших листьев незнакомого дерева. Дым обрадовался, надеясь выведать у старика сколько-нибудь информации. Подойдя ближе, он рассмотрел, что дед закутан в белый балахон, вид имеет благообразный, к тому же спит но, по привычке ожидая подвоха, Дым начал приближаться медленнее. Внезапно дед открыл глаза и заговорил:
– Молчи и слушай. Ты вправе обратиться ко мне три раза, поэтому подумай, стоят ли твои нынешние вопросы истраченной попытки, – старик почесал бороду и добавил: – У тебя есть шанс получить ответ и на четвёртый вопрос, но перед этим будь готов умереть.
«Славный, добрый дедушка, оттаскать бы тебя за бороду! – Дым молча наливался злостью, он знавал подобных шутников, обращавшихся порой, к изумлению бравых рыцарей, бронированным драконом или ещё каким чудовищем. – Нет уж, я удалюсь без слов, но потом вернусь и выпотрошу из тебя всё, вплоть до замечательного сундука».
– О, храбрый юноша, отчего так быстро покидаешь меня? – глумился дед, но Дым лишь прибавлял ходу.
«Козёл-провокатор! С какой радостью я снесу твою плешивую головёшку, только не уходи!» – Дым кипел, в самый раз кого-нибудь зарезать.
Не успел Дым отойти достаточно далеко, как на него выскочил орущий детина с топором (заказывали?), что он орал – не разобрать, но намерения имел недружелюбные. Дым не подал вида, что готов к бою, не считая руки, лежащей на рукояти клинка, но когда мужик оказался совсем близко, Дым провёл укол с выпадом. Противник крякнул и рухнул на землю, проткнутый насквозь, перекрашивая близлежащую травку в красный цвет и наполняя победителя дополнительной силой.
– Наконец-то, – прозвучал незнакомый голос, в котором слышались оттенки облегчения и плохо скрываемой радости.
– Кто здесь? – Дым не испугался, спросив по инерции, понимая, что никто не появится и вряд ли отзовётся. Так и вышло.
Пора внимательно рассмотреть напавшего. Удивительно, мужик не походил ни на злодея, ни на обкуренного наймита, притом, что не посещал ни бани, ни цирюльника. Ещё занятней то, что мужик сильно напоминал самого Дыма, до того момента, как он надел кольцо.
«Интересно, напал бы он на меня, сними я кольцо?» – Дым спрашивал, не сомневаясь в ответе, игра действительно являлась многовариантной – то, что он по-настоящему любил в лучших Role Play Games.
Дальше, по сложившимся игровым традициям, следовало обшарить труп, но послышавшийся лай заставил Дыма сосредоточиться и ждать новой схватки. Однако появившиеся собаки не проявили к Дыму интереса, набросившись на труп убиенного, от которого очень быстро остался только топор. После чего одна из собак, виляя хвостом, подошла к Дыму и облизала ему руку, ту, на которой оставалась кровь, а следом и клинок, ничуть не боясь гибели. Проделав всё это, собаки исчезли.
«Этот мир слишком рационален, по крайней мере, пока, а значит, я легко обойду его законы», – Дым закинул топор в мешок и двинулся в обратном направлении, имея простой и безукоризненный план.
– А-а, у тебя уже появились вопросы? Послушаем, послушаем, – старик пребывал в хорошем расположении духа.
«Вопросы это у тебя, а у меня появились ответы», – кипел желчью Дым, продолжая, при этом, широко улыбаться.
Приблизившись, он совершил нелогичное действие – воткнул клинок в горло старику, а потом ещё и ещё, колол и рубил, рубил и колол – остановили собаки, прибывшие на кровавый ритуал. Снова всё повторилось, включая слизывание крови с рук, оружия, а теперь и одежды, после чего Дым оказался чистым и опрятным. В остатке какой-то амулет, ну и, конечно, сундук. Помучившись с замком, Дым вспомнил о ключике в ларце. Готово! Но, перед тем как откинуть крышку, Дым надел амулет…
Очнулся он подле того же сундука, амулет по-прежнему висел на шее, а сундук оставался закрытым, но мир изменился – звуки, цвета, ощущения, всего стало много, очень много, Дым только слушал и смотрел по сторонам. Описать увиденное не достанет слов, лучше погожим летним деньком выйти к нескошенному лугу и нырнуть в его пушистую траву, задыхаясь от пьянящего аромата свежести и молодости, наслаждаясь трелями и переливами пения невидимых птиц и многократно повторяющимся гулом бесчисленных насекомых, с постоянными сменами ритма и тональности. А чуть оттолкнувшись от земли, взбежать ли на невысокий холм, либо просто взлететь, подчиняясь охватившему восторгу, и окинуть взглядом окружающую красоту, теряя последние остатки рассудительности, подчиняя своё существование одним лишь чувствам. Очень сложно видеть звёзды сквозь дневной свет, а Дым видел; также сложно слышать шум воды, бегущей глубоко под землёй, а Дым слышал; и совсем невозможно ощутить присутствие смерти, её иероглифа, над всем этим миром, но Дым ощущал.
«Странно, старик должен был знать мои намерения, но почему он не защищался? Он не верил или не мог?» – ответом Дыму послужил смех, громкий, но недолгий смех того же загадочного голоса.
Решив применить новые способности, Дым попробовал отследить источник голоса, но тот был везде и нигде, то концентрируясь, то растекаясь, а то и вообще покидая пределы осязаемого пространства. Дым окончательно прочухался и переключился на добычу. Сначала нерасшифрованная книга из мешка, последовательность желательно соблюдать, это слишком очевидно и логично, чтобы этим пренебрегать. Так Дым получил заклинание сверхинтуиции, дающее временную способность сканировать пространство вокруг себя, с очень высоким разрешением проявляющихся объектов. При первом прочтении Дым увидел крупную деревню, вполне мирную на вид, куда он и наведается, предварительно выпотрошив сундук.
Ловушки он обезвредил легко, теперь легко, но попробуй открыть без амулета (и, кстати, заклинания) – труп, так что у Дыма лишний повод похвалить себя за опытность и осторожность. Внутри сундука – богатый улов: и одежда, и доспехи, и оружие, и книги, и много всяких полезных, а также не очень полезных, мелочей. Единственное, что удивило Дыма, – это невозможность прочтения ни одной из новых книг, что указывало на их повышенную сложность. А вот со всеми видами таблеток Дым разобрался, обычный набор: лекарства, антидоты, стероиды и тому подобные средства.
Об оружии особый разговор: новый клинок был длиннее, острее и прочнее предыдущего, а главное, отсвечивал неестественным лиловым блеском, предупреждая о магических свойствах. Опробовав его, Дым признал, что получил нечто большее, чем оружие, ведь даже разжимая ладонь, он не ронял сего предвестника смерти, а скорость фехтования делала меч неразличимым для глаз, улавливался лишь свист рассекаемого воздуха, как пение таинственной кровожадной птицы. Понятно, что возросла и техника владения, ведь Дым получил огромный опыт (за старика), кроме множества бонусов, сокрытых в амулете. Стрелковое оружие отсутствовало.
Завершив экипировку, Дым захотел оценить новый облик, а для этого требовалось подойти к озеру. То злобное растение его не сильно пугало, Дым и сам не менее злобен, поэтому он направился к воде, в правой руке сжимая новый клинок, а в левой – топор первой жертвы. Монстр не подавал признаков жизни, прикинувшись мирным деревом, возвышающимся прямо над зеркальной гладью, никаких щупалец или их подобия, просто большое старое дерево. Дым смотрел на него, пытаясь понять, кто с кем справится, в размышлениях он легонько подбрасывал топор и вращал мечом, скорее поигрывая, чем демонстрируя силу, но монстр испугался и, издав вздох разочарования, втянулся под воду. Дым даже обрадовался такому положению, всё-таки его не покидала неуверенность в исходе боя, а теперь всё выглядело как в самом начале игры, можно подойти к воде и посмотреть на отражение.
«Ого, нехилый дядька получился!» – Дым аж присвистнул от удивления.
Тот, из озера, демонстрировал нечто древнее, поначалу возбуждающее интерес, но, по сути, невообразимо чуждое и отталкивающее, недостойное звания человека. Дым довольствовался внешним лоском, не вникая в меняющееся сознание, разделённое с каналом духа, приданным каждому человеку, разделённое тонкой, но очень прочной перегородкой из первобытного страха (холодом, поразившим сердце). Перегородка не вечна, и она растает, но к тому моменту истина не испугает, а восхитит, низвергнув душу в тёмные объятия зла, будто ведя в небесные города. Это путь тьмы – путь искажения и обмана, путь искушения малостью за потерю бесконечного, золото вместо благодати, подвал вместо храма. Это путь, отвергающий святость духа, измеряющий духовность биохимией, генетикой и прочим узким знанием… материализм – это ода смерти, одна из самых убедительных приманок пресытившимся свободой воли.
Кто теперь Дым? Уверенный сильный воин, на вид тридцати пяти – сорока лет, благородного происхождения, относящийся к правящей касте, – судя по одежде и властному, волевому противопоставлению себя миру.
Дым приближался к деревне, ожидая решения некоторых вопросов, он ещё не знал, что идёт на турнир, на который попадёт, едва зайдя в деревню, не знал, что выиграет его без всяких проблем, после чего получит приглашение от местного феодала. Стремительность событий не смущала, как не смущало и общее неодобрение его персоны, ведь всякого перечившего Дым убивал. Понятно, что нарастал опыт а, становясь сильнее, Дым продолжал отдаляться от того славного доброго малого, каким его знали ещё недавно.
Верхом наглости, по местным понятиям, сочли самовольный перенос Дымом запланированного визита к аристократу, перенос на следующий день, после хорошего сна, а на предупреждения и угрозы Дым отвечал смехом. Когда он вошёл в таверну, ему показалось, что он ослеп, но это почернел экран, не давая проявиться картинке внутреннего устройства заведения, а потом высветилась надпись:
«Только здесь Вы можете сохранить игру. Желаете сохранить?».
«Да».
Дым снял шлем и разжал пальцы, избавившись от джойстиков, он устал, но правила требовали записать log, пока свежи впечатления. Отстучав свои приключения, Дым свалился на постель и очень быстро уснул. Был глубокий вечер.
Жизнь 1101-я
9
– Мы неправильно воспитали нашу дочь, это твоя вина, твоя вседозволенность и всепрощение, ты совершенно неспособен проявить власть. Где твоя дочь?! – дама чуть за сорок говорила по телефону, говорила уже с полчаса, испытывая собеседника и угрозами, и заклинаниями, и упрёками, но в конечном итоге всегда срываясь на крик. Ей никак не удавалось осмыслить, как можно не реагировать на то, что дочь не ночевала дома, даже если ей девятнадцать лет. Ведь девочка – совсем ребёнок, оттого и состоялся её первый отрицательный опыт общения с мужчинами. Дама не понимала, куда делся добрый муж и отец, где тот чуткий и внимательный человек (перебор, таким она его давно не считала), который всегда был рядом и вдруг, в какое-то мгновение, его не стало, словно она принимала за живое эфемерный контур, исчезнувший от лёгкого дуновения ветерка. Ещё вчерашний день размывался похожестью на все предыдущие дни их счастливого (очень крутой допуск) двадцатидвухлетнего брака, когда она вернулась с вечернего спектакля (плюс небольшая вечеринка) и, уверенная, что дочь спит в своей комнате (муж уже храпел, желая ей тем «спокойной ночи»), со спокойным сердцем тоже легла. Утром всё переменилось, и, обнаружив на автоответчике то дурацкое сообщение Ксюхи, она позвонила мужу (после неудачной попытки связаться с дочерью), надеясь на понимание и принятие мер. Она всё говорила и говорила, а он всё молчал и молчал.
Он терпеливо слушал причитания жены, некогда очаровательной и нежной, а теперь походившей на расписную фарфоровую куклу с дурацким писклявым голоском, пришедшим на смену любимому им колокольчику. Когда-то он нежился в её голосе, нежился часами, не обращая внимания на произносимый бред, какой толк от слов, если ты очарован звуком, взбудоражен гибким, упругим телом, а смыслом наполняешься в собственных фантазиях. Их love story не претендовала на поэму, ограничившись несколькими строфами, – колокольчик улетучился с сигаретным дымом, тело потяжелело, не потеряв остатков привлекательности (в его фантазиях присутствовали совсем иные образы, по-прежнему молодые и ненасытные), не изменился лишь бред, произносимый изо дня в день, с завидным постоянством. Сплошные руины, но и они источались в песок. Впрочем, дочь он обожал.
Алексей Петрович вырос в интеллигентной семье, папа профессор (обыкновенный доктор наук) одного уважаемого института, а мама директор универмага (это серьёзнее), данное сочетание открыло семье некоторые перспективы в обществе социалистического распределения. После института (отцовского, конечно) Алексей Петрович пошёл в науку, а ещё на третьем курсе женился на сокурснице, и через положенный срок родился мальчик, а ещё через два года – Ксюха, всё как у людей. На заре капитализма научную работу пришлось отбросить и впрячься в коммерцию, впрочем, не впрячься, а просто перенять у матери бразды правления теперь уже собственным магазином. Потом прибавились другие магазины, образовав к настоящему времени торговую сеть. Сын учился на юриста, ему предстояло наследовать семейный бизнес, а дочь заставили изучать финансы, что не менее разумно.
В начале девяностых годов Алексея Петровича посвятили в семейную тайну: оказывается, его отец (дед, прадед) происходил из дворян и имел графский титул, так что теперь он тоже типа граф. В наше время опасаться нечего, и Алексей Петрович рассказал обо всём жене и детям. Зря рассказал. Веселье сменилось тщеславием, глупым, вычурным тщеславием, заставившим поступиться здравым смыслом ради пустого самолюбования и «счастливого» презрения остальных, «неблагородных». Под влияние попали жена Алексея Петровича и сын, а Ксюхе – «до фонаря».
Нескончаемый поток слов отчаянно мешал работать, нет, Алексей Петрович не чёрствый человек, каким его выставляла жена, но за дочь он не переживал, считая её вполне взрослой и достойной собственных ошибок. Иначе никак, ведь его нынешняя любовница, весьма молодая особа, имела самостоятельности и здравомыслия, особенно здравомыслия, поболее, чем у жены, лишний раз убеждая, что возраст ещё не гарантирует настоящего опыта. А то, что однажды он вмешался в личную жизнь дочери, так это на пользу, пусть девочка знает, что её при необходимости защитят.
– Что ты от меня хочешь? – Алексей Петрович не выдержал, вместо того, чтобы сосредоточиться на очерёдности исполнения контрактов в увязке с недельным прогнозом поступления выручки, ему приходилось барахтаться среди малосвязанных слов, всхлипов, вздохов и прочих эмфатических излишеств.
– Как это что? – она растерялась от вопроса, вклинившегося в её монолог. Она не ожидала признания собственного бессилия, особенно после всего ею сказанного, собственно, она хотела лишь заставить его серьёзно поговорить с дочерью, после того как та вернётся домой. Она надеялась разбередить в нём отцовские чувства, понимая, что он продолжает отдаляться от неё, надеялась вернуть семье, пусть частично, но вернуть, отняв немного у работы и немного у той порочной связи, на которую он себя обрёк.
Конечно, она знала про адюльтеры мужа, знала и терпела, но последняя пассия, практически ровесница дочери, вызвала горячий протест, желание кричать и бить посуду, но она молчала. Она ни разу не попрекнула мужа своим недоверием, даже сейчас, будучи в заведённом состоянии. Когда это произошло первый раз (давно, очень давно), она не знала, что говорить и как говорить, она не то чтобы растерялась, она, скорее, возгордилась, считая даже разговоры на подобную тему унижением её любви. Для второго раза женщина приготовила целую речь, полную укоров и малоприятных сравнений, речь, призванную отхлестать загулявшего мужчину, заставить его задуматься и отказаться от порочного образа жизни. Но все слова вставали комом в горле, когда она видела глаза детей, смотревших на отца с обожанием и нежностью, глаза, в которых отражалась его бесконечная ласка и безграничная любовь. Она не смогла ударить по семье, подвергнуть идеал свержению и снова промолчала, снова простила. После этого осталось смириться, поставив на первое место благополучие семьи, а теперь, когда дети выросли, а она потеряла былую свежесть, приходилось думать и о себе, ведь любой серьёзный скандал станет губительным прежде всего для неё, оставляя взамен лишь сомнительное моральное удовлетворение. Всё бы ничего, но последнее увлечение мужа не давало покоя, она боялась этой девушки, этой малолетки с хваткой тигрицы.
– Я бы не прерывал твоего молчания, – Алексей Петрович не отказал себе в удовольствии съехидничать, считая это маленькой местью за испорченное утро. – Но твоё частое дыхание становится навязчивым, по-моему, я сейчас почувствую твой запах.
– Ничего, не задохнёшься, чудак бесчувственный, – использование эвфемизмов, делало её фразы комичными, лишая страсти и «праведного» гнева, но при правильном прочтении получалось убедительно. Что поделать, матерщина претила всей её теперешней сущности, хотя по молодости всякие словечки слетали. – Ладно, дома поговорим, я слышу, Ксюша вернулась.
Ксюха надеялась, что обойдётся, но прошмыгнуть к себе не удалось, путь лежал через зал, а там, в позе Моисея над осколками разбитых скрижалей, стояла её мать. Ксюха виновато улыбнулась и нервно повела плечами, стараясь втянуть голову хотя бы до их уровня – не действовало, похоже, Моисей собирал весь свой гнев, чтобы исторгнуть из глаз смертоносные молнии, повергая непослушное стадо. Тогда Ксюха опустила глаза долу и, оставив руки безвольно свисать вдоль тела, пошаркала левой ногой, получилось смешно, и она прыснула лёгким девичьим смехом.
– Прекрати паясничать! – громковато, но бедная женщина видела не только дочь, но и привлекательную молодую женщину, эта мысль появилась случайно, а сравнение оказалось беспощадно, что же ей оставалось – только кричать и плакать. Крика сегодня достаточно, и она заплакала, опустившись на пол. Нет, дочь она любила, как же иначе, но когда дети вырастают и отдаляются, что естественно, кажется, это кара за собственную невнимательность и нелюбовь, когда твоё эго, отражаясь от детей, как от зеркала, пробивает брешь в привычном укладе и благополучии, пожирая их – так иногда начинается старость. Или в театре, привыкнув «бороться» за чьи-то поддельные чувства, иной раз срывая аплодисменты, она утратила ту часть себя, которая формирует отношение к жизни, отношение к людям – далёким и близким, заменив её компотом из сыгранных ролей, в том числе и неудачных, постигнув то, от чего всегда предостерегали лучшие режиссёры. Сложность и в том, что исполняемые роли – это молодые женщины и даже девушки, роли, от которых она категорически не отказывалась, используя своё влияние и влияние мужа, а, добившись цели, успокаивала труппу, что со следующего сезона перейдёт в правильную возрастную категорию. И так из года в год. А сейчас она плакала, растирая косметику по лицу, испытывая и одиночество, и страх, и усталость от бесполезной гонки за молодостью и счастьем.
Ксюха собиралась удивиться, со свойственным ей сарказмом, но неподдельная грусть, раскрасившая щёки матери чёрными штрихами, погасила запал, оставив девушку стоять в нерешительности. Что дальше? Уйдёшь к себе – обидишь мать; потянешь из себя слова утешения – сфальшивишь, для этого надо сопереживать, или получится как в сериалах; а для жалости и иных сентиментальных чувств, не выражаемых словами, требуется особый эмоциональный настрой, да и непонятно, отчего она расплакалась:
«Ведь всё хорошо, все живы, здоровы, в доме достаток, все всех любят», – Ксюха вздрогнула.
Ей стало неприятно от наглой лжи самой себе, неприятно потому, что сама она давно не испытывала ничего глубокого к матери – Ксюха ошибается, она в эмоциональной ловушке. Много раньше, будучи несмышлёным ребёнком, Ксюха знала точно, что обожает мать, чему были простые и точные ориентиры – зависть подружек и привилегированное положение в местной «песочнице» – как же, дочь артистки. Потом это стало нормой, особенно после перевода из обычной школы в мажорную, где удивляться приходилось самой, это потребовало нового наполнения образа, наполнения чувствами, но актриса оставалось той же актрисой, много работающей и сильно устающей, что сводило общение к минимуму, а для ребёнка – чувства без общения непостижимы, так же как общение без чувств – пустой звук. Знакомая картина – ни отчуждения, ни отдаления, дни, похожие друг на друга, привычные вопросы, бесцветные ответы, праздники как будни, а будни и того противней. При чём здесь чувства? Собственно ни при чём, принятый уклад жизни (проще – быт) не представляет для них никакой угрозы, слишком уж различны эти категории, но данная различность весьма удобна для оправдания своей нелюбви в угоду разбушевавшемуся самолюбию. Ксюха попала в число этих несчастных людей. Временно или навсегда?
Девушка сидела на тёплом полу, рядом с матерью (когда успела?), обхватив руками ноги, согнутые в коленях и подпирающие подбородок, ей не хотелось ничего говорить, не хотелось ничего делать и никуда идти, просто сидеть и, блаженно улыбаясь, скользить взглядом по гладкой пустой стене, радуясь тому, что не за что зацепиться и ничто не зовёт вернуться в настоящее. Прошёл час или половина от этого. Мать, очнулась первой:
– Дочь, от тебя пахнет.
– И это меня не удивляет, – Ксюха провела рукой по своим волосам и вздохнула.
– Я надеюсь, мне не о чем беспокоиться?
– Пока не о чем.
– А в смысле алкоголя?
